Александр Генис: В ответ на украинский кризис АЧ продолжает - с помощью нового участника нашей команды Евгения Аронова - цикл бесед с крупнейшими западными экспертами, которые позволяют поместить нынешние угрозы и проблемы в широкий и глубокий исторический контекст.
Сегодня гость АЧ - историк Эдвард Люттвак. Ведущий сотрудник американского «Центра Стратегических и Международных исследований». Автор большого числа книг и статей по военной истории. В качестве аналитика часто выступает на страницах газет «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Уолл-стрит джорнал», лондонских «Таймс» и «Дейли телеграф»; а также ведущих журналов, посвященных внешней и оборонной политике, «Форен эфайрс» и «Форен полиси». Консультант внешнеполитических и оборонных ведомств США, Китая, Италии, Южной Кореи, Израиля. Участвовал в противопиратских походах в составе экипажа рейдерской флотилии ВМС Индонезии. Был посредником в большом количестве сделок, связанных с освобождением заложников.
Беседу с гостем АЧ ведет Евгений Аронов.
Евгений Аронов: В 1979 г. Люттвак опубликовал ставший на сегодня классическим труд под названием «Большая стратегия Римской империи с I по III век нашей эры». В этой работе он разбирал причины устойчивых успехов империи, добытых, невзирая на труднейшие вызовы, которые ей постоянно приходилось отражать. Главный вывод автора: выживание, и более того, расширение империи на протяжении рассматриваемого периода было следствием правильной стратегии, которую Рим гибко приспосабливал к вновь возникающим обстоятельствам. Именно стратегии, нежели превосходству римлян над разнообразными противниками в факторах зыбких и изменчивых, как-то тактика, вооружения или талант военачальников.
Спустя много лет, в 2010 г., Люттвак издал изначально не планировавшийся второй том своего «римского трактата», посвященный военно-политическому искусству преемницы Западной Римской империи. Книга, переведенная, кстати, на русский, называется «Большая стратегия Византии». Стратегический гений Восточной Римской империи, доказывает ученый, впечатляет еще сильнее, чем гений империи Западной, ввиду того, что существовала она вынужденно в несопоставимо более сложной геополитической обстановке. И при этом, несмотря на все объективно неблагоприятные условия, продержалась много дольше западной родоначальницы.
Я попросил Э. Люттвака дать оценки стратегическим достижениям других народов. Начали мы с России. Распространено мнение, что «Третий Рим» многому научился у стратегов Византии. Верно ли это сегодня в той же мере, в которой было верно в прошлом?
Эдвард Люттвак: Стратегическому будущему России, как мне кажется, кремлевские руководители уделяют не достаточно внимания, и в этом смысле пренебрегают наследием Византии. Кремль слишком поглощен решением задач текущих. Иначе он бы вспомнил старый советский анекдот: «Год 2050, на финско-китайской границе без перемен». Я имею в виду, что Китай стремительно набирает военную и экономическую мощь и что в мире зарождается прочный тренд на противостояние Запада и Китая; России в этом противостоянии отведено очень важное место. Если в грядущей схватке она солидаризуется с Китаем, Китай нельзя будет блокировать, то есть отрезать от источников стратегического сырья. А если Запад не в состоянии блокировать Китай, то он, по определению, не в силах и угрожать ему блокадой; угроза блокады сама по себе, независимо от ее фактической реализации, необыкновенно усиливает в восприятии противника мощь потенциального блокатора. Если же, напротив, Россия солидаризуется с Западом, то Китай рано или поздно отступит, и противостояние имеет все шансы закончиться мирно, без войны.
Евгений Аронов: Россия, однако, ведет себя так, что в огромной мере снимает сомнения Китая относительно того, чью сторону она возьмет в назревающей конфронтации, замечает Люттвак.
Эдвард Люттвак: Итак, в схватке Запада и Китая России отведено важнейшее место, и она могла бы извлечь для себя из этого массу выгод. При условии, что действовала бы стратегически, не размениваясь на мелкую пропагандистскую войну с Западом, или на скользящие удары, которые она время от времени наносит США, как, например, в случае со Сноуденом. Почему не усилиться стратегически за счет сближения с Америкой, притворившись слабой тактически и отказавшись дать Сноудену приют, как это сделали другие страны? Византийцы поступили бы именно так. Я не утверждаю, что американцы всегда держатся вежливо и не досаждают России. Но постоянное тыканье Западу пальцем в глаз, как это делает Кремль через свой ручной телеканал Russia Today, такого в отношениях с Москвой не позволяют себе ни Вашингтон, ни другие западные столицы.
