Иван Толстой: Для тех, кто слушает сказки Сола не с самого начала, я напомню, что Сол Шульман – кинорежиссер, писатель и путешественник. Но прежде всего, он – сказочник. Он не выдумывает истории о своей жизни, но все, что он рассказывает, подчинено умной драматургии.
В начале 1960-х Сол стоял у истоков зарождения телепрограммы ''Клуб кинопутешествий'' и с тех пор бережно хранит память о своем учителе Владимире Шнейдерове. Он - лауреат премии Союза журналистов за нашумевший документальный фильм ''Среди белого дня''. Он дружил с Александром Галичем и был женат на актрисе Татьяне Самойловой, он написал блестящую книжку ''Инопланетяне над Россией'' (оформление Сергея Довлатова) и жил в племени австралийских аборигенов.
В прошлом году московское издательство ''Альпина нон-фикшн'' выпустило новую книгу Сола ''Австралия – Terra Incognita'', подзаголовок ''Когда звери еще были людьми''. Вот как Шульман объяснил эти слова в предыдущей программе:
Сол Шульман: Книга называется ''Когда звери еще были людьми''. Эту цитату я взял из аборигенских легенд. И я долго ее не понимал. ''Когда звери еще были людьми''... Возможно, я ошибаюсь, но я сам для себя ее по-своему расшифровал. То есть были времена, когда звери были очень милыми, очень добрыми, очень приятными то есть были людьми, потом люди озверели и стали зверьми. Это моя расшифровка этого аборигенского выражения. Может быть, я не прав. Я спрашивал у аборигенов об этом, но они больше отмалчивались и говорили, что, в принципе, я прав.
Иван Толстой: Вы сказали, что аборигены отмалчивались, когда вы их спрашивали. А как вообще общаться с аборигеном?
Сол Шульман: Он владеют английским языком. В основном, все аборигены, хуже или лучше, владеют английским языком.
Иван Толстой: Тогда они какие-то немножко не аборигены.
Иван Толстой: В нашей сегодняшней программе Сол Шульман расскажет свои сказки о русской Австралии. Мы начнем с цитаты из его книги ''Австралия – Terra Incognita''. Читает диктор.
Диктор: ''В местечке Холлс-Крик в Западной Австралии, в небольшом парке установлен памятник, надпись на котором гласит: ''Русский Джек'', и дальше в нескольких предложениях изложена история человека, прославившегося в здешних краях во времена золотой лихорадки. Его полное имя - Джек Фредерикс, хотя по-русски он, конечно же, был Иваном. Родился в 1855 году в России, был моряком русского флота, затем служил на английском корабле, с которого и сбежал в Австралии. Было это, вероятно, в 1870-х годах. Некоторое время Иван жил на востоке страны, в нынешнем штате Квинсленд, потом купил пароходик, которому дал название ''Старуха'', и стал заниматься перевозкой грузов и пассажиров. Когда в Западной Австралии открыли золото, решил попытать счастья на приисках. Австралийцы любили Джека. Он поражал всех силой и мягким сердцем. Высокого роста, могучего телосложения, с большущими руками и мускулистой шеей, он напоминал легендарных русских богатырей. Лицо его было привлекательным: серо-голубые глаза, широкие скулы, мохнатые брови, черные волосы, усы и борода. Его зычный голос вполне соответствовал его виду: смеялся раскатисто, пел громогласно, а его шепот, образно говоря, можно было расслышать за версту. Огромный аппетит и умение выпить без драк и скандалов тоже нравились его товарищам. Однажды, изрядно выпив в пабе городка Кью, Иван погрузил инструменты и ящик с динамитом в свою огромную тачку и решил отправиться в путь. Полицейские уговаривали его не ходить в нетрезвом виде, тем более с динамитом, но Иван стал спорить с ними. Примечательно, что в этом городке не было тюрьмы. Провинившихся приковывали цепью к громадному бревну на дороге и оставляли подумать и образумиться. Так поступили и с Иваном. Вечером на месте заключения Ивана не оказалось, впрочем, как и бревна. Полицейские обнаружили его в близлежащем баре сидящем на этом самом бревне и весело распивающим с приятелями пиво. Завидев полицейских, он радостно пригласил их присоединиться. Цепь была снята, и пирушка продолжилась до ночи... Приключения русского Джека с восторгом пересказывались жителями этих мест. Особое внимание привлекала его огромная одноколесная тачка. Он возил на ней