Елена Рыковцева: Дорогие слушатели, зрители, мы поздравляем вас со старым Новым годом наступающим. Поскольку за последние 12 часов не произошло никаких чудовищных событий, которые могли бы это поздравление отменить, - поздравляем. Представляю гостей нашей программы: Юрий Богомолов, телекритик и Александр Мельман, телекритик. Мы назвали нашу передачу “Телевидение между праздниками и трагедиями”. Мы будем говорить о том, как оно справлялось с этими трагедиями, как оно пыталось вмонтировать эти трагедии и освещение этих трагедий в свой праздничный эфир. С чего начинаем разговор - с итогов прошлого года или с новогодней недели? Тенденции телевидения российского за 2013 год новые может быть наметились?

Юрий Богомолов: Новых я тенденций не заметил, я заметил усиление старых тенденций. Как они группируются? Есть развлекательное телевидение, не особо изобретательное - это шоу-игры, шоу-викторины, концерты по случаю юбилеев многочисленных. Надо сказать, что юбилейный формат - это один из самых распространенных на сегодняшнем телевидении форматов. Я не знаю, что бы делало наше телевидение, если бы не случались эти юбилейные даты и, к сожалению, иногда трагические кончины довольно известных людей.

Елена Рыковцева: Самый безобидный формат.

Юрий Богомолов: Безобидный, но он часто бывает очень формальным, пафосным и безжизненным. Есть развлекательные проекты, которые носят достаточно креактивный характер - это прежде всего, конечно, “Голос”. “Ледниковый период” уже навяз в зубах, невозможно смотреть. Вчера показали соревнования, тоже не особо какие соревнования профессионалов на Первом канале, где уже не на пару с кинозвездами или телеведущими, а где настоящие профессионалы. Хотя профессионалы не первой молодости, но сразу видно, какая пропасть между той туфтой, самодеятельностью ледовой, которую мы видели, и по поводу которой Тарасова не уставала выкрикивать “шедеврально”, “ура” и так далее, переходя на какой-то очень высокий голос, и этой работой действительно потрясающих уже не молодых, по меркам фигурного катания. С другой стороны, были таблоидные шоу, которые вызывают таблоидное раздражение - это шоу типа Малахова.

Елена Рыковцева: Вечное, тоже новой тенденции никак.

Юрий Богомолов: Новый Корчевников и то, что на НТВ выясняются отношения между звездами, проблемы, связанные с личной, частной в основном жизнью.

Елена Рыковцева: То есть ничего нового не заметили, никаких в старых шоу новых тенденций?

Юрий Богомолов: Единственное, “Голос”. А “Голос” был примечателен тем, что он противостоял той попсе шоу-бизнесовой, которая есть. Другое дело, что во втором сезоне что-то начало прокручиваться, уже поставлены на конвейер страстные реакции членов жюри. Были шоу Первого канала “Один в один”, “Повтори” - это вообще за гранью. Они такие придумали фокусы, с помощью гримеров создавать головы известных персонажей и присобачивать их к плечам других артистов. Это жюри, которое раскрыв рот смотрит, автоматически. Хазанов, который стал членом всех жюри, которые возможны на телевидении, все время подпрыгивает, как будто кто-то кнопки подкладывает. Это уже такая профанация развлекательного вещания. Ладно, чем бы эти дети ни тешились, лишь бы они не плакали.

Елена Рыковцева: Если говорить о жюри, то скорее профанация оценок, профессионального подхода.

Юрий Богомолов: И оценок, и просто реакция: это в точку, это невероятно. Кстати, слово “невероятно” стало словом-паразитом на телевидении, потому что его слышишь, посидишь пару часов и услышишь его 125 раз от всех ведущих.

Елена Рыковцева: “Мурашки по коже” - вот еще одно их выражение, из-за которого невозможно включать телевизор. «Мурашки по коже» от всего.

Юрий Богомолов: С другой стороны, в принципе телевидение наше раскололось на развлекательно-желтое, а с другой стороны на политические какие-то вещи, где приоритет, первенство держит канал «Россия» с двумя замечательными ведущими Мамонтовым и Дмитрием Киселевым. Кажется, что это на разных полюсах, один в Антарктиде, другой на Северном полюсе, но на самом деле и там и там холодно. Когда я расставался с “Российской газетой”, меня попрекнули, почему я часто пишу о Малахове. Потому что это электорат Путина, а Путина поддерживают все те же люди. Смотришь Малахова и понимаешь, что в принципе это адресовано этим людям, для которых совершенно Путин тоже своего рода шоумен.

