Владимир Кара-Мурза: В интернете на днях появился видеокомпромат на уважаемых и известных журналистов редакции газеты «Московский комсомолец», которые якобы берут мзду за размещенные в газете материалы. Компромат анонимный, мы не знаем источников его происхождения, но, тем не менее, в ролике фигурируют вполне реальные люди.
Как фабрикуется образ продажного журналиста? Об этом мы беседуем с Вадимом Речкаловым, в 2005-2012 годах – обозревателем при главном редакторе газеты «Московский комсомолец», дважды лауреатом премии Артема Боровика. Какие чувства вы испытали, увидев этот ролик?
Вадим Речкалов: Я боюсь, что мама моя забьет в «Яндексе» «МК, продажные журналисты» – и тут же меня увидит. Я так сделал и тут же увидел себя, потому что меня в «шапку» поставили, у меня сравнительно представительская внешность.
Владимир Кара-Мурза: Вы узнаваемый журналист.
Вадим Речкалов: Вот они использовали мою физиономию, чтобы проиллюстрировать продажность. То, что внутри ролика, можно обсудить, потому что там никакого компромата просто нет.
Владимир Кара-Мурза: Почему вы так считаете?
Вадим Речкалов: Потому что там герои подобраны и ситуации так выстроена, что они рассчитывают только на дошкольников, которые верят на слово. Музыка из «Бригады» подложена, через каждые 5 секунд повторяется, что продажные журналисты. На кого это подействует? Если взять по сути, что касается выпускающего редактора, который берет деньги, Штельмаченко. Во-первых, речь не идет о продажных редакторах или коммерческих директорах, речь идет о продажных журналистах. Я считаю, что действия редактора не могут распространяться на журналистов. Что он берет, с кем делится, я не знаю. Во-вторых, насколько мне известно, Штельмаченко давно там не работает, и я не исключаю, что она рассталась с МК именно по причинам, которые указаны в этом ролике. То есть нет ее в МК – о чем говорить? Что касается Гришина, который берет деньги за какую-то статью – там создатели ролика потеряли всякую осторожность. В ролике ему дают деньги, и он говорит: «Мне это передать в бухгалтерию, кому-то передать?» «Нет, это вам». То есть журналист, когда писал статью, при том, что Гришин редактор, не совсем журналист, писал ее не за деньги, потому что для него гонорар явился сюрпризом. Во-вторых, безнравственно давать не очень обеспеченному человеку, коим является каждый журналист, это испытание человека, и не каждый может отказаться. То есть это была безнравственная, грязная провокация. В-третьих, Гришин тоже в МК не работает, он ушел в «Комсомолку». Если Гришин такой плохой, вряд ли он изменился, копайте под «Комсомолку». Нет, под «Комсомолку» они не копают, потому что «Комсомолка» лояльна власти, она что за деньги, что бесплатно вылижет ей все, что угодно.
Что касается Бычкова, он тоже фигурирует вроде как корреспондент по вопросам религии. Тут вообще все законно. В ролике идет речь о фотографии одного из иерархов церкви. Бычков говорит: у меня есть фотографии. Я знаю всех сотрудников, кто чем занимается, у кого какие обязанности. Бычков не является фотографом и по договору с редакцией он не обязан фотографировать, но при этом он, как всякий журналист, разумеется, фотографирует, потому что все мы многостаночники, бывает, что материал надо иллюстрировать. Но по договору это не является собственностью МК. Если штатный фотограф снимает, это фото является собственностью МК, а у Бычкова фотографии являются его собственностью. В сюжете он продает фотографию и имеет на это полное право.
Что касается Марка Дейча, то, как известно, Марк Дейч погиб, спасая ребенка, и те, кто делал этот ролик, пусть хотя бы одного ребенка спасут, а потом что-то предъявляют Марку Дейчу. Я пришел в газету, когда Марк Дейч уходил из нее. Кстати, я даже сидел потом в его кабинете за его столом. Все-таки он был большой мастер, он был более известный, чем многие из нас. И если Марку Дейчу оплачивали услуги, чтобы он написал, если можно попросить: напиши, что этот имярек плохой человек – это одно. А когда человек хочет, чтобы именно этот журналист написал, потому что этот журналист может провести параллели, привести аллюзии, он лучше пишет, более образованный, более талантливый, – я тоже большой проблемы в этом не вижу. Но повторяю, тут момент не о личных качествах Марка, а о том, что человек геройски погиб, итог его жизни был более, чем достоин и не нам, грешным, обсуждать сейчас Марка. Даже если он сделал что-то не так, я за него обеими руками, никому не дам его в обиду.
Что касается меня в «шапке» вместе с Юлией Калининой, Минкиным. Там много интересных физиономий, я проработал 19 лет в журналистике, потом ушел, нельзя же всю жизнь работать журналистом, я не взял ни копейки, мне просто это не надо, я журналистикой никогда на жизнь не зарабатывал основных денег. Мне странно, что люди могут так анонимно серьезным, нормальным людям что-то такое кидать в лицо. Если выяснится, кто это делал, поверьте, они будут засужены до потери штанов, они будут бояться на улицу выйти.
Тут есть еще один момент: речь идет о том, что в МК появляются статьи про какие-то притоны, какой-то бизнес, про какие-то рубли, статьи по отделу экономики, отделу нравов, видимо, там пишут про женщин легкого поведения. Эти статьи появляются в МК якобы в поддержку бизнеса, в поддержку несчастного российского рубля. Кто это может заказывать? Это заказывает дядя Петя с Павелецкого вокзала, который держит три палатки – или кто? Это бизнес, который связан с сексуальными услугами, с азартными играми, какие-то моменты по финансам – это все так или иначе связано с властью, это не частное дело бизнесмена, это все связано с властью. То есть мы видим, что кто-то, связанный с властью, через своих посредников подкупает журналистов МК, пытается подкупить выпускающих директоров и наиболее слабых журналистов за то, что они что-то пишут. Это видео появилось сразу после того, как МК написал статью про госпожу Яровую, «обиделась Ирина Яровая и приключилась третья мировая», как Иван Давыдов написал. То, что это было против депутата, и сразу вылез компромат после этой статьи, значит, этот компромат лежал у кого-то в Государственной думе. Люди, которые в думе распространяют компромат, пытаясь уличить журналистов, что они продажные, забывают уголовный кодекс, хотя законодатели должны знать основополагающие законы. Взятка – это преступление – и кто берет, и кто дает. Давайте расследуем и выясним, там же есть конкретные публикации, вычислить, кто заказчик публикации – это очень просто, уши, как правило, торчат. Тем более, МК не специализировался на высокоинтеллектуальных заказах, чтобы что-то сделать, как в «Форбсе» или «Файнэншл таймс», которая обслуживала Браудера, чтобы так все завуалировать. Там, я думаю, если кто-то за что-то заплатил, очень просто вычислить заказчика из Государственной думы, посмотреть кто на тот момент был заинтересован. Взять Штельмаченко и спросить – кто? И посадить заказчиков в первую очередь. Давайте по-честному, давайте очистим свои ряды, тем более там полтора журналиста, они в МК не работают. А депутаты очистят свои ряды. Я вас уверяю, из МК уйдет человека три, а из думы надо будет половину выгонять.
Владимир Кара-Мурза: Скажите, пожалуйста, можно ли примерно датировать эти ролики, эти съемки, которые выложены в интернет?
Вадим Речкалов: Я думаю, что четыре-пять лет. Потому что журналисты не общаются с выпускающими, Дейч ушел, он не появлялся давно, Гришин тоже в «Комсомолке» уже. Может быть, какие-то эпизоды были сняты 4 года назад, может быть, какие-то 3 года назад, я думаю, не раньше, чем 3 года назад.
Владимир Кара-Мурза: Как вы считаете, можно ли ожидать еще какого-то удара по редакции, по главному редактору – или это весь арсенал, который они имели, выложили сразу карты на стол?
