Ирина Лагунина: Русская православная церковь в оккупации. Этой теме посвящена очередная глава исторического исследования Владимира Абаринова и Игоря Петрова «Русский коллаборационизм». Она называется «Пастыри и оккупанты». Сегодня в эфире – окончание рассказа.
Владимир Абаринов: Сейчас мы услышим одно из свидетельств о положении церкви при немецкой оккупации. Это отрывок из записи беседы с протоиереем Василием Салтовцом. Напомню, что беседы эти велись после войны американскими советологами в западной оккупационной зоне Германии с перемещенными лицами в рамках так называемого Гарвардского проекта. Изучением записей этих бесед занимается мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров. Записи цитируются в его переводе с английского.
"Немцы с самого начала позволяли открывать церкви. Вначале было много церковных свадеб, т.к. прошел слух, что немцы расстреляют всех некрещеных.
Но немцы не позволяли отмечать церковные праздники, даже «двунадесятые праздники». Из-за ситуации с рабочей силой немцы не позволяли уходить с работы для религиозных торжеств. Немецкие католики, а также СС и СД были нетерпимы к православной церкви. Вообще же все зависело от конкретного немца, один немец избил меня на железнодорожной станции, а другие в иных обстоятельствах выказывали мне уважение.
Обычно сам народ под предводительством старых священников подавал петиции, прося об открытии церкви в их населенном пункте. Если имелась прежняя церковь, просили ее, если нет, предлагали «домовую» церковь.
Пожилые люди посещали церковные службы особенно активно, но и молодые крестились и женились в церкви. На службах молодых было немного, люди просто боялись. Одной из причин было то, что немцы часто хватали людей, выходящих из церкви или пришедших на рынок, и против их воли отправляли их на работы в Германию. В деревнях религиозные чувства были сильнее. Церкви существовали исключительно на добровольные пожертвования, большей частью благодаря тому, что пускали шапку по кругу".
Владимир Абаринов: Игорь, представьте, пожалуйста, Василия Салтовца и расскажите о его судьбе.
Игорь Петров: Родился Василий Салтовец в 1909 году. Сведения о довоенном прошлом крайне скупы, все, что мы о нем знаем – с его собственных слов из гарвардского интервью, причем интервьюер делает особую ремарку, что "респондент был крайне скрытен во всех личных вопросах". Отец и дед Салтовца, согласно этому интервью, были священниками, сам он закончил финансово-экономический факультет университета в 1928 году. Потом учился заочно на физико-математическом факультете, желая стать учителем, но он его не закончил. Так как после окончания университета не нашел работу, он пошел в духовную академию обновленческую, где учился три года. В 31 начал работать бухгалтером, позже потерял работу из-за происхождения, затем снова устроился экономистом-планировщиком в сельскохозяйственной отрасли. В годы ежовщины опасался репрессий, но арестован не был.
Во время войны жил сначала в Виннице, потом в Первомайске. Затем был эвакуирован, видимо, в Румынию. С его слов, попал в Германию впервые в 1945. Это неправда. В списке сотрудников оперштаба Розенберга в силезском Ратиборе, Ратибор входил в состав Рейха, список составлен в июле-августе 44-го, фигурирует Василий Салтовец, 35 лет, из Винницы, православный священник, знание немецкого языка отсутствует. Последнее обстоятельство, так же урезание штата оперштаба, по всей видимости, сотрудничеству помешало. Я никаких работ Салтовца в архиве оперштаба не нашел.
Дальше Салтовец рассказывает, что в 45-м чуть не умер от голода, устроился в Германии работать на химическую фабрику, был предельно истощен. В марте-апреле 45-го его имя называется в качестве кандидата на пост военного священника в Первой казачьей дивизии. После войны он поселился в Ульме, принимал довольно активное участие в эмигрантской политической жизни, входил в так называемое Центральное представительство российских эмигрантов (ЦПРЭ), затем, правда, в ходе эмигрантских усобиц был оттуда исключен. Линия вражды проходила ровно по портрету Бенджамина Франклина, потому что ЦПРЭ не получило финансирования от американцев и поэтому резко выступило против гарвардского проекта. Салтовец оказался в противоположном лагере, стал контактным лицом проекта в Ульме и входил в правление альтернативной структуры под названием НАЦПРЭ. Потом служил священником, издавал "Известия высшего монархического совета", впоследствии был председателем этого совета. Умер в 1981 году.
