Иван Толстой: Если я правильно понимаю, долгих предисловий не нужно. Тема заявлена. Раскрыть ее мы пригласили доктора исторических наук Олега Витальевича Будницкого.
Олег Будницкий: Я думаю, что сегодня мы поговорим о теме Отечественной войны 1812 года в период Великой Отечественной войны или, точнее, накануне и в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Я думаю, понятно – почему. Потому что само название Великой Отечественной войны родилось по аналогии с 1812 годом. Что за несколько лет до этого трудно себе было даже вообразить. Потому что, как мы знаем, большевики элиминировали историю из числа предметов, преподаваемых в школе и высших учебных заведениях, исторические факультеты были ликвидированы, история была объявлена буржуазно-дворянской наукой и выброшена, заменена обществознанием. И такие слова, как "патриотизм", "историческая традиция" были табу, во всяком случае, они не входили в официальный набор, в официальный лексикон. И изменения начинаются, как мы знаем, с начала 30-х годов, когда выяснилось, что идея мировой революции рухнула, что большевикам досталась именно эта страна – Россия, и эту страну надо защищать, а, значит, любить. Надо воспитывать патриотов. Патриотов можно воспитать только на истории, ни на чем другом. Большевистская история была коротковата. Я немножко спрямляю, но, я думаю, что суть дела понятна. Большевики были самым озабоченным историей правительством в мире. Для них история была прикладной наукой, но прямого действия, я бы сказал так. Исторические работы не рассматривались как, скажем так, чисто научные, они все должны были служить какими-то целям и интересам. И то, что в свое время Михаил Николаевич Покровский, глава советской марксистской исторической науки, отнес к буржуазно-дворянским историкам, сказав, что для них история была ничем иным, как политикой, опрокинутой в прошлое, на самом деле вполне было применимо к большевикам, и они это использовали.
Я напомню, что в 1934 году выходит “Постановление о преподавании гражданской истории в школах СССР”, где были всякие мудрые мысли, вроде преподавания в живой, занимательной форме, в хронологической последовательности, и так далее. Начинается работа над историей с тем, чтобы эту историю поставить на службу политике партии. И начинается возвращение, в том числе, возвращение истории славных боевых традиций.
Иван Толстой: Нельзя ли персонифицировать эти тенденции, которые начинают возникать в начале 30-х годов? Кто были эти люди, начавшие проводить эту линию?
Возвращение истории и признание героев дореволюционных героями и советского народа, в том числе, шло и быстро, и медленно. В 1937 году, наряду с другими событиями, менее славными, происходило, например, празднование очередного юбилея битвы на Чудском озере, и на эту тему была передовая статья в "Правде", была статья по этому поводу Георгия Федотова, известного историка, публициста, под таким названием любопытным - "Александр Невский и Карл Маркс". В чем суть и в чем было ироническое ядро этой статьи? В статье о битве на Чудском озере, о разгроме немецких рыцарей, понятно, кому это было адресовано – современным псам-рыцарям, не было ни слова об Александре Невском, он вообще не упоминался. Он же был святой! Какой Александр Невский может быть в газете "Правда"? Но уже скоро ситуация радикально изменилась.
Это же касается и Отечественной войны 1812 года. Тот же 1937 год, 125-летний юбилей войны. Появляются статьи в журнале "Большевик", в "Историческом журнале", и так далее. Что интересно? Там нет слова "отечественная". Это начинается даже раньше, в 1936 году статья Селезнева в журнале "Борьба классов" "О войне 1812 года". 37 год, некий Барер (мне неизвестно, честно говоря, кто это), статья "Война 1812 года" в "Историческом журнале". Левицкий, "Война 1812 года", в журнале "Большевик". Появляются книги, прежде всего военных историков, Свечникова "Война 1812 года. Бородино", 1937 год. Годом позже выходит книга комбрига Левицкого "Война 1812 года". Слова "отечественная" просто нет, ибо отечественная – это то самое буржуазно-дворянское определение. Какая могла быть отечественная война, когда это было классовое общество? Кстати говоря, увы, некоторые авторы, в том числе Свечников и Левицкий, были расстреляны в период Большого террора.
