Ирина Лагунина: 70 лет назад, в октябре 1941 года, немецкие войска находились на подступах к Москве. Западные области Советского Союза оказались под контролем нацистской Германии. К населению оккупированных территорий пришел новый порядок. Помимо вермахта, тайной полевой полиции и СС, этот порядок олицетворяли бывшие советские граждане, поступившие на службу новому режиму. «Русский коллаборационизм». Новый исторический проект Владимира Абаринова и Игоря Петрова. Сегодня – рассказ первый, «Интеллигенция». Часть первая.
Владимир Абаринов: Слово «коллаборационизм» появилось в русском языке после Второй мировой войны и использовалось в отношении граждан и марионеточных режимов европейских стран. Факт сотрудничества с оккупационными властями граждан СССР советская пропаганда первое время вообще замалчивала. В статье, напечатанной в ноябре 1941 года, Илья Эренбург утверждал: «Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев». Когда скрывать сотрудничество стало невозможно, этих людей назвали предателями, изменниками и пособниками, а их действия квалифицировались по статье 58, пункт «а» Уголовного кодекса – «измена родине».
Доктор исторических наук Борис Ковалев в своей монографии «Коллаборационизм в России», изданной два года назад, выделил различные типы сотрудничества с оккупационным режимом: военный, экономический, административный, идеологический, интеллектуальный и даже детский коллаборационизм.
Темой коллаборационизма занимается и мой сегодняшний собеседник Игорь Петров, исследователь из Мюнхена. Его главным материалом стал архив так называемого Гарвардского проекта. Эти документы, выложенные онлайн, он дополняет сведениями из других источников. Для начала я попрошу вас, Игорь, рассказать, что такое Гарвардский проект.
Игорь Петров: Гарвардский проект родился после окончания Второй мировой войны, когда возникла ситуация, в которой бывший союзник, Советский Союз, стремительно превращался в противника Соединенных Штатов Америки, что дополнительно подогревалось шпионскими скандалами, которые тогда же начинались становиться достоянием американской общественности. Естественно, понадобилась информация теперь уже о вероятном противнике. Со стороны военных тут инициативу проявляли ВВС. Почему ВВС – понятно. В будущей войне именно на них возлагалась бы ведущая роль.
В архивах американской военной администрации в Германии я нашел телеграмму от 15 июня 1948 года о намерении создать в Вашингтоне институт по изучению СССР. К письму прилагается список возможных кандидатов для института, а также возможных источников военной информации. Все это советские невозвращенцы, проживающие во Франции или в Германии. Интересно, что никакого пересечения с будущими участниками Гарвардского проекта нет, зато есть один из наших сегодняшних героев – Дмитрий Кончаловский, он там фигурирует под псевдонимом Степанов. Именно советские невозвращенцы, несколько сотен тысяч которых проживало в Европе, наиболее компактно жили тогда в Баварии и Западной Австрии, и должны были стать в этом Гарвардском проекте источником информации об СССР.
Вместо Вашингтона институт изучения СССР был основан двумя годами позже в Мюнхене, уже под эгидой экспедиции Гарвардского проекта и все тех же ВВС, которые этот проект финансировали. За подробностями я отсылаю к книге Евгения Кодина "Гарвардский проект", но одну дополнительную любопытную деталь хотел бы отметить. Во время войны в ведомстве Розенберга существовала одна достаточно известная организация, называвшаяся Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга. Наиболее известное поле ее деятельности – это вывоз в Германию культурных ценностей, к примеру, еврейских ценностей из Франции, вывоз архивов и библиотек. Но была и другая сторона. С 43-го года Оперштаб активно реализовывал план, в сущности, это был сбор информации о противнике. Тут педанты могут заметить, что в 43-м году начинать это было несколько поздновато, но получилось так. Под эгидой Оперштаба советские граждане писали, разумеется, оплачиваемые разработки на самые разные темы: от сугубо прикладных (условно говоря, урожай картофеля в Нечерноземье) до вполне идеологически выдержанных (например, "Евреи и преследование религии в СССР"). С этим штабом активно сотрудничали, к примеру, такие ученые, как Штепа, Филиппов, Марченко. Именно эту тройку мы находим среди восьми отцов-основателей Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР в рамках Гарвардского проекта.