Елена Рыковцева: Это очень любопытное заявление, но очень спорное.

Юрий Богомолов: А почему спорное? Давайте вспомним, как он поздравлял дважды с Новым годом граждан Российской Федерации. Вы знаете, что его второй выход к публике, который был таким образом сложно сделан, что вроде бы он говорит собранию, потом внутри массовки, которая собралась вокруг него. Это мне напомнило очень сильно фильм “Падение Берлина”, где товарищ Сталин спускается с самолета в финале, и навстречу ему бежит толпа - узники Дахау, вокруг стоят генералы. Все спрашивают: а действительно все так было? Сталин, естественно, не был на площади перед Рейхстагом. Тем не менее, все это знали, и все это, как говорится, кушали.

Елена Рыковцева: Я почему уточнила? Ведь мы можем с тем же успехом просто сказать, что аудитория больших телеканалов - это аудитория Путина. Почему вы выделяете именно Малахова?

Юрий Богомолов: Малахов символ этого. И не потому, что его программа, а потому что он абсолютно вобрал в себя. Мифологическая составляющая телевидения в этом. Путин играет с мифологической аудиторией, ему нужна массовка, как говорят, театральная клака.

Елена Рыковцева: Александр Мельман написал специальный блог, в котором пожалел Владимира Путина, который является жертвой, заложником телевидения. Может быть вы сейчас объяснитесь перед нашими слушателями, зрителями?

Александр Мельман: Да, жалеть в России, мне кажется, самое настоящее и реальное чувство, гораздо лучшее, чем ненависть или презрение. Почему у меня такое возникло ощущение? Именно по той картинке, которую я увидел, когда Владимир Владимирович поздравлял нас с Новым годом из Хабаровска. Эта самая массовка, которую Юрий Александрович сравнил с фильмом о Сталине, она, мне кажется, имеет кардинально другое значение. Потому что когда действительно выходил Сталин с трапа - это был большой стиль, белый костюм, Геловани был очень высокого роста, Сталин вырастал вдруг, и все хотели к нему прикоснуться, как сейчас прикасаются в Храме Христа Спасителя к известной святыне. Владимир Владимирович здесь выглядел, мне кажется, очень жалким во всех своих проявлениях. Если анализировать то выступление, то там были сказаны слова, которые потом были вырезаны из всех ссылок на интернет-сайтах. Потому что он сказал, что какими бы смыслами ни руководствовались террористы, нельзя уничтожать женщин и детей, какими бы кодексами моральными или как там это было сказано. Это первое было высказывание, которое ушло. И второе, что наши спецсвойска, в отличие от террористов, всегда вывозят женщин и детей из-под обстрела. Он это сказал, потом тоже это было изничтожено. Потому что там совершенно точно читается в этих неудачных высказываниях президента, что когда он говорит, что какими бы кодексами моральными ни изъяснялись террористы - это оставляет за ними некие моральные императивы. Это было просто неудачное высказывание.

Елена Рыковцева: И еще потом параллель неудачная.

Александр Мельман: Сравните “мочить в сортире”, там просто террористов он не считал за людей, и это правильный посыл в принципе. “Если мы увидим в сортире, мы и там их замочим”, - говорил Путин тогда. Сейчас это было такое пораженческое, я бы сказал, выступление в этих фразах. А то, что он сказал, что в наших спецоперациях мы выводим женщин и детей, многие обратили внимание: посмотрите, был Беслан, был “Норд-Ост”. А я про другое. Потому что сейчас, когда проводятся операции в Дагестане, да, они стараются вывести женщин и детей, но таким образом Путин поставил на одну доску действия террористов и действия нашего спецназа. Опять оказалось неудачным высказывание, оно было произнесено, и опять его убрали. Дальше народ, массовка, о которой говорит Юрий Александрович.

Елена Рыковцева: Это издержки полуживого эфира. Потому что он произносил при людях, они же не приставные, не картонные, он без телесуфлера произносил.

Александр Мельман: Но речь была записана спичрайтерами.

Елена Рыковцева: Он ее плохо выучил.

