С бывшей заложницей "Норд-Оста" Светланой Губаревой беседовал корреспондент Радио Свобода в Нью-Йорке Юрий Жигалкин:
Юрий Жигалкин: Следующие 10 минут программы мы уделим разговору с неожиданным для Нью-Йорка гостем. Гражданка Казахстана Светлана Губарева была среди заложников, захваченных в театре на Дубровке. После операции спецназа, не получив вовремя медицинской помощи, погибли ее 13-летняя дочь Саша и жених, американский гражданин Сэнди Букер. Через несколько дней Светлана Губарева встретится с сотрудниками ФБР, которые ведут расследование причин гибели на Дубровке нескольких американских граждан. Ее история легла в основу книги Эдуарда Тополя. Сейчас она в нашей студии. Светлана, с чем вы приехали в Америку?
Светлана Губарева: Я приехала в Америку, для того, чтобы побывать в том городе, где жил Сэнди, побывать на его могиле.
Юрий Жигалкин: А как случилось так, что вы собираетесь встретиться с ФБР?
Светлана Губарева: Это было мне предложено сразу еще после смерти Сэнди, просто не было назначено конкретное время в силу каких-то бюрократических проволочек, и теперь, когда я здесь, в Соединенных Штатах, они просто решили воспользоваться этим моментом.
Юрий Жигалкин: Но вы представляете, о чем вас будут спрашивать?
Светлана Губарева: Как я полагаю, поскольку ведется следствие о том, что случилось, я буду просто свидетелем, я буду рассказывать о том, что и как было.
Юрий Жигалкин: И, собственно, что вы собираетесь рассказать агентам ФБР?
Светлана Губарева: Правду, то, что я видела, что я знаю.
Юрий Жигалкин: Эта правда отличается от той правды, которую мы знаем?
Светлана Губарева: Без сомнений. Скажем, начнем с того, что сразу после захвата все время говорили о том, что льется кровь, летят головы, на самом деле, это была достаточно мирная, насколько ее можно считать мирной, обстановка. Ни случаев насилия не было, ни каких-то пыток. Ну, были, естественно, угрозы. Нам все время угрожали, что если власти не пойдут на переговоры, то начнутся расстрелы, если власти попытаются штурмовать здание, то всех взорвут, без сомнения угрозы были... Я считаю, что просто такой массой почти под тысячу человек нужно было как-то управлять. А управлять ей можно было только в том случае, если держать в страхе. Но мое ощущение отличалось несколько от ощущения россиян, потому что нам все время говорили: "С иностранцами мы не воюем, вас мы не будем трогать. Мы вас скоро выпустим".
Юрий Жигалкин: Вы во время этой трагедии потеряли дочь, потеряли жениха. Прошло уже больше года со времени этой трагедии, как вы себя сейчас чувствуете?
Светлана Губарева: Я не заметила, как прошел этот год, потому что я по-прежнему каждую ночь в "Норд-Осте", по-прежнему пытаюсь что-то делать, как-то изменить, и каждое утро понимаю, что ничего не могу изменить, что случилось то, что случилось. Как мне жить с этим, зная, что мою дочь просто убили?! Ее действительно убили. Потому что она оказалась на дне, на полу автобуса, заваленная людьми. Ее просто раздавили.
Юрий Жигалкин: Светлана, вы намерены добиться компенсации? Каким путем?
Светлана Губарева: Я подала в числе других иностранцев иск к российскому правительству, за то, что нарушено основное право моих близких - право на жизнь.
Юрий Жигалкин: И какой результат?
Светлана Губарева: Пока - отказ. Но мы не остановимся на этом. Мы будем добиваться справедливости. Рассчитывать на справедливость в России не приходится. У меня такое ощущение, что российские власти всеми силами пытаются замять дело о "Норд-Осте". Мы рассчитываем на Европейский суд по правам человека.
Юрий Жигалкин: Насколько я понимаю, компенсация для вас тоже вопрос не риторический. Если бы вы получили эти деньги, ваша жизнь могла бы сложиться, устроиться немножко по-другому, верно?