Вадим Речкалов: Я думаю, что власть в принципе бессильна против Павла Гусева. Потому что Павел Гусев – человек, который знает, что делает, это человек со своим серьезным именем, со своим авторитетом, и против него ничего невозможно предпринять, он выстоит. Но уничтожить МК при желании, конечно, власть может. Прицепиться к любому элементарно. Просто дело в том, что этого тоже, я думаю, не произойдет по той причине, которая указана в роликах. Речь идет не о том, что журналисты ангелы безгрешные, речь идет о том, что власть воздействует на народ с помощью одной из самых массовых и читаемых газет. И именно потому, что эта газета свободная и может позволить себе говорить правду, она пользуется таким авторитетом, и у нее такое количество подписчиков. Я почему 7 лет в МК проработал, хотя мне эта газета не очень близка была, мне гораздо ближе были «Известия»? Потому что с 2005 по 2012 год это была единственная газета, где можно было написать правду. Я писал расследования по Ульману Эдуарду, я не занимал сторону Эдуарда, хотя мы подружились с ним за время подготовки этого материала, не занимал сторону чеченцев, хотя они меня до сих пор не могут понять, потому что очевидно, что нельзя было убивать. Писал о том, что во всем виновато высшее командование, которое поставило капитана и чеченцев в такую ситуацию, в которой не убить друг друга просто не могут. Результата не было никакого, никто из высших чинов не пострадал. Но бессовестная военная прокуратура, когда я печатал пять полос расследования, каждый день писала Павлу Гусеву: прекратите это безобразие, мы подадим на вас в суд и так далее. Гусев опубликовал это письмо в колонке «Переписка главного редактора» на второй полосе, на четвертой он ставил мой разворот про Ульмана, он ничего не боялся.
Я, кстати, за Ульмана вторую премию Боровика получил. За Ульмана получить Боровика – это очень круто, потому что никто не хотел поддерживать Эдуарда. И тем не менее, объективно профессионалы отдали мне эту премию, потому что они понимали, что возразить нечего. Ни одна газета на это бы не пошла – ни «Известия», ни «Комсомолка», ни «Коммерсант», никто. Отсюда авторитет газеты, много подписчиков. Власть ее пытается использовать в своих целях, скинуть информацию через нее, чтобы воздействовать на народ. Но как только эта газета поворачивается к власти, говорит: что ты делаешь, это же явное безобразие. Она начинает эту же газету уничтожать за то, что эта газета оказывала этой власти услуги.
Это не Италия какая-нибудь, и не Соединенные Штаты Америки, и не Голландия, это Россия, здесь журналистов может купить только депутат, никакой дядя Вася с Павелецкого вокзала из палатки журналиста не купит, у него не хватит денег, это вообще не нужно. Все платные заметки оплачиваются из государственного кармана – ФСБ, депутатами, прокуратура какая-нибудь, все остальные не являются клиентами продажных журналистов. И поэтому говорить о продажных журналистах я согласен только в том контексте, что продажные депутаты платят продажным журналистам. Нет предмета разговора, если мы говорим только о продажных журналистах.
Слушатель: Добрый вечер. Из Кенигсберга Борис Иванович. У меня такое пожелание. Я с удовольствием читаю эту газету, про Гусева я читал, про депутатов, я полностью с ним согласен. Но меня возмущает только одно: когда журналиста привлекают к ответственности, судят его, как у нас в Калининграде Родникова осудили, ни одна газета не заступилась у нас, кроме его газеты. И второй вопрос: мне, например, очень обидно, когда Политковскую убили, или когда годовщина ее смерти, ни одна газета в Калининграде не отметила это, ни убийство, ничего, практически ничего говорили, мы узнавали только из московских газет. Почему журналисты не заступаются друг за друга, как, допустим, в Чехословакии или в другой стране?
Владимир Кара-Мурза: Вы чувствовали поддержку, когда работали в редакции, коллег по цеху?
Вадим Речкалов: Мне-то что – поддержку? У меня все хорошо, слава богу. У меня не было ситуации, когда мне нужна была поддержка коллег. В МК, в других газетах, в этой жизни есть масса людей, которые нуждаются в поддержке больше, чем я.
Владимир Кара-Мурза: Вас наводит на какие-то размышления то, что ничего не написали про Хинштейна?
Вадим Речкалов: Мы об этом же и говорим: Хинштейн выбивается из шаблона, потому что он является и депутатом, и журналистом. Если написать про продажного депутата-журналиста Хинштейна, как выстроить этот образ? Это шизофрения. Просто не хватило таланта оценить образ Хинштейна, вот и все. Депутат Хинштейн заступился, кстати, за Павла Николаевича. Он выбрал думу между своими двумя ипостасями. Он тоже, кстати, премию Боровика получал в прежние времена. Вот это образ Хинштейна. Депутат Хинштейн платит журналисту Хинштейну за то, чтобы журналист Хинштейн опубликовал по заказу депутата Хинштейна нужную для депутата Хинштейна информацию в МК? Сколько он платит? Каким образом депутат Хинштейн передает деньги журналисту Хинштейну? Может быть, его госпитализировать надо? Потому что если депутат Хинштейн неоднократно будет передавать взятки журналисту Хинштейну, то он же может и с ума сойти. Это шизофрения и паранойя в одном флаконе. Надо было Хинштейна приглашать и спросить его, платят ли журналистам МК депутаты Государственной думы и чем.
Слушатель: Я считаю, что разговор о продажности журналистов «Московского комсомольца» – это разговор ни о чем. Потому что стоит поговорить о продажности тех журналистов, которые работают именно на государство, – это журналисты Первого канала, журналисты ВГТРК, как Мамонтов, допустим, – по заказу кого он сделал «Анатомию протеста»? – прочие журналисты «Комсомольской правды». И еще я хотел сказать, что дума, заступив с 2012 года, только себя защищает, больше ничего.
Вадим Речкалов: Вы не понимаете ничего. Продажность – это не самое страшное прегрешение. Человек несовершенен, грешен. Если кто-то, как тот же Гришин, ему говорят: возьми деньги – он взял, а мог бы не взять. У каждого есть свой выбор, кто-то взял, кто-то не взял. И сколько Гришину предлагали денег? Может быть, ему предлагали сто раз, а он взял только один раз. Взял и правильно сделал, ничего страшного в этом нет. Дело в том, что если человеку не очень обеспеченному предлагают деньги, и он берет – это не самое страшное. Проблема в другом – в непродажных журналистах, которые делают гадости бесплатно, по велению души. Никому не платили ни на НТВ, ни Первом канале. Канал «Россия», я молчу, – мой любимый канал, хороший канал, честный канал. На канале «Россия» работают честные люди, кого я знаю, все честные. Про НТВ не скажу, не знаю. Про Первый вообще говорить не хочу. Люди, которые делают гадости, которые поливают кого-то, уничтожают, публикуют доносы, кричат «распни его» бесплатно – вот кто самые страшные. Потому что когда за деньги – это понятно, можно решить вопрос, перекупить в конце концов человека, положить ему нормальную зарплату и сказать: не бери взяток, иначе уволим с волчьим билетом. А когда человек с энтузиазмом творит зло – это ужас. На Первом и на НТВ, я думаю, это делают с энтузиазмом.
Владимир Кара-Мурза: Сейчас уместно поговорить о вашем интересе к теме Уильяма Браудера, потому что, судя по всему, часть нашей аудитории, поскольку здесь часто обсуждается дело Магнитского, вправе подозревать вас в том, что вы втянулись в эту кампанию недавно. Но я знаю, что это не так.
Вадим Речкалов: Я как втянулся в эту кампанию? По заданию редакции «Московского комсомольца» я писал статью о том, что рано делать выводы по ситуации с Сергеем Магнитским до суда. То есть статья была в поддержку нашей власти, Министерства внутренних дел, в частности, следственного департамента. Я так понимаю, они обратились к Гусеву и сказали: ребята, нас мочат со всех сторон, помогите, пожалуйста.