И далее происходит заметный поворот. В 1937-38 годах в журнале "Молодая гвардия" печатается книга Тарле "Нашествие Наполеона на Россию". В 1938 она выходит отдельным изданием, и в этой книге уже война называется “отечественной”. Вот он поворот – 1938 год. Возвращение самого понятия “отечественной войны”.
Кстати говоря, немножко шаг в сторону и в прошлое. Этот термин, конечно, идеологический. Надо сказать, что он возник не во время войны 1812 года. Считается (об этом пишет фундаментальная энциклопедия "Великая отечественная война 1812 года"), что ввел это понятие Федор Глинка. В 1816 году выходит его статья, где он призывал к созданию “истории отечественной войны”, и с тех пор это утвердилось. Это не совсем так, по моим наблюдениям. Во всяком случае, работы, выходившие в то время об отечественной войне, назывались так, например: "Записки об отечественной и заграничной войне". То есть "отечественная" здесь носит не патриотический, а географический смысл. То, что происходило на территории России, и то, что происходило за рубежом. По-видимому, Отечественная война в высоком смысле этого слова, с прописной буквы, появляется в произведениях Михайловского-Данилевского, известного историка, который написал свою “Историю войны 1812 года” по высочайшему повелению, как там и написано, она начинается со славословия Александру Первому, который по малолетству не принимал личное участие в войне 1812 года, а так бы он, конечно, принимал, и так далее.
И, с моей точки зрения, Николай Алексеевич Троицкий, известный наш историк, который написал специальное исследование “О теме войны 1812 года в исторической литературе”, говорит, что этот термин появился по высочайшему повелению, и так далее. С этим можно вполне согласиться. И вообще, такое осмысление и наименование тех или иных событий иногда происходит стихийно, снизу, а иногда происходит сверху. В данном случае, мне кажется, что здесь это был такой продукт интеллектуальной деятельности - это не отменяет народного характера войны, и то, что она была отечественной, но этот характер абсолютизируется. Тем паче, что после выхода романа Льва Толстого "Война и мир" с его "дубиной народной войны" это закрепляется в сознании россиян уже навсегда. В особенности, дальнейшему закреплению способствовал столетний юбилей войны с колоссальным количеством книг, статей, чего угодно, семитомником "Отечественная война и русское общество", вполне, кстати, трезво написанным. Это был всенародный праздник, и Отечественная война 1812 года была возведена в перл российской истории. Каковым он на самом деле и был, конечно. Повторяю еще раз, что мало того, чтобы событие произошло, важно, чтобы это событие было оценено и институализировано в исторической памяти.
Иван Толстой: Получается, что возвращение термина "отечественная" произошло у Тарле тоже по повелению сверху?
Олег Будницкий: Бесспорно. Если бы что-то было не так (я не знаю, согласовывал ли он возвращение этого термина), но если бы было что-то не так, ему бы указали. Ему отнюдь не указали. Более того, если мы посмотрим на немногочисленные работы, вышедшие до начала Великой отечественной войны, то этот термин возвращается, и появляются работы. Покровский писал, что такое была старая историография – это сплошные панегирики царей и феодально-буржуазных героев того времени. Появляются биографические работы о Багратионе, о Кутузове, конечно. В то время возник странный обычай праздновать юбилей со дня смерти. Классический - пушкинский юбилей 1937 года. Мне, честно говоря, немножко не по себе, когда я это читаю, когда люди отмечают смерть. Это событие важное, наверное…
Иван Толстой: Не большевистское достижение, в эмиграции пушкинский юбилей тоже был лихой.