Александр Мельман: Нет, он читал по телетексту. Они написали, поторопились и не проанализировали.

Елена Рыковцева: Значит надо уволить.

Александр Мельман: Да, безусловно, надо уволить. Потом эта массовка. Здесь я соглашусь с Юрием Александровичем, это похоже на ток-шоу, которое у нас есть, Малахова, не Малахова, какое угодно. Потому что в данном случае народ, лучшие люди города, как я писал, это было в известном фильме “Убить дракона”, они стояли молча, так всегда происходит, но потом как-то не дружно, но громко произнесли вместе с Владимиром Владимировичем “Россия”. Как-то это очень было похоже на ток-шоу, когда заранее людям говорят, что говорить, когда произносить, когда вставать. И вот такой жалкий Путин, мне действительно хотелось его пожалеть, у меня такое было ощущение. Потому что он действительно ничем не управляет в данном случае. У нас есть телевизионная страна, телевизионный народ, который мы как раз увидели в этом телевизионном поздравлении, и телевизионный президент, который очень брутален, очень крут, мы все это видим по телевизору. Но когда это сталкивается с реальной жизнью и смертью, то все декорации рушатся, и становится президент такой, мне хотелось, извините за фрейдизм, прижать, пожалеть, очень хотелось пожалеть.

Юрий Богомолов: По головке погладить.

Елена Рыковцева: Вы его погладили, я бы сказала, жестко. Приласкали в своей колонке. Какой был у него выход? Я говорила с одним человеком абсолютно пропутинским. Мы говорили с этим человеком, когда Путин молчал, был период молчания. И он говорил: ну что ему сейчас остается? Ему остается, конечно, лететь в Волгоград и произносить свое новогоднее поздравление на фоне этой женщины-матери. Этот человек пытался придумать модель поведения для Путина, какая бы была наиболее выгодная в этой ужасной, тяжелейшей ситуации, что бы ему нужно было сейчас сделать. Выбросить свое новогоднее поздравление, прилететь в Волгоград к этим людям, встать с ними в обнимку. Немножко не угадал этот человек, который придумал такую модель - он сделал почти то же самое, но в Хабаровске с людьми.

Александр Мельман: А потом полетел в Волгоград.

Елена Рыковцева: А что ему еще оставалось? Все иронично комментируют эту сцену, но какие варианты были?

Юрий Богомолов: Мы не очень сознаем, что наша реальность, если взять ту эмпирическую реальность, которая на улицах, на заводах и так далее, и телевизионную реальность, она в сущности расколота на две - одна мифологическая, а другая реальная. Но что интересно, в какой-то момент мифологическая вытесняет реальную в сознании людей. Этот эффект известен опять же со времен Сталина. Вы думаете, что люди, которые смотрели “Кубанские казаки”, а в жизни они голодали, а в кино ломились столы, они кому больше верили, себе или тому, что было на экране? Мы все думаем, что себе верили, а на самом деле они больше верили тому, что на экране. Вот эта мифологическая реальность была более реальной. Это результат с одной стороны идеологического давления, с другой стороны репрессивного давления. Это создавало такое смещение. Это известно со времен Древней Греции, этот феномен и эффект замещения реальности мифом. Мы говорили про этот сюжет поздравления, а кто видел сюжет, где Владимир Владимирович пригласил мальчика и семью погибшего водителя, который спасал, в Хабаровск или в Красноярск поучаствовать в празднике. Они не могли, потому что дорого лететь, далеко и так далее. И тогда что придумали, более эффектная штука была, я вам скажу: этого мальчика с семьей на вертолете перебрасывают в ближайший город. Путин с другой стороны летит, садится в Чите и сажает в свой самолет президентский эту семью и мальчика и там дарит машинку электронную. Показывают камеры, как этот мальчик катает машину в длинном коридоре президентского лайнера. Потом они его привозят, там он отмечает праздник и семья вся отмечает. Потом эту семью с мальчиком сажают в самолет, высаживают в Чите, оттуда вертолет. Этот сюжет как вам нравится? На публику это действует именно таким образом. Тут был на одной радиостанции, какая-то телезрительница позвонила: ну что вы пристали к Путину? Он один-единственный заботится о нас. Так же как Сталин один-единственный заботился о стране. Мы идем по следам. Догоним ли?