Владимир Кара-Мурза: Президент Медведев был?
Вадим Речкалов: По-моему, да. Меня попросили написать статью в защиту нашей власти, причем не то, что Магнитский плохой или Магнитский хороший, а просто: ребята, охолоните, дайте довести дело до конца. Я начал это писать, у меня появились очень хорошие инсайдеры. Кстати, Гусев никогда меня не просил ни о чем, я делал все, что хотел, ему просить неудобно. Он говорит: хочешь, мы тебе гонорар повышенный выпишем? Не надо мне никакого повышенного гонорара, не дай бог. Тема деликатная, я ее спокойно напишу за свою зарплату. Хотя было бы законно, я не взял ни копейки лишней. Я начал встречаться, и так как никто из журналистов ни Первого канала, ни Третьего канала, никаких каналов не разговаривал с этими лицемерами, не хотел слышать их правду, все хотели слышать Браудера, и они просто начали на меня валить информацию. Я увлекся и начал работать по этому делу. Потом появилось общедоступное видео с этими инвалидами, которое распространял следственный департамент. Я снял фильм, просто мне было интересно этих инвалидов снять не на допросе в ФСБ, а в жизни. Все закрутилось. Мне это было интересно, все нормально. А Браудера тогда любил Медведев, и он творил в России, что хотел.
Владимир Кара-Мурза: Заказа на него не было.
Вадим Речкалов: Я испортил себе репутацию, мне на самом деле было плевать на мою репутацию, потому что я испортил свою репутацию только среди не очень далекой публики, среди коллег, меня не интересует их мнение. Мнение коллег, которые меня интересуют, там ничего не изменилось. Когда все кричали, что менты убили Магнитского, я говорил: ребята, не о том речь, не в этом дело. Тут поступил на Браудера заказ буквально недавно, после «закона Магнитского», «закона Димы Яковлева», думское пошло безобразие, гнилье пошло. Они достали трупы и начали размахивать со всех сторон. Ко мне в очередь стояли корреспонденты со всех каналов, чтобы взять интервью, потому что я был единственный, кто в то время писал о том, что сейчас стало можно. И опять же я писал в «Московском комсомольце».
Почему я там работал? Потому что было можно то, что нельзя было нигде. Теперь они бегут ко мне, потому что нет другого корреспондента, у которого можно было бы взять интервью по этому поводу. Нет таких денег, которые можно заплатить журналисту и сказать: вот тебе деньги, напишешь статью, после этого тебя выгонят из профессии, с тобой никто не будет иметь дела, и тебя будут считать продажным. Зачем это надо? Пока было нельзя писать про Браудера, что он вор, мы писали только в «Московском комсомольце», сейчас это можно уже везде. Но почему я ушел из «Московского комсомольца», если он такой хороший? Дело в том, что если раньше у МК был еще какой-то был маневр, то сейчас газета настолько со всех сторон обложена, что многие вещи, которые можно было публиковать еще три года назад, писать уже нельзя. Мы видим по этому видео. Если бы я написал в 2006 году, что политическая проститутка сменила пол в Государственной думе, ничего бы не было. Сейчас уже нельзя.
Владимир Кара-Мурза: Оказалось, можно, но за это будут…
Вадим Речкалов: Вы заметили, кто такой автор – это же внештатный сотрудник. У нас пресса настолько свободная, насколько ей позволяет быть свободной власть. Я еще застал прекрасные времена, 2005-2012 годы, когда можно было в МК говорить. Сейчас бы я туда не пошел, потому что настолько обложили, что неинтересно стало работать. Они ведут все к тому, что надо читать блогеров, чтобы что-то узнать, потому что все остальное будет ходить под дамокловым мечом власти. Где они будут публиковать свои предвыборные программы, если уничтожат газету с такой аудиторией?
Владимир Кара-Мурза: Видна растерянность самих властей.
Слушатель: Добрый вечер. Сергей, Тульская область. На днях один из радиослушателей задал очень важный вопрос, на мой взгляд: почему современной России при таких условиях работы журналистов не создан Союз журналистов России? Как это может быть? Такие трудности, такое паскудное, я бы сказал, отношение власти к журналистам, которого нет ни в одной цивилизованной стране, ни в Европе, ни в Штатах, ни в Австралии. Это черт-те что, господа! И самое главное, журналисты не могут создать союз русских журналистов или журналистов России наподобие профсоюзной организации, чтобы защищать себя защищать, свои права.
Владимир Кара-Мурза: У нас недавно был Павел Гутионтов, секретарь Союза журналистов. Очевидно, наш радиослушатель считает, что недостаточно этот профсоюз работает.
Вадим Речкалов: Я не знаю, что такое профсоюз.
Владимир Кара-Мурза: Вы получили премию Артема Боровика – это же цеховая премия. Значит, есть цеховая солидарность?
Вадим Речкалов: Все же меняется. «Золотое перо», допустим, образца 1999 года – это не совсем то «Золотое перо» 2008 года после Кадырова, например.
Владимир Кара-Мурза: После того, как он стал членом Союза журналистов?
Вадим Речкалов: После того, как он стал членом Союза журналистов. Богданов чуть ли не лично в Грозный ездил – вручать удостоверение. Какая-то история не очень хорошая, недостойная суета. Я принципиально против защиты прав журналистов, еще чего-то. Я не считаю их самыми бесправными существами, самыми несчастными. Такая своеобразная, не высшей категории, но такая номенклатура, они общаются, у них какие-то связи. Я не считаю их каким-то незащищенным сословием, если можно так сказать.
Владимир Кара-Мурза: Сколько убитых, мы считали на днях.
Вадим Речкалов: Сколько убитых солдат, если брать войну? Сколько убитых журналистов? Журналистика – это такая профессия, если человек ею занимается, он должен быть исключителен по своим качествам. Потому что серенький журналист никому не нужен, смысла в нем нет, его никто не будет слушать, никто не будет читать, никто не будет смотреть. Достаточно оператора, репортера. Я к тому, что всегда журналисты больше на слуху, и всегда идет перекос. Мы что, для журналистов работаем? Мы работаем для людей. Когда убивают человека или журналиста, мы передаем, что убили журналиста. У меня ощущение, что журналисты, когда говорят, сколько среди них пострадавших, используют свое служебное положение, потому что если пострадает какой-то человек другой профессии, у него нет возможности, чтобы о нем сообщили во всех газетах. А у журналиста есть, потому что он сам в информационном поле работает. Чем больше журналист будет думать о своих героях, тем больше у него будет прав, тем больше его будут любить, тем больше его будут защищать те же люди. Журналисты – творческая профессия, а там ревность большая. В том же МК обозреватель при главном редакторе, они как отличаются на полосе – у них жирным шрифтом на полосе фамилии набраны. И не дай бог, фамилия Хинштейна будет на миллиметр жирнее, чем фамилия Минкина, – они передерутся. А как они будут в одном профсоюзе? Журналисты должны опираться на своих читателей, а не на коллег, потому что коллеги слишком ревнивы друг к другу для того, чтобы создать профсоюз. Ревность творческая.