провизию, брезентовые мешки с водой, инструменты и другую поклажу. Если его товарищи выбивались из сил, он вез и их пожитки, а иногда они и сами садились в тачку. Иван шутил, что любит пассажиров, с которыми можно поболтать и покурить. Иван лихо кайлил сухую землю, ловко закладывал шурфы, кое-что добывал, но богачом не стал. Он был суеверен, часто говорил о старичке, который является ему во сне и сообщает о новых месторождениях золота. Эти предсказания несколько раз даже сбывались, но каждый раз Иван не попадал туда вовремя. Один из таких случаев стал знаменитым. Русский Джек спешил в административный центр для того, чтобы первым сделать заявку на золотоносный участок. По дороге он встретил старателя, тяжело поранившего ногу. Джек посадил его в тачку и отвез в пункт, где ему могли оказать помощь. Место это находилось за много миль в противоположном направлении, а идти надо было под палящим солнцем. Раненый был спасен, но подать заявку Иван опоздал... Этот альтруистический поступок был настолько нехарактерен для того времени, что австралийцы его не забыли и через 100 лет поставили Ивану памятник... Незадолго до смерти Иван приобрел участок земли на берегу реки. Он сам расчистил его, срубил огромные деревья, перетащил стволы и соорудил себе дом. Развел фруктовый сад. Мимо его фермы проходила дорога. Дилижансы стали останавливаться у него и менять лошадей, а путешественники могли закусить лепешками, мясом и напиться чаю. Конечно же, в этой романтической истории немало преувеличений и народного фольклора, но дух времени она передает точно''.
Иван Толстой: Отрывок из книги Сола Шульмана ''Австралия – Terra Incognita''. А теперь – разговор с самим автором.
Сол, что такое Русская Австралия и какую память несут и сохраняют русские австралийцы?
Сол Шульман: Это весьма специфическая тема. Русскую Австралию нужно понимать как русскоязычную Австралию. Потому что она многонациональна - там много разных поколений и национальностей, вышедших из России.
Иван Толстой: Собственно, как Париж, Берлин и Нью-Йорк.
Сол Шульман: Очень похожа на Париж. Особенность русской Австралии в том, что часть русских - это люди того, революционного времени, которые связаны с 1917 годом России.
Я чуть вернусь назад. Дело в том, что сегодня в Австралии проживает порядка 50 тысяч русских. Это, конечно, небольшое число, тем не менее, это маленький городок. Центрами Русской Австралии являются Сидней и Мельбурн. Первые русские, которые появились в Австралии (я не говорю о Миклухо-Маклае и вообще об отдельных единицах), это русские революционной эпохи. То есть, до и после 1917 года. Например ''харбинцы''. Харбин - это китайский город, где после 1917-го года остались российские железнодорожные войска, строившие манчжурскую железную дорогу. Когда Китай в 1949 году стал ''красным'', их оттуда попросили. Многие из них перебрались в Австралию. Так что Русская Австралия того времени - это ''харбинцы''. Эти люди не знали современной России, Советского Союза, они сохранили культуру дореволюционную.
Вторая Русская Австралия - это уже период Второй мировой войны, люди, которые бежали от фашизма, от холокоста, а после войны - это беженцы, которые скитались по Европе, не зная куда себя деть. Австралия их приютила, и они были благодарны этой стране. Вот что такое Русская Австралия.
Иван Толстой: Вы совсем не упомянули новоприбывших - и тех, кто в 70-е поехал, а потом начиная с 90-го.
Сол Шульман: Да, конечно, поток идет все время, до сегодняшнего дня, просто есть лавины, когда прибывает много народу, а есть мелкие потоки. И сегодня приезжают люди из России, но это уже штучно, нет массового переселения. В 1970-90-х годах была, в основном, еврейская эмиграция в Австралию. А до 1925 года, когда Сибирь еще не была полностью под контролем большевиков, оттуда в Австралию бежало тоже много народа. Как рассказывают или шутят, доходило до анекдотов: шли пароходы из Сибири в Австралию, а некоторые дореволюционные переселенцы наоборот из Австралии возвращались в новую советскую Россию. И когда эти корабли встречались в океане, то плывущие навстречу друг другу пассажиры крутили пальцем у виска, ''ты с ума сошел, куда ты едешь?!''.