Джордж Фишер, который занимался на месте в Мюнхене кадровыми вопросами, утверждал в письме в Гарвард, что собрал, цитирую по Кодину, "самые интеллектуальные силы, которые только можно было найти в среде эмиграции" и что "сюда входят "сливки" из числа инструкторов армейской школы Розенберга. "Армейская школа Розенберга" – это, конечно, оксюморон, который оставим на совести то ли Фишера, то ли переводчика, но факт, что преемственность с Оперштабом осознавали и сами американцы.
Итак, в сентябре 1950 года экспедиция Гарвардского проекта приехала в Мюнхен и при помощи уже набранных экс-советских сотрудников приступила к проведению опроса. Кодин дает такие цифры по числу опрошенных: 329 больших интервью серии А, эти интервью имеют порой больше ста печатных страниц, 435 интервью по специальным темам и почти 12,5 тысяч письменных опросов.
Для меня особый интерес представляли интервью о военном периоде, поскольку это прямая речь участников по довольно свежим следам событий. Интервьюером этого раздела был Александр Даллин, который через 7 лет, основываясь в том числе на материалах этого интервью, опубликовал свой классический труд "Правление немцев в России".
Владимир Абаринов: Cреди тех, кто приходил на интервью, были люди самые разные, в том числе и не обладающие никакой ценной информацией. И насколько я понимаю, на эти беседы они являлись добровольно. Какие цели они при этом преследовали? Получить право на въезд в США, заинтересовать собой американскую военную администрацию, американскую разведку?
Игорь Петров: Я думаю, что цели самые разнообразные, от возможности как-то себя проявить и как-то встроиться. Они видели, что что-то затевается, и действительно был организован институт, были организованы затем другие пропагандистские органы. Получить, возможно, какую-то работу в связи с этим. Кстати, эти ожидания оправдались, многие из участников Гарвардского проекта, многие из сдававших интервью действительно впоследствии работали там. Я думаю, что насчет въезда в США – это тоже был вполне реальный интерес со стороны респондентов. Потому что многие из них, понятно, что для тех, кто служил во власовских частях особенно, ситуация была не особенно приятным, и таким образом выйти на прямую связь с Гарвардским проектом, за которым так или иначе стояла разведка, и это все более-менее понимали, было, конечно, для них интересно.
Владимир Абаринов: Сегодня мы поговорим об интеллектуальном коллаборационизме, он же, по классификации профессора Ковалева, отчасти и административный. Вот отрывок из интервью бывшего жителя Смоленска. (Здесь и далее – перевод с английского Игоря Петрова.)
"Немецкие самолеты бомбили город уже в июне, что вызвало панику. С развитием германского наступления беспорядка становилось все больше. Наш педагогический институт должны были эвакуировать в Тамбов, но не успели, лишь спрятали самое ценное оборудование.
28 июня Смоленск горел. Население бежало из города, дороги были наводнены детьми и членами семей. Шпиономания была ужасной: меня тоже арестовали на несколько дней. Я не знал, стоит ли рисковать и оставаться, в конце концов мы отправились в деревню в 12 километрах от Смоленска. Под бомбежкой моя мать потеряла рассудок. Наконец, я вернулся в Смоленск прямо к появлению немцев. 14 июля Красная Армия отступила, а 15-го через город прошли немцы. Красная Армия рассыпалась. На биостанции за городом, где я был, население встречало немцев как освободителей.
Из ста тысяч в городе осталось около 40 тысяч человек, но многие, отправившиеся на восток, далеко не ушли и потом вернулись. Моя квартира, библиотека, рукописи – всё было уничтожено огнем.
Начальником городской управы назначили члена юрколлегии (адвоката), человека «высокого» социального происхождения. Его заместителем был профессор Базилевский, физик, который позже, когда Советы вернулись, остался в городе и свидетельствовал о Катыни на Нюрнбергском трибунале. Начальником отдела просвещения стал доцент-математик, начальником отдела городского врача – доктор, начальником отдела строительства – инженер, занимавший подобный пост и при Советах. Почти все чины администрации жили в Смоленске и до войны".
Владимир Абаринов: Игорь, в документах Гарвардского проекта не указаны имена людей, с которыми велись беседы, и вам пришлось устанавливать личность по косвенным данным. Так было и в этом случае. Скажите, кто автор этого текста?
