Александр Генис: В отличие от моей школы американские дети растут без обязательного списка художественной литературы. Но это не значит, что в стране вовсе нет литературного канона. Есть, и даже несколько, (что, конечно, подвергает сомнению само существование канона). Ближе всего к этому определению, пожалуй, походит та литература, что нашла себе место под черным переплетом знаменитой серии “Американская библиотека”.
Смысл этого уникального издания в том, чтобы отобрать и сохранить для современников и потомков лучшее в американской словесности. Каждый том любовно отредактирован, текст заново сверен с рукописями, подробно прокомментирован и издан на тонкой, чтобы больше поместилось, бумаге.
Эта серия была задумана выдающимся американским критиком, рыцарем модернизма Эдмундом Вильсоном. Он не дожил до воплощение этой идеи в жизнь, но его сочинения вошли в серию (тома 176 и 177). Сейчас в “Американской библиотеке” уже под три сотни томов. Здесь, разумеется, есть вся классика - Мелвилл (ему отдан первый том), Марк Твен, Эдгар По. Все лучшие авторы ХХ века, включая, конечно, нашего Набокова (тома 88 и 89). Есть и детективы, и фантастика (Филипп Дик), и политические дебаты, и книги президентов (Теодор Рузвельт получил два тома: 153 и 154), и воспоминания простых американцев о Второй мировой войне, и стихи битников, и речи борцов за гражданские права и многое, многое другое.
Каждый писатель, попавший в “Американскую библиотеку”, вправе рассчитывать на литературное бессмертие. Поэтому книги издают на особой, не портящейся от хода времени бумаги.
Последним пополнением “Американской библиотеке” стало только что вышедшие два тома прозы Бернарда Малмауда. Об этом рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: В новое двухтомное Cобрание сочинений американского писателя Бернарда Маламуда входят 36 его рассказов и 6 романов, написанных и опубликованных в 40-х, 50-х и 60-х годах 20-го века. Мое поколение в России впервые прочло Маламуда в 1967 г., когда издательство «Молодая Гвардия» выпустило сборник его рассказов «Туфли для служанки» - в прекрасных переводах (в основном - Райт-Ковалёвой и Голышева). Уже тогда меня поразили не столько аллегорические сюжеты рассказов, сколько стиль и тон автора, которые делали эти сюжеты душераздирающими: непривычная и обаятельная смесь ироничной наблюдательности и моральной серьезности; трогательность без капли сентиментальности; нравственный суд, но с предъявлением только самообвинений.
Во всех американских литературных справочниках, включая интернетные, Бернард Маламуд назван «американским еврейским писателем» наряду с несколькими другими очень известными авторами. Почти все эти авторы громко протестовали против такого определения. Об этом – писательница Цинтия Озик в рецензии на двухтомник Маламуда, опубликованной в газете «Нью-Йорк Таймс»:
Диктор: «Особенно негодовали две литературные знаменитости, которых без их ведома причислили к «еврейским писателям»: Филипп Рот и Сол Беллоу. «Я - не еврейский писатель, - говорил Рот. – Я – писатель, чья национальность – еврей». Сол Беллоу сердито высказался на одной из своих лекций: «Если американские аристократы, - заявил он, - хотят изобразить меня еврейским браконьером в их культурных угодьях, - это их дело». Его слова имели под собой основание. Когда-то Труман Капотэ, обозревая издательский мир, выразился прямолинейно: «Еврейская мафия, - сказал он, - систематически вымораживает неевреев из литературного мира». Кэтрин Энн Портер (автор бескомпромиссно антифашистского романа «Корабль для дураков») обвиняла еврейских писателей в разрушении традиций английского языка. А романист Эдвард Хоагланд жаловался на издателей, критиковавших его произведения за нежизненность - «потому, - говорил он, - что я не торговал медными кастрюлями в польском местечке».
Марина Ефимова: Эта неожиданная перебранка приоткрывает некрасивые тайны прекрасной американской литературы 20-го века, особенно его середины. Но что касается Бернарда Маламуда, то его-то как раз можно бы назвать еврейским писателем, правда, сильно изменив смысл этой категории. Вот что писал критик Уолтер Гудман - рецензент сборника 1993 г. «Бернард Маламуд. Полное собрание рассказов»:
Диктор: «Персонажи историй Маламуда: мясники, пекари, студенты, сапожники. Но все они – нью-йоркские бакалейщики (как его отец) - даже если у этих людей ирландские имена и они не говорят на американском идише, который Маламуд или прекрасно знал, или прекрасно выдумывал. Лошадь; залетевшая в дом птица; чернокожий ангел в его рассказах – тоже евреи».
