Владимир Тольц: Напомню то, с чего мы начали этот цикл передач.
В мае 1967 был назначен главой КГБ Юрий Андропов. Обосновавшись в своем лубянском кабинете, он 3 июля направляет в ЦК свое первое чекистское послание, в котором в частности говорилось:
«Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что реакционные силы империалистического лагеря, возглавляемые правящими кругами США, постоянно наращивают свои усилия в плане активизации подрывных действий против Советского Союза. При этом одним из важнейших элементов общей системы борьбы с коммунизмом они считают психологическую войну.(…)
Замышляемые операции на идеологическом фронте противник стремится переносить непосредственно на территорию СССР, ставя целью не только идейное разложение советского общества, но и создание условий для приобретения у нас в стране источников получения политической информации. (…)
Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия. (…)»
Владимир Тольц: Вот до чего дело дошло!.. Надо заметить, что за долгие годы существования советских ведомств сложился некий канон написания новоназначенным начальником своей первой бумаги «наверх». Поначалу следовало изложить проблемы и недостатки, накопившиеся за время функционирования предшественников, а также свое, новое, разумеется, видение этих проблем, а затем впечатлить руководство своими предложениями «по искоренению», а также попросить для этого дополнительное финансирование. Записка Андропова вполне соответствовала этим неписанным правилам.
Ну, а первые предложения Андропова сводились к следующему:
Комитет госбезопасности считает необходимым принять меры к укреплению контрразведывательной службы страны и внесению в ее структуру некоторых изменений. Целесообразность этого вызывается, в частности, тем, что нынешняя функциональность контрразведки в центре и на местах предусматривает сосредоточение ее основных усилий на организации работы среди иностранцев в интересах выявления прежде всего их разведывательных действий, т. е. она обращена вовне. Линия же борьбы с идеологической диверсией и ее последствиями среди советских людей ослаблена, этому участку работы должного внимания не уделяется.
В связи с этим предлагается создать в центральном аппарате КГБ при Совете Министров СССР самостоятельное Управление (пятое) с задачей организации контрразведывательной работы по борьбе с акциями идеологической диверсии на территории страны, возложив на него следующие функции:
организация работы по выявлению и изучению процессов, могущих быть использованными противником в целях идеологической диверсии;
выявление и пресечение враждебной деятельности антисоветских, националистических и церковно-сектантских элементов, а также предотвращение (совместно с органами МООП) массовых беспорядков;
разработка в контакте с разведкой идеологических центров противника, антисоветских эмигрантских и националистических организаций за рубежом;
организация контрразведывательной работы среди иностранных студентов, обучающихся в СССР, а также по иностранным делегациям и коллективам, въезжающим в СССР по линии Министерства культуры и творческих организаций.
В местных органах КГБ образовать соответственно 5-е управления-отделы-отделения
Владимир Тольц: И уже 17 июля 1967 года Политбюро ЦК принимает положительное решение по этим предложениям нового главы КГБ. Так возникла Пятерка - 5 Управление КГБ, передачу о котором вы слушаете сейчас
Почти через год после назначения Андропова на Лубянку, 6 мая 1968 г., он направляет Брежневу отчет «О результатах работы Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР и его органах на местах за 1967 год». (Обычно такие отчеты составляются в декабре отчетного года. Но Андропову был дан год для освоения и трансформирования новой для него сферы деятельности.) Этот, пока еще мало используемый исследователями документ чрезвычайно интересен не только для нашей темы, но и для изучения и понимания истории КГБ в целом.
В нем в частности говорилось:
Особое место в отчетном периоде заняли мероприятия по организации активного противодействия идеологическим диверсиям противника. Во исполнение Постановления ЦК КПСС по этому вопросу от 17 июня 1967 года созданы Пятое управление в Комитете госбезопасности и пятые управления — отделы — отделения в территориальных органах КГБ.
В интересах повышения уровня агентурно-оперативной работы местных органов КГБ созданы чекистские аппараты в районах и городах страны, которые выросли за последние годы экономически или же приобрели важное оборонное значение и представляют теперь для противника разведывательный интерес.
Владимир Тольц: Далее в соответствии с традиционной стилистикой подобного рода ежегодных реляций об успехах и доблестях речь шла о достижениях в агентурно-оперативной работе, в частности, - это касается и Пятерки, - о «срыве идеологических диверсий, приуроченных противником к 50-летней годовщине Советской власти» Точно также напрямую связан был с 5 Управлением и следующий абзац:
В целях перехвата и контроля каналов проникновения противника в нашу страну продолжалась работа по обеспечению успешного осуществления оперативных игр. В настоящее время ведется 9 таких игр, в том числе 4 с разведкой США, а также 8 игр с центром НТС и 2 — с закордонными центрами украинских националистов.
Владимир Тольц: О том, что такое «агентурно-оперативная работа» и «оперативные игры» мы еще будем говорить. А пока обратимся к следующему пассажу андроповского отчета за 1967 г., касающемуся не только успехов Пятерки, но и всего КГБ в целом.
В 1967 году в составе делегаций, туристских групп, участников выставок в капиталистические страны направлялось 378 оперативных работников, а также более 2200 агентов и 4400 доверенных лиц, с помощью которых выявлено 192 иностранца, связанных или подозреваемых в связях со специальными службами противника, пресечено 60 попыток обработки советских граждан к невозвращению на Родину, установлено 230 человек, скомпрометировавших себя неправильным поведением (18 человек досрочно отозваны в СССР).
Образование в структуре органов КГБ подразделений так называемой пятой линии позволило сконцентрировать необходимые усилия и средства на мероприятия по борьбе с идеологическими диверсиями извне и с возникновением антисоветских проявлений внутри страны. В результате принятых мер удалось в основном парализовать попытки спецслужб и пропагандистских центров противника осуществить в Советском Союзе серию идеологических диверсий, приурочив их к полувековому юбилею Великого Октября. Наряду с разоблачением ряда иностранцев, приезжавших в СССР с заданиями подрывного характера, в советской и иностранной прессе опубликованы материалы, разоблачающие подрывную деятельность спецслужб противника, в международном почтовом канале конфисковано более 114 тысяч писем и бандеролей с антисоветской и политически вредной литературой.
Исходя из того, что противник в своих расчетах расшатать социализм изнутри делает большую ставку на пропаганду национализма, органы КГБ провели ряд мероприятий по пресечению попыток проводить организованную националистическую деятельность в ряде районов страны (Украина, Прибалтика, Азербайджан, Молдавия, Армения, Кабардино-Балкарская, Чечено-Ингушская, Татарская и Абхазская АССР).
Владимир Тольц: Вы заметили? Речь идет лишь об «организованной националистической деятельности». О неорганизованной тут ни слова. Между тем и майско-июньские (1967 г.) волнения в Чимкенте (Казахстан) – самые крупные беспорядки периода брежневского правления (участвовало около тысячи человек; при подавлении убито семеро, ранено 50,), и волнения во Фрунзе, где толпа разгромила и сожгла три отдела милиции- все это было не только яркими эпизодами возобновившейся антимилилцейской «хулиганской войны», но и обладало заметной националистической окраской. Точно так же невозможно не заметить националистической компоненты и в тираспольских избиениях студентов (даже тогдашний генпрокурор Роман Руденко отметил в своем спецсообщении «наверх», что избивали там одних евреев), и в волнениях 1967 г. в Абхазии, проходивших под лозунгом «узаконения абхазской топонимики» и требований предоставления привилегий абхазам при поступлении на работу и в вузы …
Обо всем этом большинство живших в ту пору советских людей и слыхом не слыхивали. Да и в сов.секретном отчете Андропова всей этой конкретики нет. Зато глухое признание «недоработок» в нем умело увязано с «идеологической диверсией противника» и недостаточностью агентуры.
Еще недостаточно целеустремленно и эффективно ведется борьба с идеологической диверсией противника. Чекистская работа в этом направлении полностью не развернута из-за слабости агентурных позиций органов КГБ в тех слоях населения, которые могут оказаться благоприятной средой для осуществления акций идеологической диверсии. Отчасти этим можно объяснить тот факт, что органы КГБ не смогли своевременно предупредить отдельные антисоветские и антиобщественные проявления, в том числе и массовые беспорядки, имевшие место в некоторых городах страны.
Владимир Тольц: Сколь же велик был агентурный аппарат КГБ, «слабость позиций» которого не позволила предотвратить «отдельные антисоветские и антиобщественные проявления, в том числе и массовые беспорядки» в 1967 году? А надо отметить, что это - единственный год брежневского правления, когда для подавления беспорядков в ход было пущено огнестрельное оружие. Причем трижды. В результате, если верить справке, представленной в 1988 году Горбачеву председателем КГБ Виктором Чебриковым, было убито 264 и ранен 71 человек. Андроповский отчет 1967 года дает нам возможность представить численность кагебешной агентуры того времени.
В 1967 году органами КГБ было завербовано 24 952 агента, что составляет около 15 % всего агентурного аппарата, численность которого с учетом исключенной из него агентуры в течение года существенно не изменилась.