Игорь Петров: Автор этого текста Владимир Меландер. Он родился в 1890 году в Смоленской губернии, в некоторых источниках указан 96 год. Передо мной его биография для Оперштаба Розенберга и тут стоит дата 1890. Его дедушка эмигрировал в Россию из Швеции, отец был помещиком. В 1917 Меландер закончил МГУ, естественное отделение физико-математического факультета. Затем он работал в смоленских музеях, руководил местным краеведческим обществом. Наконец, возглавил кафедру зоологии в смоленском пединституте, впоследствии там же факультета естествознания. Был автором и соавтором книг "Животный мир западной области", "Определитель млекопитающих Смоленской и смежных областей". При немцах он оказался во главе жилищного отдела управы. Более подробных сведений о его деятельности на этом посту нет. Биография от августа 1943 говорит, что он работает руководителем театра, а также в школьном управлении. Хваливший в этой биографии Меландера сотрудник Оперштаба Розенберга от полноты чувств так же отметил, что профессор относится вовсе не к русскому, а к нордически-скандинавскому типу. По заказу Оперштаба Меландер, в частности, написал разработку "Повстанческие движения в Смоленске в советское время".
Владимир Абаринов: Давайте сразу представим автора второго отрывка, профессора Кончаловского, и расскажем, при каких обстоятельствах он оказался в оккупации.
Игорь Петров: Дмитрий Кончаловский родился в 1882 году под Харьковом. Вскоре после его рождения отца, который был там окружным судьей, сослали за не слишком восторженный по отношению к царскому правительству образ мыслей в Холмогоры, в Архангельскую губернию. После возвращения отца из ссылки семья перебралась в Москву. Дмитрий окончил историко-филологический факультет Московского университета. Затем он два года посещал занятия в Берлинском университете, отсюда его прекрасное знание немецкого. Преподавал в Москве, занимался научной работой в Париже. После начала Первой мировой войны он был призван в армию. Тут мы должны заметить, что на тот момент он был скорее франкофилом, чем германофилом. Плюс, конечно, сказались патриотические чувства. К примеру, сестре в 1914 году он писал вот что: "И прежде всего надо достигнуть искупления, самого беспощадного искупления совершенного. Мы должны позлорадствовать в первую очередь, мы должны насладиться поражением и позором Германии, которое придет рано или поздно. В нашей армии ожесточение растет, теперь все подвергается разрушению. И когда мы снова и окончательно вторгнемся в Пруссию, от нее камня на камне не останется. Немцы ругают нас варварами, такими мы и будем в Германии. Наши солдатики покажут себя".
Ни к Октябрьской революции, ни к советской власти Дмитрий Кончаловский никаких теплых чувств не испытывал. Он преподавал то здесь, то там, давал частные уроки, переводил с латыни, к примеру, в его переводе издавалась "Жизнь 12 цезарей" Светония, сам писал, издавалась, к примеру, его биография Ганнибала. Репрессий избежал, объяснял это позже вот как: "Я антикоммунист с самого начала и антимарксист. Не скрывал. Почему я спасся, а 80 процентов моих знакомых и коллег погибли? В основном – имя, во-вторых, повторяю, - правда. Правда, бывает, действует и там". На сторону немцев Кончаловский перешел осознанно и добровольно, уехав из Москвы на располагавшуюся под Можайском дачу и дождавшись немцев там. Вместе с ним были жена и три дочери, а вот его сын сражался в Советской армии. Капитан медслужбы Иван Дмитриевич Кончаловский погиб, согласно базе данных "Мемориал", 23 июля 1944 года в Литве.
Вернемся в 41-й. Еще больше озлобило Кончаловского упомянутое в биографии, которую он писал для Оперштаба Розенберга, событие. Уже после прихода немцев, когда самого Кончаловского не было дома, на его дачу напали партизаны, и одна из дочерей получила удар ножом в грудь, была тяжело ранена. Он писал вскоре после этого: "Я испытывал приязнь к продвигающемуся вперед немецкому Вермахту, которую летом и осенью 41-го разделял со многими соотечественниками. После большевистских палачей и угнетателей немецкие солдаты казались мне рыцарями света, ведущими священный бой с исчадиями ада". После отступления немцев от Можайска Кончаловский перебрался с семьей в Смоленск, работал там в пропаганде, в том числе в качестве переводчика. Чтобы не поставить под удар родных, оставшихся на той стороне, он взял псевдоним Сошальский.
