Владимир Тольц: Сегодня – продолжение рассказа о «пропавшем» осенью 1937-го этапе заключенных, вывезенных с Соловков. Этапе, который как могильный венок объединил в себе последний цвет уничтоженной властью культуры народов рухнувшей империи и выдающихся деятелей народившейся новой культуры, духовенство, дворян и пролетариев, красных и белых, стариков и молодых. Речь уже шла о том, как след этого «потерянного» этапа (о нем уже сложились легенды, будто заключенных просто утопили при перевозке на материк в Белом море), как след этого этапа десятилетиями искали и, наконец, нашли. В прошлой передаче мы остановились на том, что копия списка заключенных Соловецкой тюрьмы, которых осенью 37-го на «тройка» приговорила к «высшей мере» совершенно случайно в середине 1990-х годов попала из Архангельского УФСБ, где не должна была находиться – тоже случайность, в соловецкий музей. Вспоминает директор Петербургского научно-исследовательского центра "Мемориал" Ирина Флиге:
Ирине Флиге: Сотрудник архангельского архива был одноклассником сотрудницы Соловецкого музея Антонины Сошиной и в это время переходил на другую работу и поэтому отдал эти копии. Следующий вклад в поиски этого пропавшего этапа внес Сергей Кривенко, который с этими копиями, пятый экземпляр машинописи или шестой, очень плохо читающиеся, добился от ленинградского архива ФСБ лучшего экземпляра. И вот к 95-му году мы имели весь поименный список. И стало понятно: был большой украинский этап. Потому что, конечно, из общего числа 1825 человек, на Украину выпадает почти триста или триста с небольшим Соловецких заключенных, украинцев, которые, естественно, шли общими протоколами, поэтому были вывезены подряд, вместе. И дальше начался уже более конкретный, детальный поиск, где это произошло.
Владимир Тольц: Передо мной список соловчан, первоначально осужденных на Украине и попавших затем в «потерянный» соловецкий этап, о котором мы рассказываем. Вот лишь некоторые имена
АТАМАНЮК-ЯБЛУНЕНКО Василий Иванович, писатель-журналист
БАДАН-ЯВОРЕНКО Александр Иванович, профессор истории Запада
БАРАН Михаил Лукич, зав.кафедрой Института профобразования (Киев)
БАРБАР Аркадий Алексеевич, директор департамента здравоохранения при Директории (осужден в 1930 году)
ВАЛЬДА-ФАРАНОВСКИЙ Александр Казимирович, организатор восстания в 1921 году, агроном
ВИННИЦКИЙ Тарас Иванович, до 1914 года в нац.-дем. партии, в 1918-и уездный комиссар Украинской Галицийской Армии, осужден в 1933-м как руководитель Одесской группы Украинской воинской огранизации (УВО)
ВОЛКОВ Василий Митрофанович, научный сотрудник Украинской АН
ВОЛОК Емельян Иванович, полковник УБР, в 1933 председатель Украинского бюро ВУЦИК Союза шоферов
ВОРОНОЙ Марк Николаевич, литератор-журналист, член Союза Писателей, арестован в 1936 году
ВОЛЬФ Михаил Иосифович (немец), священник РКЦ с 1914, арестован в 1929
ГЛУЗМАН Пинхус Гершевич, профессор Днепропетровского Госуниверситета
ГОЦА Василий Филиппович, профессор украинской литературы (Житомир)
ГОРИНСКИЙ-ГАУСМИН Осип Карлович (еврей), конструктор з-да им.Марти (Одесса)
ДОРОЖНЫЙ-МИНЕНКО Иван Дмитриевич, литератор, доцент
ДУДКЕВИЧ Казимир Иванович, преподаватель философского фак. университета (Львов), режиссер Союзкино (Москва)
ДЯТЛОВ Петр Юрьевич, профессор, бывший член ЦК УСДРП
ЖЕЛЕЗНЯК Порфилий Емельянович, руководитель штаба восстания в 1921-22 годах, крестьянин
Владимир Тольц: И еще десятки, сотни имен от «А» до «Я» - до Яворского Матвея Ивановича (1884 года рождения), историка-экономиста и литератора Михаила Николаевича Ялового (1895 года рождения). О некоторых украинцах из этого легендарного этапа рассказывает моя коллега по Радио искусствовед Оксана Пеленска.