Владимир Тольц: Значит, общее количество агентуры в стране в 1967 году составляло примерно 166.347 человек. Это в 55 раз больше цифры, названной в предыдущей передаче со ссылкой на генерала Бобкова подполковником Поповым. Конечно, надо иметь в виду, что часть этой агентуры плодотворно и не очень трудилась за рубежами родины. Ну, предположим, что на внутренних приходилась половина! Да хоть и две трети! А Пятерке (что маловероятно) оставалась из этого лишь малая толика... Все равно остаток тех агентов, кто денно и нощно бился с идеологической диверсией и прочими кознями врага на «внутреннем фронте» существенно превышает количество, названное вышеназванными чинами 5 управления. Ну, а чтобы вы нагляднее могли представить общее количество агентуры КГБ 1967 года, скажу, что это чуть меньше населения современного Новочеркасска и чуть больше количества населения современного Абакана.
Что сказать о наших политических взглядах и воззрениях того времени? Говоря «наших», я не имею в виду широкие круги сыска: речь идет о небольшой группе друзей и приятелей, в основном молодежи. Вообще, именно служба в КГБ почти с самого начала сузила круг моих привязанностей: делиться тем, что было на душе, не говоря уж о профессиональных темах, можно было только с немногими. А ведь в первые годы службы мы все были весельчаками, любителями вышутить друг друга, передразнить начальство. Мы менялись у себя на глазах с устрашающей быстротой.
Владимир Тольц: Это отрывок из книги одного из «пятерышников», названной с некоторым вызовом «Да, я там работал». Несмотря на эту «смелость» - книжка вышла в допутинском 1997, когда отношение читающей публики к бойцам невидимого фронта борьбы с идеологической диверсией было куда менее доброжелательным, нежели позднее, - автор скрылся за псевдонимом «Евг.Григ.». Впрочем, псевдоним был настолько прозрачен, что авторы рецензий немедля его расшифровали. – Полковник Евгений Григорьевич Семенихин – «подкрышник» из 5 управления, долгое время трудившийся под крышей ВААПа.
Одной из наших бригад пришлось «работать» за покойным генералом Григоренко. Не знаю почему, то ли случайно, то ли у начальства был какой-то нюх, но подобной «чести» никогда не удостаивалась ни наша опергруппа, ни кто-либо из моих близких приятелей или друзей по «наружке» — может быть, нас считали, и не без основания, специалистами по слежке за иностранцами.
Как рассказывали потом, Григоренко был быстр, наблюдателен, и в один далеко не прекрасный для сыщиков день подошел к ним и сказал:
— Вам не стыдно таскаться за мной, стариком?
Пассаж! Объяснительные записки и рапорты! «Пострадавшие» на следующий день ухитрились не только здорово выпить на посту, но и попасться после этого на глаза начальству! Разгром! Одна за другой головы сыщиков летели в пыль под свист руководящего меча с известной эмблемы чекистов. Никакой щит с той же эмблемы помочь не мог — выговоры и порицания, партийные «клизмы» и разборы на оперативных совещаниях обрушивались, как град из кирпичей…
А до нас доходили сведения о том, что генерал вовсе не сумасшедший, что в «психушку» его засунули потому, что «больно умный», что он провоевал всю войну и имеет «мешок орденов», что скромен в быту — вернее, просто беден, что у него доброе, умное лицо…
Владимир Тольц: Это Евгений Григорьевич рассказывает о своей еще «допятерышной» службе – в «семерке», ведавшей в ту пору «наружным наблюдением» (НН). Отсюда и название сотрудников «семерки» на чекистском сленге – «николай николаичи». (Знал ли об этом Юз Алешковский, когда писал одноименную повесть?) Ну а в народе «наружку» именовали «топтунами». К слову, о работе топнунов в ту далекую пору рассказывает и коллега полковника Семенихина генерал-майор ФСБ в запасе Александр Михайлов, «самый первый», по его словам, «пиарщик в системе КГБ».
…Однажды приходит информация, что группа диссидентов хочет провести демонстрацию в количестве… восьми человек. По тем временам злодейство неслыханное. С момента получения этой информации стали этих восьмерых "пасти". И была среди них особа молодая, да наглая. Почувствовав "хвост" стала она от этого "хвоста" бегать, благо силы были, да сноровка спортивная. И по улице, и по метро. С поезда на поезд перепрыгивала, по эскалаторам вверх носилась. А работали в те годы в "наружке" люди солидные. Многие в возрасте. Не по силам им такие марафоны. Набрали команду из молодежи, да и та к концу дня "язык на плечо". Но была в бригаде дама. Мария ее звали. Спортивная и дородная. Кожаное пальто в обтяжку - ну девушка с веслом из Парка Горького однозначно. И началось. Та вверх по эскалатору - наша не отстает. Просто бег с препятствиями. Но всему приходит конец. И вот, сбежав в часы пик по эскалатору на станции Площади революции, фактически оказались в тупике. Помощь не подтянулась и потому Мария, можно сказать, лицом к лицу со своей подопечной. Прижала она своей кожаной грудью диссидентку, да последнее предупреждение ей на ухо шепчет - "Если ты еще...
Владимир Тольц: В общем, и эти были «героями»! Сами видите… Вернемся, однако, к воспоминаниям «пятерышника» Евгения Семенихина.
Вспоминаю, как во время застолья в кругу сослуживцев-книгочеев обсуждали несколько наших писателей, которых «наверху» причисляли к «антисоветчикам».
— Да нет, ребята, — сказал кто-то. — Никакие они не антисоветчики. Просто они пишут правду — вот и получается антисоветчина…
Владимир Тольц: Скажете «шизофрения»? Раздвоение сознания и мировосприятия? Ну, не без этого, конечно. Но все-таки не это, думаю, главное. Это, по-моему, лишь следствие столкновения «советчины», вскормленного советской идеологией сознания с жизнью, которая не укладывалась в ее советское идеологическое объяснение. При всей, казалось бы, обширной информации чекистов о подлинном многообразии жизни соотечественников вдолбленная в них матрица толкования этой жизни не давала возможности самостоятельно ее, жизнь, оценить. Впрочем, полковник Семенихин убеждает нас в том, что и чекистскую информированность не стоит преувеличивать
За долгие годы службы я не раз поражался тому, как информировали оперативный состав КГБ о каких-либо серьезных происшествиях, событиях, новостях — я имею в виду, конечно, не генералитет. Штатскому человеку трудно в это поверить, но рядовые чекисты, как правило, официально узнавали о чем-либо от руководства позднее многих штатских. О некоторых вещах мы, как и вся страна, слышали только из сообщений «вражеских голосов», на глушение которых щедрой рукой швырялись огромные деньги, либо из западной прессы, когда она случайно попадала в руки тех, кто знал языки.
Владимир Тольц: Напомню: первая половина нашей передачи завершилась горькими словами из воспоминаний одного из сотрудников Пятерки (5 управления КГБ) полковника Евгения Григорьевича Семенихина
За долгие годы службы я не раз поражался тому, как информировали оперативный состав КГБ о каких-либо серьезных происшествиях, событиях, новостях — я имею в виду, конечно, не генералитет. Штатскому человеку трудно в это поверить, но рядовые чекисты, как правило, официально узнавали о чем-либо от руководства позднее многих штатских. О некоторых вещах мы, как и вся страна, слышали только из сообщений «вражеских голосов», на глушение которых щедрой рукой швырялись огромные деньги, либо из западной прессы, когда она случайно попадала в руки тех, кто знал языки.
Вот так, достаточно примитивно, прямо скажем, нами воспринимались события планетарного масштаба. Мы старательно выполняли свой долг. Неверие, сомнения, угрызения совести были спрятаны глубоко внутри у тех, у кого они имелись. И в этом даже был немалый здравый смысл. Система была «задействована» и направлена на стабилизацию шатавшегося общества — если только его можно было стабилизировать. Вскоре оказалось, что можно, — на долгие 18 лет.
Владимир Тольц: Ну, вот прошли эти 18 лет. В 1985-м началась горбачевская перестройка. И все, казалось, стало понемногу меняться. В августе 91-го к большому разочарованию некоторых пятерышников завершился полной неудачей именуемый путчем заговор, нацеленный на реставрацию основ невосстановимого уже советского государственного уклада. К тому времени окончательно рухнула и идеология, которую так старательно, но малоэффективно охраняла Пятерка. Да и сама она в значительной степени стала артефактом пусть еще неизученного историками, но все же прошлого. И вот я ныне звоню Семенихину. Предлагаю принять участие в моем историческом цикле. А он: «Я никогда ни Родины, ни друзей, ни сотрудников не предавал…. Я никому на Свободе (на Радио Свобода, то есть -ВТ) не пожелаю ничего хорошего. Будьте здоровы!»… Некоторые другие отставные пятерышники отказываются иначе. Они и взгляды свои поменяли, ходят в «демократах» теперь. Иные даже и за Ходорковского заступаются, успев до этого поработать в ЮКОСе. И Свободу не только, как Семенихин, слушают, но порой и выступают в ее передачах. Но вот чтоб про свою Пятерку, так нет – ни в какую! Отказы объясняют, вроде как даже оправдываясь: да кому это интересно? Я ж диссидентами не занимался. Я ж «на земле» работал – анонимщиков разыскивал… Ну, и вообще, не хотелось бы обижать старших товарищей!..