Владимир Абаринов: Фрагмент еще одного интервью о церковной жизни в Полоцке. Оно интересно прежде всего тем, что немецкие власти, следуя указаниям Берлина, всячески навязывали украинской и белорусской православным церквям автокефалию, отделение от российской. В тексте упоминается архиепископ Могилевский Филофей. Но сначала, Игорь, представьте автора. Я знаю, что вам было непросто установить его личность.
Игорь Петров: Жизнь этого человека состоит из двух практически не связанных друг с другом частей. Без стороннего подтверждения тот вариант биографии, который я сейчас изложу, при всей его кажущейся для меня очевидной достоверности, все же остается лишь предположением. В гарвардском интервью респондент говорит вот что: "В Московском университете я изучал историю искусств до 1925 года. В 1924 стали очевидны перемены: многие профессора были сосланы, введены политические предметы. Я сумел закончить обучение, но решил, что разумнее для меня будет избрать новое поле деятельности и стал специалистом по стрелковому оружию. Позже читал лекции, работал консультантом по этому вопросу". Респондента, который участвует в этом интервью, зовут Павлом Дмитриевичем Ильинским, он был довольно известным человеком в русском послевоенном Мюнхене, директором гимназии Милосердный самарянин, в которой учились дети многих эмигрантов второй и первой волны.
В 1956 году в "Гранях" были напечатаны воспоминания Ильинского под названием "Три года под немецкой оккупацией в Белоруссии. Жизнь Полоцкого округа". В этих воспоминаниях Ильинский помимо прочего рассказывает о своем членстве в НТС. Тут я обратил внимание, что в воспоминаниях о деятельности НТС в Полоцке фигурирует вовсе не Павел Дмитриевич Ильинский, а некто Павел Дмитриевич Пономарев. Вспомнил гарвардское интервью и решил поискать, нет ли такого довоенного специалиста по стрелковому оружию. К своему удивлению, немедленно наткнулся на книги Павла Дмитриевича Пономарева "Прикладная баллистика для стрелка", изданная Госвоениздатом в 1935 году, и "Револьвер и пистолет. Оружие, техника стрельбы, методика обучения", в 38-м году она издана. Показательно, что никаких следов послевоенной активности оружейника Пономарева, ровно как и предвоенной деятельности искусствоведа Ильинского не находится. Так что, рискуя впасть в ересь, предположу, что это все же один и тот же человек.
Загадкой, однако, является, как военспец, который, с его слов, в середине октября 1941 еще был в Москве, попал к декабрю в оккупированный Полоцк, да еще вместе с семьей. Зато становится понятно, почему он спрятался в провинции, почему на оккупированной территории во всех вокруг видел переодетых коммунистов и чекистов – это проходит через его воспоминания просто красной нитью. Вряд ли тот факт, что на посту главы церковного отдела управы находится бывший инструктор ЦДКА по стрельбе, был бы проигнорирован немецкой службой безопасности. После войны Ильинский перебрался из Мюнхена в США, печатался в религиозном журнале "Русское возрождение". Умер в 1982-м.
Владимир Абаринов: Из беседы с Павлом Ильинским.
"Немцы хотели, чтобы Полоцк находился под юрисдикцией Филофея, а не смоленского епископа Стефана. Нашим официальным возражением было то, что Минск находится в гражданской зоне, а не в зоне военного подчинения.
Был снова открыт Спасо-Евфросиньевский монастырь. Мощи св. Ефросинии в 1943-м были возвращены в Полоцк из антирелигиозного музея в Витебске, что было воспринято населением очень положительно.
Разногласий между епархиями не было. У староверов была собственная церковь. Они получили специальное разрешение праздновать ночью, несмотря на комендантский час. Также была основана баптистская община.
