Виктор Резунков: В России, в отличие от большинства стран мира, существующие правила охоты допускают явление, немыслимое по своей жестокости – притравку. В выходные, а то и в будни на сотнях, а, может, и тысячах притравочных станций, разбросанных по всей стране, в специальных загонах травят собаками медведей и кабанов, барсуков и енотовидных собак, волков и лис. Так называемые "подсадные" животные ни убежать, ни обороняться не могут – у многих удалены клыки и когти, чтобы они не поранили дорогостоящих собак. У некоторых перебиты или перекушены лапы, волкам между зубов вставляют деревяшку – "сострунивают", чтобы они не могли кусаться, медведей сажают на трос с блоком, так что они могут перемещаться лишь по весьма ограниченной территории. Бывает, используют неспособных дать отпор детенышей – лисят или зайчат. Барсуков, енотов и лис пускают в специально построенную искусственную деревянную нору и натравливают на них собак, которые, нагнав, рвут их зубами. Животные страдают, испытывают боль и стресс, находятся в постоянном страхе.

Рассказывает президент Региональной благотворительной экологической организации "Балтийская забота о животных" Елена Боброва:

Елена Боброва: Притравки – это вид бизнеса, страшный, жуткий. В России созданы так называемые "испытательно-притравочные комплексы" или "станции". Они находятся по всей стране. Там вы можете в любой день притравить за деньги свою собаку на определенный вид животного. Там используются еноты, барсуки, лисы, медведи, волчата. На одной московской станции использовался даже лев, потом он погиб. Кроме того, проводятся испытания собак с целью определить, насколько они агрессивны, злобны, могут ли они рвать живое животное. Эти испытания проходят в основном в охотхозяйствах. Организуют их две общественные организации: Российская кинологическая федерация и Ассоциация общественных организаций "Союз охотников и рыболовов".

И та, и другая организация написали правила проведения испытаний и состязаний. Российская кинологическая ассоциация написала правила притравки на все виды охотничьих собак и на все виды животных, которые используются как объекты охоты. Там сказано, что собака ценится именно за злобу и агрессивность. Например, если мы возьмем притравку на медведей или кабанов, то там есть такое понятие, как "болевые хватки", то есть чем больше боли доставляет собака животному, чем больше злобы она проявляет, тем больше она ценится. Интересно, что, если эту страницу Российской кинологической ассоциации открыть на английском языке, то все эти правила проведения испытаний исчезают.

Такие же правила состязаний и испытаний представлены Союзом охотников и рыболовов. К сожалению, сегодня не только российская, но и международная общественность обеспокоена воспитанием агрессивности у собак. В частности, в конце января в Дели университет New Deli провел крупную международную конференцию, в которой принимали участие представители 34 стран. Мы от нашей организации представили там доклад об обучении охотничьих собак в России, потому что сейчас Международные кинологические союзы планируют отвернуться от сотрудничества с российскими охотничьими клубами из-за того, что они воспитывают в собаках агрессивность и злобу.

​Виктор Резунков: Каким же образом и почему в России, в которой, кстати сказать, притравка была запрещена еще в 1867 году, вновь появились законы, регламентирующие правила охоты таким образом, что экологи их иначе как "зоофашизмом" не называют?

Елена Боброва: В России в 2009 году был принят очень плохой "Закон об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов…", несмотря на гигантский протест общественности. Причем свой протест заявили известные ученые: биологи, охотоведы, – а также художники и другие деятели культуры. Несмотря на подготовленное биологами и охотоведами экспертное заключение к этому закону и обращение к тогдашнему президенту Дмитрию Медведеву, закон был принят. Он, в частности, разрешил региональным руководителям устанавливать свои сроки разрешенной охоты и определять виды животных, на которые можно охотиться. Там очень много нехорошего, направленного против природы, которую мы будем оставлять своим потомкам.