Слушатель: Добрый вечер. Федор, Петербург. Я не могу согласиться по поводу Первого канала, НТВ, канала «Россия-1» – по-моему, шикарно оплачиваются эти журналисты, шикарно облизывают власть. Поэтому здесь я не вижу особого фанатизма. Если бы был фанатизм, они бы делали блестящую пропаганду, но они ее делают топорно, уши вянут и смотреть это невозможно. Что касается обсуждаемой темы, господин Речкалов, гордиться, мне кажется, не нужно теми публикациями, которые вы сделали о Браудере. Вы сами их критично оцениваете, и в ваш адрес была критика журналистского сообщества. Я, честно говоря, не совсем понял, вы ведь сейчас не представляете «Московский комсомолец», а у людей, которые сейчас слушают вас, может создаться сложное впечатление, – то ли вы хвалите «Московский комсомолец», то ли вы его ругаете, не совсем понятно. Потому что, если согласиться с тем, что в МК много заказухи, это, конечно, удар по изданию. Я считаю, что там много достойных журналистов, в том числе и Минкин, которые пытаются честно работать и разобраться в том, что происходит. Действительно Павел Гусев занимает такую позицию и во многом соглашается с действующей властью? Он чем-то похож на Венедиктова, он был доверенным лицом Владимира Путина. Если даже такие издания, которые не находятся в оголтелой конфронтации с властью, если такие издания уже сейчас начинают крайне раздражать Кремль, тогда куда же мы идем, в какую Северную Корею? Хотелось бы понять, как вы оцениваете то, что сейчас происходит, и к чему мы придем?
Вадим Речкалов: Во-первых, оголтелое издание против Путина никто не читает, потому что оголтелось, как правило, малотиражная. Сила МК была как раз в лояльности Гусева к власти, он же в Общественной палате и так далее. Протащить того же Ульмана моего в печать – это очень дорогого стоит. Если бы это было в блоге или в какой-нибудь небольшой газете, этого бы никто не увидел, потому что уровень газеты все-таки часто определяется количеством ее читателей, ее известностью, ее влиятельностью, именно повсеместностью. Поэтому она хоть не оголтелая, но она в тысячу раз опаснее любого оголтелого листка.
Что касается, куда мы идем, – да все нормально у нас будет. Вы поймите, будьте как Гусев, как только вы исключаете Путина из числа своих начальников, вы понимаете, что вы на самом деле свободны, делайте свое дело, так, как считаете нужным, без оглядки на Путина, без оглядки на власть, что она может вам за это дело сделать, и все будет нормально. У нас Путин во многом демонизируется, и люди, еще ничего не сделав, уже говорят, что нам это сделать не позволят. Сделайте, а потом посмотрим, что за это будет. Потому что Россия не может быть тоталитарной страной по определению в силу своих размеров, она всегда будет где-то тоталитарной, где-то свободной. Она не может быть как Корея монототалитарной, если так можно выразиться. Поэтому я бы обсуждать это не стал, России ничего такого не грозит, Россия всегда выпутается, и чем меньше мы будем вспоминать Путина, тем нам будет легче жить.
Что касается то, что оплачивают НТВ, – нет, не оплачивают. То, что у них получается бездарно, – просто лучше не могут. Мамонтов якобы известный, талантливый журналист. Какой он известный, талантливый? Что он сделал такого большого? Что сейчас говорить: вот он был такой известный. Да не был они никогда никем и сейчас он как никто работает, бездарно совершенно, серо, грубо. Мы придумываем себе героев. Сладков талантливый, известный, честный. Если бы Саша что-то подобное сделал… но, во-первых, он никогда не сделает, потому что он честный человек, а во-вторых, это была бы конфетка, это было бы талантливо. Сколько бездари ни заплати, она все равно будет делать бездарно. Они сидят бесплатно, никто им платить за такую работу не будет. Не согласен я с вами. Есть деньги, а есть статус. Человек предъявляет удостоверение журналиста Первого канала, ему денег платить не надо, он за эту корочку, дальше сам крутись. В милиции тоже многие работают именно за это. Не каждый способен работать предприимчиво, кому-то приятнее работать в структуре, в команде, ему так комфортно, ему денег никаких не надо, только чтобы быть в какой-то стае. Основная масса журналистов, которые выполняют заказуху – это именно те, которые любят работать в стае, это касается НТВ и Первого канала. «Россия» исключение, потому что «Россия» – ВГТРК, по определению это государственный канал, поэтому их я отдельно рассматриваю. «Россия» – это святое, а Первый канал и НТВ – это какие-то странные, непонятные создания. Работают на государство, но при этом являются частными компаниями.
Слушатель: Здравствуйте. Работать журналистом сложно в наше время, потому что опасно говорить. Дмитрий Холодов, Сергей Магнитский. Вот товарищ много говорил, что-то Дмитрия Холодова не вспомнил. Надо о своих друзья, особенно погибших, говорить.
Вадим Речкалов: У меня нет никакого права говорить о Дмитрии Холодове. Во-первых, Дмитрий Холодов гораздо раньше меня пришел в журналистику, я его не знал лично. И сейчас говорить о Дмитрии Холодове – для меня это спекуляция. Давайте я буду говорить о журналистах, погибших в Отечественную войну. Я не могу говорить обо всех погибших журналистах, потому что я не имею права всуе говорить о них, я с ними не знаком. Это, получается, примазаться к их подвигу или к их страданиям. Что это за претензии?
Слушатель: Добрый вечер. Олег из Ростовской области. Вы считаете, что у нас пресса может быть свободной, страна может быть не тоталитарной. Странный сегодня разговор. Сейчас если бы ввели плановую систему, плановую экономику, журналисты как будут себя вести, – будут продолжать деятельность в таком же ключе или уже перекинутся и начнут писать так, как надо для власть имущих? Второй вопрос личный: вы не случайно родственник Речкалова, который был палачом и параллельно известным летчиком?
Вадим Речкалов: Все понятно. Дело в том, что известный летчик – это один Речкалов, палач в Краснодарском крае, которого судили и казнили, – другой Речкалов, они не родственники между собой, и мы не родственники. Хорошо, что вы про этого палача сказали. Я увидел казнь этого человека лет 20 назад в каком-то фильме, казнили полицаев, коллаборационистов, которые в Краснодарском крае убивали евреев, убивали коммунистов, всех подряд убивали, возили в душегубках, закапывали. Он бывший уголовник, молодой парень, лет 25 ему было. Было видео: все стоят лицом к камере, один стоит спиной. Наш красноармеец выбивает лавку, люди с петлями на шее стоят. И вдруг, который спиной стоял, начинает раскручиваться, крутится на веревке. Потом останавливается перед камерой, и у него фамилия моя на табличке – Речкалов. Я пока не видел фамилию, я был целиком на стороне наших доблестных красноармейцев, палачей, которые казнили проклятых полицаев. Когда я увидел на полицае свою фамилию, я растерялся. Я как-то представил: а мог ли я быть на его месте? Да запросто. Человек предполагает, бог располагает, не мне его судить. Но потом, поразмышляв, я понял, кто самый главный подлец в этом видео. Не экзекутор, который казнил этого негодяя, моего однофамильца, и не этот однофамилец, который убивал евреев и получил свое, может быть у него были основания ненавидеть эту власть, а оператор, который, видимо, договорился с экзекутором, сказал: что-то у меня картинка фиговая, давай-ка ты этого чувачка закрути, потом, когда табуретку выбросите, у меня в кадре он будет вертеться, потом остановится и будет круто. Почему я журналистов не люблю? Потому что кто-то воюет, кто-то убивает, кто-то ловит убийц, а кто-то сидит с камерой и говорит: давай-ка мне этого паренька раскрути на веревке, а мы потом посмотрим, как он будет вертеться в кадре. Поэтому я журналистов не люблю.
Владимир Кара-Мурза: Плановую экономику будете поддерживать?
Вадим Речкалов: Это не я, это Сергей Довлатов уже написал: если русские танки войдут в Нью-Йорк и зайдут на Радио Свобода, что будет? Придет майор и скажет: Владимир Кара-Мурза, ты был советским журналистом, потом стал антисоветским журналистом, с завтрашнего дня будешь опять советским журналистом. В 8 часов на работу, не опаздывай. У нас люди привыкли предъявлять очень много претензий власти, Путину, журналистам, Минкину, Речкалову, Кара-Мурзе, Радио Свобода, НТВ, Гришину этому несчастному. Будьте снисходительны ко всем и думайте о том, чтобы самим не взять какие-нибудь деньги, чтобы вас не засняли на видеорегистратор.