Отец Владимир, священник собора Святой Софии в Полоцке, был лейтенантом Красной Армии, убежавшим из лагеря военнопленных. Мы помогли ему и постепенно выдвинули на этот пост. Немцы не оказывали церкви вообще никакой помощи. Задвинская церковь - при Советах принадлежавшая НКВД - была открыта за счет добровольных пожертвований. Одним священником был бывший дьякон монастыря, другой был освобожден немцами из тюрьмы. Управлял всем епархиальный совет под моим руководством. Для работы в деревнях организовывались курсы священников.
Церковь осталась строго нейтральной. Церковь очень аккуратно избирала свой собственный путь. Партизаны пытались выйти на связь с ней. Детей партизан крестили в деревнях, партизаны приходили в деревни для святого причастия. Это все, хотя и медленно, помогало укреплять антинемецкие настроения".
Владимир Абаринов: Игорь, насколько соответствует действительности утверждение о строгом нейтралитете русской православной церкви? Можно ли сказать, что пастыри, по завету Иисуса, отдавали кесарю кесарево, а Богу – Богово?
Игорь Петров: Тут очень непросто подвести общий знаменатель. В уже упомянутой книге Шкаровского, так же как и книгах Бориса Николаевича Ковалева, в которых церковному коллаборационизму посвящена обширная глава, приводится множество самых разных частных примеров. Были священники, которые занимали в отношении немецких властей позицию "чего изволите", были, и таких тоже немало, те, которых немцы расстреливали за неповиновение или за сотрудничество с большевиками. Были те, которые выдавали партизан, были те, кто помогали партизанам. Были откровенные авантюристы, которые вообще к церкви имели опосредованное отношение. Многие действительно соблюдали нейтралитет, избегая в проповедях политические заявления вообще. Известны факты, когда священники спасали евреев, прятали их в церквях, рискуя собственной жизнью.
С другой стороны, Ковалев приводит пример того, как фактически оправдывая уничтожение евреев в смоленском гетто, протоирей местного собора Шиловский выступал по радио и публиковал в газетах нечто вроде: "Близится час последнего ответа. Нет и не может быть примирения с ними. Смерть еврейства, смерть сатанистов. Жидовство - непримиримый враг христианства". Наверное, для всей противоречивости и многомерности этой ситуации наиболее показательна судьба Сергия Воскресенского. Он в конце 40-х был уполномоченным представителем Московской патриархии в Прибалтике, с марта 41-го - экзархом Прибалтики. При наступлении немцев остался в Риге. В сети можно увидеть вырезку из псковско-рижской газеты "За родину" декабря 42-го с фотографиями Сергия и с такой "шапкой": "От имени Русской православной церкви. Господи, ниспошли Адольфу Гитлеру силу для окончательной победы".
Но на самом деле позиция Сергия была хоть и явно антибольшевистской, но не открыто прогерманской. Есть документ немецкой службы безопасности от ноября 43-го, где подробно цитируется высказывание Сергия относительно большевизма, который, по его мнению, "есть эксперимент, навязанный России демократической цивилизацией Европы, еще короче – европейским еврейством". И тут же он критикует немецкую восточную политику - мол, будь она другой, в России уже в 41-м произошла бы революция.
С третьей стороны существуют непонятной достоверности свидетельства Судоплатова о том, что Сергий якобы после прихода немцев содействовал внедрению агентов НКВД в церковные круги. В церковных делах Сергий умело лавировал, сохраняя с одной стороны верность Московской патриархии, причем убеждал немцев, что все заявления патриаршего местоблюстителя выдуманы большевиками, и одновременно вел борьбу со структурами местных прибалтийских православных церквей и РПЦЗ (Русская православная церковь за рубежом. - Ред.). Есть показательный меморандум, в котором Сергий протестует против окормления власовских частей священниками РПЦЗ и предлагает создать центральное церковное ведомство, чтобы "обеспечить в церкви России принципиальное продолжение существования канонически законной иерархии".
Разумеется, тщетно, так как это шло совершенно вразрез с немецкими планами. Известны также примеры, как Сергий лично помогал нуждающимся, в том числе пытался облегчить судьбу военнопленных, хотя свобода его действий была крайне ограничена.
28 апреля 1944 года на шоссе Вильнюс - Каунас автомашину, в которой ехал Сергий, обогнала другая машина, принудила остановиться, после чего Сергий и его спутники были расстреляны. Версии этого убийства существует разные, но большая часть историков сходится на том, что за ним стояли нацисты.