Оксана Пеленска: Я бы начала, наверное, с Николая Зерова, человек, который даже в семье у него разговаривали по-русски. Он из Полтавщины родом. Я читала замечательные его из ссылки письма, которые он писал своей жене Софье, которую называл Зорушка. Они на русском языке. Но, тем не менее, этот человек делал великолепные переводы с латыни, которым владел превосходно, с греческого языка. И в них чувствуется огромная связь его знаний с фольклором украинским и с украинской классикой. Можно только предположить, что потеряла украинская литература с расстрелом этого человека. Я думаю, что до сих пор чувствуем и еще будем какое-то время чувствовать отсутствие таких умов, такой мощи интеллектуальной, какой был Николай Зеров.
Я могла бы вспомнить семью Крушельницкого. Антон Крушельницкий был замечательный интеллектуал и юрист. Он был в правительстве Украинской народной республики, его взяли вместе с сыновьями только за одно – за принадлежность, как тогда говорилось, к Союзу освобождения Украины, к которому они не имели никакого отношения. Но дело не в этом. Антон Крушельницкий, отец был министром образования Украины и один из тех, кто первым разрабатывал систему высшего образования в Украине. И думаю, что тоже, наверное, можно в некоторой степени сожалеть, что его планы не были реализованы. Потому что там была очень интересная система, которая включала изучение, например, фольклора.
Еще хотела бы вспомнить о двойке, они не были расстреляны в один день, в течение двух дней, 2 ноября и 6 ноября. Я говорю о Кулеше и говорю о человеке, который делал украинский театр Олесе Курбасе. Мейерхольд и Лесь Курбас, наверное, этих людей можно ставить на одну площадку, потому что и один, и другой задумывали новый театр и старались его реализовать. Олесь Курбас родился в Галичине, он из небольшого городка недалеко от Львова, но мечтал о театре большой Украины. Он приехал в Киев и как часто бывает, нашел человека, интеллектуально равно себе и тоже мечтающего о новой драме. Знаю из воспоминаний, что когда брали Кулеша, у него в кармане была пьеса, которую он назвал «Такие». Что было в этой пьесе, о чем она была, какие задания она ставила? Потому что каждой своей пьесой, говорил Кулеш, надо делать новое, надо делать какой-то шаг вперед. Мы не знаем, потому что она была конфискована и уже никто никогда ничего не увидел. Но эти двое очень сильно продвинули украинский профессиональный театр. Если мы говорим о сегодняшнем украинском театре, то можно говорить о воспоминаниях о прошлом. Потому что в некоторой степени то, что делается сегодня сцене украинской – это то, о чем мечтал Курбас. То есть мы потеряли самое малое 50-60 лет.
Владимир Тольц: Итак, в середине 1990-х родные и близкие трех с лишним сотен осужденных на Украине, сгинувших в легендарном «пропавшем» этапе осени 37-го вместе с родственниками еще восьмисот их собратьев по этапу получили новый шанс обнаружить след своих близких. И опять – случай. Весной 1996 года в Лениздате вышла книжка сотрудника ленинградского УФСБ Евгения Лукина. Название примечательное: «На палачах крови нет». Вспоминает Ирина Флиге.