Иван Толстой: Я думал, что это анекдот времен иммиграции в Израиль 70-х годов.
Сол Шульман: Возможно, что и в это время он существовал, но в Австралии этот анекдот возник гораздо раньше. Но я все же хотел бы вам рассказать о ''штучных'', так сказать, русских судьбах. Вы знаете, что Керенский жил в Австралии?
Иван Толстой: До 1917 года?
Сол Шульман: После 1917 года. Он уже был президентом в изгнании. Он и его жена - австралийская писательница Нил Триттон, жили в Австралии несколько лет, а потом переехали в Штаты, в Нью-Йорк.
Знаете ли вы, что австралийский балет фактически создавала Анна Павлова? Она приехала туда не только выступать, но давать мастер-классы - отсюда начинается австралийский балет. И сегодня в Австралии очень популярен именно русский, вернее русско-австралийский балет. Одним из популярнейших, австралийских лакомств является ''Торт Анны Павловой''. Она когда-то испекла там его или заказала, не знаю точно. В австралийских магазинах продают сегодня ''Торт Анны Павловой''.
Иван Толстой: Вы пробовали?
Сол Шульман: Пробовал.
Иван Толстой: Вкусно?
Сол Шульман: Я бы не сказал, что это что-то особенное, ну, как любой торт, - вкусно. Я, правда, не ем сладкого.
История Анны Павловой - это отдельный разговор. Мне посчастливилось познакомиться с Ниной Михайловной Кристисен, урожденной Михайловой, приятельницей Анны Павловой. Это дама из Петербурга. Она попала в Австралию через Харбин во времена революции. Есть среди русских женщин великие женщины, которые описаны в классической литературе, это была одна из них. Это была великолепно образованная дама, приехавшая сюда ребенком, окончившая все положенные университеты и ставшая носителем русской культуры. Она создала все факультеты русского языка Австралии. Остались ее замечательные мемуары. Жизнь была очень сложная. Как она пишет, ее отец, капитан дальнего плавания из Петербурга, чтобы прожить, пытался поступить на работу матросом на землечерпалку, так было сложно. И в это время приезжает Анна Павлова, которая была знакома с ее семьей еще по Питеру. В мемуарах Нина Михайловна рассказывает о жизни того времени. Почти нищие русские эмигранты собирали деньги, чтобы пойти на выступление Анны Павловой. Узнав об этом, Анна Павлова отменила одно из запланированных выступлений только для того, чтобы дать для них выступление, чтобы дать им контрамарки. Вот вам один из мазков российской жизни в Австралии.
В тоже время там жил непродолжительное время Фёдор Шаляпин. И вообще, там побывало много представителей русской интеллигенции. Обо всем этом я подробно рассказываю в недавно вышедшей книге ''Австралия – Terra Incognita''.
Ещё я хочу рассказать вам эпизод, который произошел со мной несколько лет назад. Я был в городке Купер-Педи. Это городок в центре Австралии, в пустыне, в центр добычи золота и опалов. И вот в этом городке я встретил одну пожилую даму, Нину Афанасьевну Ш. (я называю ее имя, так как оно уже фигурировала в печати), которая рассказала мне весьма неординарную историю своей жизни. Она родилась в Китае, в Харбине, никогда не была в России. Ее родители работали на строительстве этой самой китайско-российской железной дороги, так называемой КВЖД. После революции в Россию они не вернулись и остались в Китае. Там она и родилась. Потом вышла замуж за такого же русского парня. У них родились два сына. Кончилась вторая мировая война. Шел 1947 год. Сталин бросил клич: русские люди возвращайтесь на родину, родина ждет вас! Ну, как вы понимаете, русские судьбы неисповедимы... Муж, по-видимому, был под хмельком, устроил дома скандал и сказал, что едет на родину. Она ехать отказалась. Тогда он взял старшего сына и уехал в СССР. Она же, после революции в Китае, с младшим сыном уехала в Австралию. И всё - на этом. Связь оборвались. Больше они ничего не слышали друг о друге.
Эту историю она мне рассказала. На что я сказал:
- Нина, давайте поищем. Может хоть кто-нибудь жив…
Она мне сказала:
- Да вы что! 60 лет прошло! Их давно уничтожили в лагерях!