- Что это? Страх? Кого боятся? И как сохранилась у иных эта застарелая ненависть, эти штампы рухнувшей в небытие идеологии? – спрашиваю я у генерал-майора в отставке Юрия Кобаладзе, бывшего сотрудника Первого главка КГБ СССР и руководителя пресс-бюро Службы внешней разведки России.
Юрий Кобаладзе: Тоже, на мой взгляд, объяснимо. Действительно многие люди до сих пор говорят, что я служил Советскому Союзу и не признаю никакую нынешнюю власть. Для меня моя родина остается Советский Союз. Есть и такие люди – это их убеждения. Есть люди, которые, уйдя, начали новую жизнь, вообще не хотят вспоминать о прошлом. Я когда возглавлял пресс-бюро Службы внешней разведки, я иногда уговаривал бывших сотрудников. Я говорю: "Ну тут совершенно безобидный вопрос, почему бы вам не выступить в прессе, не дать интервью?". "Нет, я не хочу вообще об этом вспоминать – это прошлая моя жизнь". Есть и такие люди. Есть люди, которые очень активно вступили в политическую жизнь. То есть тут каждый человек остров в океане, я не знаю, какие у каждого мотивы. Но и такой мотив приемлем, что не хочу обижать своих нынешних коллег, не хочу раскрывать вещи, которые косвенно могут нанести им ущерб. Понятная человеческая позиция, я их не осуждаю за это.
Владимир Тольц: Вопрос не в осуждении, хочется понять этих людей. Я не вполне понимаю. Я вижу, что, конечно, все очень меняются. Вы, я недавно прослушал ваше старое выступление в одной из моих программ, я думаю, начала 90-х годов, сейчас звучите и по мировосприятию тоже совершенно иной человек, нежели были тогда, когда я позвонил вам с подсказки вашего бывшего коллеги Гордиевского, очень вас ценящего и ценившего и тогда, и сейчас. Много воды утекло. Мне непонятно, откуда такой страх, чего они боятся? И откуда этот сохранившийся запал, я бы сказал, заблуждений и ненависти?
Юрий Кобаладзе: Не могу. Вы знаете, опять-таки я настаиваю на своей версии, что в каждом конкретном случае это свои объяснения, почему один человек боится, второму может быть стыдно, третий вообще недоволен этими переменами, что из могущественного сотрудника Комитета госбезопасности он превратился в ничто, когда расформировали КГБ. Разные мотивы, я не могу судить о всех. Я отвечаю за себя и готов отстаивать свою точку зрения. Но, видите ли, есть разные люди. Я даже удивлен, что вы процитировали Шебаршина и Кирпиченко – это были два руководителя, один был вообще руководитель разведки, а второй один из высших чинов. И люди тоже, казалось бы, идеологизированные и члены ЦК и черте чего, а тем не менее, уже уйдя из этой системы и даже находясь в ней, они очень критически оценивали и тогдашнюю, и нынешнюю деятельность системы. Шебаршин, наверное, книжку его читали, у него вообще очень саркастическое восприятие реальности. Почитайте его книгу афоризмов – потрясающе. То есть человек, который продолжал думать и который, уверяю вас, если бы с ним беседовали, не говорил бы вам клише, называя какие-то трафареты, а высказывал бы свою оригинальную точку зрения. Но люди разные.
Владимир Тольц: Бывший сотрудник КГБ СССР и Службы внешней разведки России генерал-майор Юрий Кобаладзе.
Осенью 1967 года поползли слухи, вскоре подтвердившиеся, об организации в КГБ нового, 5-го Управления. Неофициально его называли «идеологическим» или «Управлением по борьбе с идеологической диверсией». Говорили о том, что общественные науки, культура, искусство будут взяты под жесткий контрразведывательный контроль. Некоторые линии работы и «объекты оперативного обслуживания» 2-го Главного управления должны были перейти в ведение новой службы. Сущность происходившего нам была не вполне ясна, глубинные процессы, протекавшие в СССР и странах «народной демократии» (еще один термин-урод) осознавались весьма туманно. Да и не только нами…
Поговаривали о том, что набирать состав нового управления будут только из числа сотрудников КГБ и ни в коем случае не с «улицы»: дескать, нужны будут только особо проверенные, «идеологически закаленные» кадры.
Мои товарищи по «семерке» и я считали, что «топтунов» в новое управление не возьмут. Почему-то имела место всеобщая уверенность в том, что 5-е Управление будет возвышаться над КГБ и даже проверять лояльность оперсостава других управлений. Даже несколько лет спустя, встречаясь с сотрудниками разведки и контрразведки, я слышал от них версии на этот счет: они считали, что «пятерка» ведет оперативную проверку личного состава КГБ на предмет пригодности к дальнейшей службе и верности идеалам…
Владимир Тольц: Это опять же из воспоминаний ветерана КГБ полковника Семенихина, мемуары которого мы уже цитировали. В этих трех абзацах много всего зафиксировано. Тут и атмосфера секретности, порождающая всевозможные домыслы и спекуляции. (Пятерка как проект заложена в июле, а смутные слухи о ней расползаются «среди своих» лишь осенью.) Тут и не раз описанная Семенихиным корпоративная особенность - вера гебистов в свое превосходство над остальным обществом, и мечта попасть в подразделение, которое будет возвышаться над остальными частями этого чекистского Ордена меченосцев. Задумываясь над родовыми особенностями коллег по корпорации, Евгений Григорьевич пишет:
Сознание собственной исключительности, пожалуй, наиболее характерная черта (может быть, болезнь?) менталитета любого спецслужбиста. Часто она трансформируется в ощущение превосходства над окружающими, и с этого момента человек становится опасным для общества. К сожалению, далеко не все сотрудники секретных служб понимают это; далеко не все сохраняют способность взглянуть на себя «со стороны и сверху». К некоторым трезвое мышление приходит через долгие годы службы, другие так и выходят на пенсию, не усомнившись ни в чем ни на минуту. Но таких очень мало.
Владимир Тольц: Вспоминая о своей допятерышной службе еще в «наружке», полковник Семенихин вновь обращается к теме ощущения превосходства над окружающими
Мы гордились принадлежностью к Ордену, стремились «повышать квалификацию», учились, добивались успеха, переживали провалы и срывы, но исключительной нашу профессию (я имею в виду не только наружное наблюдение) считали только самые ограниченные, их было сравнительно немного. Гораздо больше людей со склонностью к суперменству я встретил в «Доме-2», а еще больше видел таких среди сотрудников разведки
Владимир Тольц: Во избежание ложных коннотаций следует пояснить, что «Дом 2» это, в данном случае вовсе не скандально известная телепрограмма. Так на чекистском сленге обозначалось здание на Лубянке, где размещалась Пятерка. А нелестное упоминание в этом тексте «сотрудников разведки» - отражение сложной гаммы чувств, которые испытывали «пятервшники» по отношенению к своим «коллегам» из Первого главного управления КГБ (так официально именовалась служба советского шпионажа). Многие и в Пятерке, и в Семерке, где раньше служил Семинихин, и в других управлениях Органов мечтали попасть в Первый главк – ощутить себя тайными героями, получить возможность жить за границей, более высокие заработки, изменить отношение к себе…Многие завидовали пегеушникам. К этой зависти примешивались самоутешительные разговоры «среди своих» о том, что в ПГУ попадают только родственники начальства и блатные, что там они – бездельники, а мы вот землю пашем….
- А как сотрудники Первого главка относились к «пятерышникам», к их деятельности и ее результатам? Что думали об этом? – спрашиваю я отставного генерала из Службы внешней разведки Юрия Кобаладзе.
Юрий Кобаладзе: Вы знаете, к несчастью для вас и к счастью для меня, наверное, мы особо о них не думали. Мы как-то жили своей жизнью, отделенной физически от Лубянки. Конечно, мы знали, что есть такое управление, которое занимается той деятельностью, которой оно занималось, но никак оно нас не волновало. Тем более, что я в самые махровые годы преследований диссидентов находился в Лондоне. О деятельности этого управления мне стало известно уже, когда я вернулся в Москву в 84-м году, это было перед перестройкой. А уже в перестроечные годы стало понятно, что это управление занималось немножко, в свисток их деятельность уходила, потому что они преследовали самых известных людей Сахарова и Солженицына, один стал чуть ли не совестью нации, да и один, и второй. И они рассказывали чудовищные вещи, как Сахарова преследовали, как его изолировали в Нижнем Новгороде, как за ним следили. И все это, конечно, не вызывало к ним чувство симпатии. Потом перестройка, потом 91-й год, когда распался Советский Союз. Потом вся жизнь изменилась. Потом КГБ было расформировано и как-то о существовании 5 управления, их переназвали, их деятельность меня лично и моих коллег не очень интересовала.