Марина Ефимова: Сам Маламуд относился к ярлыку «еврейского писателя» с неизменной иронией:
Диктор: «Я пишу для всех, как и положено писателю, если он не хочет запереть себя в клетку. Я часто пишу про американских евреев - потому что я вырос среди них, мне лучше знакомы их черты, опыт, верования... и еще потому, что вообще-то все люди на свете – евреи».
Марина Ефимова: И Маламуд подтверждает это своими рассказами, в которых томление духа, горе, любовь, чудо одинаково разбивают и возвышают читательские сердца любой национальности. В полной мере Бернарда Маламуда открыл читателям легендарный редактор Роберт Жиру (один из основателей знаменитого издательства «Фаррар, Страус и Жиру»). Он собрал 50 рассказов писателя из разных сборников и журналов в одно посмертное издание 1993 г. «Бернард Маламуд. Полное собрание рассказов». В предисловии к книге Жиру писал:
Диктор: «Здесь собраны рассказы автора, которого не с кем сравнить, хотя ему приписывают влияние Готторна, Мелвилла, Бабеля и Айзек Дэннисен. Профессор Роберт Элтер назвал эти рассказы «продуктом абсолютно уникального воображения». Сам же Маламуд писал, что его рассказы – «зарисовки, набросанные неуверенным сердцем, изумленным человеческой природой». Впечатление читателей от этих вещей хорошо описывает отзыв другой замечательной рассказчицы – Фланнери О’Коннор в письме 58-го года: «Я открыла, - пишет она, - автора рассказов, который пишет лучше всех, включая меня. Пойди в библиотеку и возьми книгу Бернарда Маламуда «Волшебный бочонок». В период между 1940-м и 1986-м (годом его смерти) Маламуд создал десятки самых оригинальных и незабываемых рассказов своего времени».
Марина Ефимова: Добавим к этому шесть романов, из которых самый популярный – “Natural” (в русском переводе «Прирожденный мастер») - написан о судьбе бейсболиста. Цинтия Озик относит этот роман Маламуда (как и другой – «Новая жизнь») к жанру романов «о преображении, которое превращает желание в судьбу».
В 60-х годах вслед за Фланнери О’Коннори и весь литературный мир оценил Маламуда: его роман «Мастеровой» был удостоен Пулитцеровской премии. Другие романы и сборники рассказов получили целый букет престижных литературных премий.
Надо сказать, что в эмиграции, прочтя Маламуда по-английски, я больше полюбила не те рассказы, которые помнила в переводах. Возможно, дело в том, что я стала на 30 лет старше, но не исключено, что даже великие переводчики не могут совершить чуда и передать все нюансы прозы Маламуда. К тому же с годами менялся и стиль самого писателя: его искусство стало непереводимым волшебством.
Диктор: «Большинство ранних рассказов Маламуда захлебывались в реализме времен Великой депрессии. Некоторые его персонажи были заперты в своих сюжетах, как в клетках. Маламуд рвался выбраться из мирской реальности Второй Авеню, не растеряв по пути правдивых деталей. Освоение нового стиля – «аллегории» - началось в 50-х со сборника «Волшебный бочонок», удостоенного одной из двух полученных Маламудом премий National Book Award. В этом сборнике все сильные стороны таланта писателя сошлись вместе: понимание чувств аутсайдера; сочный юмор нью-йоркского уличного водевиля; прямое, без лишних украшений и все же пряное изложение истории; восхищение хасидской мистикой, приструнённое скепсисом реалиста. И ещё – мучительное и сладостное томление вечных попыток понять и объяснить любовь».
Марина Ефимова: Так характеризует «нового» Маламуда критик Уолтер Гудман. В этих новых рассказах жалкая, скромная жизнь неожиданно, но убедительно приводит маленького человека к чуду – любви или спасения, или страдальческой смерти, научившей других милосердию; «Ангел Левин» - о том, как неузнаваемо бывает добро; «Волшебный бочонок», в котором жулик-сват – «купидон от коммерции» - будит в чувствительном, но засушенном учением юноше способность к любви. И горький рассказ «Еврей-птица» - о жалкой уличной птице-втируше по фамилии Шварц.
Выходящий сейчас двухтомник Маламуда – первое его издание за двадцать с лишним лет. Вот как объясняет причину такого перерыва Цинтия Озик:
Диктор: «Когда окружающая культура изменилась, предпочтя страстям хрупкую смесь из острот и безразличия; когда в литературе сам автор, с живыми чувствами и мнениями, больше не присутствовал, тогда на таких писателей, как Маломуд, пало забвение. Мысль, что писатель сам может болеть за что-то, судить и страдать, отвергнута – кто нынче осмелится уйти от неуязвимости хладнокровия?.. Но наступает кризис: понимание, что современная литература придушила неповторимый голос своей цивилизации. И нынешнее поколение нуждается в Маламуде даже больше, чем когда-то его собственное».