Владимир Абаринов: Отрывок из рассказа профессора Кончаловского. Беседа состоялась в Париже в мае 1951 года.
"Некоторые жители оккупированных территорий продолжали надеяться на немцев до самого конца. Особенно крестьяне не заглядывали далеко в будущее, пытались копить; но условия изменились - ключевым фактором стало партизанское движение - что привело к репрессиям, актам возмездия и принудительной высылке в Германию.
Немецкая гражданская администрация была полностью прогнившей. В области школьного обучения, с которой я был знаком, они регулярно ставили препоны любому образованию кроме технического. С другой стороны, военные в целом помогали населению. Была учительская семинария и обычные школы, в которых использовались старые учебники. Неприемлемые абзацы были перечеркнуты и заклеены чистыми полосками бумаги, все изменения осуществлялись централизованно. Историю не преподавали вообще. Учителя фактически остались прежние. Среди них были и коммунисты и антикоммунисты. Немцы выпустили некоторых военнопленных учителей, но доппайка учителям не давали. Уже накануне эвакуации немцев вышло два выпуска журнала для учителей. Редактор газеты "Новый путь" прежде был редактором газеты "Рабочий путь".
Бургомистром Смоленска был молодой юрист, всецело продукт советской системы. Существенное число коммунистов было принято на немецкую службу, кое-кто из немцев говорил мне, что это преднамеренный шаг: людям с коммунистической ментальностью и моралью легче приспособиться к ним [немцам]. Немцы уважали людей, которые вели себя более независимо, но мало пользовались их услугами. В управе ответственным за строительство был аполитичный архитектор, занимавший эту должность и при Советах. Заместителем бургомистра был профессор астрономии Базилевский, тайный старый антибольшевик. Среди чиновников были и ранее "репрессированные", например, Сергей Сергеевич Широков, литератор, работавший в смоленской газете и выпустивший поэтический сборник".
Владимир Абаринов: Я специально поставил рядом интервью жителей одного и того же города. Смоленск был в некотором смысле столицей оккупированных российских территорий. Неофициальной столицей – просто так сложились обстоятельства. Что это за обстоятельства и почему они сложились так, а не иначе – об этом мы поговорим в следующий раз.
Владимир Абаринов: Слово «коллаборационизм» появилось в русском языке после Второй мировой войны и использовалось в отношении граждан и марионеточных режимов европейских стран. Факт сотрудничества с оккупационными властями граждан СССР советская пропаганда первое время вообще замалчивала. В статье, напечатанной в ноябре 1941 года, Илья Эренбург утверждал: «Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев». Когда скрывать сотрудничество стало невозможно, этих людей назвали предателями, изменниками и пособниками, а их действия квалифицировались по статье 58, пункт «а» Уголовного кодекса – «измена родине».
Доктор исторических наук Борис Ковалев в своей монографии «Коллаборационизм в России», изданной два года назад, выделил различные типы сотрудничества с оккупационным режимом: военный, экономический, административный, идеологический, интеллектуальный и даже детский коллаборационизм.
Темой коллаборационизма занимается и мой сегодняшний собеседник Игорь Петров, исследователь из Мюнхена. Его главным материалом стал архив так называемого Гарвардского проекта. Эти документы, выложенные онлайн, он дополняет сведениями из других источников. Для начала я попрошу вас, Игорь, рассказать, что такое Гарвардский проект.
Игорь Петров: Гарвардский проект родился после окончания Второй мировой войны, когда возникла ситуация, в которой бывший союзник, Советский Союз, стремительно превращался в противника Соединенных Штатов Америки, что дополнительно подогревалось шпионскими скандалами, которые тогда же начинались становиться достоянием американской общественности. Естественно, понадобилась информация теперь уже о вероятном противнике. Со стороны военных тут инициативу проявляли ВВС. Почему ВВС – понятно. В будущей войне именно на них возлагалась бы ведущая роль.