Владимир Тольц: Знаете, готовясь к этому циклу, я перечитывал мемуары и публикации ваших коллег и старших товарищей по Первому главку. Я помню, что Леонид Шебаршин писал об особом отношении, во-первых, в КГБ к сотрудникам первого главного управления, оно было, по его мнению, уважительное, но с оттенком холодности и зависти отчасти потому, писал Шебаршин, что им не приходилось заниматься грязной работой, то есть бороться с внутренними подрывными элементами, круг которых никогда, пишет Шебаршин, не сужался. Да и Вадим Алексеевич Кирпиченко, рассуждая о деятельности, об эффективности деятельности КГБ, писал тоже, что горькая истина состоит в том, что отнюдь не ЦРУ США и его агенты влияния разрушили наше великое государство, а мы сами. И все наши партийные и государственные инстанции, продолжая скакать на химерах, не хотели отличать мифы от реальностей и боялись проводить полнокровные демократические реформы.
Скажите, работая в Лондоне, вы когда-нибудь задумывались над этими проблемами функционирования КГБ вообще, как части государственной машины?
Юрий Кобаладзе: Прежде всего я должен сказать, что я хорошо знал и Шебаршина, и Кирпиченко, а последние годы, когда они уже отошли от дел, я, можно сказать, дружил и с одним, и с другим. Недавно мы похоронили Шебаршина. Замечательнее были люди. Я должен сказать, что я категорически согласен с их оценкой. То, что они говорят, кто виновен в развале Советского Союза – это никакие заговоры и ЦРУ, а это мы сами, наша вся система, не хочу сейчас это все повторять. Поэтому я хочу это зафиксировать, что я абсолютно разделяю их точку зрения. Отвечая на ваш вопрос, конечно, в Лондоне, особенно в Лондоне, можете представить, в разгар "холодной войны", когда проблема диссидентов, их преследование занимала львиную долю оценки деятельности Советского Союза, когда английская пресса была полна этими материалами, конечно, это вызывало у нас недоумение: что это такие за люди, которых надо преследовать и которые в состоянии развалить великую страну, если мы великая страна? Конечно, чрезмерность усилий правоохранительной системы, того же КГБ была очевидна. Более того, были очевидны совершеннейшие глупости, которые мы делали. К примеру, какого-то диссидента мы держали в какой-то психушке, в каких-то лагерях, а потом выпускали его на Запад, в ту же Англию, как бы говоря ему: ну а теперь делай, что хочешь. Естественно, он приезжая в Англию, рассказывал чудовищные вещи, которые только подрывали престиж страны. И это у нас, у сотрудников разведки не могло не вызывать недоумение, возмущение, что угодно. Конечно, это было.
Владимир Тольц: В то время, когда вы работали в Англии, ведь там уже оказался и Владимир Буковский. Какое впечатление на вас, как на стороннего наблюдателя, производили его выступления в Англии и реакция на них английской общественности?
Юрий Кобаладзе: Вы знаете, мне трудно сейчас судить, прошло столько лет, я, честно говоря, не очень помню конкретно Буковский что говорил и как мы реагировали. Но в целом хочу повторить, что да, действительно, отношение государства к этим диссидентам вызывало недоумение, если хотите, чрезмерностью борьбы с ними. У меня были другие случаи, правда, не совсем диссидент, а режиссер Любимов. Вы знаете эту историю, которая случилась в Англии, я волею судеб был к ней причастен. Конечно, тоже была странная вся эта история, почему выдающийся режиссер должен был остаться на Западе и чем он так не устраивал и угрожал системе – это тоже было совершенно непонятно, это вызывало чувство протеста. Орлов, я помню.
Владимир Тольц: Расскажите про Орлова.
Юрий Кобаладзе: Я смутно помню эпизоды прибытия Орлова в Англию. Помню эти фотографии, где он производил впечатление очень интеллигентного, благородного человека. Было непонятно, что же такого чудовищного он делает, что его нужно изолировать и вообще выгнать из страны. И потом, спустя годы, перестройка, Горбачев вернул Сахарова из Нижнего Новгорода, когда вернулся триумфально совершенно Солженицын и стал одним из виднейших, можно сказать, политических деятелей, который влиял в том числе и на руководство страны, конечно, стало понятно, что вся эта борьба с диссидентами – мартышкин труд. Не с ними надо было бороться, а глупостей не надо было делать.
Владимир Тольц: Юрий, вы ведь профессионально аналитический человек, как и ваши коллеги из Первого главка, вы же не могли не понимать, что концепция идеологической диверсии, разработанная на практике с момента прихода в КГБ Юрия Владимировича Андропова, более поздняя концепция уже его продолжателя об агентах влияния, концепция Владимира Крючкова, они исходят с самого верха вашей организации. Как это влияло на ваше отношение к вашему руководству?
Юрий Кобаладзе: Видите ли, мы же говорим об эпохе тотального противостояния Востока и Запада, Советского Союза и США, коммунизма и капитализма, то есть эта борьба шла по всем направлениям. Конечно, идеология была одним из направлений этой борьбы. Поэтому то, что возникали такие концепции, и не только в Советском Союзе, но и в Соединенных Штатах не было недостатка, и на Западе, ничего удивительного в этом нет. Другое дело, что когда правоохранительная система, КГБ абсолютно выпадала из-под контроля общества и государства и подчинялась коммунистической партии и была полностью идеологизирована, естественно, что в таких условиях и появлялись такие бредовые идеи. Кстати, многие вещи, которые нам вдалбливали перед поездкой, допустим, в Англию, я приехал в Англию, понял: или я ненормальный, или те люди, которые меня чему-то учили, они что-то не понимают. Конечно, у нас глаза открывались на реалии жизни там, но это не означало, что мы становились диссидентами и готовы были включиться в борьбу. И слава богу. Если бы все общество состояло из диссидентов, я, например, конформист, слава богу, что большинство общества конформисты. Но подчеркиваю, ни у меня, ни у моих друзей, ни у моего ближайшего окружения никакой ненависти или понимания и одобрения, что правильно, так им и надо, давайте давить их, давайте держать в тюрьмах и психушках, давайте выдворять за рубеж, вот этого у нас не было, это я говорю совершенно откровенно. И те цитаты, которые вы приводили от Шебаршина и Кирпиченко, они как раз отражают то общее мнение, которое царило в рядах разведки.
Владимир Тольц: Бывший сотрудник КГБ СССР и Службы внешней разведки России, а ныне, по его словам, конформист, а также профессор МГИМО, сотрудник "Эха Москвы" и бизнесмен генерал-майор Юрий Кобаладзе.
В заключение сегодняшней передачи фрагмент записи моей беседы с публицистом и историком органов безопасности Леонидом Млечиным.
В чем – спрашиваю я Леонида, - причины неэффективности органов? В чем дело? В идеологической зашоренности и агрессивности? Может быть, в отсутствии необходимой профессиональной квалификации? В несоответствующем заданным задачам интеллектуальном уровне? Почему, несмотря на все их реляции наверх о том, что Комитет и 5 управление бдят и охраняют, почему они оказались неспособными решить поставленные перед ними задачи? Почему у этих военных людей, не выполнивших взятых на себя под присягой обязательств защищать советский государственный и общественный строй до последней капли крови, не хватило в решающий момент духа взяться за выполнение обещанного, а ныне – чести признать это свое, по сути дела, воинское преступление? Почему и сегодня вместо такого, по меньшей мере, покаяния от большинства из них исходит лишь пустопорожнее хвастовство несуществующими достижениями прошлого, да застарелая, как ревматизм, агрессия?
Леонид Млечин: Я не так давно присутствовал на встрече ветеранов в таком узком кругу, они все повторяли одно и то же: мы всего лишь инструмент в руках партии, это партия виновата. Мы бы, если бы нам доверили, все бы было по-другому, мы бы единую страну спасли. Это они сейчас так считают. Видите ли, причин было много. Весь государственный аппарат был неэффективный, советское устройство было неэффективным, существование Комитета госбезопасности было бессмысленным, в нем вообще не было никакой нужды. Хрущев в какие-то минуты это понимал. И Шелепин, председатель КГБ, выполняя его волю, он же в огромном количестве уничтожил районный аппарат. У нас существовал аппарат госбезопасности в областях, где иностранцев за всю историю этой территории никогда не было и быть не могло, а там держался этот чекистский аппарат. Шелепин это все упразднил, ему ставят это в вину, а Андропов восстановил. То есть само по себе существование Комитета госбезопасности, в нем не было никакого смысла. Нужна была разведка, нужна была контрразведка, нужна была служба безопасности, но этот гигантский монстр был не нужен, он ничем стране помочь не мог, он только придумывал для себя работу. И 5 управление в принципе было не нужно. То есть оно вообще целиком не должно было существовать. Они сами придумали для себя работу. Какую работу? Выявлять сомнительных людей. Какие сомнительные люди? Это те, кто в узком кругу у себя дома или еще где-то что-то такое говорил, что им не нравилось, или кто хотел уехать за границу, или кто хотел остаться за границей и так далее. Бессмысленное существование огромного аппарата. Что они могли с этим сделать? Они пугали людей, люди говорили, закрывшись на кухнях, окна прикрывали, потише говорили, вот и все, что они могли сделать. Огромное количество проблем, раздиравших Советский Союз, в первую очередь национальных, естественно, осталось вне сферы внимания, потому что нельзя было признать. А как лечить болезнь, если ее даже запрещено диагностировать? Так что естественная вещь, к сожалению.