Олег Будницкий: К 125-летию со дня смерти Кутузова появляется о нем статья полковника Подорожного в "Военном вестнике". Появляется очень любопытный сборник, который в 1938 году вышел в Сталинграде, под названием "Русский народ и война 1812 года". Это действительно сборник материалов из "Правды", "Известий", "Красной звезды", "Исторического журнала", пропагандистских листовок Рабоче-крестьянской Красной армии и так далее. Очень любопытно. И особенно любопытно - "Русский народ и война 1812" года. Понятно, что "советский народ и война 1812 года" быть не могло по определению, за отсутствием советского народа, но термин какой-то старорежимный, каким-то патриотическим духом запахло. Это - заметный поворот. Но, повторяю еще раз, работы эти пока не слишком многочисленны, хотя происходит легитимация этого явления - это отражается не только в исторических работах, в исторических трудах, в популярных работах, но и на театре. Появляется пьеса Леонида Соловьева "Фельдмаршал Кутузов", которая получила, впоследствии, Сталинскую премию II степени. Так что процесс, что называется, пошел.
Но любопытно, насколько политическая конъюнктура влияла на работы историков и на отражение в их текстах того, что происходило в современной политике. Вообще, любопытно явное убеждение большевистских вождей, тех, кто ответственен был за исторический фронт, что те или иные исторические работы, наверное, читают в Германии или еще где-то, и по каким-то фразам в исторических работах судят о политике.
Любопытную вещь я приведу. Это подметила научная сотрудница нашего Центра по истории Второй мировой войны Татьяна Воронина. Она сравнила три издания книги Тарле "Наполеон". Он многократно переиздавался, обрастал колоссальной популярностью, бесспорный шедевр, если не исторической науки, то биографического жанра, где-то на стыке истории и не то, чтобы романа, но некоей исторической беллетристики. Хотя, наверное, Евгений Анатольевич не одобрил бы меня за эти слова. "Наполеон" вышел дважды в 1939 году, один раз в Издательстве социально-экономической литературы (сдано в набор 26 апреля 38 года, подписано к печати 15 марта 39-го), и в 39 году он вышел в Военном издательстве (сдано в набор 15 января 39 года, подписано в печать 26 июня 39 года). В чем разница? Там в предисловии, естественно, текст актуализирован, там говорится и о фашистах, в том числе, и о тех, кто замышляет поход на нашу страну, и все такое прочее. В издании более позднем, в Воениздате, сохраняется инвектива о фашистах и прочее, но, во-первых, персоналии убраны, Геббельс, например, ругани в отношении Геббельса там нет.
Иван Толстой: Из текста или из предисловия?
Олег Будницкий: Из предисловия. И вот какой кусок убран из текста: "Нынешние немецкие дегенераты, поражающие убогостью своего мышления и общим индивидуальным своим ничтожеством, строят свою идеологию на борьбе против тех перспектив, которые открывает человечеству Великая Октябрьская социалистическая революция в СССР, и идут они в поход с таким затхлым старьем, которое даже при Фридрихе Втором было съедено молью и отбрасывалось даже этими хищниками, как совершенно ненужный идеологический хлам".
"Немецкие дегенераты" - убрали. Идет в это время зондаж. Ведь книга подписана в конце июня 39 года, а 23 августа 39 года будет подписан известный договор. И, естественно, решено было не в последние дни. И это отражается на таких текстах, "немецкие дегенераты" исчезли, и персональную инвективу по отношению к Геббельсу тоже из предисловия убрали. В 41 году (подписана в печать книга 9 мая 41 года), "Наполеон" Тарле, - там вообще ничего нет, они уже друзья. Вот поразительная эволюция этого жанра. Конечно, в том же 41 году, уже когда начинается война, то Тарле поминает о немцах еще как, и уже 6 июля 41 года в "Известиях" выходит его статья "Война отечественная, война освободительная", где этих немцев кроют в хвост и в гриву, и вспоминаются и дегенераты, и все, что угодно. И так можно посмотреть по другим изданиям. Но самое главное, что стимулировало работы о войне 1812 года, и в невиданных для военного времени масштабах – это, конечно, речь Молотова и Сталина. Я проверял специально, спрашивал многих людей, в том числе имеющих отношение к исторической науке, когда Великая Отечественная война стала называться “отечественной”? Когда?
Иван Толстой: Наверное, тогда, когда стали возвращаться в общественное сознание, навязываться общественному сознанию (то, что, конечно, общественное сознание готово было принять) всевозможные патриотические ассоциации, реминисценции, и так далее. Когда Православная церковь снова распахнула свои врата, когда стали выходить книжки о великих русских полководцах. То есть, 42-43 год.