Марина Ефимова: Так является ли Бернард Маламуд еврейским писателем? Конечно, но только в том же смысле, в каком Набоков – русский писатель, Диккенс – британец, а Фланнери О’Коннор – южанка.
Смысл этого уникального издания в том, чтобы отобрать и сохранить для современников и потомков лучшее в американской словесности. Каждый том любовно отредактирован, текст заново сверен с рукописями, подробно прокомментирован и издан на тонкой, чтобы больше поместилось, бумаге.
Эта серия была задумана выдающимся американским критиком, рыцарем модернизма Эдмундом Вильсоном. Он не дожил до воплощение этой идеи в жизнь, но его сочинения вошли в серию (тома 176 и 177). Сейчас в “Американской библиотеке” уже под три сотни томов. Здесь, разумеется, есть вся классика - Мелвилл (ему отдан первый том), Марк Твен, Эдгар По. Все лучшие авторы ХХ века, включая, конечно, нашего Набокова (тома 88 и 89). Есть и детективы, и фантастика (Филипп Дик), и политические дебаты, и книги президентов (Теодор Рузвельт получил два тома: 153 и 154), и воспоминания простых американцев о Второй мировой войне, и стихи битников, и речи борцов за гражданские права и многое, многое другое.
Каждый писатель, попавший в “Американскую библиотеку”, вправе рассчитывать на литературное бессмертие. Поэтому книги издают на особой, не портящейся от хода времени бумаги.
Последним пополнением “Американской библиотеке” стало только что вышедшие два тома прозы Бернарда Малмауда. Об этом рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: В новое двухтомное Cобрание сочинений американского писателя Бернарда Маламуда входят 36 его рассказов и 6 романов, написанных и опубликованных в 40-х, 50-х и 60-х годах 20-го века. Мое поколение в России впервые прочло Маламуда в 1967 г., когда издательство «Молодая Гвардия» выпустило сборник его рассказов «Туфли для служанки» - в прекрасных переводах (в основном - Райт-Ковалёвой и Голышева). Уже тогда меня поразили не столько аллегорические сюжеты рассказов, сколько стиль и тон автора, которые делали эти сюжеты душераздирающими: непривычная и обаятельная смесь ироничной наблюдательности и моральной серьезности; трогательность без капли сентиментальности; нравственный суд, но с предъявлением только самообвинений.
Во всех американских литературных справочниках, включая интернетные, Бернард Маламуд назван «американским еврейским писателем» наряду с несколькими другими очень известными авторами. Почти все эти авторы громко протестовали против такого определения. Об этом – писательница Цинтия Озик в рецензии на двухтомник Маламуда, опубликованной в газете «Нью-Йорк Таймс»:
Диктор: «Особенно негодовали две литературные знаменитости, которых без их ведома причислили к «еврейским писателям»: Филипп Рот и Сол Беллоу. «Я - не еврейский писатель, - говорил Рот. – Я – писатель, чья национальность – еврей». Сол Беллоу сердито высказался на одной из своих лекций: «Если американские аристократы, - заявил он, - хотят изобразить меня еврейским браконьером в их культурных угодьях, - это их дело». Его слова имели под собой основание. Когда-то Труман Капотэ, обозревая издательский мир, выразился прямолинейно: «Еврейская мафия, - сказал он, - систематически вымораживает неевреев из литературного мира». Кэтрин Энн Портер (автор бескомпромиссно антифашистского романа «Корабль для дураков») обвиняла еврейских писателей в разрушении традиций английского языка. А романист Эдвард Хоагланд жаловался на издателей, критиковавших его произведения за нежизненность - «потому, - говорил он, - что я не торговал медными кастрюлями в польском местечке».
Марина Ефимова: Эта неожиданная перебранка приоткрывает некрасивые тайны прекрасной американской литературы 20-го века, особенно его середины. Но что касается Бернарда Маламуда, то его-то как раз можно бы назвать еврейским писателем, правда, сильно изменив смысл этой категории. Вот что писал критик Уолтер Гудман - рецензент сборника 1993 г. «Бернард Маламуд. Полное собрание рассказов»:
Диктор: «Персонажи историй Маламуда: мясники, пекари, студенты, сапожники. Но все они – нью-йоркские бакалейщики (как его отец) - даже если у этих людей ирландские имена и они не говорят на американском идише, который Маламуд или прекрасно знал, или прекрасно выдумывал. Лошадь; залетевшая в дом птица; чернокожий ангел в его рассказах – тоже евреи».
Марина Ефимова: Сам Маламуд относился к ярлыку «еврейского писателя» с неизменной иронией:
Диктор: «Я пишу для всех, как и положено писателю, если он не хочет запереть себя в клетку. Я часто пишу про американских евреев - потому что я вырос среди них, мне лучше знакомы их черты, опыт, верования... и еще потому, что вообще-то все люди на свете – евреи».