Александр Мельман: Кстати, вы сказали - на одной из радиостанций. Я тоже слышал комментарий человека из Волгограда, когда спрашивали, как реагируют, из Волгограда, после двух терактов, он говорит: я теперь буду следить, как Имарат Кавказ, перехитрит ли российские спецслужбы, взорвет ли в Сочи. Это как бы такое соревнование, то есть он будет болеть, не знаю, за кого, у человека такая вырабатывается реакция, а он в Волгограде живет. По поводу мифологии я тоже хотел сказать. Мне кажется, разному времени иногда присущи разные мифологии, иногда они, мне кажется, уместны. Мне кажется, что во время Великой отечественной войны то, как была развита наша советская мифология, она была правильна. Потому что да, мы теперь знаем почти все, что не говорил капитан Клочков “Велика Россия, а отступать некуда”, и 28 панфиловцев, и Зоя Космодемьянская, все уже стало таким мифом, который разоблачался в 90-е годы. Мне кажется, это было правильно, что такой миф создавался, он поднимал духоподъемность советского народа - это было правильно. Но это было в то время. Кстати, в разных странах это тоже есть, в той же Америке кинематограф, о котором Юрий Александрович прекрасно знает, тоже очень ярко и значимо выражал некие позиции очень важные с точки зрения американских новых трендов, так же политкорректность, борьба с расизмом. Все это было в кинематографе и очень четко усваивалось народонаселением. Сейчас в 21 век, конечно, существует мифология по-прежнему, но когда она сделана в антуражах 60-летней давности, это выглядит очень смешно. Я тоже писал: когда играл гимн, Владимир Владимирович не пел, народ упрекал потом - как же он не поет? Действительно, мне кажется, он понимал, что если бы он и запел еще вместе с народом, то это был бы совсем Швондер из “Собачьего сердца”. То есть мы уже дошли до какого-то предела с телевизионными пиар-технологиями, когда нам выстраивают некие идеологические клише с помощью телевидения, когда люди в ответ начинают смеяться или появляется такая реакция, как у человека из Волгограда, когда он начинает болеть то ли за Имарат Кавказ, то ли за спецслужбы, которые он не считает своими в данном случае. Вот, что называется, доигрались, дошли до предела.

Юрий Богомолов: Это проблема отчуждения, одно из следствий такого непомерного значения в нашей жизни мифологии. Потому что мифология действительно такой навес для массового сознания, она необходима. Если бы ее не было совсем - это как если бы не было атмосферы на Земле.

Елена Рыковцева: Но это к тому же роль наркоза выполняет для больного и несчастного общества. “Кубанские казаки” наркоз в чистом виде были.

Александр Мельман: Я тоже считаю, что это мечта - так должно быть.

Елена Рыковцева: А так очень больно жить.

Александр Мельман: Но сейчас 21 век.

Юрий Богомолов: Есть разная степень, нельзя дышать одним кислородом, нужна примесь азота. Если кислородом будешь дышать одним, то сожжешь легкие.

Александр Мельман: По поводу массовки, которая является аудиторией Малахова, правильно, и наша поп-организация, попса так называемая, которую мы видели в Новый год в большом количестве - это и есть те самые духовные скрепы путинского большинства. Но я, если можно, снижу немножко пафос. Юрий Александрович начал с развлекательного тренда, который был, если говорить о чисто телевизионных, я бы тоже хотел добавить. Мне кажется, что если еще недавно Первый канал являл собой так или иначе эталон развлекательного телевидения, он себя называл “Первый развлекательный”, качество почти всегда гарантировал.

Юрий Богомолов: Вообще себя считал СТС таковым.

Александр Мельман: Но все-таки они называли себя лучшим по развлечению, и так оно и было. С Малаховым вы будете спорить, бог с ним, я сейчас не хочу его конкретно обсуждать. Сейчас нет места для программ, я не знаю, с чем это связано, может быть потому что помимо музыки и развлечений такими форматами заведует Юрий Аксюта, он замечательно это делает как музыкальный продюсер, но почему-то в его епархии оказалось развлекательное телевидение, и эти программы, одну из которых Юрий Александрович назвал “Повтори!”, другая “Успеть до полуночи”, а еще есть “Самый лучший муж” - это дневной эфир, “Куб”, то, что вел в том числе Дмитрий Харатьян. Когда Константин Эрнст говорил на одной из церемоний ТЭФИ, что “мы сделаем старый юмор”, имея в виду канал “Россия”, там было сказано другое слово, неважно, то он действительно старался это делать. Все, что было, и “Большая разница”, и “Мультличности” - это все было, можно по-разному относиться, но это было современно, это было достаточно продвинуто. Но эти вещи, о которых я сказал, эти программы, они как-то приближают Первый канал к этому самому старому юмору.