Олег Будницкий: Правильный ответ: 22 июня 1941 года.
Иван Толстой: В первый же день!
Олег Будницкий: Совершенно верно. Цитирую речь Молотова: "Не в первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу". Обозначено сразу, в первый день.
Тут есть еще одна поразительная вещь. Я сравнил речь Молотова с выступлением в Государственной Думе 26 июля 1914 года, когда обсуждалась начавшаяся война. Иван Горемыкин, предшественник Молотова на посту премьер-министра, говорит, что нынешняя война может быть сравнима с войной 1812 года. И я напомню знаменитое окончание речи Молотова, что “наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами”. Павел Николаевич Милюков в 1914 году сказал: “наше дело правое, мы победим, победа будет за нами”. И если в речи содержится что-то о международном рабочем классе и прочее, то ровно то же самое говорил Керенский в 1914 году, выступая от своей фракции в Государственной Думе. Я не знаю, читал ли Молотов, перечитывал ли то, что говорили в 1914 году по поводу начала войны, или те, кто готовил ему эту речь, или он мог это помнить, я не знаю, но поразительные совпадения: вплоть до фразы "наше дело правое, победа будет за нами" - это восходит еще к Платону, но это заимствовано или, во всяком случае, что-то такое навеяло, что говорил Милюков в Государственной Думе, так же как то, что Горемыкин сравнил войну 1914 года с войной отечественной. И войну 1914 года называли “второй отечественной войной”. Выходили даже целые серии пропагандистских и информационных брошюр, которые назывались "Вторая отечественная война", этот термин был общепринятым. Со временем он сошел на нет, и впоследствии к войне прилипло название “империалистическая” или “Первая мировая”, но не “Вторая отечественная”.
Иван Толстой: Публицистические матрицы, они вечные. И как в военной части отдел пропаганды готовит газету на случай будущего наступления или, наоборот, отступления, открытия любых военных действий, та самая матрица и хранится в сейфе штаба, поэтому газета будет в готовом виде отпечатана в течение ближайших часов, - раньше всегда, по крайней мере, было так. И здесь публицистические матрицы вечные. Стоит чему-то только произойти, они сразу выходят на поверхность.
Олег Будницкий: Совершенно верно, но это вполне объяснимо. В такой момент о чем вспоминают? Вспоминают о славном прошлом. Но просто поразительно, с какой скоростью это произошло, во-первых, во-вторых, как большевики быстро стали использовать те же самые вещи, которые использовало царское правительство – это совершенно феноменально. А, может быть, не феноменально, может быть, вполне закономерно.
Итак, 23 июня уже в "Правде" появляется статья, где война называется "великой отечественной". Это статья Емельяна Ярославского. Емельян Ярославский не такой великий вождь был, чтобы это окончательно закрепилось. 3 июля 41 года Сталин, хотя и не соединяет еще "великая отечественная война", он называет эту войну “всенародной отечественной войной”, но есть и отдельно слово "великая" в его речи 3 июля. С тех пор это стало уже узаконенным, вошло в лексикон.
Поэтому этот термин родился не в народных массах, не вследствие войны, он был определен сверху в первые же дни войны. Это следует отчетливо понимать. И этот термин носит вполне идеологический характер, с моей точки зрения, исторически, у нас тема немножко другая, но война стала отечественной по-настоящему совсем не сразу, для этого потребовалось определенное время. И если мы посмотрим на поведение значительной части наших сограждан номинальных (под номинальными я имею в виду тех, кто были присоединены в 39-40 годах) и многих других, то их поведение было далеко от патриотического. И когда стало ясно, что речь идет о существовании страны и о том, что немцы гораздо хуже большевиков, вот тогда война приобретает всенародный характер. Не то, что всенародный, я тоже не люблю этого жупела, достаточно много было народу, которые или не хотели воевать, или оказались по ту сторону, но, тем не менее, когда подавляющее большинство народа поняло, что это борьба за его существование, за выживание, тогда она стала “отечественной”.
Иван Толстой: Какой еще мосток перекинем между двумя отечественными войнами?