Марина Ефимова: И Маламуд подтверждает это своими рассказами, в которых томление духа, горе, любовь, чудо одинаково разбивают и возвышают читательские сердца любой национальности. В полной мере Бернарда Маламуда открыл читателям легендарный редактор Роберт Жиру (один из основателей знаменитого издательства «Фаррар, Страус и Жиру»). Он собрал 50 рассказов писателя из разных сборников и журналов в одно посмертное издание 1993 г. «Бернард Маламуд. Полное собрание рассказов». В предисловии к книге Жиру писал:
Диктор: «Здесь собраны рассказы автора, которого не с кем сравнить, хотя ему приписывают влияние Готторна, Мелвилла, Бабеля и Айзек Дэннисен. Профессор Роберт Элтер назвал эти рассказы «продуктом абсолютно уникального воображения». Сам же Маламуд писал, что его рассказы – «зарисовки, набросанные неуверенным сердцем, изумленным человеческой природой». Впечатление читателей от этих вещей хорошо описывает отзыв другой замечательной рассказчицы – Фланнери О’Коннор в письме 58-го года: «Я открыла, - пишет она, - автора рассказов, который пишет лучше всех, включая меня. Пойди в библиотеку и возьми книгу Бернарда Маламуда «Волшебный бочонок». В период между 1940-м и 1986-м (годом его смерти) Маламуд создал десятки самых оригинальных и незабываемых рассказов своего времени».
Марина Ефимова: Добавим к этому шесть романов, из которых самый популярный – “Natural” (в русском переводе «Прирожденный мастер») - написан о судьбе бейсболиста. Цинтия Озик относит этот роман Маламуда (как и другой – «Новая жизнь») к жанру романов «о преображении, которое превращает желание в судьбу».
В 60-х годах вслед за Фланнери О’Коннори и весь литературный мир оценил Маламуда: его роман «Мастеровой» был удостоен Пулитцеровской премии. Другие романы и сборники рассказов получили целый букет престижных литературных премий.
Надо сказать, что в эмиграции, прочтя Маламуда по-английски, я больше полюбила не те рассказы, которые помнила в переводах. Возможно, дело в том, что я стала на 30 лет старше, но не исключено, что даже великие переводчики не могут совершить чуда и передать все нюансы прозы Маламуда. К тому же с годами менялся и стиль самого писателя: его искусство стало непереводимым волшебством.
Диктор: «Большинство ранних рассказов Маламуда захлебывались в реализме времен Великой депрессии. Некоторые его персонажи были заперты в своих сюжетах, как в клетках. Маламуд рвался выбраться из мирской реальности Второй Авеню, не растеряв по пути правдивых деталей. Освоение нового стиля – «аллегории» - началось в 50-х со сборника «Волшебный бочонок», удостоенного одной из двух полученных Маламудом премий National Book Award. В этом сборнике все сильные стороны таланта писателя сошлись вместе: понимание чувств аутсайдера; сочный юмор нью-йоркского уличного водевиля; прямое, без лишних украшений и все же пряное изложение истории; восхищение хасидской мистикой, приструнённое скепсисом реалиста. И ещё – мучительное и сладостное томление вечных попыток понять и объяснить любовь».
Марина Ефимова: Так характеризует «нового» Маламуда критик Уолтер Гудман. В этих новых рассказах жалкая, скромная жизнь неожиданно, но убедительно приводит маленького человека к чуду – любви или спасения, или страдальческой смерти, научившей других милосердию; «Ангел Левин» - о том, как неузнаваемо бывает добро; «Волшебный бочонок», в котором жулик-сват – «купидон от коммерции» - будит в чувствительном, но засушенном учением юноше способность к любви. И горький рассказ «Еврей-птица» - о жалкой уличной птице-втируше по фамилии Шварц.
Выходящий сейчас двухтомник Маламуда – первое его издание за двадцать с лишним лет. Вот как объясняет причину такого перерыва Цинтия Озик:
Диктор: «Когда окружающая культура изменилась, предпочтя страстям хрупкую смесь из острот и безразличия; когда в литературе сам автор, с живыми чувствами и мнениями, больше не присутствовал, тогда на таких писателей, как Маломуд, пало забвение. Мысль, что писатель сам может болеть за что-то, судить и страдать, отвергнута – кто нынче осмелится уйти от неуязвимости хладнокровия?.. Но наступает кризис: понимание, что современная литература придушила неповторимый голос своей цивилизации. И нынешнее поколение нуждается в Маламуде даже больше, чем когда-то его собственное».
Марина Ефимова: Так является ли Бернард Маламуд еврейским писателем? Конечно, но только в том же смысле, в каком Набоков – русский писатель, Диккенс – британец, а Фланнери О’Коннор – южанка.