Елена Рыковцева: К Петросяну.

Александр Мельман: К “Кривому зеркалу”. Потому что, кстати, те же персонажи из “Кривого зеркала” появляются в той же программе “Повтори!” - это тоже довольно интересно, какая-то идентификация происходит двух каналов.

Елена Рыковцева: Вы знаете, я с огромным изумлением услышала от очень молодого человека, от подростка 15-летнего термин, которым они пользуются между собой, - “спетросянил”. Вместо «ну ты и сморозил» - «ты спетросянил». Я его слышала, но не думала, что молодое поколение тоже понимает, кто такой Петросян и какой же это юмор, какого уровня. Вот, вы говорите телевизор, а он влияет даже на лексику.

Александр Мельман: Евгения Вагановича я не хочу лично, дай бог ему здоровья. Просто есть формат “Кривое зеркало”, я бы так сказал.

Юрий Богомолов: Я бы сказал, что Первый канал в вечернем эфире, за исключением Малахова, не позволяет себе такого. Но в дневном эфире, когда появились новые программы, Гордона, предположим, или появилась программа “В наше время” - это такое российское телевидение, это старое советские телевидение, которому кажется, что они ублажают молодое поколение.

Елена Рыковцева: Словом, то что мы с вами сейчас зафиксировали, к сожалению большому для всех, упал уровень развлекательных программ на Первом канале. Это та тенденция, которую вы сейчас зафиксировали.

Юрий Богомолов: Мне кажется, событием этой осени стала “Оттепель”, сериал “Оттепель”. Можно еще вспомнить “Жизнь и судьба” Урсуляка.

Александр Мельман: Мне кажется, что “Жизнь и судьба” гораздо значительнее, чем “Оттепель”. Просто мы забыли, что это было в этом же календарном году.

Юрий Богомолов: В этом году “Оттепель” стала событием действительно очень важным. Просто не все, боюсь, что и вы с Леной, распознали. Мы увидели какую-то внешнюю сторону и фабулу этого, не все распознали актуальность и злободневность.

Елена Рыковцева: Юрий, пожалуйста! Какая актуальность и злободневность? Что вы говорите? Мы сейчас скажем, что и ВГТРК занимается актуальностью и злободневностью с их сериалами. Человек на материале 60 годов рассказал, какие бывают подлецы, как они могут кинуть, предать. Это что, первый сериал?

Юрий Богомолов: Я не говорю, что это первый сериал.

Елена Рыковцева: Какая актуальность?

Юрий Бгомолов: Хотите, я вам расскажу, какая? Там стоит и она все время варьируется - проблема конформизма. В отношениях ли с любимой девушкой, в отношениях ли к художественной действительности, в создании ли этого несчастного фильма “Бригадир и девушка”, традиционной советской ерунды. Но вместе с тем, посмотрите, я-то знаю кинематографическую реальность 60-х годов, сколько талантливых людей отдавали свои сердца, свои таланты, свои душевные силы на создание этой всей ерунды, типа “Бригадир и девушка”.

Елена Рыковцева: Это же не ерунда. Эта “ерунда” радовала сердца и до сих пор ее с удовольствием крутят по праздникам и до сих пор смотрят, и она собирает рейтинги.

Юрий Богомолов: Это иллюзия, что ее с удовольствием смотрят. Вы пустите старые советские картины в прокат, я посмотрю, сколько людей туда придет. А то, что он сидит и может цитатно разглядывать ту или иную старую советскую картину - это не показатель ее значимости и популярности.

Елена Рыковцева: Почему они должен идти на это в кино, когда есть телевизор? Это разное, нельзя все это смешивать. Этот фильм в фильме стал успешным, актеры прославились. И слава богу. Каким бы конформистом ни ощущал себя режиссер, в конце концов он снял ту же самую, условно, “Карнавальную ночь”, которая порадовала советский народ и поставил себе большой жирный плюс. Дело в том, мне кажется, мы говорим о разных вещах. Вас радует, что получился фильм о кинематографе тех лет. Потому что сама-то по себе проблематика уже тысячу раз исследована.