Олег Будницкий: Любопытно, что эти тексты были произнесены - молотовский, потом статьи в "Правде", потом речь Сталина, - и мгновенно, просто мгновенно начинают выходить работы многочисленные, в основном, пропагандистские, по войне 12 года, просто поток. Казалось бы, военное время, тяготы определенные, изданий должно быть не так много, а они просто идут потоком. У меня распечатка - библиография работ, приготовленная Татьяной Ворониной по моей просьбе, здесь 14 страниц названий (это еще не полная, не все газетные публикации учтены), вышедших с 41 по 45 год. Можете себе представить? Причем скорость публикаций просто поразительная. Выходят брошюры в самых разных городах. "Отечественная война 1812 года" в Киеве, в июле 41 года выходит; брошюрка Сивкова, известного историка, "Разгром Наполеона в 1812 году" в 1941 году выходит в Москве; Тарле "Две отечественные войны", сокращенный вариант "Нашествие Наполеона", его же "Отечественная война и разгром империи Наполеона", тоже сокращенный вариант, "Нашествие Наполеона на Россию", и так далее. В "Историческом журнале", в ряде других журналов появляются многочисленные статьи.
Причем, какая проблематика? Очень любопытно. С одной стороны, в этих работах общий ход войны описывается и, что интересно, подчеркивается благодетельность тактики Кутузова, отступление, отдача территорий, как будто уже в свете происходящих событий надо объяснить. Я уж не знаю, сознательно или нет это происходило, но впечатление задним числом именно такое. В более поздних работах это, конечно, сознательно, но выходящие уже летом 41 года брошюры, где эта тактика описывается позитивно, производят сильное впечатление. Очень много Сталин призывал в своей речи 3 июля к созданию партизанских отрядов, к ополчению, то есть установка на длительную войну и на то, что значительные территории будут оккупированы противником, а 3 июля это уже было понятно. И тут же откликаются историки и пропагандисты. Статья под названием "Народное ополчение" выходят одновременно в "Историческом журнале" и журнале "Военная мысль" в 41 году, автор одной статьи Бычков, другой - Копылов. Далее три автора - Кочаков, Левин и Предтеченский - выпускают брошюру "Великое народное ополчение", это 41 год. Бабенышев, ростовский историк, выпускает в Ростове-на-Дону статью под названием "Ополчение на Дону в Отечественной войне 1812 года". Сборники "Могучее народное ополчение", Ростов, 41 год. Партизанская война, выходят брошюры Бычкова, Червякова, они подписываются уже в августе, выходят в свет, того же Червякова "Партизанские отряды в Отечественной войне 1812 года", это "Военно-исторический журнал", и так далее.
Естественно, появляются тут же биографии Кутузова. В этом отношении Кутузов был чемпион, работы о нем выходили постоянно, писались самыми разными авторами, от самых известных, как Тарле и Нечкина, до ныне забытых. Естественно, переиздаются художественные произведения. Вот такая просто волна идет. И естественно, появляется это в пропагандистских изданиях, адресованных армии. Например, Тарле "Гибель наполеоновской армии в России", "Красноармеец", 42 год № 22, страница 12-13, хоть немножко, но надо красноармейцам это рассказать. И в каждой местности надо написать о том, что там происходило. Выходят, например, такие сборники, как "Народное ополчение Поволжья в Отечественной войне 1812 года", "Численность и роль московского народного ополчения в Бородинском сражении" – это историческая статья Каца в "Историческом журнале", 42 год. В 42 году выходит библиография работ по Отечественной войне 1812 года, причем этой в библиографии учтены работы дореволюционных историков, недавно выбрасываемые с корабля современности, все эти Михайловские-Данилевские и прочие, все они на месте, все монархические труды были включены и, конечно же, последние статьи в газетах, в журналах популярных и специализированных для армии, общеисторических, литературно-публицистических. Вот такая идет массированная волна, направленная, прежде всего, на напоминание о патриотических традициях, о том, что на войну надо подниматься всем миром, на это упор, классовая борьба уже в стороне оказывается. И если еще накануне войны выходили публикации о восстании Пензенского народного ополчения, которое взбунтовалось, не хотело идти в Европу, теперь это исключено, теперь - единство и напоминание о том, что мы их всех побили и побьем еще раз. Вот это пафос этой литературы, которая очень часто далека от научной, но несет сильнейший пропагандистский заряд.