Ирина Флиге: Среди героев книги подполковника ФСБ Лукина присутствовала биография некоего Матвеева. И в описании жизни Матвеева упоминалось вскользь, в одно касание, что он ездил в Медвежьегорск расстреливать политзаключенных. Его сперва наградили какими-то часами или ценным подарком, а потом его арестовали и тоже приговорили к 10 годам. Есть книга, изданная по источникам ФСБ. Мы обращаемся к ним, Вениамин Иофе и я, идем к ним и говорим: вот, пожалуйста, ваш сотрудник опубликовал на архивных материалах, вот сноска, вот книжка. Будьте добры, вот сюда дело Матвеева, пожалуйста, принесите и покажите. Они: нет. Как это нет? Пожалуйста, дайте опровержение, что ваш бывший сотрудник Лукин написал книжку не на основе архивных материалов. Идет очень шумный, эмоциональный разговор. В конечном итоге они приносят личное дело Матвеева. На расстоянии четырех метров, не выпуская из рук, говорят: вот видите, здесь ничего нет, это служебное дело. А следственное дело лежит в Петрозаводске. В Петрозаводске был замечательный исследователь Иван Чухин, который занимался исследованием Беломорканала. И в связи с историей Беломорканала он работал в архивах ФСБ и в архивах информационного центра Карелии, собирал материалы. И там он наткнулся на дело Шондеша и Бондаренко, двух начальников Белбалфлага. И в этом деле он встретил какого-то капитана, командированного из Ленинграда. И об этом он как-то упоминал. Когда мозаика сложилась, что есть какое-то архивно-следственное дело в Петрозаводске по обвинению Матвеева в каких-то злоупотреблениях, что с этим делом работал Чухин и упоминал о существовании там Матвеева. Все это сложилось уже, к сожалению, после смерти Ивана Ивановича Чухина и поэтому более подробно он ответить на эти вопросы не мог. Он просто рассказывал в тот момент, когда никто этого не зафиксировал, что это может иметь отношение к Соловкам или еще к чему-то. Тем не менее, такую вещь он рассказывал. А дальше проблема. Дело в том, что допуск к архивно-следственным делам у нас ограничен законом. Так или иначе, исследователи могут познакомиться с архивно-следственными делами реабилитированных, закрытыми. Это дело по обвинению в злоупотреблениях, по обвинению в издевательствах над заключенными, следовательно, никогда не может быть предоставлено для ознакомления исследователям. Мы просили нас ознакомить только с показаниями Матвеева, где упоминалась бы география места расстрела. С большими трудностями, с письмами поддержки, а это был 96-97 год, еще в то время было много близких нам по духу депутатов в Государственной думе и городских дум. И в общем нас с Вениамином допустили до этого дела, но очень ограниченно, только показания Матвеева и копировать можно только то, что относится непосредственно к поиску географической точки. Мы приехали в Петрозаводск и начали работать с этим делом.
Владимир Тольц: И вот тут-то и обнаружился командированный из Ленинграда в Карелию капитан госбезопасности Михаил Матвеев, к концу 37-го «за успешную борьбу с контрреволюцией» награжденный «ценным подарком».
Из протокола допроса обвиняемого Матвеева Михаила Родионовича от 13 марта 1939 года.
- Вы принимали участие в операциях по приведению приговоров в исполнение над осужденными к высшей мере наказания?
- Да, в таких операциях я принимал участие неоднократно, начиная с 1918 года, с перерывом с 23-го по 27-й год.
- Были ли вы командированы в период с 37-го года на операцию по приведению приговоров в исполнение в НКВД Карельской СССР?
- В 1937-м году примерно в октябре или ноябре месяце я от бывшего замначальника управления НКВД по Ленинградской области Гарина получил распоряжение выехать на станцию Медвежья гора в Беломорский Балтийский комбинат (ББК), во главе бригады по приведению приговоров в исполнение над осужденными к высшей мере наказания, что было мной выполнено в течение примерно 20-22 дней.
- Кто непосредственно приводил приговора в исполнение и в чем заключалась обязанность остальных членов вашей бригады?
- Непосредственно приводили приговоры в исполнение я, Матвеев Михаил Родионович и Алафер, помощник коменданта.
- Расскажите, как приводились вами приговора в исполнение над осужденными.
- Осужденных к высшей мере наказания привозили на машине в предназначенное для этого место, то есть в лес, вырывали большие ямы и там же, то есть в указанной яме приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера в арестованного стреляли.
- Имели ли место случаи избиения арестованных до приведения приговора в исполнение?
- Да, такие случаи действительно имели место.