Кроме того, подзаконным актом этого федерального закона являются так называемые "Правила охоты". Они написаны в Министерстве природных ресурсов и экологии РФ. Именно в этих правилах разрешено явление, о котором мало кто знает и которое можно охарактеризовать только одним словом – "зоофашизм". Речь идет о так называемой "натаске", "притравке", "нагонке". Так называют обучение охотничьих собак для охоты. Эти методы обучения заключаются в том, что собаки рвут живых животных, причем эти животные содержатся в экстремальных, ужасных условиях. Они голодают, их очень плохо кормят. В праздники и выходные их не кормят вовсе. Они сидят всю жизнь в узких клетках, в своих испражнениях. Из клеток их выводят только для того, чтобы их рвали собаки. По нашим данным, по данным ветеринаров, такие животные не живут больше двух лет. Это я говорю о крупных животных, таких, как, например, медведи. А что касается лис или енотов, то они гибнут значительно раньше. Если они не гибнут от стресса, который испытывают практически всё время, то гибнут от того, что за деньги животное можно затравить до смерти.

Виктор Резунков: Елена, а что, по-вашему, надо вообще запретить охоту?

​Елена Боброва: Речь идет не о такой охоте, когда охотники-промысловики убивают животное мгновенно (за исключением капканов). Речь идет о так называемой "любительской охоте". Охота сегодня – это не способ добывания пищи, это развлечение. Она даже называется, как это ни странно, спортом. Поскольку это – спорт, развлечение, то есть потеха, то обучение таким жестоким методам направлено против человеческой сущности (если мы хотим себя считать людьми). Кроме этих охотников, притравкой занимаются лица, которые имеют собак охотничьих пород. Во всех клубах, которые разводят такс, фокстерьеров, лаек и другие породы, заявляют, что для того, чтобы снять напряжение у собаки, чтобы она вам дома не мешала, надо обязательно притравливать ее по выходным дням. Вы можете поехать на любую притравочную станцию, и там увидите очередь из людей совершенно разного возраста, которые очень хвалят своих собак за то, что они такие агрессивные, за то, что они хватают лису, рвут енота, который зажался и весь трясется. Это считается у нас нормой. Против этого явления мы и выступаем.

Виктор Резунков: Под Петербургом, в северном направлении, есть маленькое селение Осельки. Рядом с ним, в глубине леса, недалеко от местного кладбища, расположена притравочная станция. Туда мы и поехали в надежде отснять, как обращаются с притравочными животными. День был субботний, и уже с утра на территории станции находились человек 15 с собаками, в основном лайками, приехавшие на своих машинах. Часть из них уходила со своими питомцами на так называемое испытание, то есть тестирование собак на охотничьи качества, в частности, на количество и качество хваток, то есть нанесения покусов. Это испытание было не чем иным, как притравкой маленького кабанчика по кличке Пиночет, которому не исполнилось еще и года. На нем за полтора часа были испытаны, как минимум, четыре злобных лайки.

Потом началась, собственно говоря, притравка, которую эксперты-охотоведы называют тестированием. На специально огражденную территорию была запущена пожилая кабаниха по кличке Машка, и в течение почти трех часов ее травили сразу двумя лайками, причем лайки приходят в дикое неистовство, крайне возбуждаются, из-за этого их трудно поймать, и притравка затягивается. Фотографировать и снимать видео на станции запрещено: зоозащитники пытались проникнуть и сюда, – однако для нас сотрудники станции сделали исключение, позволив сфотографировать кабаниху Машку и маленького Пиночета, приходящих в себя уже после притравки. Кроме того, сотрудники станции разрешили нам побеседовать с Юрием Дымовым, экспертом-кинологом 1-й категории, работником станции натаски и нагонки собак, и с Михаилом Цыпляевым, экспертом 1-й категории, руководителем породы западно-сибирских лаек.

Виктор Резунков: Чем вы здесь занимаетесь, и какие животные содержатся у вас на станции?