Особенное, конечно, внимание уделяется партизанской войне. Несколько персоналий войны 1812 года были самыми популярными. Конечно, это Кутузов, Багратион, Денис Давыдов и Надежда Дурова. Конечно, Кутузов бьет всех, но и по другим довольно много текстов. Кстати говоря, академическое собрание военных записок Давыдова вышло накануне войны с предисловием, под редакцией Владимира Орлова, известного специалиста по русской литературе, более известного, как специалист по Блоку. И такой кирпич, если вы видели, солидный том, в карман не засунешь. А нужны были книжки, которые были бы с людьми постоянно. И в Свердловске выходит в 42 году Денис Давыдов - "Дневник партизанских действий 1812 года". Это карманного формата брошюрка. Я приведу предисловие некоего Котова: "В дни, когда весь советский народ ведет отечественную войну с зарвавшимся врагом, славные партизанские традиции Дениса Давыдова оживают вновь в беспримерной по своему героизму борьбе наших партизан. Народ разжег партизанскую войну всюду, где бы ни вступала вражья война".
Некоторое преувеличение, скажем так, особенно для января 42 года.
Товарищ Сталин в выступлении по радио 3 июля 41 года сказал: "В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрывов мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия".
Далее продолжаю: "Сотни тысяч народных мстителей в тылу неприятеля поднялись на борьбу с фашистскими захватчиками. Горит земля под ногами врагов на Украине, ничего доброго не сулят фашистам леса Белоруссии. Боевой партизанский клич Дениса Давыдова - теснить, беспокоить, томить, жечь неприятеля без угомона и неотступно - снова звучит на Смоленщине. Все выше и выше поднимается священный огонь партизанской борьбы, выжигающий скверну немецко-фашистского нашествия. Советский народ, ведущий победоносную отечественную войну с фашистками варварами за честь, за родину, за свободу, с любовью вспоминает о героях отечественной войны 1812 года. Их боевой дух, несгибаемая воля к победе и поныне живут в русском народе, в Красной армии Советского Союза, защищающей священную землю своей родины". Вот теперь как - теперь священный дух войны 1812 года и предков живет в Красной армии. Весь этот нигилизм и классовый подход совершенно отброшен, и - прямое наследие. Всеволод Вишневский вообще договорился до того в одном из своих выступлений, что сказал, что в 1812 году шла битва за социализм, потому что если бы они тогда не отстояли родину, то не было бы социализма.
Иван Толстой: “Октябрь уж наступил”. И этот мифологический параллелизм, заданный с первых же дней войны, он никогда потом не разрушался, дошел и до сегодняшних дней.
Олег Будницкий: Совершенно верно. Я вам могу сказать больше, что под влиянием пропагандистской литературы, она потом стала оказывать влияние на историографию обратное. Если мы почитаем, что писали люди в 40-50-е годы, то такое впечатление, что уже отказаться от этого было нельзя. И возникла иллюзия, как писал один историк, что вообще уже отечественная война 12 года изучена, все понятно.
Иван Толстой: Вот она как происходила, как только что закончили.
Олег Будницкий: На самом деле, насколько я понимаю, я не специалист по войне 1812 года, я просто говорю о ее восприятии и ее, как теперь бы сказали, репрезентации в период Великой Отечественной войны, но историки-специалисты по этому периоду пишут, что много неясного, очень много вещей, которые не обсуждались, считалось, что тема закрыта. Николай Алексеевич Троицкий много сделал для оживления интереса к этой теме, сам много чего интересного написал и стимулировал, как мне кажется, работы в этом отношении.