Как фабрикуется образ продажного журналиста? Об этом мы беседуем с Вадимом Речкаловым, в 2005-2012 годах – обозревателем при главном редакторе газеты «Московский комсомолец», дважды лауреатом премии Артема Боровика. Какие чувства вы испытали, увидев этот ролик?
Вадим Речкалов: Я боюсь, что мама моя забьет в «Яндексе» «МК, продажные журналисты» – и тут же меня увидит. Я так сделал и тут же увидел себя, потому что меня в «шапку» поставили, у меня сравнительно представительская внешность.
Владимир Кара-Мурза: Вы узнаваемый журналист.
Вадим Речкалов: Вот они использовали мою физиономию, чтобы проиллюстрировать продажность. То, что внутри ролика, можно обсудить, потому что там никакого компромата просто нет.
Владимир Кара-Мурза: Почему вы так считаете?
Вадим Речкалов: Потому что там герои подобраны и ситуации так выстроена, что они рассчитывают только на дошкольников, которые верят на слово. Музыка из «Бригады» подложена, через каждые 5 секунд повторяется, что продажные журналисты. На кого это подействует? Если взять по сути, что касается выпускающего редактора, который берет деньги, Штельмаченко. Во-первых, речь не идет о продажных редакторах или коммерческих директорах, речь идет о продажных журналистах. Я считаю, что действия редактора не могут распространяться на журналистов. Что он берет, с кем делится, я не знаю. Во-вторых, насколько мне известно, Штельмаченко давно там не работает, и я не исключаю, что она рассталась с МК именно по причинам, которые указаны в этом ролике. То есть нет ее в МК – о чем говорить? Что касается Гришина, который берет деньги за какую-то статью – там создатели ролика потеряли всякую осторожность. В ролике ему дают деньги, и он говорит: «Мне это передать в бухгалтерию, кому-то передать?» «Нет, это вам». То есть журналист, когда писал статью, при том, что Гришин редактор, не совсем журналист, писал ее не за деньги, потому что для него гонорар явился сюрпризом. Во-вторых, безнравственно давать не очень обеспеченному человеку, коим является каждый журналист, это испытание человека, и не каждый может отказаться. То есть это была безнравственная, грязная провокация. В-третьих, Гришин тоже в МК не работает, он ушел в «Комсомолку». Если Гришин такой плохой, вряд ли он изменился, копайте под «Комсомолку». Нет, под «Комсомолку» они не копают, потому что «Комсомолка» лояльна власти, она что за деньги, что бесплатно вылижет ей все, что угодно.
Что касается Бычкова, он тоже фигурирует вроде как корреспондент по вопросам религии. Тут вообще все законно. В ролике идет речь о фотографии одного из иерархов церкви. Бычков говорит: у меня есть фотографии. Я знаю всех сотрудников, кто чем занимается, у кого какие обязанности. Бычков не является фотографом и по договору с редакцией он не обязан фотографировать, но при этом он, как всякий журналист, разумеется, фотографирует, потому что все мы многостаночники, бывает, что материал надо иллюстрировать. Но по договору это не является собственностью МК. Если штатный фотограф снимает, это фото является собственностью МК, а у Бычкова фотографии являются его собственностью. В сюжете он продает фотографию и имеет на это полное право.
Что касается Марка Дейча, то, как известно, Марк Дейч погиб, спасая ребенка, и те, кто делал этот ролик, пусть хотя бы одного ребенка спасут, а потом что-то предъявляют Марку Дейчу. Я пришел в газету, когда Марк Дейч уходил из нее. Кстати, я даже сидел потом в его кабинете за его столом. Все-таки он был большой мастер, он был более известный, чем многие из нас. И если Марку Дейчу оплачивали услуги, чтобы он написал, если можно попросить: напиши, что этот имярек плохой человек – это одно. А когда человек хочет, чтобы именно этот журналист написал, потому что этот журналист может провести параллели, привести аллюзии, он лучше пишет, более образованный, более талантливый, – я тоже большой проблемы в этом не вижу. Но повторяю, тут момент не о личных качествах Марка, а о том, что человек геройски погиб, итог его жизни был более, чем достоин и не нам, грешным, обсуждать сейчас Марка. Даже если он сделал что-то не так, я за него обеими руками, никому не дам его в обиду.
Что касается меня в «шапке» вместе с Юлией Калининой, Минкиным. Там много интересных физиономий, я проработал 19 лет в журналистике, потом ушел, нельзя же всю жизнь работать журналистом, я не взял ни копейки, мне просто это не надо, я журналистикой никогда на жизнь не зарабатывал основных денег. Мне странно, что люди могут так анонимно серьезным, нормальным людям что-то такое кидать в лицо. Если выяснится, кто это делал, поверьте, они будут засужены до потери штанов, они будут бояться на улицу выйти.
Тут есть еще один момент: речь идет о том, что в МК появляются статьи про какие-то притоны, какой-то бизнес, про какие-то рубли, статьи по отделу экономики, отделу нравов, видимо, там пишут про женщин легкого поведения. Эти статьи появляются в МК якобы в поддержку бизнеса, в поддержку несчастного российского рубля. Кто это может заказывать? Это заказывает дядя Петя с Павелецкого вокзала, который держит три палатки – или кто? Это бизнес, который связан с сексуальными услугами, с азартными играми, какие-то моменты по финансам – это все так или иначе связано с властью, это не частное дело бизнесмена, это все связано с властью. То есть мы видим, что кто-то, связанный с властью, через своих посредников подкупает журналистов МК, пытается подкупить выпускающих директоров и наиболее слабых журналистов за то, что они что-то пишут. Это видео появилось сразу после того, как МК написал статью про госпожу Яровую, «обиделась Ирина Яровая и приключилась третья мировая», как Иван Давыдов написал. То, что это было против депутата, и сразу вылез компромат после этой статьи, значит, этот компромат лежал у кого-то в Государственной думе. Люди, которые в думе распространяют компромат, пытаясь уличить журналистов, что они продажные, забывают уголовный кодекс, хотя законодатели должны знать основополагающие законы. Взятка – это преступление – и кто берет, и кто дает. Давайте расследуем и выясним, там же есть конкретные публикации, вычислить, кто заказчик публикации – это очень просто, уши, как правило, торчат. Тем более, МК не специализировался на высокоинтеллектуальных заказах, чтобы что-то сделать, как в «Форбсе» или «Файнэншл таймс», которая обслуживала Браудера, чтобы так все завуалировать. Там, я думаю, если кто-то за что-то заплатил, очень просто вычислить заказчика из Государственной думы, посмотреть кто на тот момент был заинтересован. Взять Штельмаченко и спросить – кто? И посадить заказчиков в первую очередь. Давайте по-честному, давайте очистим свои ряды, тем более там полтора журналиста, они в МК не работают. А депутаты очистят свои ряды. Я вас уверяю, из МК уйдет человека три, а из думы надо будет половину выгонять.
Владимир Кара-Мурза: Скажите, пожалуйста, можно ли примерно датировать эти ролики, эти съемки, которые выложены в интернет?
Вадим Речкалов: Я думаю, что четыре-пять лет. Потому что журналисты не общаются с выпускающими, Дейч ушел, он не появлялся давно, Гришин тоже в «Комсомолке» уже. Может быть, какие-то эпизоды были сняты 4 года назад, может быть, какие-то 3 года назад, я думаю, не раньше, чем 3 года назад.
Владимир Кара-Мурза: Как вы считаете, можно ли ожидать еще какого-то удара по редакции, по главному редактору – или это весь арсенал, который они имели, выложили сразу карты на стол?