​Юрий Дымов: У нас есть в наличии кабаны в больших вольерах. Есть медведь на площадке, на которую мы выпускаем собак – по нему проверяем. Есть нора, и все, к ней прилагающееся. Цель этой станции – тестирование молодых собак, их знакомство со зверем, с его поведением – для того, чтобы у них в лесу не было неожиданностей. Цели забить, затравить животное у нас нет. Из десяти собак лишь одна пытается как-то прищипнуть зверя. В основном они просто его облаивают. Зверь чаще всего стоит, собаки знакомятся с его запахом, видом, с манерой его поведения, а мы смотрим на то, как работает собака, как она дает голос, на каком расстоянии она держится от зверя. Это, в общем, основное. А на норе собак учат ходить по этому ходу, находить зверя, облаивать его. Тут тоже нет самоцели, чтобы собака брала зверя. Поиск зверя – это основное.

Виктор Резунков: Но ведь вы понимаете, что животному при так называемом тестировании наносится, как минимум, психологическая травма?

Михаил Цыпляев: Я скажу: никакой. У нас есть лисы, которых собака, если она не напористая, спокойно проталкивает по трубе до выхода без схваток. Потом, когда мы сажаем животных по клеткам, они спокойно себя ведут и едят. Никаких психических расстройств мы не наблюдаем. У них нет большой нагрузки. На каждую лисицу приходится не более пяти собак, по десять минут и раз в неделю. Остальное время зверь отдыхает. Вреда практически нет.

Виктор Резунков: А что, для охоты необходимо проводить так называемое тестирование собак? Без этого никак нельзя обойтись?

​Юрий Дымов: Из века в век мужское население занималось охотой. Это генетически заложено в человеке. А для успешной охоты необходимо такое поголовье собак, которое способно в лесу отыскать зверя, обозначить его, а дальше уже – умение охотника. Сможет ли он его добыть? Есть ли у него документы на это? И сможет ли собака осуществлять дальнейшую работу?

Основная работа здесь, на станции, проводится с подготовленными животными. Стресса у них не наблюдается. Животные, обкатанные на собачках, привыкают к этому. Они чувствуют себя хорошо. Их проверяют ветеринары. Им делают прививки. Они находятся под постоянным контролем.

Если взять животное в дикой природе, то там отход гораздо больший, чем на таких станциях. Здесь отход бывает, но незначительный. Когда собаки уже готовы к охоте, то проводятся состязания, но это бывает очень редко. Собаки выставляются по зверю – допустим, по кабану. Зверь подготовлен к таким состязаниям, а собаки показывают, что они могут. Если собака начинает жестко работать, то животное сразу загоняется в отбойник, и травматизация бывает редко и минимальная. Поэтому я считаю, что такие станции не приносят никакого вреда. Это просто школа дрессировки для собак.

Виктор Резунков: В Европе и в США тестирование собак проводится без использования животных. Там применяются другие методы. Там дикие животные находятся в безопасности. Например, в норе перед лисой ставят стекло. Собака ее видит и чувствует, а укусить не может. Такая практика существует, например, во Франции. Почему бы не использовать эти методы в России?

​Михаил Цыпляев: У нас немножко другая ситуация по охотничьим угодьям. Сейчас, например, в Ленинградской области есть более ста угодий частного характера. Есть угодья общего пользования, где человек может поохотиться на общие виды животных. На копытного зверя, например, нужно обязательно получать лицензию, а она выдается тем, кто ведет хозяйственную деятельность в угодье. Получается, что простой человек не может в лесу поработать по зверю со своей собакой, поэтому ему и приходится приезжать на такую станцию. А охота с собаками – более эмоциональная, доставляет больше удовольствия, чем охота без собаки. И при такой охоте у зверя есть шанс, как и у человека. У зверя нет шанса, когда человек сидит на вышке и стреляет. А когда человек идет с собакой, зверь бегает на воле, и собака с ним работает.

Виктор Резунков: Зоозащитники сообщают, что на некоторых станциях при так называемом тестировании за особую плату собакам предоставляется возможность до смерти растерзать животное. Вам известны такие случаи?