Светлана Губарева: Ну, мне помогают люди, и, что меня больше всего поразило, чего я никак не ожидала - самая большая помощь была из Америки. Может, это действительно та страна, в которой стоит жить. Глэн и Виктория Хэген, они создали фонд специально для того, чтобы помочь мне материально и морально. Андрей Могилянский в Филадельфии создал фонд помощи заложникам "Норд-Оста", и мы все ему очень благодарны. Должна сказать, что Эдуард Тополь принял участие в моей судьбе, благодаря ему только я попала в больницу, потому что российские чиновники отказывались меня лечить. "Езжай в свой Казахстан поскорее, а то с тобой что-нибудь случится поскорее, а у меня будут проблемы с твоей транспортировкой". Здорово сказано, да? И потом Тополь приезжал в больницу, привозил книги для всей толпы нас, бывших заложников, привозил гостинцы, и мы дружно собирались вечерами в нашей комнате, и ели, и вспоминали его добрыми словами.
Юрий Жигалкин: У меня возникает вопрос: вот вы сейчас рассказываете о своей боли, а есть ли у вас чувство злобы, желание добиться возмездия?
Светлана Губарева: У меня скорее желание добиться справедливости. Каждый должен отвечать за то, что он сделал.
Юрий Жигалкин: Хорошо, если вы не сможете добиться такой справедливости в России, а, видимо, так оно и получается, вы будете обращаться, скажем, в Европейский суд?
Светлана Губарева: У меня собственно надежда только на Европейский суд. Я в числе других заложников подала иск к правительству России, и нам, конечно, отказали, а мы объединяемся. Я прекрасно понимаю, что один в поле не воин и нужно объединиться, чтобы противостоять силе государственной машины. Создано общество заложников "Норд-Оста". Я думаю, вместе мы сможем хоть что-то сделать. Вы понимаете, что то, что мы сейчас делаем, по большому счету, это нужно больше другим, чем мне лично. Мне терять уже нечего, я потеряла самое дорогое в своей жизни, а у вас еще есть семьи, дети, друзья, родственники, дети близкие, которые бывают в Москве, бывают в России. Ведь "Норд-Ост" не стал последним терактом. В любой момент кто-то из ваших близких может оказаться в такой же ситуации, как я. И я думаю, что если вы все поддержите нас, то это будет замечательно.
Юрий Жигалкин: Ваш случай еще стал поводом для написания художественного произведения Эдуардом Тополем.
Светлана Губарева: Я бы сказала, что моя история - она не хуже и не лучше любой другой, просто Тополь выбрал меня. Потому что, скажем, вот у Лены Барановской, у нее погибли муж и сын, у нее тоже достаточно романтическая история, они с мужем знакомы 30 лет, и 30 лет он ждал, пока она все-таки согласится выйти замуж за него, и они прожили вместе всего год.
Юрий Жигалкин: В этом произведении Тополя есть интересный сюжет - ваша переписка с любовницей Бараева - это действительно так?
Светлана Губарева: Это женщина, которая его любила... Молодая девушка, я нашла ее сообщение на сайте, который создали родители погибшего в "Норд-Осте" Григория Бурбана, и мне показалось, что оно было пронизано такой же болью, какую испытываю я. Я просто ей написала, она мне ответила, и у нас просто была переписка.
Юрий Жигалкин: И что вы вынесли для себя из этой переписки? Этот человек вам показался близким?
Светлана Губарева: Этот человек так же страдает, как и я. Мне кажется, что любое горе заслуживает сочувствия.
Юрий Жигалкин: Я уже понял, как вы относитесь к властям и тем, кто принимал решение об этом штурме. А как вы, если вы мне позволите задать этот вопрос, относитесь к тем, кто вас захватил?
Светлана Губарева: Я понимаю, что они сделали недопустимое. Нельзя создавать угрозу жизни мирных жителей, тех женщин, детей, мужчин, которые пришли в театр, оправдывая это какими бы то ни было целями. Но я понимаю, почему эти женщины пришли туда. Ведь, по большом счету, нужно очень постараться, чтобы довести женщин до такого состояния, что они готовы забыть страх смерти и пойти с оружием, чтобы убивать, ну, может быть, убивать, скажем так. Сидя там, в зале, я разговаривала со многими из них. Последняя женщина, с которой я разговаривала, она была примерно моего возраста, она рассказала жуткую историю о том, что у нее был дом, его разрушили в первую чеченскую войну, муж построил второй дом, его снова разрушили, пришли в школу и забрали ее 12-летнего сына, он исчез навсегда, она не знает ничего о ее судьбе. Убили ее мужа, убили брата... Она оставила свою пятилетнюю дочь сестре и пришла в "Норд-Ост". Я понимаю, ее привело отчаяние. Я просидела в зале всего 57 часов, и меня охватывает такое же отчаяние, и только мысль о том, что это не выход, что это тупик - - идти с оружием - меня останавливает.