Александр Мельман: Мне кажется, что это, безусловно, качественный сериал, потому что Валерий Тодоровский не умеет делать некачественное кино. Но мне кажется, что это все такая игра, это создание некоей атмосферы в игровом жанре. “Какая чудная игра”, как назывался фильм Петра Ефимовича Тодоровского. Мне кажется, человек играет в это всерьез, я не могу это воспринимать. Некие символы, некие образы, которые выстраивает Тодоровский с прекрасной музыкой Константина Меладзе, получается очень хороший, качественный продукт, который действительно редкость в сериальной общей продукции нашего телевидения. Но говорить, что это такое событие и сравнивать его с сериалом “Жизнь и судьба” я бы не стал.

Елена Рыковцева: Он холодный, достаточно прагматично выстроенный, сделанный.

Юрий Богомолов: Такого рода оценки - это оценки, а должна быть аналитика, должно быть вчитывание и вычитывание каких-то вещей из этого сериала. Мы воспринимаем на подсознательном и сознательном уровне, эти два уровня спорят друг с другом часто.

Елена Рыковцева: Мы согласны со всем, что вы сказали, да, все это в сериале есть.

Юрий Богомолов: Посмотрите, как все достаточно прагматично начинается и заканчивается. Оператор выгоняет девушку, с которой жил несколько лет. Потом как его просят занять место оператора, он гордо отказывается от этого. И как он легко потом соглашается.

Александр Мельман: Я вижу, что это условность, я не могу так близко переживать, как вы.

Елена Рыковцева: Сколько же было фильмов на эту же тему, отказывался, не отказывался.

Александр Мельман: Каждый воспринимает, как он считает нужным, поэтому мы с Юрием Александровичем видим по-разному - это нормально. Но событием я бы не назвал. Я бы назвал событием канал, который раньше я часто критиковал, “Дождь”, но я вижу, как он развивается. Я вижу, что ребрендинг этого канала, который произошел в этом году, мне он очень близок. Потому что сначала, когда я летом включал, я видел, как они начинали. Думал: наверное, теперь они как-то пошли на попятную, на компромиссы и это будет канал для обывателей. Ничего подобного, это качественное телевидение, это именно телевизионная альтернатива, смысловая альтернатива. Скажу, что это было событием ушедшего года.

Елена Рыковцева: Михаил из Тульской области, здравствуйте.

Слушатель: В 2005 году я написал стихотворение “Пиар-угар или Почему я не смотрю телевизор” и выкинул телевизор навсегда, мне он абсолютно не нужен. Может быть я маргинал, но мне хватает радио, мне хватает вашей программы, “Голос России” обязательно слушаю. Знаю, кто чего стоит, что за человек конкретно, его психология, как он может себя повести в дальнейшем. Телевизор, я думаю, вы о нем рассуждаете, но он как фон, больше ничего.

Елена Рыковцева: Я вот никогда не комплексую, когда мы обсуждаем телевидение. Есть такие люди, которые говорят: зачем вы сидите, это обсуждаете, никто не смотрит. А потом оказывается, что те, кто не смотрит, с удовольствием читают то, о чем мы говорим. А потом оказывается, что еще и смотрят. Почему я сразу начала с вопроса: почему вы решили, что путинская аудитория “Пусть говорят”? Потому что я знаю людей, которые стесняются сказать, что они смотрят “Пусть говорят”. Есть люди, которые стесняются сказать, что читают “Комсомольскую правду”. Они не голосуют за Путина, но стесняются сказать, что читают “Комсомольскую правду”, и так же стесняются сказать, что смотрят “Пусть говорят”. Так что не обольщайтесь.

Александр Мельман: Я не говорю, что это тотально, я говорю об общей тенденции. Я думаю, что многие из моих единомышленников очень лояльны и очень поддерживают Путина.

Елена Рыковцева: Хотела спросить вас, как удалось телевидению совместить праздничную программу с информационным освещением трагедии и расследования, которое сейчас идет. Как вы считаете, справилось ли телевидение с задачей вроде бы не испортить людям праздник и вроде бы не обидеть тех, кто пострадал, лишился близких?