Юрий Дымов: Вряд ли это где-то проводится, потому что зверь стоит денег, его нужно подготавливать, а это – большие затраты. Ни один хозяин не позволит уничтожать своих зверей. В лесу – пожалуйста. А здесь всё идет под присмотром. Эксперты, сотрудники, администрация станции, – все следят за процессом. А он стоит денег, причем больших.

Виктор Резунков: Много людей приезжают в дни тестирования со своими питомцами?

Михаил Цыпляев: Нет. В среднем проходит семь-восемь лаек по кабану, например. Из них, дай бог, чтобы одна похватала зверя, остальные просто облают. Вреда никакого. Зверю это привычно. Он порой даже не реагирует или отбивается, дает собаке отпор. На медвежьей площадке бывало – медведь лежит, собаки лают, а он и внимания на них не обращает, играет с палкой или с корытом. Он чувствует, что собака не агрессивна, вреда не наносит. А если достанет, то он встает, один удар лапой – и собака понимает, что трогать этого зверя лучше не стоит.

Виктор Резунков: Такую радужную картину нарисовали эксперты-кинологи Юрий Дымов и Михаил Цыпляев, работники притравочной станции, расположенной рядом с поселком Осельки под Петербургом.

Если верить экспертам-кинологам, то на северо-западе России к животным на притравочных станциях относятся чуть ли не с нежностью, чего нельзя сказать о притравочных станциях, расположенных в других регионах страны. Там, по данным зоозащитников, творится полный беспредел. Особенно прославилась станция, расположенная во Фрязино, под Москвой. А в 2006 году Россию потрясла история медвежонка Моти, замученного в Пермской области.

​Елена Боброва: Этот медвежонок относится к очень редкому виду, который занесен в международную Красную книгу – тяньшаньский белокоготный медведь. Это некрупные травоядные мишки, которые живут на скалах, питаются насекомыми, проходят километры. Мотя – медвежонок, который никогда не видел ни скал, ни травы, ни лесов, ни полей. Он родился в пермском зоопарке. Его мать звали Берта. Когда ему было два года, и он еще должен был быть с матерью, его продали охотнику на притравку. Это, кстати сказать, расхожая практика зоопарков. О ней мало что известно. На притравке медведей почти не кормят: одним овсом и крайне мало, чтобы животное не было сильным, не могло сопротивляться собакам. Мотя был размером со среднюю собаку, очень истощенный. Он был такой худой, что сумел пролезть между прутьев своей клетки. Так его обнаружили люди, и о нем стало известно общественности. Его вернули хозяину, но попытались изъять законным способом. Этот процесс занял несколько лет и ни к чему хорошему не привел, потому что все судебные инстанции (а пермские зоозащитники дошли до Верховного суда) оказались зависимыми от разных официальных лиц, в том числе от тогдашнего министра природных ресурсов Юрия Трутнева, от представителей "Единой России" в Пермском крае и т.д., которые тоже были охотниками. В общем, этого медвежонка затравили, и я поняла, что занимаюсь спасением животного, которого уже нет на свете. На его месте обнаружили молодого медведя, который был изуродован собаками. У него был вырван нос, оторваны половые органы. От боли и ужаса он ослеп. Этого медведя тоже не удалось выкупить, он так и остался у пермских притравщиков-охотников.

Вообще, медведь – крайне высокоразвитое животное. Не случайно люди о нем так много говорят. Особенно ужасно, что на притравку попадают медведи, которые долго общались с человеком и работали в цирке. Такова печальная история медведицы Маши, которая несколько десятилетий была "звездой" и участвовала в Олимпиаде как символ России. А потом она была передана во Фрязево, на одну из самых мерзких и жестоких в России притравочных станций. Несмотря на протест международного масштаба (а петицию в ее защиту подписали несколько десятков тысяч человек), к сожалению, Машу до сих пор не удалось спасти и неизвестно, жива ли она.