Юрий Жигалкин: Следующие 10 минут программы мы уделим разговору с неожиданным для Нью-Йорка гостем. Гражданка Казахстана Светлана Губарева была среди заложников, захваченных в театре на Дубровке. После операции спецназа, не получив вовремя медицинской помощи, погибли ее 13-летняя дочь Саша и жених, американский гражданин Сэнди Букер. Через несколько дней Светлана Губарева встретится с сотрудниками ФБР, которые ведут расследование причин гибели на Дубровке нескольких американских граждан. Ее история легла в основу книги Эдуарда Тополя. Сейчас она в нашей студии. Светлана, с чем вы приехали в Америку?
Светлана Губарева: Я приехала в Америку, для того, чтобы побывать в том городе, где жил Сэнди, побывать на его могиле.
Юрий Жигалкин: А как случилось так, что вы собираетесь встретиться с ФБР?
Светлана Губарева: Это было мне предложено сразу еще после смерти Сэнди, просто не было назначено конкретное время в силу каких-то бюрократических проволочек, и теперь, когда я здесь, в Соединенных Штатах, они просто решили воспользоваться этим моментом.
Юрий Жигалкин: Но вы представляете, о чем вас будут спрашивать?
Светлана Губарева: Как я полагаю, поскольку ведется следствие о том, что случилось, я буду просто свидетелем, я буду рассказывать о том, что и как было.
Юрий Жигалкин: И, собственно, что вы собираетесь рассказать агентам ФБР?
Светлана Губарева: Правду, то, что я видела, что я знаю.
Юрий Жигалкин: Эта правда отличается от той правды, которую мы знаем?
Светлана Губарева: Без сомнений. Скажем, начнем с того, что сразу после захвата все время говорили о том, что льется кровь, летят головы, на самом деле, это была достаточно мирная, насколько ее можно считать мирной, обстановка. Ни случаев насилия не было, ни каких-то пыток. Ну, были, естественно, угрозы. Нам все время угрожали, что если власти не пойдут на переговоры, то начнутся расстрелы, если власти попытаются штурмовать здание, то всех взорвут, без сомнения угрозы были... Я считаю, что просто такой массой почти под тысячу человек нужно было как-то управлять. А управлять ей можно было только в том случае, если держать в страхе. Но мое ощущение отличалось несколько от ощущения россиян, потому что нам все время говорили: "С иностранцами мы не воюем, вас мы не будем трогать. Мы вас скоро выпустим".
Юрий Жигалкин: Вы во время этой трагедии потеряли дочь, потеряли жениха. Прошло уже больше года со времени этой трагедии, как вы себя сейчас чувствуете?
Светлана Губарева: Я не заметила, как прошел этот год, потому что я по-прежнему каждую ночь в "Норд-Осте", по-прежнему пытаюсь что-то делать, как-то изменить, и каждое утро понимаю, что ничего не могу изменить, что случилось то, что случилось. Как мне жить с этим, зная, что мою дочь просто убили?! Ее действительно убили. Потому что она оказалась на дне, на полу автобуса, заваленная людьми. Ее просто раздавили.
Юрий Жигалкин: Светлана, вы намерены добиться компенсации? Каким путем?
Светлана Губарева: Я подала в числе других иностранцев иск к российскому правительству, за то, что нарушено основное право моих близких - право на жизнь.
Юрий Жигалкин: И какой результат?
Светлана Губарева: Пока - отказ. Но мы не остановимся на этом. Мы будем добиваться справедливости. Рассчитывать на справедливость в России не приходится. У меня такое ощущение, что российские власти всеми силами пытаются замять дело о "Норд-Осте". Мы рассчитываем на Европейский суд по правам человека.
Юрий Жигалкин: Насколько я понимаю, компенсация для вас тоже вопрос не риторический. Если бы вы получили эти деньги, ваша жизнь могла бы сложиться, устроиться немножко по-другому, верно?