Владимир Тольц: Леонид Млечин, рассуждениями которого мы завершаем эту передачу из цикла «Пятерка и пятерышники» - 5 управление КГБ
В мае 1967 был назначен главой КГБ Юрий Андропов. Обосновавшись в своем лубянском кабинете, он 3 июля направляет в ЦК свое первое чекистское послание, в котором в частности говорилось:
«Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что реакционные силы империалистического лагеря, возглавляемые правящими кругами США, постоянно наращивают свои усилия в плане активизации подрывных действий против Советского Союза. При этом одним из важнейших элементов общей системы борьбы с коммунизмом они считают психологическую войну.(…)
Замышляемые операции на идеологическом фронте противник стремится переносить непосредственно на территорию СССР, ставя целью не только идейное разложение советского общества, но и создание условий для приобретения у нас в стране источников получения политической информации. (…)
Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия. (…)»
Владимир Тольц: Вот до чего дело дошло!.. Надо заметить, что за долгие годы существования советских ведомств сложился некий канон написания новоназначенным начальником своей первой бумаги «наверх». Поначалу следовало изложить проблемы и недостатки, накопившиеся за время функционирования предшественников, а также свое, новое, разумеется, видение этих проблем, а затем впечатлить руководство своими предложениями «по искоренению», а также попросить для этого дополнительное финансирование. Записка Андропова вполне соответствовала этим неписанным правилам.
Ну, а первые предложения Андропова сводились к следующему:
Комитет госбезопасности считает необходимым принять меры к укреплению контрразведывательной службы страны и внесению в ее структуру некоторых изменений. Целесообразность этого вызывается, в частности, тем, что нынешняя функциональность контрразведки в центре и на местах предусматривает сосредоточение ее основных усилий на организации работы среди иностранцев в интересах выявления прежде всего их разведывательных действий, т. е. она обращена вовне. Линия же борьбы с идеологической диверсией и ее последствиями среди советских людей ослаблена, этому участку работы должного внимания не уделяется.
В связи с этим предлагается создать в центральном аппарате КГБ при Совете Министров СССР самостоятельное Управление (пятое) с задачей организации контрразведывательной работы по борьбе с акциями идеологической диверсии на территории страны, возложив на него следующие функции:
организация работы по выявлению и изучению процессов, могущих быть использованными противником в целях идеологической диверсии;
выявление и пресечение враждебной деятельности антисоветских, националистических и церковно-сектантских элементов, а также предотвращение (совместно с органами МООП) массовых беспорядков;
разработка в контакте с разведкой идеологических центров противника, антисоветских эмигрантских и националистических организаций за рубежом;
организация контрразведывательной работы среди иностранных студентов, обучающихся в СССР, а также по иностранным делегациям и коллективам, въезжающим в СССР по линии Министерства культуры и творческих организаций.
В местных органах КГБ образовать соответственно 5-е управления-отделы-отделения
Владимир Тольц: И уже 17 июля 1967 года Политбюро ЦК принимает положительное решение по этим предложениям нового главы КГБ. Так возникла Пятерка - 5 Управление КГБ, передачу о котором вы слушаете сейчас
Почти через год после назначения Андропова на Лубянку, 6 мая 1968 г., он направляет Брежневу отчет «О результатах работы Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР и его органах на местах за 1967 год». (Обычно такие отчеты составляются в декабре отчетного года. Но Андропову был дан год для освоения и трансформирования новой для него сферы деятельности.) Этот, пока еще мало используемый исследователями документ чрезвычайно интересен не только для нашей темы, но и для изучения и понимания истории КГБ в целом.
В нем в частности говорилось:
Особое место в отчетном периоде заняли мероприятия по организации активного противодействия идеологическим диверсиям противника. Во исполнение Постановления ЦК КПСС по этому вопросу от 17 июня 1967 года созданы Пятое управление в Комитете госбезопасности и пятые управления — отделы — отделения в территориальных органах КГБ.
В интересах повышения уровня агентурно-оперативной работы местных органов КГБ созданы чекистские аппараты в районах и городах страны, которые выросли за последние годы экономически или же приобрели важное оборонное значение и представляют теперь для противника разведывательный интерес.
Владимир Тольц: Далее в соответствии с традиционной стилистикой подобного рода ежегодных реляций об успехах и доблестях речь шла о достижениях в агентурно-оперативной работе, в частности, - это касается и Пятерки, - о «срыве идеологических диверсий, приуроченных противником к 50-летней годовщине Советской власти» Точно также напрямую связан был с 5 Управлением и следующий абзац:
В целях перехвата и контроля каналов проникновения противника в нашу страну продолжалась работа по обеспечению успешного осуществления оперативных игр. В настоящее время ведется 9 таких игр, в том числе 4 с разведкой США, а также 8 игр с центром НТС и 2 — с закордонными центрами украинских националистов.
Владимир Тольц: О том, что такое «агентурно-оперативная работа» и «оперативные игры» мы еще будем говорить. А пока обратимся к следующему пассажу андроповского отчета за 1967 г., касающемуся не только успехов Пятерки, но и всего КГБ в целом.
В 1967 году в составе делегаций, туристских групп, участников выставок в капиталистические страны направлялось 378 оперативных работников, а также более 2200 агентов и 4400 доверенных лиц, с помощью которых выявлено 192 иностранца, связанных или подозреваемых в связях со специальными службами противника, пресечено 60 попыток обработки советских граждан к невозвращению на Родину, установлено 230 человек, скомпрометировавших себя неправильным поведением (18 человек досрочно отозваны в СССР).
Образование в структуре органов КГБ подразделений так называемой пятой линии позволило сконцентрировать необходимые усилия и средства на мероприятия по борьбе с идеологическими диверсиями извне и с возникновением антисоветских проявлений внутри страны. В результате принятых мер удалось в основном парализовать попытки спецслужб и пропагандистских центров противника осуществить в Советском Союзе серию идеологических диверсий, приурочив их к полувековому юбилею Великого Октября. Наряду с разоблачением ряда иностранцев, приезжавших в СССР с заданиями подрывного характера, в советской и иностранной прессе опубликованы материалы, разоблачающие подрывную деятельность спецслужб противника, в международном почтовом канале конфисковано более 114 тысяч писем и бандеролей с антисоветской и политически вредной литературой.
Исходя из того, что противник в своих расчетах расшатать социализм изнутри делает большую ставку на пропаганду национализма, органы КГБ провели ряд мероприятий по пресечению попыток проводить организованную националистическую деятельность в ряде районов страны (Украина, Прибалтика, Азербайджан, Молдавия, Армения, Кабардино-Балкарская, Чечено-Ингушская, Татарская и Абхазская АССР).
Владимир Тольц: Вы заметили? Речь идет лишь об «организованной националистической деятельности». О неорганизованной тут ни слова. Между тем и майско-июньские (1967 г.) волнения в Чимкенте (Казахстан) – самые крупные беспорядки периода брежневского правления (участвовало около тысячи человек; при подавлении убито семеро, ранено 50,), и волнения во Фрунзе, где толпа разгромила и сожгла три отдела милиции- все это было не только яркими эпизодами возобновившейся антимилилцейской «хулиганской войны», но и обладало заметной националистической окраской. Точно так же невозможно не заметить националистической компоненты и в тираспольских избиениях студентов (даже тогдашний генпрокурор Роман Руденко отметил в своем спецсообщении «наверх», что избивали там одних евреев), и в волнениях 1967 г. в Абхазии, проходивших под лозунгом «узаконения абхазской топонимики» и требований предоставления привилегий абхазам при поступлении на работу и в вузы …
Обо всем этом большинство живших в ту пору советских людей и слыхом не слыхивали. Да и в сов.секретном отчете Андропова всей этой конкретики нет. Зато глухое признание «недоработок» в нем умело увязано с «идеологической диверсией противника» и недостаточностью агентуры.
Еще недостаточно целеустремленно и эффективно ведется борьба с идеологической диверсией противника. Чекистская работа в этом направлении полностью не развернута из-за слабости агентурных позиций органов КГБ в тех слоях населения, которые могут оказаться благоприятной средой для осуществления акций идеологической диверсии. Отчасти этим можно объяснить тот факт, что органы КГБ не смогли своевременно предупредить отдельные антисоветские и антиобщественные проявления, в том числе и массовые беспорядки, имевшие место в некоторых городах страны.
Владимир Тольц: Сколь же велик был агентурный аппарат КГБ, «слабость позиций» которого не позволила предотвратить «отдельные антисоветские и антиобщественные проявления, в том числе и массовые беспорядки» в 1967 году? А надо отметить, что это - единственный год брежневского правления, когда для подавления беспорядков в ход было пущено огнестрельное оружие. Причем трижды. В результате, если верить справке, представленной в 1988 году Горбачеву председателем КГБ Виктором Чебриковым, было убито 264 и ранен 71 человек. Андроповский отчет 1967 года дает нам возможность представить численность кагебешной агентуры того времени.
В 1967 году органами КГБ было завербовано 24 952 агента, что составляет около 15 % всего агентурного аппарата, численность которого с учетом исключенной из него агентуры в течение года существенно не изменилась.