Вадим Речкалов: Я думаю, что власть в принципе бессильна против Павла Гусева. Потому что Павел Гусев – человек, который знает, что делает, это человек со своим серьезным именем, со своим авторитетом, и против него ничего невозможно предпринять, он выстоит. Но уничтожить МК при желании, конечно, власть может. Прицепиться к любому элементарно. Просто дело в том, что этого тоже, я думаю, не произойдет по той причине, которая указана в роликах. Речь идет не о том, что журналисты ангелы безгрешные, речь идет о том, что власть воздействует на народ с помощью одной из самых массовых и читаемых газет. И именно потому, что эта газета свободная и может позволить себе говорить правду, она пользуется таким авторитетом, и у нее такое количество подписчиков. Я почему 7 лет в МК проработал, хотя мне эта газета не очень близка была, мне гораздо ближе были «Известия»? Потому что с 2005 по 2012 год это была единственная газета, где можно было написать правду. Я писал расследования по Ульману Эдуарду, я не занимал сторону Эдуарда, хотя мы подружились с ним за время подготовки этого материала, не занимал сторону чеченцев, хотя они меня до сих пор не могут понять, потому что очевидно, что нельзя было убивать. Писал о том, что во всем виновато высшее командование, которое поставило капитана и чеченцев в такую ситуацию, в которой не убить друг друга просто не могут. Результата не было никакого, никто из высших чинов не пострадал. Но бессовестная военная прокуратура, когда я печатал пять полос расследования, каждый день писала Павлу Гусеву: прекратите это безобразие, мы подадим на вас в суд и так далее. Гусев опубликовал это письмо в колонке «Переписка главного редактора» на второй полосе, на четвертой он ставил мой разворот про Ульмана, он ничего не боялся.
Я, кстати, за Ульмана вторую премию Боровика получил. За Ульмана получить Боровика – это очень круто, потому что никто не хотел поддерживать Эдуарда. И тем не менее, объективно профессионалы отдали мне эту премию, потому что они понимали, что возразить нечего. Ни одна газета на это бы не пошла – ни «Известия», ни «Комсомолка», ни «Коммерсант», никто. Отсюда авторитет газеты, много подписчиков. Власть ее пытается использовать в своих целях, скинуть информацию через нее, чтобы воздействовать на народ. Но как только эта газета поворачивается к власти, говорит: что ты делаешь, это же явное безобразие. Она начинает эту же газету уничтожать за то, что эта газета оказывала этой власти услуги.
Это не Италия какая-нибудь, и не Соединенные Штаты Америки, и не Голландия, это Россия, здесь журналистов может купить только депутат, никакой дядя Вася с Павелецкого вокзала из палатки журналиста не купит, у него не хватит денег, это вообще не нужно. Все платные заметки оплачиваются из государственного кармана – ФСБ, депутатами, прокуратура какая-нибудь, все остальные не являются клиентами продажных журналистов. И поэтому говорить о продажных журналистах я согласен только в том контексте, что продажные депутаты платят продажным журналистам. Нет предмета разговора, если мы говорим только о продажных журналистах.
Слушатель: Добрый вечер. Из Кенигсберга Борис Иванович. У меня такое пожелание. Я с удовольствием читаю эту газету, про Гусева я читал, про депутатов, я полностью с ним согласен. Но меня возмущает только одно: когда журналиста привлекают к ответственности, судят его, как у нас в Калининграде Родникова осудили, ни одна газета не заступилась у нас, кроме его газеты. И второй вопрос: мне, например, очень обидно, когда Политковскую убили, или когда годовщина ее смерти, ни одна газета в Калининграде не отметила это, ни убийство, ничего, практически ничего говорили, мы узнавали только из московских газет. Почему журналисты не заступаются друг за друга, как, допустим, в Чехословакии или в другой стране?
Владимир Кара-Мурза: Вы чувствовали поддержку, когда работали в редакции, коллег по цеху?
Вадим Речкалов: Мне-то что – поддержку? У меня все хорошо, слава богу. У меня не было ситуации, когда мне нужна была поддержка коллег. В МК, в других газетах, в этой жизни есть масса людей, которые нуждаются в поддержке больше, чем я.
Владимир Кара-Мурза: Вас наводит на какие-то размышления то, что ничего не написали про Хинштейна?
Вадим Речкалов: Мы об этом же и говорим: Хинштейн выбивается из шаблона, потому что он является и депутатом, и журналистом. Если написать про продажного депутата-журналиста Хинштейна, как выстроить этот образ? Это шизофрения. Просто не хватило таланта оценить образ Хинштейна, вот и все. Депутат Хинштейн заступился, кстати, за Павла Николаевича. Он выбрал думу между своими двумя ипостасями. Он тоже, кстати, премию Боровика получал в прежние времена. Вот это образ Хинштейна. Депутат Хинштейн платит журналисту Хинштейну за то, чтобы журналист Хинштейн опубликовал по заказу депутата Хинштейна нужную для депутата Хинштейна информацию в МК? Сколько он платит? Каким образом депутат Хинштейн передает деньги журналисту Хинштейну? Может быть, его госпитализировать надо? Потому что если депутат Хинштейн неоднократно будет передавать взятки журналисту Хинштейну, то он же может и с ума сойти. Это шизофрения и паранойя в одном флаконе. Надо было Хинштейна приглашать и спросить его, платят ли журналистам МК депутаты Государственной думы и чем.
Слушатель: Я считаю, что разговор о продажности журналистов «Московского комсомольца» – это разговор ни о чем. Потому что стоит поговорить о продажности тех журналистов, которые работают именно на государство, – это журналисты Первого канала, журналисты ВГТРК, как Мамонтов, допустим, – по заказу кого он сделал «Анатомию протеста»? – прочие журналисты «Комсомольской правды». И еще я хотел сказать, что дума, заступив с 2012 года, только себя защищает, больше ничего.
Вадим Речкалов: Вы не понимаете ничего. Продажность – это не самое страшное прегрешение. Человек несовершенен, грешен. Если кто-то, как тот же Гришин, ему говорят: возьми деньги – он взял, а мог бы не взять. У каждого есть свой выбор, кто-то взял, кто-то не взял. И сколько Гришину предлагали денег? Может быть, ему предлагали сто раз, а он взял только один раз. Взял и правильно сделал, ничего страшного в этом нет. Дело в том, что если человеку не очень обеспеченному предлагают деньги, и он берет – это не самое страшное. Проблема в другом – в непродажных журналистах, которые делают гадости бесплатно, по велению души. Никому не платили ни на НТВ, ни Первом канале. Канал «Россия», я молчу, – мой любимый канал, хороший канал, честный канал. На канале «Россия» работают честные люди, кого я знаю, все честные. Про НТВ не скажу, не знаю. Про Первый вообще говорить не хочу. Люди, которые делают гадости, которые поливают кого-то, уничтожают, публикуют доносы, кричат «распни его» бесплатно – вот кто самые страшные. Потому что когда за деньги – это понятно, можно решить вопрос, перекупить в конце концов человека, положить ему нормальную зарплату и сказать: не бери взяток, иначе уволим с волчьим билетом. А когда человек с энтузиазмом творит зло – это ужас. На Первом и на НТВ, я думаю, это делают с энтузиазмом.
Владимир Кара-Мурза: Сейчас уместно поговорить о вашем интересе к теме Уильяма Браудера, потому что, судя по всему, часть нашей аудитории, поскольку здесь часто обсуждается дело Магнитского, вправе подозревать вас в том, что вы втянулись в эту кампанию недавно. Но я знаю, что это не так.
Вадим Речкалов: Я как втянулся в эту кампанию? По заданию редакции «Московского комсомольца» я писал статью о том, что рано делать выводы по ситуации с Сергеем Магнитским до суда. То есть статья была в поддержку нашей власти, Министерства внутренних дел, в частности, следственного департамента. Я так понимаю, они обратились к Гусеву и сказали: ребята, нас мочат со всех сторон, помогите, пожалуйста.