Владимир Абаринов: Сейчас мы услышим одно из свидетельств о положении церкви при немецкой оккупации. Это отрывок из записи беседы с протоиереем Василием Салтовцом. Напомню, что беседы эти велись после войны американскими советологами в западной оккупационной зоне Германии с перемещенными лицами в рамках так называемого Гарвардского проекта. Изучением записей этих бесед занимается мой собеседник, исследователь из Мюнхена Игорь Петров. Записи цитируются в его переводе с английского.
"Немцы с самого начала позволяли открывать церкви. Вначале было много церковных свадеб, т.к. прошел слух, что немцы расстреляют всех некрещеных.
Но немцы не позволяли отмечать церковные праздники, даже «двунадесятые праздники». Из-за ситуации с рабочей силой немцы не позволяли уходить с работы для религиозных торжеств. Немецкие католики, а также СС и СД были нетерпимы к православной церкви. Вообще же все зависело от конкретного немца, один немец избил меня на железнодорожной станции, а другие в иных обстоятельствах выказывали мне уважение.
Обычно сам народ под предводительством старых священников подавал петиции, прося об открытии церкви в их населенном пункте. Если имелась прежняя церковь, просили ее, если нет, предлагали «домовую» церковь.
Пожилые люди посещали церковные службы особенно активно, но и молодые крестились и женились в церкви. На службах молодых было немного, люди просто боялись. Одной из причин было то, что немцы часто хватали людей, выходящих из церкви или пришедших на рынок, и против их воли отправляли их на работы в Германию. В деревнях религиозные чувства были сильнее. Церкви существовали исключительно на добровольные пожертвования, большей частью благодаря тому, что пускали шапку по кругу".
Владимир Абаринов: Игорь, представьте, пожалуйста, Василия Салтовца и расскажите о его судьбе.
Игорь Петров: Родился Василий Салтовец в 1909 году. Сведения о довоенном прошлом крайне скупы, все, что мы о нем знаем – с его собственных слов из гарвардского интервью, причем интервьюер делает особую ремарку, что "респондент был крайне скрытен во всех личных вопросах". Отец и дед Салтовца, согласно этому интервью, были священниками, сам он закончил финансово-экономический факультет университета в 1928 году. Потом учился заочно на физико-математическом факультете, желая стать учителем, но он его не закончил. Так как после окончания университета не нашел работу, он пошел в духовную академию обновленческую, где учился три года. В 31 начал работать бухгалтером, позже потерял работу из-за происхождения, затем снова устроился экономистом-планировщиком в сельскохозяйственной отрасли. В годы ежовщины опасался репрессий, но арестован не был.
Во время войны жил сначала в Виннице, потом в Первомайске. Затем был эвакуирован, видимо, в Румынию. С его слов, попал в Германию впервые в 1945. Это неправда. В списке сотрудников оперштаба Розенберга в силезском Ратиборе, Ратибор входил в состав Рейха, список составлен в июле-августе 44-го, фигурирует Василий Салтовец, 35 лет, из Винницы, православный священник, знание немецкого языка отсутствует. Последнее обстоятельство, так же урезание штата оперштаба, по всей видимости, сотрудничеству помешало. Я никаких работ Салтовца в архиве оперштаба не нашел.
Дальше Салтовец рассказывает, что в 45-м чуть не умер от голода, устроился в Германии работать на химическую фабрику, был предельно истощен. В марте-апреле 45-го его имя называется в качестве кандидата на пост военного священника в Первой казачьей дивизии. После войны он поселился в Ульме, принимал довольно активное участие в эмигрантской политической жизни, входил в так называемое Центральное представительство российских эмигрантов (ЦПРЭ), затем, правда, в ходе эмигрантских усобиц был оттуда исключен. Линия вражды проходила ровно по портрету Бенджамина Франклина, потому что ЦПРЭ не получило финансирования от американцев и поэтому резко выступило против гарвардского проекта. Салтовец оказался в противоположном лагере, стал контактным лицом проекта в Ульме и входил в правление альтернативной структуры под названием НАЦПРЭ. Потом служил священником, издавал "Известия высшего монархического совета", впоследствии был председателем этого совета. Умер в 1981 году.