Владимир Тольц: Значит, общее количество агентуры в стране в 1967 году составляло примерно 166.347 человек. Это в 55 раз больше цифры, названной в предыдущей передаче со ссылкой на генерала Бобкова подполковником Поповым. Конечно, надо иметь в виду, что часть этой агентуры плодотворно и не очень трудилась за рубежами родины. Ну, предположим, что на внутренних приходилась половина! Да хоть и две трети! А Пятерке (что маловероятно) оставалась из этого лишь малая толика... Все равно остаток тех агентов, кто денно и нощно бился с идеологической диверсией и прочими кознями врага на «внутреннем фронте» существенно превышает количество, названное вышеназванными чинами 5 управления. Ну, а чтобы вы нагляднее могли представить общее количество агентуры КГБ 1967 года, скажу, что это чуть меньше населения современного Новочеркасска и чуть больше количества населения современного Абакана.
Что сказать о наших политических взглядах и воззрениях того времени? Говоря «наших», я не имею в виду широкие круги сыска: речь идет о небольшой группе друзей и приятелей, в основном молодежи. Вообще, именно служба в КГБ почти с самого начала сузила круг моих привязанностей: делиться тем, что было на душе, не говоря уж о профессиональных темах, можно было только с немногими. А ведь в первые годы службы мы все были весельчаками, любителями вышутить друг друга, передразнить начальство. Мы менялись у себя на глазах с устрашающей быстротой.
Владимир Тольц: Это отрывок из книги одного из «пятерышников», названной с некоторым вызовом «Да, я там работал». Несмотря на эту «смелость» - книжка вышла в допутинском 1997, когда отношение читающей публики к бойцам невидимого фронта борьбы с идеологической диверсией было куда менее доброжелательным, нежели позднее, - автор скрылся за псевдонимом «Евг.Григ.». Впрочем, псевдоним был настолько прозрачен, что авторы рецензий немедля его расшифровали. – Полковник Евгений Григорьевич Семенихин – «подкрышник» из 5 управления, долгое время трудившийся под крышей ВААПа.
Одной из наших бригад пришлось «работать» за покойным генералом Григоренко. Не знаю почему, то ли случайно, то ли у начальства был какой-то нюх, но подобной «чести» никогда не удостаивалась ни наша опергруппа, ни кто-либо из моих близких приятелей или друзей по «наружке» — может быть, нас считали, и не без основания, специалистами по слежке за иностранцами.
Как рассказывали потом, Григоренко был быстр, наблюдателен, и в один далеко не прекрасный для сыщиков день подошел к ним и сказал:
— Вам не стыдно таскаться за мной, стариком?
Пассаж! Объяснительные записки и рапорты! «Пострадавшие» на следующий день ухитрились не только здорово выпить на посту, но и попасться после этого на глаза начальству! Разгром! Одна за другой головы сыщиков летели в пыль под свист руководящего меча с известной эмблемы чекистов. Никакой щит с той же эмблемы помочь не мог — выговоры и порицания, партийные «клизмы» и разборы на оперативных совещаниях обрушивались, как град из кирпичей…
А до нас доходили сведения о том, что генерал вовсе не сумасшедший, что в «психушку» его засунули потому, что «больно умный», что он провоевал всю войну и имеет «мешок орденов», что скромен в быту — вернее, просто беден, что у него доброе, умное лицо…
Владимир Тольц: Это Евгений Григорьевич рассказывает о своей еще «допятерышной» службе – в «семерке», ведавшей в ту пору «наружным наблюдением» (НН). Отсюда и название сотрудников «семерки» на чекистском сленге – «николай николаичи». (Знал ли об этом Юз Алешковский, когда писал одноименную повесть?) Ну а в народе «наружку» именовали «топтунами». К слову, о работе топнунов в ту далекую пору рассказывает и коллега полковника Семенихина генерал-майор ФСБ в запасе Александр Михайлов, «самый первый», по его словам, «пиарщик в системе КГБ».
…Однажды приходит информация, что группа диссидентов хочет провести демонстрацию в количестве… восьми человек. По тем временам злодейство неслыханное. С момента получения этой информации стали этих восьмерых "пасти". И была среди них особа молодая, да наглая. Почувствовав "хвост" стала она от этого "хвоста" бегать, благо силы были, да сноровка спортивная. И по улице, и по метро. С поезда на поезд перепрыгивала, по эскалаторам вверх носилась. А работали в те годы в "наружке" люди солидные. Многие в возрасте. Не по силам им такие марафоны. Набрали команду из молодежи, да и та к концу дня "язык на плечо". Но была в бригаде дама. Мария ее звали. Спортивная и дородная. Кожаное пальто в обтяжку - ну девушка с веслом из Парка Горького однозначно. И началось. Та вверх по эскалатору - наша не отстает. Просто бег с препятствиями. Но всему приходит конец. И вот, сбежав в часы пик по эскалатору на станции Площади революции, фактически оказались в тупике. Помощь не подтянулась и потому Мария, можно сказать, лицом к лицу со своей подопечной. Прижала она своей кожаной грудью диссидентку, да последнее предупреждение ей на ухо шепчет - "Если ты еще...
Владимир Тольц: В общем, и эти были «героями»! Сами видите… Вернемся, однако, к воспоминаниям «пятерышника» Евгения Семенихина.
Вспоминаю, как во время застолья в кругу сослуживцев-книгочеев обсуждали несколько наших писателей, которых «наверху» причисляли к «антисоветчикам».
— Да нет, ребята, — сказал кто-то. — Никакие они не антисоветчики. Просто они пишут правду — вот и получается антисоветчина…
Владимир Тольц: Скажете «шизофрения»? Раздвоение сознания и мировосприятия? Ну, не без этого, конечно. Но все-таки не это, думаю, главное. Это, по-моему, лишь следствие столкновения «советчины», вскормленного советской идеологией сознания с жизнью, которая не укладывалась в ее советское идеологическое объяснение. При всей, казалось бы, обширной информации чекистов о подлинном многообразии жизни соотечественников вдолбленная в них матрица толкования этой жизни не давала возможности самостоятельно ее, жизнь, оценить. Впрочем, полковник Семенихин убеждает нас в том, что и чекистскую информированность не стоит преувеличивать
За долгие годы службы я не раз поражался тому, как информировали оперативный состав КГБ о каких-либо серьезных происшествиях, событиях, новостях — я имею в виду, конечно, не генералитет. Штатскому человеку трудно в это поверить, но рядовые чекисты, как правило, официально узнавали о чем-либо от руководства позднее многих штатских. О некоторых вещах мы, как и вся страна, слышали только из сообщений «вражеских голосов», на глушение которых щедрой рукой швырялись огромные деньги, либо из западной прессы, когда она случайно попадала в руки тех, кто знал языки.
Владимир Тольц: Напомню: первая половина нашей передачи завершилась горькими словами из воспоминаний одного из сотрудников Пятерки (5 управления КГБ) полковника Евгения Григорьевича Семенихина
За долгие годы службы я не раз поражался тому, как информировали оперативный состав КГБ о каких-либо серьезных происшествиях, событиях, новостях — я имею в виду, конечно, не генералитет. Штатскому человеку трудно в это поверить, но рядовые чекисты, как правило, официально узнавали о чем-либо от руководства позднее многих штатских. О некоторых вещах мы, как и вся страна, слышали только из сообщений «вражеских голосов», на глушение которых щедрой рукой швырялись огромные деньги, либо из западной прессы, когда она случайно попадала в руки тех, кто знал языки.
Вот так, достаточно примитивно, прямо скажем, нами воспринимались события планетарного масштаба. Мы старательно выполняли свой долг. Неверие, сомнения, угрызения совести были спрятаны глубоко внутри у тех, у кого они имелись. И в этом даже был немалый здравый смысл. Система была «задействована» и направлена на стабилизацию шатавшегося общества — если только его можно было стабилизировать. Вскоре оказалось, что можно, — на долгие 18 лет.
Владимир Тольц: Ну, вот прошли эти 18 лет. В 1985-м началась горбачевская перестройка. И все, казалось, стало понемногу меняться. В августе 91-го к большому разочарованию некоторых пятерышников завершился полной неудачей именуемый путчем заговор, нацеленный на реставрацию основ невосстановимого уже советского государственного уклада. К тому времени окончательно рухнула и идеология, которую так старательно, но малоэффективно охраняла Пятерка. Да и сама она в значительной степени стала артефактом пусть еще неизученного историками, но все же прошлого. И вот я ныне звоню Семенихину. Предлагаю принять участие в моем историческом цикле. А он: «Я никогда ни Родины, ни друзей, ни сотрудников не предавал…. Я никому на Свободе (на Радио Свобода, то есть -ВТ) не пожелаю ничего хорошего. Будьте здоровы!»… Некоторые другие отставные пятерышники отказываются иначе. Они и взгляды свои поменяли, ходят в «демократах» теперь. Иные даже и за Ходорковского заступаются, успев до этого поработать в ЮКОСе. И Свободу не только, как Семенихин, слушают, но порой и выступают в ее передачах. Но вот чтоб про свою Пятерку, так нет – ни в какую! Отказы объясняют, вроде как даже оправдываясь: да кому это интересно? Я ж диссидентами не занимался. Я ж «на земле» работал – анонимщиков разыскивал… Ну, и вообще, не хотелось бы обижать старших товарищей!..