В архивах американской военной администрации в Германии я нашел телеграмму от 15 июня 1948 года о намерении создать в Вашингтоне институт по изучению СССР. К письму прилагается список возможных кандидатов для института, а также возможных источников военной информации. Все это советские невозвращенцы, проживающие во Франции или в Германии. Интересно, что никакого пересечения с будущими участниками Гарвардского проекта нет, зато есть один из наших сегодняшних героев – Дмитрий Кончаловский, он там фигурирует под псевдонимом Степанов. Именно советские невозвращенцы, несколько сотен тысяч которых проживало в Европе, наиболее компактно жили тогда в Баварии и Западной Австрии, и должны были стать в этом Гарвардском проекте источником информации об СССР.
Вместо Вашингтона институт изучения СССР был основан двумя годами позже в Мюнхене, уже под эгидой экспедиции Гарвардского проекта и все тех же ВВС, которые этот проект финансировали. За подробностями я отсылаю к книге Евгения Кодина "Гарвардский проект", но одну дополнительную любопытную деталь хотел бы отметить. Во время войны в ведомстве Розенберга существовала одна достаточно известная организация, называвшаяся Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга. Наиболее известное поле ее деятельности – это вывоз в Германию культурных ценностей, к примеру, еврейских ценностей из Франции, вывоз архивов и библиотек. Но была и другая сторона. С 43-го года Оперштаб активно реализовывал план, в сущности, это был сбор информации о противнике. Тут педанты могут заметить, что в 43-м году начинать это было несколько поздновато, но получилось так. Под эгидой Оперштаба советские граждане писали, разумеется, оплачиваемые разработки на самые разные темы: от сугубо прикладных (условно говоря, урожай картофеля в Нечерноземье) до вполне идеологически выдержанных (например, "Евреи и преследование религии в СССР"). С этим штабом активно сотрудничали, к примеру, такие ученые, как Штепа, Филиппов, Марченко. Именно эту тройку мы находим среди восьми отцов-основателей Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР в рамках Гарвардского проекта.
Джордж Фишер, который занимался на месте в Мюнхене кадровыми вопросами, утверждал в письме в Гарвард, что собрал, цитирую по Кодину, "самые интеллектуальные силы, которые только можно было найти в среде эмиграции" и что "сюда входят "сливки" из числа инструкторов армейской школы Розенберга. "Армейская школа Розенберга" – это, конечно, оксюморон, который оставим на совести то ли Фишера, то ли переводчика, но факт, что преемственность с Оперштабом осознавали и сами американцы.
Итак, в сентябре 1950 года экспедиция Гарвардского проекта приехала в Мюнхен и при помощи уже набранных экс-советских сотрудников приступила к проведению опроса. Кодин дает такие цифры по числу опрошенных: 329 больших интервью серии А, эти интервью имеют порой больше ста печатных страниц, 435 интервью по специальным темам и почти 12,5 тысяч письменных опросов.
Для меня особый интерес представляли интервью о военном периоде, поскольку это прямая речь участников по довольно свежим следам событий. Интервьюером этого раздела был Александр Даллин, который через 7 лет, основываясь в том числе на материалах этого интервью, опубликовал свой классический труд "Правление немцев в России".
Владимир Абаринов: Cреди тех, кто приходил на интервью, были люди самые разные, в том числе и не обладающие никакой ценной информацией. И насколько я понимаю, на эти беседы они являлись добровольно. Какие цели они при этом преследовали? Получить право на въезд в США, заинтересовать собой американскую военную администрацию, американскую разведку?
Игорь Петров: Я думаю, что цели самые разнообразные, от возможности как-то себя проявить и как-то встроиться. Они видели, что что-то затевается, и действительно был организован институт, были организованы затем другие пропагандистские органы. Получить, возможно, какую-то работу в связи с этим. Кстати, эти ожидания оправдались, многие из участников Гарвардского проекта, многие из сдававших интервью действительно впоследствии работали там. Я думаю, что насчет въезда в США – это тоже был вполне реальный интерес со стороны респондентов. Потому что многие из них, понятно, что для тех, кто служил во власовских частях особенно, ситуация была не особенно приятным, и таким образом выйти на прямую связь с Гарвардским проектом, за которым так или иначе стояла разведка, и это все более-менее понимали, было, конечно, для них интересно.