Александр Мельман: Да, это была непростая задача. Когда еще рухнул самолет в Казани, люди говорили: зачем отменили наш КВН? Я помню, как Леонид Ярмольник на одной радиостанции тоже сказал, что этого делать было не надо. Мне кажется, что Константин Эрнст или кто принимал это решение, они были абсолютно правы. Здесь то же самое, отменили программу “Повтори!”, поставили “Метро”. Можно по-разному говорить, почему фильм-катастрофу поставили и даже некоторые стебались по этому поводу. Мне кажется, правильно отменили развлекательную программу, поставили этот фильм, как-то может быть экранизирующий, здесь совершенно никакой синхронности не может быть, чувства людей. Просто поставили такой фильм, который был не развлекательный так или иначе. Так же убрали второй раз КВН и поставили “Высоцкий. Спасибо, что живой”. Опять-таки по поводу названия были разные выкрики, я тоже с этим не согласен. Все правильно сделали. А дальше они не могли тянуть, они просто в анонсах убрали Филиппа Киркорова с компанией, когда анонсировали “Новогодний огонек”, показывали людей из “Голоса”, и правильно опять же. А потом они не могли это все отменять, философски и цинично - жизнь продолжается, они это все нам показали. Дальше каждый действовал в меру того, как он мог. Я переключил на “Культуру” и смотрел “Культуру”, потому что эти прыгающие физиономии не мог воспринимать нормально. Это вопрос к каждому из нас. Потому что, когда показали через несколько дней Путина, катающегося на лыжах в Сочи, тоже гневная аудитория антипутинская начала его ругать, и опять же, нужно смотреть прежде всего на себя. Мне кажется, очень легко наезжать на первое жалкое лицо. А как мы отмечали этот праздник, что мы в этот момент делали? Насколько мы были адекватны событию? А телевизор, мне кажется, поступил тоже адекватно, как я писал, начальники поступили в меру своей порядочности и презумпцию порядочности никто не отменял.

Юрий Богомолов: Конечно, если кому сочувствовать, то надо посочувствовать телевидению, которому приходилось действительно совмещать, как это сказано в знаменитом фильме, аресты с какими-то праздниками. Видели, как это было сложно. Действительно Эрнст поставил “Спасибо, что живой”, но только все время с событиями, которые произошли, хотелось спросить, кому сказать: спасибо, что живые?

Александр Мельман: Юрий Александрович, я понимаю, можно проигрывать этот заголовок, сколько угодно.

Юрий Богомолов: Этот заголовок, опять же, как Малахов - это символично получилось.

Елена Рыковцева: Правда, жалко их. Они ставят “Метро”, им тут же объясняют, что это некорректно и нелепо. Это же очень тяжело, это же нужно делать очень быстро и на несколько орбит.

Юрий Богомолов: Все понятно. Саша сказал, что он переключился на “Культуру”, я переключился на “Дождь”, где весь день люди приходили в живой эфир, разговаривали. Там был придуман формат, когда отдельные известные персонажи становились президентами на час, произносили свои речи. Потом в 23.00 пошел “Господин хороший”, целый час шел. Потом был концерт.

Елена Рыковцева: А в 12 часов был Владимир Путин на канале “Дождь”?

Юрий Богомолов: Был.

Елена Рыковцева: Я сейчас хочу поговорить не о праздничной теме, она достаточно узкая, она профессиональная, я хочу поговорить с телекритиками об ограничениях, с которыми вы сталкиваетесь в своей работе. Кажется, о чем они говорят - какой-то Малахов, какие-то ток-шоу! А вот люди лишаются работы, их реально цензурируют, снимают колонки в некоторых газетах с материалами, посвященными современному телевидению. Совершенно удивительный я прочитала перед Новым годом у Юрия Богомолова пост на Фейсбуке о том, что он лишился возможности печататься в “Российской газете”, и претензия предъявлялась именно к содержанию колонок: не то пишете, не про это. Глупый вопрос, с чем это связано, мы все прекрасно понимаем, - это же общий тренд сегодня в прессе, нельзя даже про телевидение. Когда вы работали, а вы же очень долго работали, какие болевые точки, которые чувствует начальство, что не надо трогать в телевизионной тематике, что особенно опасно?