- Что это? Страх? Кого боятся? И как сохранилась у иных эта застарелая ненависть, эти штампы рухнувшей в небытие идеологии? – спрашиваю я у генерал-майора в отставке Юрия Кобаладзе, бывшего сотрудника Первого главка КГБ СССР и руководителя пресс-бюро Службы внешней разведки России.
Юрий Кобаладзе: Тоже, на мой взгляд, объяснимо. Действительно многие люди до сих пор говорят, что я служил Советскому Союзу и не признаю никакую нынешнюю власть. Для меня моя родина остается Советский Союз. Есть и такие люди – это их убеждения. Есть люди, которые, уйдя, начали новую жизнь, вообще не хотят вспоминать о прошлом. Я когда возглавлял пресс-бюро Службы внешней разведки, я иногда уговаривал бывших сотрудников. Я говорю: "Ну тут совершенно безобидный вопрос, почему бы вам не выступить в прессе, не дать интервью?". "Нет, я не хочу вообще об этом вспоминать – это прошлая моя жизнь". Есть и такие люди. Есть люди, которые очень активно вступили в политическую жизнь. То есть тут каждый человек остров в океане, я не знаю, какие у каждого мотивы. Но и такой мотив приемлем, что не хочу обижать своих нынешних коллег, не хочу раскрывать вещи, которые косвенно могут нанести им ущерб. Понятная человеческая позиция, я их не осуждаю за это.
Владимир Тольц: Вопрос не в осуждении, хочется понять этих людей. Я не вполне понимаю. Я вижу, что, конечно, все очень меняются. Вы, я недавно прослушал ваше старое выступление в одной из моих программ, я думаю, начала 90-х годов, сейчас звучите и по мировосприятию тоже совершенно иной человек, нежели были тогда, когда я позвонил вам с подсказки вашего бывшего коллеги Гордиевского, очень вас ценящего и ценившего и тогда, и сейчас. Много воды утекло. Мне непонятно, откуда такой страх, чего они боятся? И откуда этот сохранившийся запал, я бы сказал, заблуждений и ненависти?
Юрий Кобаладзе: Не могу. Вы знаете, опять-таки я настаиваю на своей версии, что в каждом конкретном случае это свои объяснения, почему один человек боится, второму может быть стыдно, третий вообще недоволен этими переменами, что из могущественного сотрудника Комитета госбезопасности он превратился в ничто, когда расформировали КГБ. Разные мотивы, я не могу судить о всех. Я отвечаю за себя и готов отстаивать свою точку зрения. Но, видите ли, есть разные люди. Я даже удивлен, что вы процитировали Шебаршина и Кирпиченко – это были два руководителя, один был вообще руководитель разведки, а второй один из высших чинов. И люди тоже, казалось бы, идеологизированные и члены ЦК и черте чего, а тем не менее, уже уйдя из этой системы и даже находясь в ней, они очень критически оценивали и тогдашнюю, и нынешнюю деятельность системы. Шебаршин, наверное, книжку его читали, у него вообще очень саркастическое восприятие реальности. Почитайте его книгу афоризмов – потрясающе. То есть человек, который продолжал думать и который, уверяю вас, если бы с ним беседовали, не говорил бы вам клише, называя какие-то трафареты, а высказывал бы свою оригинальную точку зрения. Но люди разные.
Владимир Тольц: Бывший сотрудник КГБ СССР и Службы внешней разведки России генерал-майор Юрий Кобаладзе.
Осенью 1967 года поползли слухи, вскоре подтвердившиеся, об организации в КГБ нового, 5-го Управления. Неофициально его называли «идеологическим» или «Управлением по борьбе с идеологической диверсией». Говорили о том, что общественные науки, культура, искусство будут взяты под жесткий контрразведывательный контроль. Некоторые линии работы и «объекты оперативного обслуживания» 2-го Главного управления должны были перейти в ведение новой службы. Сущность происходившего нам была не вполне ясна, глубинные процессы, протекавшие в СССР и странах «народной демократии» (еще один термин-урод) осознавались весьма туманно. Да и не только нами…
Поговаривали о том, что набирать состав нового управления будут только из числа сотрудников КГБ и ни в коем случае не с «улицы»: дескать, нужны будут только особо проверенные, «идеологически закаленные» кадры.
Мои товарищи по «семерке» и я считали, что «топтунов» в новое управление не возьмут. Почему-то имела место всеобщая уверенность в том, что 5-е Управление будет возвышаться над КГБ и даже проверять лояльность оперсостава других управлений. Даже несколько лет спустя, встречаясь с сотрудниками разведки и контрразведки, я слышал от них версии на этот счет: они считали, что «пятерка» ведет оперативную проверку личного состава КГБ на предмет пригодности к дальнейшей службе и верности идеалам…
Владимир Тольц: Это опять же из воспоминаний ветерана КГБ полковника Семенихина, мемуары которого мы уже цитировали. В этих трех абзацах много всего зафиксировано. Тут и атмосфера секретности, порождающая всевозможные домыслы и спекуляции. (Пятерка как проект заложена в июле, а смутные слухи о ней расползаются «среди своих» лишь осенью.) Тут и не раз описанная Семенихиным корпоративная особенность - вера гебистов в свое превосходство над остальным обществом, и мечта попасть в подразделение, которое будет возвышаться над остальными частями этого чекистского Ордена меченосцев. Задумываясь над родовыми особенностями коллег по корпорации, Евгений Григорьевич пишет:
Сознание собственной исключительности, пожалуй, наиболее характерная черта (может быть, болезнь?) менталитета любого спецслужбиста. Часто она трансформируется в ощущение превосходства над окружающими, и с этого момента человек становится опасным для общества. К сожалению, далеко не все сотрудники секретных служб понимают это; далеко не все сохраняют способность взглянуть на себя «со стороны и сверху». К некоторым трезвое мышление приходит через долгие годы службы, другие так и выходят на пенсию, не усомнившись ни в чем ни на минуту. Но таких очень мало.
Владимир Тольц: Вспоминая о своей допятерышной службе еще в «наружке», полковник Семенихин вновь обращается к теме ощущения превосходства над окружающими
Мы гордились принадлежностью к Ордену, стремились «повышать квалификацию», учились, добивались успеха, переживали провалы и срывы, но исключительной нашу профессию (я имею в виду не только наружное наблюдение) считали только самые ограниченные, их было сравнительно немного. Гораздо больше людей со склонностью к суперменству я встретил в «Доме-2», а еще больше видел таких среди сотрудников разведки
Владимир Тольц: Во избежание ложных коннотаций следует пояснить, что «Дом 2» это, в данном случае вовсе не скандально известная телепрограмма. Так на чекистском сленге обозначалось здание на Лубянке, где размещалась Пятерка. А нелестное упоминание в этом тексте «сотрудников разведки» - отражение сложной гаммы чувств, которые испытывали «пятервшники» по отношенению к своим «коллегам» из Первого главного управления КГБ (так официально именовалась служба советского шпионажа). Многие и в Пятерке, и в Семерке, где раньше служил Семинихин, и в других управлениях Органов мечтали попасть в Первый главк – ощутить себя тайными героями, получить возможность жить за границей, более высокие заработки, изменить отношение к себе…Многие завидовали пегеушникам. К этой зависти примешивались самоутешительные разговоры «среди своих» о том, что в ПГУ попадают только родственники начальства и блатные, что там они – бездельники, а мы вот землю пашем….
- А как сотрудники Первого главка относились к «пятерышникам», к их деятельности и ее результатам? Что думали об этом? – спрашиваю я отставного генерала из Службы внешней разведки Юрия Кобаладзе.
Юрий Кобаладзе: Вы знаете, к несчастью для вас и к счастью для меня, наверное, мы особо о них не думали. Мы как-то жили своей жизнью, отделенной физически от Лубянки. Конечно, мы знали, что есть такое управление, которое занимается той деятельностью, которой оно занималось, но никак оно нас не волновало. Тем более, что я в самые махровые годы преследований диссидентов находился в Лондоне. О деятельности этого управления мне стало известно уже, когда я вернулся в Москву в 84-м году, это было перед перестройкой. А уже в перестроечные годы стало понятно, что это управление занималось немножко, в свисток их деятельность уходила, потому что они преследовали самых известных людей Сахарова и Солженицына, один стал чуть ли не совестью нации, да и один, и второй. И они рассказывали чудовищные вещи, как Сахарова преследовали, как его изолировали в Нижнем Новгороде, как за ним следили. И все это, конечно, не вызывало к ним чувство симпатии. Потом перестройка, потом 91-й год, когда распался Советский Союз. Потом вся жизнь изменилась. Потом КГБ было расформировано и как-то о существовании 5 управления, их переназвали, их деятельность меня лично и моих коллег не очень интересовала.