Владимир Абаринов: Сегодня мы поговорим об интеллектуальном коллаборационизме, он же, по классификации профессора Ковалева, отчасти и административный. Вот отрывок из интервью бывшего жителя Смоленска. (Здесь и далее – перевод с английского Игоря Петрова.)
"Немецкие самолеты бомбили город уже в июне, что вызвало панику. С развитием германского наступления беспорядка становилось все больше. Наш педагогический институт должны были эвакуировать в Тамбов, но не успели, лишь спрятали самое ценное оборудование.
28 июня Смоленск горел. Население бежало из города, дороги были наводнены детьми и членами семей. Шпиономания была ужасной: меня тоже арестовали на несколько дней. Я не знал, стоит ли рисковать и оставаться, в конце концов мы отправились в деревню в 12 километрах от Смоленска. Под бомбежкой моя мать потеряла рассудок. Наконец, я вернулся в Смоленск прямо к появлению немцев. 14 июля Красная Армия отступила, а 15-го через город прошли немцы. Красная Армия рассыпалась. На биостанции за городом, где я был, население встречало немцев как освободителей.
Из ста тысяч в городе осталось около 40 тысяч человек, но многие, отправившиеся на восток, далеко не ушли и потом вернулись. Моя квартира, библиотека, рукописи – всё было уничтожено огнем.
Начальником городской управы назначили члена юрколлегии (адвоката), человека «высокого» социального происхождения. Его заместителем был профессор Базилевский, физик, который позже, когда Советы вернулись, остался в городе и свидетельствовал о Катыни на Нюрнбергском трибунале. Начальником отдела просвещения стал доцент-математик, начальником отдела городского врача – доктор, начальником отдела строительства – инженер, занимавший подобный пост и при Советах. Почти все чины администрации жили в Смоленске и до войны".
Владимир Абаринов: Игорь, в документах Гарвардского проекта не указаны имена людей, с которыми велись беседы, и вам пришлось устанавливать личность по косвенным данным. Так было и в этом случае. Скажите, кто автор этого текста?
Игорь Петров: Автор этого текста Владимир Меландер. Он родился в 1890 году в Смоленской губернии, в некоторых источниках указан 96 год. Передо мной его биография для Оперштаба Розенберга и тут стоит дата 1890. Его дедушка эмигрировал в Россию из Швеции, отец был помещиком. В 1917 Меландер закончил МГУ, естественное отделение физико-математического факультета. Затем он работал в смоленских музеях, руководил местным краеведческим обществом. Наконец, возглавил кафедру зоологии в смоленском пединституте, впоследствии там же факультета естествознания. Был автором и соавтором книг "Животный мир западной области", "Определитель млекопитающих Смоленской и смежных областей". При немцах он оказался во главе жилищного отдела управы. Более подробных сведений о его деятельности на этом посту нет. Биография от августа 1943 говорит, что он работает руководителем театра, а также в школьном управлении. Хваливший в этой биографии Меландера сотрудник Оперштаба Розенберга от полноты чувств так же отметил, что профессор относится вовсе не к русскому, а к нордически-скандинавскому типу. По заказу Оперштаба Меландер, в частности, написал разработку "Повстанческие движения в Смоленске в советское время".
Владимир Абаринов: Давайте сразу представим автора второго отрывка, профессора Кончаловского, и расскажем, при каких обстоятельствах он оказался в оккупации.
Игорь Петров: Дмитрий Кончаловский родился в 1882 году под Харьковом. Вскоре после его рождения отца, который был там окружным судьей, сослали за не слишком восторженный по отношению к царскому правительству образ мыслей в Холмогоры, в Архангельскую губернию. После возвращения отца из ссылки семья перебралась в Москву. Дмитрий окончил историко-филологический факультет Московского университета. Затем он два года посещал занятия в Берлинском университете, отсюда его прекрасное знание немецкого. Преподавал в Москве, занимался научной работой в Париже. После начала Первой мировой войны он был призван в армию. Тут мы должны заметить, что на тот момент он был скорее франкофилом, чем германофилом. Плюс, конечно, сказались патриотические чувства. К примеру, сестре в 1914 году он писал вот что: "И прежде всего надо достигнуть искупления, самого беспощадного искупления совершенного. Мы должны позлорадствовать в первую очередь, мы должны насладиться поражением и позором Германии, которое придет рано или поздно. В нашей армии ожесточение растет, теперь все подвергается разрушению. И когда мы снова и окончательно вторгнемся в Пруссию, от нее камня на камне не останется. Немцы ругают нас варварами, такими мы и будем в Германии. Наши солдатики покажут себя".