Владимир Кара-Мурза: Президент Медведев был?
Вадим Речкалов: По-моему, да. Меня попросили написать статью в защиту нашей власти, причем не то, что Магнитский плохой или Магнитский хороший, а просто: ребята, охолоните, дайте довести дело до конца. Я начал это писать, у меня появились очень хорошие инсайдеры. Кстати, Гусев никогда меня не просил ни о чем, я делал все, что хотел, ему просить неудобно. Он говорит: хочешь, мы тебе гонорар повышенный выпишем? Не надо мне никакого повышенного гонорара, не дай бог. Тема деликатная, я ее спокойно напишу за свою зарплату. Хотя было бы законно, я не взял ни копейки лишней. Я начал встречаться, и так как никто из журналистов ни Первого канала, ни Третьего канала, никаких каналов не разговаривал с этими лицемерами, не хотел слышать их правду, все хотели слышать Браудера, и они просто начали на меня валить информацию. Я увлекся и начал работать по этому делу. Потом появилось общедоступное видео с этими инвалидами, которое распространял следственный департамент. Я снял фильм, просто мне было интересно этих инвалидов снять не на допросе в ФСБ, а в жизни. Все закрутилось. Мне это было интересно, все нормально. А Браудера тогда любил Медведев, и он творил в России, что хотел.
Владимир Кара-Мурза: Заказа на него не было.
Вадим Речкалов: Я испортил себе репутацию, мне на самом деле было плевать на мою репутацию, потому что я испортил свою репутацию только среди не очень далекой публики, среди коллег, меня не интересует их мнение. Мнение коллег, которые меня интересуют, там ничего не изменилось. Когда все кричали, что менты убили Магнитского, я говорил: ребята, не о том речь, не в этом дело. Тут поступил на Браудера заказ буквально недавно, после «закона Магнитского», «закона Димы Яковлева», думское пошло безобразие, гнилье пошло. Они достали трупы и начали размахивать со всех сторон. Ко мне в очередь стояли корреспонденты со всех каналов, чтобы взять интервью, потому что я был единственный, кто в то время писал о том, что сейчас стало можно. И опять же я писал в «Московском комсомольце».
Почему я там работал? Потому что было можно то, что нельзя было нигде. Теперь они бегут ко мне, потому что нет другого корреспондента, у которого можно было бы взять интервью по этому поводу. Нет таких денег, которые можно заплатить журналисту и сказать: вот тебе деньги, напишешь статью, после этого тебя выгонят из профессии, с тобой никто не будет иметь дела, и тебя будут считать продажным. Зачем это надо? Пока было нельзя писать про Браудера, что он вор, мы писали только в «Московском комсомольце», сейчас это можно уже везде. Но почему я ушел из «Московского комсомольца», если он такой хороший? Дело в том, что если раньше у МК был еще какой-то был маневр, то сейчас газета настолько со всех сторон обложена, что многие вещи, которые можно было публиковать еще три года назад, писать уже нельзя. Мы видим по этому видео. Если бы я написал в 2006 году, что политическая проститутка сменила пол в Государственной думе, ничего бы не было. Сейчас уже нельзя.
Владимир Кара-Мурза: Оказалось, можно, но за это будут…
Вадим Речкалов: Вы заметили, кто такой автор – это же внештатный сотрудник. У нас пресса настолько свободная, насколько ей позволяет быть свободной власть. Я еще застал прекрасные времена, 2005-2012 годы, когда можно было в МК говорить. Сейчас бы я туда не пошел, потому что настолько обложили, что неинтересно стало работать. Они ведут все к тому, что надо читать блогеров, чтобы что-то узнать, потому что все остальное будет ходить под дамокловым мечом власти. Где они будут публиковать свои предвыборные программы, если уничтожат газету с такой аудиторией?
Владимир Кара-Мурза: Видна растерянность самих властей.
Слушатель: Добрый вечер. Сергей, Тульская область. На днях один из радиослушателей задал очень важный вопрос, на мой взгляд: почему современной России при таких условиях работы журналистов не создан Союз журналистов России? Как это может быть? Такие трудности, такое паскудное, я бы сказал, отношение власти к журналистам, которого нет ни в одной цивилизованной стране, ни в Европе, ни в Штатах, ни в Австралии. Это черт-те что, господа! И самое главное, журналисты не могут создать союз русских журналистов или журналистов России наподобие профсоюзной организации, чтобы защищать себя защищать, свои права.
Владимир Кара-Мурза: У нас недавно был Павел Гутионтов, секретарь Союза журналистов. Очевидно, наш радиослушатель считает, что недостаточно этот профсоюз работает.
Вадим Речкалов: Я не знаю, что такое профсоюз.
Владимир Кара-Мурза: Вы получили премию Артема Боровика – это же цеховая премия. Значит, есть цеховая солидарность?
Вадим Речкалов: Все же меняется. «Золотое перо», допустим, образца 1999 года – это не совсем то «Золотое перо» 2008 года после Кадырова, например.
Владимир Кара-Мурза: После того, как он стал членом Союза журналистов?
Вадим Речкалов: После того, как он стал членом Союза журналистов. Богданов чуть ли не лично в Грозный ездил – вручать удостоверение. Какая-то история не очень хорошая, недостойная суета. Я принципиально против защиты прав журналистов, еще чего-то. Я не считаю их самыми бесправными существами, самыми несчастными. Такая своеобразная, не высшей категории, но такая номенклатура, они общаются, у них какие-то связи. Я не считаю их каким-то незащищенным сословием, если можно так сказать.
Владимир Кара-Мурза: Сколько убитых, мы считали на днях.
Вадим Речкалов: Сколько убитых солдат, если брать войну? Сколько убитых журналистов? Журналистика – это такая профессия, если человек ею занимается, он должен быть исключителен по своим качествам. Потому что серенький журналист никому не нужен, смысла в нем нет, его никто не будет слушать, никто не будет читать, никто не будет смотреть. Достаточно оператора, репортера. Я к тому, что всегда журналисты больше на слуху, и всегда идет перекос. Мы что, для журналистов работаем? Мы работаем для людей. Когда убивают человека или журналиста, мы передаем, что убили журналиста. У меня ощущение, что журналисты, когда говорят, сколько среди них пострадавших, используют свое служебное положение, потому что если пострадает какой-то человек другой профессии, у него нет возможности, чтобы о нем сообщили во всех газетах. А у журналиста есть, потому что он сам в информационном поле работает. Чем больше журналист будет думать о своих героях, тем больше у него будет прав, тем больше его будут любить, тем больше его будут защищать те же люди. Журналисты – творческая профессия, а там ревность большая. В том же МК обозреватель при главном редакторе, они как отличаются на полосе – у них жирным шрифтом на полосе фамилии набраны. И не дай бог, фамилия Хинштейна будет на миллиметр жирнее, чем фамилия Минкина, – они передерутся. А как они будут в одном профсоюзе? Журналисты должны опираться на своих читателей, а не на коллег, потому что коллеги слишком ревнивы друг к другу для того, чтобы создать профсоюз. Ревность творческая.