Владимир Тольц: Знаете, готовясь к этому циклу, я перечитывал мемуары и публикации ваших коллег и старших товарищей по Первому главку. Я помню, что Леонид Шебаршин писал об особом отношении, во-первых, в КГБ к сотрудникам первого главного управления, оно было, по его мнению, уважительное, но с оттенком холодности и зависти отчасти потому, писал Шебаршин, что им не приходилось заниматься грязной работой, то есть бороться с внутренними подрывными элементами, круг которых никогда, пишет Шебаршин, не сужался. Да и Вадим Алексеевич Кирпиченко, рассуждая о деятельности, об эффективности деятельности КГБ, писал тоже, что горькая истина состоит в том, что отнюдь не ЦРУ США и его агенты влияния разрушили наше великое государство, а мы сами. И все наши партийные и государственные инстанции, продолжая скакать на химерах, не хотели отличать мифы от реальностей и боялись проводить полнокровные демократические реформы.
Скажите, работая в Лондоне, вы когда-нибудь задумывались над этими проблемами функционирования КГБ вообще, как части государственной машины?
Юрий Кобаладзе: Прежде всего я должен сказать, что я хорошо знал и Шебаршина, и Кирпиченко, а последние годы, когда они уже отошли от дел, я, можно сказать, дружил и с одним, и с другим. Недавно мы похоронили Шебаршина. Замечательнее были люди. Я должен сказать, что я категорически согласен с их оценкой. То, что они говорят, кто виновен в развале Советского Союза – это никакие заговоры и ЦРУ, а это мы сами, наша вся система, не хочу сейчас это все повторять. Поэтому я хочу это зафиксировать, что я абсолютно разделяю их точку зрения. Отвечая на ваш вопрос, конечно, в Лондоне, особенно в Лондоне, можете представить, в разгар "холодной войны", когда проблема диссидентов, их преследование занимала львиную долю оценки деятельности Советского Союза, когда английская пресса была полна этими материалами, конечно, это вызывало у нас недоумение: что это такие за люди, которых надо преследовать и которые в состоянии развалить великую страну, если мы великая страна? Конечно, чрезмерность усилий правоохранительной системы, того же КГБ была очевидна. Более того, были очевидны совершеннейшие глупости, которые мы делали. К примеру, какого-то диссидента мы держали в какой-то психушке, в каких-то лагерях, а потом выпускали его на Запад, в ту же Англию, как бы говоря ему: ну а теперь делай, что хочешь. Естественно, он приезжая в Англию, рассказывал чудовищные вещи, которые только подрывали престиж страны. И это у нас, у сотрудников разведки не могло не вызывать недоумение, возмущение, что угодно. Конечно, это было.
Владимир Тольц: В то время, когда вы работали в Англии, ведь там уже оказался и Владимир Буковский. Какое впечатление на вас, как на стороннего наблюдателя, производили его выступления в Англии и реакция на них английской общественности?
Юрий Кобаладзе: Вы знаете, мне трудно сейчас судить, прошло столько лет, я, честно говоря, не очень помню конкретно Буковский что говорил и как мы реагировали. Но в целом хочу повторить, что да, действительно, отношение государства к этим диссидентам вызывало недоумение, если хотите, чрезмерностью борьбы с ними. У меня были другие случаи, правда, не совсем диссидент, а режиссер Любимов. Вы знаете эту историю, которая случилась в Англии, я волею судеб был к ней причастен. Конечно, тоже была странная вся эта история, почему выдающийся режиссер должен был остаться на Западе и чем он так не устраивал и угрожал системе – это тоже было совершенно непонятно, это вызывало чувство протеста. Орлов, я помню.
Владимир Тольц: Расскажите про Орлова.
Юрий Кобаладзе: Я смутно помню эпизоды прибытия Орлова в Англию. Помню эти фотографии, где он производил впечатление очень интеллигентного, благородного человека. Было непонятно, что же такого чудовищного он делает, что его нужно изолировать и вообще выгнать из страны. И потом, спустя годы, перестройка, Горбачев вернул Сахарова из Нижнего Новгорода, когда вернулся триумфально совершенно Солженицын и стал одним из виднейших, можно сказать, политических деятелей, который влиял в том числе и на руководство страны, конечно, стало понятно, что вся эта борьба с диссидентами – мартышкин труд. Не с ними надо было бороться, а глупостей не надо было делать.
Владимир Тольц: Юрий, вы ведь профессионально аналитический человек, как и ваши коллеги из Первого главка, вы же не могли не понимать, что концепция идеологической диверсии, разработанная на практике с момента прихода в КГБ Юрия Владимировича Андропова, более поздняя концепция уже его продолжателя об агентах влияния, концепция Владимира Крючкова, они исходят с самого верха вашей организации. Как это влияло на ваше отношение к вашему руководству?
Юрий Кобаладзе: Видите ли, мы же говорим об эпохе тотального противостояния Востока и Запада, Советского Союза и США, коммунизма и капитализма, то есть эта борьба шла по всем направлениям. Конечно, идеология была одним из направлений этой борьбы. Поэтому то, что возникали такие концепции, и не только в Советском Союзе, но и в Соединенных Штатах не было недостатка, и на Западе, ничего удивительного в этом нет. Другое дело, что когда правоохранительная система, КГБ абсолютно выпадала из-под контроля общества и государства и подчинялась коммунистической партии и была полностью идеологизирована, естественно, что в таких условиях и появлялись такие бредовые идеи. Кстати, многие вещи, которые нам вдалбливали перед поездкой, допустим, в Англию, я приехал в Англию, понял: или я ненормальный, или те люди, которые меня чему-то учили, они что-то не понимают. Конечно, у нас глаза открывались на реалии жизни там, но это не означало, что мы становились диссидентами и готовы были включиться в борьбу. И слава богу. Если бы все общество состояло из диссидентов, я, например, конформист, слава богу, что большинство общества конформисты. Но подчеркиваю, ни у меня, ни у моих друзей, ни у моего ближайшего окружения никакой ненависти или понимания и одобрения, что правильно, так им и надо, давайте давить их, давайте держать в тюрьмах и психушках, давайте выдворять за рубеж, вот этого у нас не было, это я говорю совершенно откровенно. И те цитаты, которые вы приводили от Шебаршина и Кирпиченко, они как раз отражают то общее мнение, которое царило в рядах разведки.
Владимир Тольц: Бывший сотрудник КГБ СССР и Службы внешней разведки России, а ныне, по его словам, конформист, а также профессор МГИМО, сотрудник "Эха Москвы" и бизнесмен генерал-майор Юрий Кобаладзе.
В заключение сегодняшней передачи фрагмент записи моей беседы с публицистом и историком органов безопасности Леонидом Млечиным.
В чем – спрашиваю я Леонида, - причины неэффективности органов? В чем дело? В идеологической зашоренности и агрессивности? Может быть, в отсутствии необходимой профессиональной квалификации? В несоответствующем заданным задачам интеллектуальном уровне? Почему, несмотря на все их реляции наверх о том, что Комитет и 5 управление бдят и охраняют, почему они оказались неспособными решить поставленные перед ними задачи? Почему у этих военных людей, не выполнивших взятых на себя под присягой обязательств защищать советский государственный и общественный строй до последней капли крови, не хватило в решающий момент духа взяться за выполнение обещанного, а ныне – чести признать это свое, по сути дела, воинское преступление? Почему и сегодня вместо такого, по меньшей мере, покаяния от большинства из них исходит лишь пустопорожнее хвастовство несуществующими достижениями прошлого, да застарелая, как ревматизм, агрессия?
Леонид Млечин: Я не так давно присутствовал на встрече ветеранов в таком узком кругу, они все повторяли одно и то же: мы всего лишь инструмент в руках партии, это партия виновата. Мы бы, если бы нам доверили, все бы было по-другому, мы бы единую страну спасли. Это они сейчас так считают. Видите ли, причин было много. Весь государственный аппарат был неэффективный, советское устройство было неэффективным, существование Комитета госбезопасности было бессмысленным, в нем вообще не было никакой нужды. Хрущев в какие-то минуты это понимал. И Шелепин, председатель КГБ, выполняя его волю, он же в огромном количестве уничтожил районный аппарат. У нас существовал аппарат госбезопасности в областях, где иностранцев за всю историю этой территории никогда не было и быть не могло, а там держался этот чекистский аппарат. Шелепин это все упразднил, ему ставят это в вину, а Андропов восстановил. То есть само по себе существование Комитета госбезопасности, в нем не было никакого смысла. Нужна была разведка, нужна была контрразведка, нужна была служба безопасности, но этот гигантский монстр был не нужен, он ничем стране помочь не мог, он только придумывал для себя работу. И 5 управление в принципе было не нужно. То есть оно вообще целиком не должно было существовать. Они сами придумали для себя работу. Какую работу? Выявлять сомнительных людей. Какие сомнительные люди? Это те, кто в узком кругу у себя дома или еще где-то что-то такое говорил, что им не нравилось, или кто хотел уехать за границу, или кто хотел остаться за границей и так далее. Бессмысленное существование огромного аппарата. Что они могли с этим сделать? Они пугали людей, люди говорили, закрывшись на кухнях, окна прикрывали, потише говорили, вот и все, что они могли сделать. Огромное количество проблем, раздиравших Советский Союз, в первую очередь национальных, естественно, осталось вне сферы внимания, потому что нельзя было признать. А как лечить болезнь, если ее даже запрещено диагностировать? Так что естественная вещь, к сожалению.
Владимир Тольц: Леонид Млечин, рассуждениями которого мы завершаем эту передачу из цикла «Пятерка и пятерышники» - 5 управление КГБ