Ни к Октябрьской революции, ни к советской власти Дмитрий Кончаловский никаких теплых чувств не испытывал. Он преподавал то здесь, то там, давал частные уроки, переводил с латыни, к примеру, в его переводе издавалась "Жизнь 12 цезарей" Светония, сам писал, издавалась, к примеру, его биография Ганнибала. Репрессий избежал, объяснял это позже вот как: "Я антикоммунист с самого начала и антимарксист. Не скрывал. Почему я спасся, а 80 процентов моих знакомых и коллег погибли? В основном – имя, во-вторых, повторяю, - правда. Правда, бывает, действует и там". На сторону немцев Кончаловский перешел осознанно и добровольно, уехав из Москвы на располагавшуюся под Можайском дачу и дождавшись немцев там. Вместе с ним были жена и три дочери, а вот его сын сражался в Советской армии. Капитан медслужбы Иван Дмитриевич Кончаловский погиб, согласно базе данных "Мемориал", 23 июля 1944 года в Литве.
Вернемся в 41-й. Еще больше озлобило Кончаловского упомянутое в биографии, которую он писал для Оперштаба Розенберга, событие. Уже после прихода немцев, когда самого Кончаловского не было дома, на его дачу напали партизаны, и одна из дочерей получила удар ножом в грудь, была тяжело ранена. Он писал вскоре после этого: "Я испытывал приязнь к продвигающемуся вперед немецкому Вермахту, которую летом и осенью 41-го разделял со многими соотечественниками. После большевистских палачей и угнетателей немецкие солдаты казались мне рыцарями света, ведущими священный бой с исчадиями ада". После отступления немцев от Можайска Кончаловский перебрался с семьей в Смоленск, работал там в пропаганде, в том числе в качестве переводчика. Чтобы не поставить под удар родных, оставшихся на той стороне, он взял псевдоним Сошальский.
Владимир Абаринов: Отрывок из рассказа профессора Кончаловского. Беседа состоялась в Париже в мае 1951 года.
"Некоторые жители оккупированных территорий продолжали надеяться на немцев до самого конца. Особенно крестьяне не заглядывали далеко в будущее, пытались копить; но условия изменились - ключевым фактором стало партизанское движение - что привело к репрессиям, актам возмездия и принудительной высылке в Германию.
Немецкая гражданская администрация была полностью прогнившей. В области школьного обучения, с которой я был знаком, они регулярно ставили препоны любому образованию кроме технического. С другой стороны, военные в целом помогали населению. Была учительская семинария и обычные школы, в которых использовались старые учебники. Неприемлемые абзацы были перечеркнуты и заклеены чистыми полосками бумаги, все изменения осуществлялись централизованно. Историю не преподавали вообще. Учителя фактически остались прежние. Среди них были и коммунисты и антикоммунисты. Немцы выпустили некоторых военнопленных учителей, но доппайка учителям не давали. Уже накануне эвакуации немцев вышло два выпуска журнала для учителей. Редактор газеты "Новый путь" прежде был редактором газеты "Рабочий путь".
Бургомистром Смоленска был молодой юрист, всецело продукт советской системы. Существенное число коммунистов было принято на немецкую службу, кое-кто из немцев говорил мне, что это преднамеренный шаг: людям с коммунистической ментальностью и моралью легче приспособиться к ним [немцам]. Немцы уважали людей, которые вели себя более независимо, но мало пользовались их услугами. В управе ответственным за строительство был аполитичный архитектор, занимавший эту должность и при Советах. Заместителем бургомистра был профессор астрономии Базилевский, тайный старый антибольшевик. Среди чиновников были и ранее "репрессированные", например, Сергей Сергеевич Широков, литератор, работавший в смоленской газете и выпустивший поэтический сборник".
Владимир Абаринов: Я специально поставил рядом интервью жителей одного и того же города. Смоленск был в некотором смысле столицей оккупированных российских территорий. Неофициальной столицей – просто так сложились обстоятельства. Что это за обстоятельства и почему они сложились так, а не иначе – об этом мы поговорим в следующий раз.