(Когда они расстались, старшему сыну было примерно лет 8, а младшему 6).
Я говорю:
- Давайте все же попробуем! Что мы теряем?
И вернувшись в Москву я позвонил на телепрограмму ''Жди меня'', Кваше на передачу. Тем более, что у меня кинопленка - я снял Нину Афанасьевну, когда она рассказывала мне эту историю.
И происходит чудо. На телевидении мне говорят, что в их базе данных есть имя этого человека – сына. Оказывается, когда-то он послал им письмо в поисках матери. Короче говоря, мы находим этого человека. Это не вся история.
Естественно, я говорю, что надо вызвать сюда мать. Ее вызывают…
Иван Толстой: Ей всё говорят предварительно?
Сол Шульман: Нет, ей ничего не говорят.
Иван Толстой: А под каким соусом ее вызывают?
Сол Шульман: Она умная, она догадывается, что что-то произошло. Ее вызывают, я ей звоню, говорю, что ее вызовут. Я улетаю по каким-то делам. Она прилетает в Москву. Ее встречает человек с телевидения, привозит в гостиницу, через два дня я приезжаю, узнаю, что она здесь. Я еду к ней в гостиницу. Гостиница, кажется, ''Восток'', где-то на краю Москвы. Четырех- или пятиэтажное здание без лифта. Я прихожу в гостиницу, сидит моя Нина Афанасьевна в номере на четвертом этаже - она плохо ходит, не может спуститься. Сидит второй или третий день. На столе у нее - кефир и буханка хлеба. Она впервые на родину приехала! Встреча с родиной, так сказать! Сидит и плачет. Я говорю:
- Ниночка, в чем дело?
- Я не знаю, что мне делать. Никто не приходит.
Я ее забираю, привожу в эту квартиру, где мы с вами сейчас сидим. Вот такое начало, называется - встреча с родиной! Потом происходит эта телепередача на Первом канале. Вызвали ее сына. Я боялся, что ей будет плохо, потому что лучше предупреждать, хотя она и догадалась. Тем не менее, встреча, объятия, поцелуи, какие-то разговоры, все это под камерой, все это было на экране. После этого мы едем домой — Нина, ее сын и я. Я уже договорился, что им дадут какую-то другую гостиницу и говорю:
- Нина, мы хотим, чтобы вы пожили вместе с сыном пару дней, хотя бы, чтобы привыкли. (60 лет люди не виделись!).
Она смотрит на меня испуганно и говорит:
- Нет, нет, я только к вам.
Вот вам начало истории. Потом она уезжает. Сын, кстати, из Казахстана, не хочу называть имя, это не важно. Он фотограф где-то на озере Иссык-Куль. Она улетает в Австралию и через какое-то время к ней прилетает туда съемочная группа из передачи ''Жди меня'' - что-то доснять. На экране идет рассказ о том, как они - программа «Жди меня» - нашли эту несчастную женщину... Но не в этом дело. Дело в другом. Звонит мне потом испуганная Нина Афанасьевна и говорит, что администратор киногруппы с нее требуют деньги за ее полет в Москву. А она совсем не богатая женщина, она пенсионер, живет на пенсию. Короче говоря, с нее взяли какие-то деньги за что-то – за что я не знаю…
Это я по телефону от нее узнаю.
Финал этой истории не дописан и не окончен. Потом к ней приехал из России ее старший сын на какое-то время, потом он уехал – близости не произошло. А у меня осталось ощущение - и не только ощущение - что, желая сделать что-то хорошее, я сделал что-то плохое. Вот вам история.
Иван Толстой: Разворошили то, что невозможно склеить.
Сол Шульман: То, что не надо было склеивать и не надо было ворошить. Я это сделал, конечно, из самых лучших побуждений. И сейчас, разговаривая с ней, я это понимаю. Мы остались близкими друзьями, перезваниваемся, она всегда говорит: ''Сол, когда вы приедете? Я так хочу вас видеть''. Это женщина, которой сейчас кажется 85 или 86 лет, а может и больше.
Иван Толстой: Это, конечно, страшно грустная история и почти невыносимая, когда ее слушаешь. Но почему же не проснулось, почему же встречного всплеска не произошло, как это понять?