Юрий Богомолов: Это было очень видно в начале избирательной кампании Путина, когда совершенно четко даже хотели отправить меня в отпуск, а кого-то и отправили. Сразу сузился коридор. Скажем, нельзя было ничего говорить про Путина. В основном все остальные персоны доступны для обсуждения, осуждения и так далее, все программы политические, так или иначе, можно было с ними спорить, их обсуждать. Потом постепенно этот коридор стал все более сужаться и уже нельзя было про политические программы писать, скажем, на Первом канале, на российском канале. Появились персоны неприкасаемые.

Елена Рыковцева: В дополнение к президенту.

Юрий Богомолов: Самое смешное, что иногда бывало, пока Ксения Собчак была чисто развлекательной персоной, ее нельзя было тоже трогать, поскольку казалось, что она очень связана с Путиным. Когда она стала оппозиционным лидером, ее тоже нельзя.

Елена Рыковцева: Тем более нельзя, потому что она против.

Юрий Богомолов: Это казус. В какой-то момент обнаружилось, что можешь писать о развлекательных программах, можешь писать о таких явлениях, как те или иные сериалы, типа “Жизнь и судьба”. Потом “Оттепель”, про “Оттепель” я раза два написал. Проекты на канале “Культура”, можно было писать про документальные фильмы. Можно было писать про проект Елены Якович о дочери Шпета, философа Шпета, программах Игоря Волгина и так далее. Вот это все сужалось и в конце концов это привело к логическому окончанию. А уже невозможно, уже существует канал “Дождь”, я его не считаю оппозиционным, я считаю альтернативным, объективная журналистика. Когда Собчак интервьюировала Мамонтова, возникает вопрос о границе между пропагандистской журналистикой и объективной журналистикой. Тебе начинает рассказывать Мамонтов о том, что не пропагандистской журналистики вообще не существует, что это все фикция. Когда об этом пишешь и вступаешь в диалог, то уже нельзя. Телевидение интересно не только само по себе, а интересно во взаимодействии с реальностью. Если пишешь о каких-то сериалах криминальных, то если их действительно отслеживать, то видишь, как меняется интерес и как возникают социальные аспекты. Скажем, вдруг обнаруживаешь, что во всех наших российских криминальных сериалах непременно идет борьба между “оборотнями в погонах” и честными. Сериал знаменитый “Глухарь”, он же отразил всю драму, трагедию.

Елена Рыковцева: Когда вы подмечаете все эти тенденции - это можно?

Юрий Богомолов: Потом в конце концов все сериалы выродились, криминальные я имею в виду, они стали похожи друг на друга. И уже полное возникает ощущение мутности этого потока, бессмысленности этого потока.

Елена Рыковцева: Я обращусь к Александру Мельману, чтобы не подумали наши слушатели, что это была такая жалостливая колонка - бедный, бедный Владимир Путин. Это была жесткая очень колонка по поводу Путина. И она тоже появилась не на сайте “Московского комсомольца”, она появилась в блоге на Фейсбуке. Тоже есть какие-то рамки, в которых вы работаете?

Александр Мельман: Да, после известного выступления губернатора Московской области господина Воробьева по поводу статьи Александра Минкина, которая в МК была, он обиделся за президента. У нас своя ситуация. У каждой газеты, очевидно, у каждого издания она своя, у нас она своя. Я очень надеюсь, я думаю, что газета будет бороться с такими накатами, газета не отступит и не уступит. Если сделан будет шаг назад на какое-то короткое время, то потом будет два шага вперед. Я очень надеюсь, очень в это верю. Потому что один раз уступишь, второй, потом тебя сомнут и дальше с тобой не будут просто считаться. Поэтому мы еще поборемся, я думаю.

Елена Рыковцева: Кроме того, я добавлю еще один, не знаю, касалось ли это Юрия Богомолова, Саша, вас могло касаться, потому что есть еще одна проблема, связанная с освещением телевидения в газетах - это рекламная кампания, которую данный канал ведет в этой газете. И тогда вступает в силу правило, что вы не можете критиковать своего рекламодателя на страницах издания, куда он вкладывается.

Александр Мельман: Это как в армии - как себя поставишь. Я себя так поставил в своей колонке, что я могу это делать и это всегда делаю. Но в крайних случаях, конечно, есть главный арбитр Павел Гусев, который, как правило, занимает мою сторону.