Владимир Тольц: Ирина Флиге говорит:
Ирина Флиге: Поражает это дело рациональностью ответов. Все показания по поводу того, зачем Матвеев так издевался или этак издевался, почему он такую процедуру зверскую придумал перед расстрелом, он объяснял с рациональной точки зрения. Он был послан в командировку, он был должен исполнить приговоры в отношении 1111 человек. Он описывал, что он приехал на Соловки, забрал этап у начальника тюрьмы и дальше привез в Медвежьегорск. Привезя в Медвежьегорск, он увидел, что это место категорически не выполняет требования расстрельных полигонов. И дальше он дает подробное рациональное объяснение, что он просил, чтобы ему дали четыре машины, а ему четыре машины не дали. Ему вместо машин в Ленинграде, отправляя в командировку, дали покрышки, чтобы он на месте за эти покрышки взял бы машины. Есть разные способы анализа достоверности. Но для всех, кто хорошо знает советские реалии, большей достоверности представить себе невозможно. Палач-расстрельщик просит машины, ему говорят: нет, машины мы тебе не дадим, мы тебе дадим покрышки, сам найди. А дальше он объясняет, что было недостаточное количество конвойных и поэтому в первый день 27 октября, когда он приступил к расстрелам, у него была попытка к побегу по маршруту следования. И тогда он сделал перерыв на несколько дней и создает расстрельную процедуру в Сандромохе.
Владимир Тольц: А куда он отвозил заключенных, чтобы их расстреливать? Как вы вычислили это место?
Ирина Флиге: Это было обычное место расстрела заключенных Белбалтлага. Уже действующий полигон, может быть даже не в рамках 37-го года, мы не знаем точно, когда он был введен в действие. Но это было то место, где приводили приговоры в исполнение и до Соловецкого этапа или после Соловецкого этапа. Обычное место расстрела Большого террора. И в этих жалобах и объяснениях Матвеева в одном месте выскакивает расстояние. Точка была на расстоянии 19 километров от СИЗО, где находились заключенные. Когда он объясняет, что машин недостаточно, что конвоиров недостаточно, в одном месте выскакивает 19 километров. Что такое 19 километров? Бери циркуль и четыре дороги, расходящиеся в разные стороны, по какой дороге. Дальше в этом же деле в другом допросе он говорит о том, что эта дубинка, которую он изготовил и которой он оглушал некоторых заключенных, была необходимостью, потому что однажды дорога очень плохо шла, объясняет Матвеев, она шла через населенный пункт. Однажды заглох мотор под деревней Пиндуши. Все, собственно говоря, больше ничего нам от дела Матвеева было ненужно, потому что названы главные точки – 19 километров и по дороге, проходящей через деревню Пиндуши. Вот на этом кабинетный документальный поиск был закончен.
Владимир Тольц: А дальше? Как вы нашли это место?
Ирина Флиге: Дальше все очень просто. Дальше поисковая группа выходит на место. 1 июля мы приступили к поиску в 9 утра, а уже в час дня нашли это захоронение.
Владимир Тольц: Кто копал?
Ирина Флиге: Вячеслав Каштанов обратился к местной воинской части с просьбой о том, что мы занимаемся таким поиском, дайте пять или шесть солдат, чтобы копать шурфы. Сперва они пришли очень напряженные, потому что это же страшно копать, молодые мальчики срочной службы. Но после первых десяти ям пустых они расслабились, начали шутить. И вышли в сосновый бор, в котором были видны квадратные провалы. Они достаточно разбросаны по лесу, близко находящиеся друг к другу. И один из таких провалов наши мальчики начали копать и натыкаются. Их было четверо в яме, и они все четверо выскочили, выпрыгнули наружи в одно мгновенье. Даже есть такая фотография, что они стоят на краю ямы, и видно, что у мальчишек трясутся руки, они пытаются закурить. Эта яма оказалась с останками.
Владимир Тольц: Могу засвидетельствовать: таких ям в урочище Сандормох, - а именно там и обнаружили этот расстрельный могильник, - таких ям там – множество. (Убивали там и до 37 года расстреливали и позже. Всего там с 34-го по 41 год убито и закопано более 7 тысяч человек.) Сколько таких часто еще безвестных могил разбросано по России, Бог весть!… А ведь еще есть и отделившиеся от нее суверенные ныне государства, Но и на этих бескрайних кладбищенских пространствах Сандормох выделяется особо. И не только тем, что там, в отличие от многих других, память убиенных увековечена и чтится. Оказалось, что это глухое лесное урочище, где капитан Госбезопасности Матвеев за 4 дня расстрелял советский миф об интернационализме и расцвете братских культур, - это урочище и память о зверстве 37-го объединяет живущих сегодня в разных странах людей сильнее государственных визитов, политических союзов и деклараций братской любви и дружбы.
Оказалось, что память о мертвецах сильнее слов многих живых.
И Сандормох, как и Соловки надежно хранят ее.