Иван Толстой: Олег Витальевич, не правда ли, скрепленные в одну жесткую конструкцию, эти два полоза этих исторических саней 1812 и 1941, они задали, по-видимому, и отношение к 41 году, к войне Великой отечественной в сегодняшнем сознании. Потому и трудно поддаются разрушениям мифы 1941 года, что они в национальном сознании безумно связаны параллелью с 1812. И если ты стараешься что-то пересмотреть в войне последней, то ты покушаешься действительно на какие-то национальные святыни.
Олег Будницкий: Я не думаю, что здесь прямая связь, честно говоря, это все-таки разные вещи.
Иван Толстой: Я говорю не о сознательном, а именно о подсознательном.
Олег Будницкий: Это к психотерапевту - это не ко мне. Тут я не берусь говорить о подсознательном. Но если мы посмотрим на публицистику 41-42 годов, она совершенно прямолинейно проводит такие параллели, задним числом объясняя то, что произошло. Отступление от Москвы 41 года - это катастрофа, это чудовищная катастрофа, это крупнейшая катастрофа за все времена. И ее тогда преподносили чуть ли не как осмысленную, особую мудрость и то, что лучше германские дивизии уничтожены. Сталин в речи 7 ноября, все помнят, что он ее говорил, где говорил, но не вспоминают, что именно в ней сказано. Там же сказано, что 4 миллиона немецких солдат уничтожено и от германской армии ничего не осталось. Возможно, в то время эти слова были важны для подъема духа, действительно скоро немцев не останется. Но я не знаю, насколько реалистичны были представления у советского руководства о том, что происходит в то время. Но пропаганда проводила такие аналогии, и Кутузов с его тактикой отступления, вполне оправданной для того времени, был аналогом высшего советского руководства, которое в 41 году допустило врагов до стен Москвы. С одной стороны, это не было столь прямолинейно, и было бы немыслимо хвалиться тем, что мы отдали такое количество территорий, столько людей оказалось в оккупации, но, смотрите, - был прецедент, закончившийся победой. Это было важно, на кого-то это действовало.
Нам важно понять не только, что писали, но как воспринимали люди эту пропаганду. Сведения довольно противоречивые. Судить по отчетам политотделов бессмысленно, потому что понятно, что там писали, что “бойцы с восторгом прослушали”, и так далее. Что бойцы на самом деле думали, мы могли бы узнать из уст самих бойцов, если бы они фиксировали. Это то, что касается гражданского населения, кое-что у нас есть.
Вот дневник москвича, дневниковые записи журналиста Вержбицкого, опубликованные в сборнике "Москва военная", замечательный архивный фолиант нечеловеческого размера "Москва военная 41-45 годов". Вержбицкий пишет 9 декабря 41 года: "По радио зазвучала симфония Чайковского "1812 год", которая была запрещена 24 года, ибо в ней есть царский гимн "Славься ты, славься, наш русский царь". Штришок времени! Он пишет, что огромным спросом пользуется книга академика Тарле "Наполеон", пишет, что московский музей Толстого на станции метро "Охотный ряд" открыл выставку "Героизм и патриотизм русского народа". То есть, "Война и мир" - одна из культовых книг того времени или должна была стать культовой. На самом деле издавались фрагменты, отрывки, соответствующим образом подобранные. И в то же время он пишет 6 января 42 года: "Выставка "Героизм русского народа в произведениях Толстого", устроенная в полутемном проходе метро "Охотный ряд", производит жалкое впечатление случайной репродукции. Единственное, перед чем останавливаются, – это перед картиной Верещагина "Отступление французов". Честный, удивительный, немудрящий был художник, напрасно его держат в третьем сорте". С одной стороны, такая задумка, пропаганда производит жалкое впечатление. Вводят ордена Кутузова, Суворова, Александра Невского, 42 год. Ирина Эренбург записывает в дневнике, который недавно опубликован: "Не орденами же войны выигрываются". Скептическая реакция, но это реакция интеллигентного городского человека. А вот реакция крестьянская, чрезвычайно любопытная. Пришвин, 19 августа 42 года записывает в дневнике: "Иван Кузьмич говорил…". Тут у него Иван Кузьмич и Петр Кузьмич, я уже не знаю, насколько они реальные, но он записывает мужицкие разговоры, не всегда указывает подлинные имена, ограничиваясь инициалами, потому что люди говорят всякое, и он все-таки не хочет подставлять людей. "Иван Кузьмич говорил: "Как уменьшился Орден Ленина с тех пор, как появились Ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова, вы заметили? Просто удивительно, драли нас, драли, четверть века гнали, строили, - и все разрушено. А что раньше наживали и что к этому за четверть века прибавили, все до основания, и остаются только ордена царских генералов". Петр Кузьмич на это сказал: "Мало кто понимает, в чем тут дело, но как я понимаю, иначе нельзя понимать". Мужицкая речь! "Наша картина показывает нам картину прежних времен, наговорили нам тогда, что есть у нас родина, отечество, герои, царь, бог, и все это разное. Как смотришь, все это был обман, ничего не было. Кутузов и Суворов - ничего особенного, просто высшие чиновники. Выбор счастья пал на них. Просто тогда были вовсе глупые люди, и все верили в обман, а теперь все стали умные - никто не верит. Но по необходимости веры выдумывают и оправдания мудреца, который сказал: если бы не было бога, то его надо было бы выдумать. Вот и выдумываем теперь Суворова, Кутузова, родину и отечество".