Владимир Абаринов: Фрагмент еще одного интервью о церковной жизни в Полоцке. Оно интересно прежде всего тем, что немецкие власти, следуя указаниям Берлина, всячески навязывали украинской и белорусской православным церквям автокефалию, отделение от российской. В тексте упоминается архиепископ Могилевский Филофей. Но сначала, Игорь, представьте автора. Я знаю, что вам было непросто установить его личность.
Игорь Петров: Жизнь этого человека состоит из двух практически не связанных друг с другом частей. Без стороннего подтверждения тот вариант биографии, который я сейчас изложу, при всей его кажущейся для меня очевидной достоверности, все же остается лишь предположением. В гарвардском интервью респондент говорит вот что: "В Московском университете я изучал историю искусств до 1925 года. В 1924 стали очевидны перемены: многие профессора были сосланы, введены политические предметы. Я сумел закончить обучение, но решил, что разумнее для меня будет избрать новое поле деятельности и стал специалистом по стрелковому оружию. Позже читал лекции, работал консультантом по этому вопросу". Респондента, который участвует в этом интервью, зовут Павлом Дмитриевичем Ильинским, он был довольно известным человеком в русском послевоенном Мюнхене, директором гимназии Милосердный самарянин, в которой учились дети многих эмигрантов второй и первой волны.
В 1956 году в "Гранях" были напечатаны воспоминания Ильинского под названием "Три года под немецкой оккупацией в Белоруссии. Жизнь Полоцкого округа". В этих воспоминаниях Ильинский помимо прочего рассказывает о своем членстве в НТС. Тут я обратил внимание, что в воспоминаниях о деятельности НТС в Полоцке фигурирует вовсе не Павел Дмитриевич Ильинский, а некто Павел Дмитриевич Пономарев. Вспомнил гарвардское интервью и решил поискать, нет ли такого довоенного специалиста по стрелковому оружию. К своему удивлению, немедленно наткнулся на книги Павла Дмитриевича Пономарева "Прикладная баллистика для стрелка", изданная Госвоениздатом в 1935 году, и "Револьвер и пистолет. Оружие, техника стрельбы, методика обучения", в 38-м году она издана. Показательно, что никаких следов послевоенной активности оружейника Пономарева, ровно как и предвоенной деятельности искусствоведа Ильинского не находится. Так что, рискуя впасть в ересь, предположу, что это все же один и тот же человек.
Загадкой, однако, является, как военспец, который, с его слов, в середине октября 1941 еще был в Москве, попал к декабрю в оккупированный Полоцк, да еще вместе с семьей. Зато становится понятно, почему он спрятался в провинции, почему на оккупированной территории во всех вокруг видел переодетых коммунистов и чекистов – это проходит через его воспоминания просто красной нитью. Вряд ли тот факт, что на посту главы церковного отдела управы находится бывший инструктор ЦДКА по стрельбе, был бы проигнорирован немецкой службой безопасности. После войны Ильинский перебрался из Мюнхена в США, печатался в религиозном журнале "Русское возрождение". Умер в 1982-м.
Владимир Абаринов: Из беседы с Павлом Ильинским.
"Немцы хотели, чтобы Полоцк находился под юрисдикцией Филофея, а не смоленского епископа Стефана. Нашим официальным возражением было то, что Минск находится в гражданской зоне, а не в зоне военного подчинения.
Был снова открыт Спасо-Евфросиньевский монастырь. Мощи св. Ефросинии в 1943-м были возвращены в Полоцк из антирелигиозного музея в Витебске, что было воспринято населением очень положительно.
Разногласий между епархиями не было. У староверов была собственная церковь. Они получили специальное разрешение праздновать ночью, несмотря на комендантский час. Также была основана баптистская община.
Отец Владимир, священник собора Святой Софии в Полоцке, был лейтенантом Красной Армии, убежавшим из лагеря военнопленных. Мы помогли ему и постепенно выдвинули на этот пост. Немцы не оказывали церкви вообще никакой помощи. Задвинская церковь - при Советах принадлежавшая НКВД - была открыта за счет добровольных пожертвований. Одним священником был бывший дьякон монастыря, другой был освобожден немцами из тюрьмы. Управлял всем епархиальный совет под моим руководством. Для работы в деревнях организовывались курсы священников.