Сол Шульман: Это настолько сложный и длинный разговор, что его просто нет смысла поднимать сейчас, потому что это целая книга, это роман - это русский характер, судьба, советская власть. Это Достоевский.
Если не устали, расскажу вторую историю. Вообще, российские судьбы - это редчайшие судьбы, они - штучный товар. Другой человек, о котором я хотел бы рассказать, поскольку он не фигурировал ни на моем экране, ни в моих записках, но он фигурирует в моей книге об Австралии. Я не буду называть его фамилии, я просто расскажу об этом человеке. Мы встретились с ним на Восточном побережье Австралии, это штат Квинсленд, на его ферме. Я помню - прекрасная погода, сквозь занавески окон были видны бегущие белые лошади, и сидел напротив меня весьма симпатичный человек за 80 - а сейчас ему уже за 90, он жив - и рассказывал свою историю. Он сын русского врача или медсестры и латышского офицера. Родился в Петербурге. Отец его был из тех латышских стрелков, которые защищали советскую власть. Потом отец, конечно, исчез. Где - неизвестно. Или его убили, или в лагерях, я этого не знаю. Он исчез, осталась мать с ребенком. Мальчик поступает в школу чекистов, заканчивает ее. Начинается Вторая мировая война, он добровольцем уходит на фронт, попадает в плен (то есть, вся их армия или дивизия попадает в плен) и оказывается в Германии. Поскольку он хорошо - от отца - владел немецким языком, то это его спасает, и он попадает в русскую армию генерала Власова. Становится адъютантом и переводчиком Власова. Кончается война, Власова расстреливают, а он бежит в Австралию. Кстати, в Германии он женился, жена - немка. Но в Австралии тоже неспокойно. Советская власть требует выдать всех, кто был в армии Власова. Он там работает на шахтах, еще где-то, хотя он парень образованный, мог бы работать в офисе, но он именно уходит на те работы, где труднее его найти. Но и там опасно.
Случайно встречается с кем-то из немецкого телевидения, и тот делает ему предложение: нам нужен человек, который бы работал в Папуа Новой Гвинее. Тем более, что он с немецким языком и всегда увлекался фотографией. И он уезжает в Папуа Новую Гвинею, работает там кинооператором, и под чужим именем высылает в ФРГ отснятые материалы. Работает он не в столице, а в тех дебрях, где тогда жили абсолютно дикие люди. То есть в то время, когда людоедство было нормой.
Даже я застал еще время, когда впервые там судили людоеда. Это был очень смешной суд, потому что стоит человек с красивыми белыми зубами (журналисты снимали его белые зубы), а его спрашивают:
- Почему ты его съел?
Он говорит:
- Он же враг! А что с ним делать?
Он не понимал, что от него хотят. Папа кого-то ел, мама кого-то ела, и он ел.
Иван Толстой: Бабушка учила аккуратно есть.
Сол Шульман: И вот в то время, когда это было очень опасно, он жил там. Людоеды к нему привыкли, он стал ''их''. Они даже стали дарить ему подарки - черепа, всякие могильные украшения. У него целый дом наполнен этими сувенирами, я сам видел. Короче, он там проработал больше 10 лет. Оттуда он возвращается обратно в Австралию. И когда мы встретились на его ферме - это был примерно 90-й год. Я спрашиваю:
- Как вы потом здесь жили?
- Жил тяжело. Я небогатый человек. Я купил эту ферму, потому что продал одну из этих штучек.
То есть то, что ему дарили папуасы. Оказалось, что это древние прекрасные вещи, за которые Британский музей, за каждую, готов заплатить по 50-60 тысяч фунтов стерлингов. Я ему говорю:
- Так, может быть, вы продадите? Будете лучше жить.
Он говорит:
- Не могу — это часть моей жизни.
Вот вам еще одна человеческая история, русская история.
Буквально полгода назад я позвонил ему - спустя 20 лет. Кстати, он выпустил книгу в Питере, которая называется ''Детство, отрочество, юность: не по Льву Николаевичу Толстому''. Книгу о своей жизни.
Иван Толстой: И власовская часть там тоже есть?
Сол Шульман: Там есть все. Когда я с ним разговаривал, в 90-х годах, это еще было опасно, я не хотел об этом писать. Даже сейчас не знают, как подойти к этой теме. Я не судья, не прокурор, судить его не буду. Просто я знаю, что человек, с которым я беседовал, по моим внутренним ощущениям, - абсолютно порядочный.