Вот это вам народная мудрость. Правда, блестяще? Вот вам разговоры мужиков. Эренбург записывает, как на фронте, на реальном фронте, на передовой командир роты штудирует книгу Тарле "Наполеон". А для него это - учебник. Очень пестрая и очень сложная картина. Никогда в истории, и в истории войны особенно, нельзя картину рисовать черно-белыми красками. Понятно, что один из мифов - единство советского народа - очень довлеет над людьми. И одна из интересных расхожих тем, и многие ветераны это говорят: в войну были все едины, все друг другу помогали, и так далее. Когда ты читаешь реальные источники, то во времени расслаивается это все. Очень пестрая картина, очень все по-разному. И к тому, что происходило, и к тому, что говорилось, отношение тоже было очень разное.
Читая разные тексты, которые написаны были в то время, очень на многое смотришь другими глазами, особенно с точки зрения источниковедческой. Ведь мы многим вещам привыкли верить на слово или не видеть, откуда ноги растут. Я сегодня приводил пример, что речь Молотова – это, по существу, цитаты из речей премьер-министров царской России и одного из лидеров оппозиции Милюкова. То ли ход мыслей был одинаковый, но что-то уж сильно напоминает, мне в это не очень верится. Иногда встречаешь совершенно неожиданные вещи в совершенно неожиданных местах. В книге "Нашествие Наполеона на Россию" Тарле я нашел такой фрагмент в послесловии: "Русский народ не есть народ обыкновенный, - заговорили передовые люди России, вроде Василия Каразина после 1812 года. В нашу эпоху русский народ повел все другие народы, населяющие наше великое государство, на борьбу по созданию первого в мировой истории социалистического строя, не знающего ни эксплуататоров, ни эксплуатируемых".
Теперь другая цитата: "Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди народов нашей страны". Это из речи Сталина после Парада Победы 45 года.
Сталин был внимательным читателем книг Тарле, иногда просто цензором. И, с моей точки зрения, здесь настолько перекликающиеся параллели, что это выглядит как парафраз из книги Тарле. “Русский народ не есть обыкновенный народ после войны 12 года, русский народ повел все другие народы, населяющие наше государство”. Русский народ “является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза… потому, что он заслужил в этой войне общее признание”. Это парафраз из работы Тарле. Насколько я понимаю, раньше на это внимания не обращали. Таким образом, не только политика влияла на историю, но и трактовка истории влияла на политику. Вообще, конечно, поразительно, что панегирик русскому народу в одном случае вышел из-под пера еврея Тарле, а в другом прозвучал из уст грузина Сталина. Это так, к слову, об интернационализме советских людей. И это тоже штришки эпохи.
История оказывается иногда политикой, опрокинутой в прошлое, и я, честно говоря, не знаю, возможно ли отчленение истории, может быть, за исключением очень древней, от политики. В переломные эпохи, особенно в эпоху военных катаклизмов, это становится в наибольшей степени очевидно.