Евгений Аронов: Если смотреть, однако, в исторической перспективе, то, как вы неоднократно заявляли: у России в области геополитики достижения колоссальные.
Эдвард Люттвак: Да, это так, иначе бы Россия не была по сей день самой большой по территории страной в мире и самой многонаселенной державой в Европе. Другой вопрос, как долго она останется самой многонаселенной, учитывая неблагоприятные тенденции рождаемости и смертности. Но если ограничиваться прошлым, то, конечно, успехи России несомненны. Россия крупнее Беларуси и Украины, и город Москва не принадлежит Королевству Польскому, хотя понятно, что ничего в природе не противоречило и такому исходу; перипетии этногенеза случались куда более причудливые. Русские вышли победителями в геополитической конкуренции с соседними народами, и поэтому, несмотря на обилие потомков угро-финнов в их среде, большого карельского государства на севере России не возникло. Как не образовалось большой Чувашии. Ни карелы и ни чуваши из России не вышли и не примкнули к другим крупным и успешным этносам. Я также хочу отметить, что Россия во всех своих ипостасях - Российская империя, Советский Союз, нынешняя Российская Федерация - настолько умело выстраивала отношения с многочисленными колониальными народами, подбирая правильное соотношение силы и дипломатии, что даже сегодня воле Кремля сопротивляется лишь незначительная часть населения Чечни и Дагестана. Для сравнения замечу, что в Испании, стране этнически далеко не столь пестрой, у кастильцев существуют повседневные трения и с каталонцами, и с басками, и с галисийцами. В России же межнациональные конфликты – это исключение, а не правило.
Евгений Аронов: «Я знаю, Путин со мной не согласится», сказал Люттвак, «но стратегически звездным часом России было то, что стремительный распад огромного СССР сопровождался лишь тремя крупными эпизодами кровопролития: узбеки и турки-месхетинцы, армяне и азербайджанцы в Карабахе и Чечня. «Однако если происходящее сейчас на Украине обернется массивным кровопролитием, то его тоже можно будет отнести в разряд отдаленных последствий того самого исторического распада», добавил мой собеседник.
Следующая страна, чьи стратегические регалии аттестовал Люттвак, была Англия. Если Россия одно время занимала одну шестую мировой суши, то Британской империи, над которой никогда не садилось солнце, принадлежала четвертая ее часть.
Эдвард Люттвак: Я бы сказал так: стратегический гений британцев состоял в том, что свою гигантскую империю они обрели почти что даром; я имею в виду как материальные затраты, так и человеческие жизни. Иногда империя приносила чистую выгоду, порой она была так сказать, «дотационной», но жертвы, которые она потребовала от британцев, материальные и людские, были ничто в сравнении, например, с теми жертвами, которые Россия принесла на алтарь своей империи. Основные свойства национального характера, которые обеспечили британцам их успех, были самодисциплина и прагматизм. Если угодно, это добродетели лавочников, но в строительстве империй они не менее важны, чем пресловутая пассионарность, ибо удерживают их обладателей от опасных или дорогостоящих авантюр. В частности, читая официальную корреспонденцию, относящуюся к Индии, видишь, как высокопоставленные чиновники в Лондоне и Дели постоянно одергивали сорвиголов, гражданских и военных, служивших на дальних рубежах империи, в которых кипела страсть к экспансионизму и которые неустанно выдвигали планы завоевательных походов в Гималаи, в Афганистан, в Бухару, или Кокандское ханство.
Высшим менеджерам империи всегда доставало трезвости не заигрываться, не рисковать войной с другой великой державой, в том числе, с Россией, там, где у Британии не было явных шансов на победу. Или стратегической потребности в данной территории. Поражаешься, как эти менеджеры вечно пеклись об экономии средств, насколько в этом они были не похожи на тех же русских, которые могли безответственно вбухивать деньги в имперские проекты сомнительной ценности. Самоограничение и рациональный расчет – вот, в чем был залог долгосрочного успеха британцев.