Иван Толстой: Это кинороман.
Сол Шульман: Абсолютно верно. Я позвонил ему полгода тому назад, почти 20 лет мы не общались. Он жив, ему к ста годам. Он обрадовался и сказал:
- Сол, я прошу, приезжай ко мне, я хочу тебя еще раз встретить.
Вот вам еще одна история, русская история.
Хотите еще?
Иван Толстой: Еще!
Сол Шульман: Но, учтите, я к русским отношу сейчас весь СССР. Город Купер-Педи, где моя подружка Нина, бабушка эта жила. Там человек по имени Гарри-Крокодил.
Иван Толстой: Крокодил Данди — знаю, а Гарри — нет.
Сол Шульман: А это он и есть - его прототип. Многие черты этого человека вошли в фильм. А звали его Гарри-Крокодил, это местное прозвище. В действительности, он латыш, из Прибалтики. Я - первый, кому он это рассказал. Он никому это не рассказывал. Естественно, что он уже забыл язык, он говорит только по-английски. По-русски не говорит.
Так вот, в 17 лет, когда наши войска заняли Прибалтику, он был там. Уходит в партизаны бороться с советскими. Потом начинается Вторая мировая война. Попадает в немецкие батальоны. Как иностранца его далеко не отправляли, воевал где-то в той же Прибалтике. Кончается война. Естественно, он попадает в плен, сначала - в советский лагерь, из которого он бежит, потом он попадает в английский лагерь, тоже бежит, потом он живет в Германии. Но боится и уезжает в Австралию.
В Австралии узнают, что он был в немецких войсках и хотят выдать его англичанам. Это было в Брисбене, Восточная Австралия. Он бежит на Север страны, меняет фамилию и становится охотником на крокодилов. По каким-то записям у него под тысячу голов этих крокодилов. Он становится местной легендой — Гарри-Крокодил. Хорошо выпивает, хорошо шумит. Когда я его встретил, ему уже было где-то под 90. Жил он в этом городке Купер-Педи в пещере. Пещера замечательная, разукрашенная картинами, им же нарисованными. Но есть одна комната, где стоят диван, кресло. Я говорю:
- Гарри, это что?
- Это для тебя, для гостей.
По-видимому, он был страшный бабник, потому что фотографии с женщинами у него кругом. Смотрю одну фотографию - очень симпатичная женщина, и Гарри рядом с ней. Она в хорошем платье, очень интеллигентное лицо. Оказалось - кто-то из датских королевских кровей. Он женился на ней, но через несколько лет она от него ушла.
Иван Толстой: Крокодилом пахло.
Сол Шульман: Пьянкой пахло, скорее.
У нас с ним были длинные прекрасные беседы. Я говорю:
- Гарри, я не судья, но объясни мне: ты был у немцев. Во-первых, я — еврей, а ты расстреливал моих земляков...
Как он потом сказал - впервые в жизни он заплакал. Он говорит:
- Сол, даю тебе слово - я не убил ни одного человека.
С одной стороны — мальчишка, который где-то воевал, а с другой стороны - как не верить?
Вот такая история.
Я сейчас, когда был в Австралии, позвонил, хотел встретиться с Гарри, но Гарри не дождался. 90 лет - это серьезный срок. Я спросил у Нины, они же в одном городе живут, она сказала, что Гарри ушел и оставил свою пещеру в виде музея. Туда теперь идут паломники, в смысле туристы. Вот вам еще одна судьба.
Есть и новые судьбы, но они, так сказать, ''мимолетные''. Это было в Мельбурне пару лет назад. Я пошел поплавать в бассейн, после бассейна — сауна. Захожу в сауну, на верхней полке сидит человек, абсолютный паук - голова упирается в потолок, ноги расставлены и весь в татуировке. А внизу - другой парень, с юшкой, воду подает. Говорят они по-русски, но, естественно, они не понимают, что я понимаю. А, собственно, я и не понимаю их, потому что они говорят на такой блатной фене, которая до меня не доходит. И лишь потом один говорит второму:
- Вась, хлобысни! Захолодало.