Виктор Резунков: Судьба медведей, медведиц и маленьких медвежат в России, по мнению Елены Бобровой, ужасна:

​Елена Боброва: Если закроют все комплексы притравки и будут запрещены испытания, все равно останется охота. И, если в той же Великобритании или Германии очень строго следят за тем, как отстреляно животное, то у нас в России очень трудно проверить, не тренируют ли собак на раненом звере, на молодняке. Ведь в России лишь совсем недавно запретили охоту на берлоги, которая была традиционной русской охотой. Это страшнейшее явление. В берлоге часто оказывается не самец, а самка с медвежатами. Медвежата живут с ней до двух лет. Там могут находиться пестуны, медвежата прошлого года. Причем медвежья семья так устроена, что старшие медвежата ухаживают за младшими, помогают матери. Это целое сообщество. Медведицу убивают, а медвежат травят собаками до тех пор, пока они не умрут, либо передают на ту же притравку.

Судьба медвежат страшна. Когда у них наступает половая зрелость, их уничтожают, потому что с ними не справиться, особенно с самцами. В России также проходит охота на черного азиатского медведя, который также находится под строгим контролем международных конвенций. В Сибири на них охотятся китайцы, отрезают им лапы… Притравка должна быть полностью запрещена в любом виде, не только на станциях, но и на охоте.

Виктор Резунков: Не менее трагична судьба лисят в России:

​Елена Боброва: На лисятах тренируют молодых собак. Лисята считаются дешевыми зверями, потому что их берут со звероферм. Морды им связывают, к лапе привязывают веревку и запихивают их в нору. А потом туда запускают собаку, чтобы она их рвала. Эти животные совершенно беззащитны.

Виктор Резунков: В Уголовном кодексе РФ существует статья № 245, подразумевающая наказание за жестокое обращение с животными. Она что, не работает?

​Елена Боброва: Эта статья не разделяет домашних и диких животных. К сожалению, она очень редко применяется. Да и судят ведь не за преступление, а за мотив. То есть, если мы докажем, что это был садистский, корыстный или хулиганский мотив, тогда данное лицо может быть привлечено к уголовной ответственности. Наша организация выиграла несколько дел, но это было очень трудно. Каждое такое уголовное дело – очень длительный, тяжелый процесс. Нужно спасать не конкретного лисенка, нужно так изменить законодательство, чтобы такого явления, как притравка, не было как такового. Надо отметить, что символ России – бурый медведь – тоже находится в Красной книге, в списке СИТЕС, конвенции о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения. Россия подписала эту конвенцию. Россия подписала также и Бернскую конвенцию. Ответственным за соблюдение этих конвенций является Министерство природных ресурсов. Мы туда обращались, но в ответ получаем только отписки.

​Виктор Резунков: Зоозащитники продолжают добиваться запрета притравки в России. Как известно, для того, чтобы в Государственной думе начали рассматривать изменение закона, необходимо собрать 100 тысяч подписей. Зоозащитники собрали более 700 тысяч.

Елена Боброва: Мы собрали 770 тысяч подписей. Прежде всего, это петиция Татьяны Скобляковой, которую в Госдуму принес лично артист Михаил Ширвиндт, это было отснято тележурналистами. И что? И ничего. Это было в позапрошлом году. Сейчас эта петиция собрала больше 600 тысяч подписей. Остальные петиции собрали меньше. Необходимость скорейшего принятия закона об ответственном обращении с животными рассматривалась в Совете Федерации. Несмотря на то, что за один день обсуждения этого вопроса поступило больше 9 тысяч подписей, а потом "рухнул компьютер", этот вопрос даже не обсуждался. Крайне печально… Кроме того, законопроект об ответственном отношении к животным крайне узок, и в нем в основном рассматриваются вопросы о домашних питомцах. В конце года Министерство природных ресурсов сообщило, что в этот проект необходимо внести изменения, включить вопросы об отношении к диким животным, потому что министерство получает очень много писем с протестами против жестокостей с дикими животными.

Виктор Резунков: Об атмосфере в российском обществе свидетельствует и то, как в этом обществе относятся к животным, к братьям нашим меньшим. Если по всей стране их истязают и мучают, то как это общество может быть здоровым?