Светлана Губарева: Ну, мне помогают люди, и, что меня больше всего поразило, чего я никак не ожидала - самая большая помощь была из Америки. Может, это действительно та страна, в которой стоит жить. Глэн и Виктория Хэген, они создали фонд специально для того, чтобы помочь мне материально и морально. Андрей Могилянский в Филадельфии создал фонд помощи заложникам "Норд-Оста", и мы все ему очень благодарны. Должна сказать, что Эдуард Тополь принял участие в моей судьбе, благодаря ему только я попала в больницу, потому что российские чиновники отказывались меня лечить. "Езжай в свой Казахстан поскорее, а то с тобой что-нибудь случится поскорее, а у меня будут проблемы с твоей транспортировкой". Здорово сказано, да? И потом Тополь приезжал в больницу, привозил книги для всей толпы нас, бывших заложников, привозил гостинцы, и мы дружно собирались вечерами в нашей комнате, и ели, и вспоминали его добрыми словами.
Юрий Жигалкин: У меня возникает вопрос: вот вы сейчас рассказываете о своей боли, а есть ли у вас чувство злобы, желание добиться возмездия?
Светлана Губарева: У меня скорее желание добиться справедливости. Каждый должен отвечать за то, что он сделал.
Юрий Жигалкин: Хорошо, если вы не сможете добиться такой справедливости в России, а, видимо, так оно и получается, вы будете обращаться, скажем, в Европейский суд?
Светлана Губарева: У меня собственно надежда только на Европейский суд. Я в числе других заложников подала иск к правительству России, и нам, конечно, отказали, а мы объединяемся. Я прекрасно понимаю, что один в поле не воин и нужно объединиться, чтобы противостоять силе государственной машины. Создано общество заложников "Норд-Оста". Я думаю, вместе мы сможем хоть что-то сделать. Вы понимаете, что то, что мы сейчас делаем, по большому счету, это нужно больше другим, чем мне лично. Мне терять уже нечего, я потеряла самое дорогое в своей жизни, а у вас еще есть семьи, дети, друзья, родственники, дети близкие, которые бывают в Москве, бывают в России. Ведь "Норд-Ост" не стал последним терактом. В любой момент кто-то из ваших близких может оказаться в такой же ситуации, как я. И я думаю, что если вы все поддержите нас, то это будет замечательно.
Юрий Жигалкин: Ваш случай еще стал поводом для написания художественного произведения Эдуардом Тополем.
Светлана Губарева: Я бы сказала, что моя история - она не хуже и не лучше любой другой, просто Тополь выбрал меня. Потому что, скажем, вот у Лены Барановской, у нее погибли муж и сын, у нее тоже достаточно романтическая история, они с мужем знакомы 30 лет, и 30 лет он ждал, пока она все-таки согласится выйти замуж за него, и они прожили вместе всего год.
Юрий Жигалкин: В этом произведении Тополя есть интересный сюжет - ваша переписка с любовницей Бараева - это действительно так?
Светлана Губарева: Это женщина, которая его любила... Молодая девушка, я нашла ее сообщение на сайте, который создали родители погибшего в "Норд-Осте" Григория Бурбана, и мне показалось, что оно было пронизано такой же болью, какую испытываю я. Я просто ей написала, она мне ответила, и у нас просто была переписка.
Юрий Жигалкин: И что вы вынесли для себя из этой переписки? Этот человек вам показался близким?
Светлана Губарева: Этот человек так же страдает, как и я. Мне кажется, что любое горе заслуживает сочувствия.
Юрий Жигалкин: Я уже понял, как вы относитесь к властям и тем, кто принимал решение об этом штурме. А как вы, если вы мне позволите задать этот вопрос, относитесь к тем, кто вас захватил?
Светлана Губарева: Я понимаю, что они сделали недопустимое. Нельзя создавать угрозу жизни мирных жителей, тех женщин, детей, мужчин, которые пришли в театр, оправдывая это какими бы то ни было целями. Но я понимаю, почему эти женщины пришли туда. Ведь, по большом счету, нужно очень постараться, чтобы довести женщин до такого состояния, что они готовы забыть страх смерти и пойти с оружием, чтобы убивать, ну, может быть, убивать, скажем так. Сидя там, в зале, я разговаривала со многими из них. Последняя женщина, с которой я разговаривала, она была примерно моего возраста, она рассказала жуткую историю о том, что у нее был дом, его разрушили в первую чеченскую войну, муж построил второй дом, его снова разрушили, пришли в школу и забрали ее 12-летнего сына, он исчез навсегда, она не знает ничего о ее судьбе. Убили ее мужа, убили брата... Она оставила свою пятилетнюю дочь сестре и пришла в "Норд-Ост". Я понимаю, ее привело отчаяние. Я просидела в зале всего 57 часов, и меня охватывает такое же отчаяние, и только мысль о том, что это не выход, что это тупик - - идти с оружием - меня останавливает.