Это один из российских криминалов, то есть какой-то пахан или еще какой-то в законе или вне закона, который скрывается там. Но они - временные, их вылавливают, их отправляют. Вот вам еще.
А если говорить не об экстремальных случаях, то российская эмиграция делится на ''харбинскую'', послевоенную и на самую последнюю. Сегодня - это молодые ребята, есть даже из Черноголовки, высокообразованные…
Когда после войны стали принимать эмигрантов, бегущих от немцев, от голода, то закон был очень жесткий: ты несколько лет должен был работать на той работе, которую тебе предлагают, неважно, кто ты. И вот я знаю один замечательный случай. Человек работал водителем «скорой помощи» (я о нем тоже пишу в книге), и однажды он попросил хирурга разрешить ему поприсутствовать на операции. Тот разрешил. И когда хирург собирался делать надрез, тот закричал:
- Левее делать надо!
Тот на него посмотрел и сказал:
- Вы мне даете совет? Я это делаю по инструкции одного из лучших специалистов мира!
Тот говорит:
- Я это написал давно, сейчас изменилась ситуация.
Иван Толстой: Это был он - автор монографии!
Сол Шульман: Вот вам еще судьбы эмигрантские. А если говорить в целом об эмиграции сегодня, то она абсолютно та же, что и в Америке, Европе, Германии, Израиле.
Мы, советская эмиграция, абсолютно одинаковы всюду. Видимо, еще пройдет несколько поколений пока жизнь из нас выбьют советизм. Потому что он глубоко сидит в нас - у кого-то больше, у кого-то меньше, но он сидит у всех. Мы готовы брать, но очень плохо отдаем. Мы привыкли воевать с государством - оно обманывало нас, мы обманывали его. Эта привычка тянется за нами и в эмиграции.
Однажды на улице Мельбурна я слышал такой разговор. Разговаривали два человека, видимо, один только что приехал, а второй давно уже жил здесь. Первый радовался, что ему дали хорошую пенсию, хорошую квартиру и хорошую помощь материальную. На что старожил сказал:
- Ну что ты удивляешься? Для того они нас сюда и позвали, чтобы мы хорошо кушали.
Такое не придумаешь! Это только очень сильный юморист может придумать. Так что наша эмиграция очень специфическая. Я не хочу на нее бочку катить, но мы любим сидеть на пособии по безработице.
Иван Толстой: Сол, а что такое русская культура, которую сохраняют русские, которую они приумножают? Что такое русские писатели, поэты, музыканты, художники? Что дала Австралия в этом, русском смысле, миру?
Сол Шульман: Я понимаю, что существуют имена, блестящие имена, тот же Иосиф Бродский, который не вырос в эмиграции, а был блестящим поэтом до эмиграции, эмиграция просто поставила какую-то точку, дала ему звание и премию. Я не могу назвать вам такого имени, которое бы Австралия дала миру на уровне Бродского. Я не могу сказать, что Вася Аксенов, которого я люблю и мы с ним были близки, это писатель эмиграции. Я могу сказать, что Суворов - это писатель эмиграции, да, я согласен с этим. Его оценка - это другой разговор, умный ли он человек, интересный ли. Я с ним никогда не встречался, но книги читал и читал с удовольствием. Были ли такие фигуры в Австралии - я не могу вам привести такого примера.
Иван Толстой: А вы читали старые эмигрантские газеты 50-60-х годов? Там была такая газета ''Единение'' и масса других.
Сол Шульман: Да, я знаю газету ''Единение''. Кстати, она и сейчас существует, но это другой совершенно уровень. Я читал эти газеты. Но я не понял вопроса.
Иван Толстой: Интересны ли они были, талантливы ли они были, видна ли была какая-то кипучая русская жизнь, тот бульон, из которого что-то вырастает?
Сол Шульман: Я не думаю, что кипучая жизнь австралийской русской газеты создавала или отражала что-то. Она, скорее, носила информационный характер, она рассказывала русскоязычному населению Австралии какие-то другие политические точки зрения, события - то, что я читал, по крайней мере. Но она не производила на меня впечатление, как ''Новое русское слово'' или ''Старое'' - какое было раньше в Америке?
Иван Толстой: ''Новое''.
Сол Шульман: Я думал, что ''Новое'' оно сейчас.
Иван Толстой: Раньше было просто ''Русское слово''.