Слушатель: Добрый вечер. Федор, Петербург. Я не могу согласиться по поводу Первого канала, НТВ, канала «Россия-1» – по-моему, шикарно оплачиваются эти журналисты, шикарно облизывают власть. Поэтому здесь я не вижу особого фанатизма. Если бы был фанатизм, они бы делали блестящую пропаганду, но они ее делают топорно, уши вянут и смотреть это невозможно. Что касается обсуждаемой темы, господин Речкалов, гордиться, мне кажется, не нужно теми публикациями, которые вы сделали о Браудере. Вы сами их критично оцениваете, и в ваш адрес была критика журналистского сообщества. Я, честно говоря, не совсем понял, вы ведь сейчас не представляете «Московский комсомолец», а у людей, которые сейчас слушают вас, может создаться сложное впечатление, – то ли вы хвалите «Московский комсомолец», то ли вы его ругаете, не совсем понятно. Потому что, если согласиться с тем, что в МК много заказухи, это, конечно, удар по изданию. Я считаю, что там много достойных журналистов, в том числе и Минкин, которые пытаются честно работать и разобраться в том, что происходит. Действительно Павел Гусев занимает такую позицию и во многом соглашается с действующей властью? Он чем-то похож на Венедиктова, он был доверенным лицом Владимира Путина. Если даже такие издания, которые не находятся в оголтелой конфронтации с властью, если такие издания уже сейчас начинают крайне раздражать Кремль, тогда куда же мы идем, в какую Северную Корею? Хотелось бы понять, как вы оцениваете то, что сейчас происходит, и к чему мы придем?
Вадим Речкалов: Во-первых, оголтелое издание против Путина никто не читает, потому что оголтелось, как правило, малотиражная. Сила МК была как раз в лояльности Гусева к власти, он же в Общественной палате и так далее. Протащить того же Ульмана моего в печать – это очень дорогого стоит. Если бы это было в блоге или в какой-нибудь небольшой газете, этого бы никто не увидел, потому что уровень газеты все-таки часто определяется количеством ее читателей, ее известностью, ее влиятельностью, именно повсеместностью. Поэтому она хоть не оголтелая, но она в тысячу раз опаснее любого оголтелого листка.
Что касается, куда мы идем, – да все нормально у нас будет. Вы поймите, будьте как Гусев, как только вы исключаете Путина из числа своих начальников, вы понимаете, что вы на самом деле свободны, делайте свое дело, так, как считаете нужным, без оглядки на Путина, без оглядки на власть, что она может вам за это дело сделать, и все будет нормально. У нас Путин во многом демонизируется, и люди, еще ничего не сделав, уже говорят, что нам это сделать не позволят. Сделайте, а потом посмотрим, что за это будет. Потому что Россия не может быть тоталитарной страной по определению в силу своих размеров, она всегда будет где-то тоталитарной, где-то свободной. Она не может быть как Корея монототалитарной, если так можно выразиться. Поэтому я бы обсуждать это не стал, России ничего такого не грозит, Россия всегда выпутается, и чем меньше мы будем вспоминать Путина, тем нам будет легче жить.
Что касается то, что оплачивают НТВ, – нет, не оплачивают. То, что у них получается бездарно, – просто лучше не могут. Мамонтов якобы известный, талантливый журналист. Какой он известный, талантливый? Что он сделал такого большого? Что сейчас говорить: вот он был такой известный. Да не был они никогда никем и сейчас он как никто работает, бездарно совершенно, серо, грубо. Мы придумываем себе героев. Сладков талантливый, известный, честный. Если бы Саша что-то подобное сделал… но, во-первых, он никогда не сделает, потому что он честный человек, а во-вторых, это была бы конфетка, это было бы талантливо. Сколько бездари ни заплати, она все равно будет делать бездарно. Они сидят бесплатно, никто им платить за такую работу не будет. Не согласен я с вами. Есть деньги, а есть статус. Человек предъявляет удостоверение журналиста Первого канала, ему денег платить не надо, он за эту корочку, дальше сам крутись. В милиции тоже многие работают именно за это. Не каждый способен работать предприимчиво, кому-то приятнее работать в структуре, в команде, ему так комфортно, ему денег никаких не надо, только чтобы быть в какой-то стае. Основная масса журналистов, которые выполняют заказуху – это именно те, которые любят работать в стае, это касается НТВ и Первого канала. «Россия» исключение, потому что «Россия» – ВГТРК, по определению это государственный канал, поэтому их я отдельно рассматриваю. «Россия» – это святое, а Первый канал и НТВ – это какие-то странные, непонятные создания. Работают на государство, но при этом являются частными компаниями.
Слушатель: Здравствуйте. Работать журналистом сложно в наше время, потому что опасно говорить. Дмитрий Холодов, Сергей Магнитский. Вот товарищ много говорил, что-то Дмитрия Холодова не вспомнил. Надо о своих друзья, особенно погибших, говорить.
Вадим Речкалов: У меня нет никакого права говорить о Дмитрии Холодове. Во-первых, Дмитрий Холодов гораздо раньше меня пришел в журналистику, я его не знал лично. И сейчас говорить о Дмитрии Холодове – для меня это спекуляция. Давайте я буду говорить о журналистах, погибших в Отечественную войну. Я не могу говорить обо всех погибших журналистах, потому что я не имею права всуе говорить о них, я с ними не знаком. Это, получается, примазаться к их подвигу или к их страданиям. Что это за претензии?
Слушатель: Добрый вечер. Олег из Ростовской области. Вы считаете, что у нас пресса может быть свободной, страна может быть не тоталитарной. Странный сегодня разговор. Сейчас если бы ввели плановую систему, плановую экономику, журналисты как будут себя вести, – будут продолжать деятельность в таком же ключе или уже перекинутся и начнут писать так, как надо для власть имущих? Второй вопрос личный: вы не случайно родственник Речкалова, который был палачом и параллельно известным летчиком?
Вадим Речкалов: Все понятно. Дело в том, что известный летчик – это один Речкалов, палач в Краснодарском крае, которого судили и казнили, – другой Речкалов, они не родственники между собой, и мы не родственники. Хорошо, что вы про этого палача сказали. Я увидел казнь этого человека лет 20 назад в каком-то фильме, казнили полицаев, коллаборационистов, которые в Краснодарском крае убивали евреев, убивали коммунистов, всех подряд убивали, возили в душегубках, закапывали. Он бывший уголовник, молодой парень, лет 25 ему было. Было видео: все стоят лицом к камере, один стоит спиной. Наш красноармеец выбивает лавку, люди с петлями на шее стоят. И вдруг, который спиной стоял, начинает раскручиваться, крутится на веревке. Потом останавливается перед камерой, и у него фамилия моя на табличке – Речкалов. Я пока не видел фамилию, я был целиком на стороне наших доблестных красноармейцев, палачей, которые казнили проклятых полицаев. Когда я увидел на полицае свою фамилию, я растерялся. Я как-то представил: а мог ли я быть на его месте? Да запросто. Человек предполагает, бог располагает, не мне его судить. Но потом, поразмышляв, я понял, кто самый главный подлец в этом видео. Не экзекутор, который казнил этого негодяя, моего однофамильца, и не этот однофамилец, который убивал евреев и получил свое, может быть у него были основания ненавидеть эту власть, а оператор, который, видимо, договорился с экзекутором, сказал: что-то у меня картинка фиговая, давай-ка ты этого чувачка закрути, потом, когда табуретку выбросите, у меня в кадре он будет вертеться, потом остановится и будет круто. Почему я журналистов не люблю? Потому что кто-то воюет, кто-то убивает, кто-то ловит убийц, а кто-то сидит с камерой и говорит: давай-ка мне этого паренька раскрути на веревке, а мы потом посмотрим, как он будет вертеться в кадре. Поэтому я журналистов не люблю.
Владимир Кара-Мурза: Плановую экономику будете поддерживать?
Вадим Речкалов: Это не я, это Сергей Довлатов уже написал: если русские танки войдут в Нью-Йорк и зайдут на Радио Свобода, что будет? Придет майор и скажет: Владимир Кара-Мурза, ты был советским журналистом, потом стал антисоветским журналистом, с завтрашнего дня будешь опять советским журналистом. В 8 часов на работу, не опаздывай. У нас люди привыкли предъявлять очень много претензий власти, Путину, журналистам, Минкину, Речкалову, Кара-Мурзе, Радио Свобода, НТВ, Гришину этому несчастному. Будьте снисходительны ко всем и думайте о том, чтобы самим не взять какие-нибудь деньги, чтобы вас не засняли на видеорегистратор.