Церковь осталась строго нейтральной. Церковь очень аккуратно избирала свой собственный путь. Партизаны пытались выйти на связь с ней. Детей партизан крестили в деревнях, партизаны приходили в деревни для святого причастия. Это все, хотя и медленно, помогало укреплять антинемецкие настроения".
Владимир Абаринов: Игорь, насколько соответствует действительности утверждение о строгом нейтралитете русской православной церкви? Можно ли сказать, что пастыри, по завету Иисуса, отдавали кесарю кесарево, а Богу – Богово?
Игорь Петров: Тут очень непросто подвести общий знаменатель. В уже упомянутой книге Шкаровского, так же как и книгах Бориса Николаевича Ковалева, в которых церковному коллаборационизму посвящена обширная глава, приводится множество самых разных частных примеров. Были священники, которые занимали в отношении немецких властей позицию "чего изволите", были, и таких тоже немало, те, которых немцы расстреливали за неповиновение или за сотрудничество с большевиками. Были те, которые выдавали партизан, были те, кто помогали партизанам. Были откровенные авантюристы, которые вообще к церкви имели опосредованное отношение. Многие действительно соблюдали нейтралитет, избегая в проповедях политические заявления вообще. Известны факты, когда священники спасали евреев, прятали их в церквях, рискуя собственной жизнью.
С другой стороны, Ковалев приводит пример того, как фактически оправдывая уничтожение евреев в смоленском гетто, протоирей местного собора Шиловский выступал по радио и публиковал в газетах нечто вроде: "Близится час последнего ответа. Нет и не может быть примирения с ними. Смерть еврейства, смерть сатанистов. Жидовство - непримиримый враг христианства". Наверное, для всей противоречивости и многомерности этой ситуации наиболее показательна судьба Сергия Воскресенского. Он в конце 40-х был уполномоченным представителем Московской патриархии в Прибалтике, с марта 41-го - экзархом Прибалтики. При наступлении немцев остался в Риге. В сети можно увидеть вырезку из псковско-рижской газеты "За родину" декабря 42-го с фотографиями Сергия и с такой "шапкой": "От имени Русской православной церкви. Господи, ниспошли Адольфу Гитлеру силу для окончательной победы".
Но на самом деле позиция Сергия была хоть и явно антибольшевистской, но не открыто прогерманской. Есть документ немецкой службы безопасности от ноября 43-го, где подробно цитируется высказывание Сергия относительно большевизма, который, по его мнению, "есть эксперимент, навязанный России демократической цивилизацией Европы, еще короче – европейским еврейством". И тут же он критикует немецкую восточную политику - мол, будь она другой, в России уже в 41-м произошла бы революция.
С третьей стороны существуют непонятной достоверности свидетельства Судоплатова о том, что Сергий якобы после прихода немцев содействовал внедрению агентов НКВД в церковные круги. В церковных делах Сергий умело лавировал, сохраняя с одной стороны верность Московской патриархии, причем убеждал немцев, что все заявления патриаршего местоблюстителя выдуманы большевиками, и одновременно вел борьбу со структурами местных прибалтийских православных церквей и РПЦЗ (Русская православная церковь за рубежом. - Ред.). Есть показательный меморандум, в котором Сергий протестует против окормления власовских частей священниками РПЦЗ и предлагает создать центральное церковное ведомство, чтобы "обеспечить в церкви России принципиальное продолжение существования канонически законной иерархии".
Разумеется, тщетно, так как это шло совершенно вразрез с немецкими планами. Известны также примеры, как Сергий лично помогал нуждающимся, в том числе пытался облегчить судьбу военнопленных, хотя свобода его действий была крайне ограничена.
28 апреля 1944 года на шоссе Вильнюс - Каунас автомашину, в которой ехал Сергий, обогнала другая машина, принудила остановиться, после чего Сергий и его спутники были расстреляны. Версии этого убийства существует разные, но большая часть историков сходится на том, что за ним стояли нацисты.