Сол Шульман: Вот я и говорю, когда Седых был.
Иван Толстой: Когда был Седых, было уже ''Новое''. Оно году в 20-м сменилось.
Сол Шульман: Я печатался там когда-то.
Иван Толстой: Довлатов называл его ''старое еврейское молчание''.
Сол Шульман: Довлатов... Я помню наше знакомство: он сидел мрачно за столом.
Иван Толстой: Как и полагается юмористу.
Сол Шульман: Нет, я не думаю, что ''Единение'' было каким-то свежим ветром.
Иван Толстой: То есть ''Единение'' не было той литературной газетой, которая рассказывала о том, что делается в русской диаспоре, какая культура ею сотворяется и поддерживается?
Сол Шульман: Я боюсь вам давать комментарии по этому поводу, потому что я ее очень мало читал, это другое время. Я ее смотрел в 80-90-х годах, она и сейчас существует, но сейчас, мне кажется, она настолько неинтересна… Поскольку у нас есть информация со всего мира, есть интернет, я думаю, что ее содержат традиционно, то есть хозяин газеты сам для себя ее издает.
Иван Толстой: Правильно ли я вас понимаю, что русские австралийцы не упали из космоса?
Сол Шульман: Нет, русские австралийцы точно из космоса не упали, хотя бы по той причине, что у них не космические запросы. В каком смысле не космические запросы? Я говорю о духовном, о великом, как бы это сказать, чтобы никого не обидеть, это очень сложно...
Иван Толстой: Известно, что русские во всем мире не объединяются, и не существует такого русского лобби, которое бы представляло и интересы большой русской общины эмигрантской, и отстаивало бы эти интересы перед иностранными правительствами. Есть и армянское лобби, и латышское, и литовское, и еврейское, и какое хотите, но русского нет. В Австралии в этом смысле та же атмосфера, та же ситуация?
Сол Шульман: Я думаю, что еще более консервативная. Почему? Да, у других существуют лобби. Например, итальянцы, которых в одном Мельбурне 300 тысяч, или греки, которых такое же количество, это люди, активно входящие в жизнь этой страны. Один из мэров Мельбурна (он недавно ушел в отставку) был с Ближнего Востока, из Ливии. Это - мэр города. Было очень много в правительстве этих людей. То есть, есть лобби этих национальностей. Русские, именно русские-православные, они почему-то объединяются для того, чтобы замкнуться в своей среде. Вот церковь, вокруг нее возникает какая-то комьюнити, вот у нас будет русский детский сад... Это не сегодня возникло, это исторически так, это давным-давно так. Что сделал, например, Илья Репин? Первое, что он сделал ''для русских'' - построил за свой счет под Сиднеем церковь, чтобы вокруг собрать русскую диаспору. Это, может быть, хорошо, но не является ли это замыканием в самом себе? Как будто они ждут, что вот что-то изменится, и мы вернемся на родину. Ну, сейчас-то уже не совсем так, но еще 50 лет назад русские - это было очень замкнутое клановое общество.
Иван Толстой: И, тем не менее, вы тоже русский австралиец.
Сол Шульман: Да, я русский австралиец, но у меня другой образ жизни. Я - русский австралиец, который проводит в Австралии четыре месяца в году, а остальное время он проводит в России, в Европе, в Америке, в других местах. Это сложно и, в то же время, моя жизнь такова. Я чувствую себя человеком мира. Для меня сегодня, когда кто-то у кого-то спрашивает национальность, это нонсенс. Я понимаю, когда спрашивают ''какого ты вероисповедания?'' — мусульманин, христианин, католик... Но, ''какой ты национальности?'' — для меня это дикость. Хотя, как ни жаль, сейчас национальный вопрос и в Европе, и в той же Австралии не вниз пошел, а вверх, потому что начинается конфронтация с мусульманской религией, и так дальше. Это - другой вопрос, другое обсуждение, но мы же не можем перечеркивать то, что есть. Так что по паспорту - да, я могу назвать себя русским австралийцем, но к русско-австралийкой культуре не знаю, могу ли себя отнести, вам виднее. Я думаю, что я больше москвич, все-таки.
Иван Толстой: На этом мы заканчиваем четвертую программу из маленького цикла ''Сказки о жизни'' кинорежиссера, писателя и путешественника.