Евгений Аронов: Связи Британии с империей ослабевали на протяжении длительного времени, они не были разорваны мгновенно и полностью, и, наверное, поэтому, считает Эдвард Люттвак, британцы пережили утрату своих колониальных владений спокойнее, чем русские. К тому же, их взяли под свое крыло братья – американцы, что сильно сгладило у жителей Альбиона чувство одиночества в новом постимперском мире… Теперь немного о Германии и Франции.
Эдвард Люттвак: Гео-стратегами немцы никогда не были, им это, видимо, просто не дано. После Второй мировой войны они оставили, наконец, попытки играть в большую игру, и их сегодняшние успехи я отношу на счет этого самого решения. Во всем остальном, кроме стратегии, место Германии в топе. Не случайно же в России поговаривали: «Немец хитер: обезьяну выдумал». С середины 19-го и по начало 20-го века достижения Германии тоже были фантастические: лучшая в мире наука, лучшие университеты, самая динамичная промышленность. В этой ситуации Германии потребовалась вся ее способность к антистратегическому мышлению, чтобы бросить вызов Англии и начать строить мощный надводный флот, который, даром что мощный, прямого соприкосновения с английской флотилией избегал на протяжении почти всей Первой мировой войны. Одновременно Германия создает в Европе сухопутные силы настолько крупные, что толкает Францию и Россию, далеко не друзей, в объятья друг друга. К ним со временем присоединяется Англия, которую только тотальное стратегическое безрассудство немцев могло подвигнуть к вступлению в «сердечный альянс» с конкурирующими империями. Германия, таким образом, актуализирует сближение потенциальных соперников и разъединение потенциальных союзников. О чем тут еще можно спорить?
Что касается Франции, то у нее тоже была огромная империя. Отдав эту империю, Франция тем не менее по-прежнему способна оказывать на свои бывшие колонии влияние ровно в той мере, которое ей требуется в каждый данный момент времени, – и это очень большое достижение.
Евгений Аронов: Несколько слов о восточном стратегическом гении – японском и китайском.
Эдвард Люттвак: Япония в культурном отношении совершенна аутична; это значит, что она зациклена на себе и не способна правильно оценивать мотивы поведения и мировоззрения, отличные от ее собственных. А без этого умения понять, что движет твоим соперником, невозможен и стратегический подход к конфликту с ним. То же верно в отношении Китая, который самым вопиюще антистратегическим образом одновременно портит сегодня отношения со всеми соседями.
Евгений Аронов: И последнее: современный Израиль с момента своего основания живет в очень непростом окружении. Какова ваша оценка его стратегических решений?
Эдвард Люттвак: Израиль – это сложный случай. Объясню, почему. Эффективность стратегии измеряется соотношением меры безопасности, которую она приносит государству, и затрат, в которые ему обходится обеспечение безопасности. Израиль необычен тем, что в его современной истории обеспечение безопасности связано не только с явными расходами, а также с неявной выгодой. Например, опыт Холокоста угрожал необратимо сломать психику евреев, продемонстрировав, что они не способны защищать себя от тех, кто вознамерился их истребить. Конфликт с арабами сыграл здесь выдающуюся терапевтическую роль, позволив евреям распрямиться и вновь почувствовать себя полноценным народом. Это было намного важнее издержек войны, сопутствовавшей образованию Израиля. Таков один из парадоксальных стратегических аспектов сионистского проекта. Далее: именно конфликт сплотил и спаял в единую нацию еврейских иммигрантов из разных стран, которым поначалу не хватало религиозной и культурной общности, без которой не способна существовать ни одна страна. Третье: конфликтная среда, в которой находился Израиль, послужила мощным стимулом его промышленного и технического развития, сначала в чисто военной области, а с недавних пор, как мы видим, и в гражданской. Боюсь, что без стратегического императива добиться технического превосходства над соперником Израиль бы не развивался столь бурно. Повторю: оценивать эффективность стратегии данной страны однозначно невозможно, если сам процесс обеспечения безопасности для нее не только затратный, но и где-то выгодный.
Евгений Аронов: «Только в течение нескольких дней в октябре 1973 г., в начале «Войны Судного дня», издержки конфликта с арабами превысили для Израиля его разнообразные плюсы», сказал в заключение военный историк, ведущий сотрудник Института Стратегических и международных исследований Эдвард Люттвак.
