Над темой в Тбилиси работал Юрий Вачнадзе.
Тенгиз Гудава: Идет время, но не проходит боль: с Грузией стряслась беда. Переходный период должен иметь конец, в других постсоветских республиках худо-бедно наметились, вроде, какие-то проблески... но падение Грузии пока никто не в силах понять, воспринять, адекватно отразить. В Боржомском ущелье вырубают реликтовый лес и отправляют в Турцию, в Тбилиси нет света. Все разрушено. Элита бежала, жизнь замерла и остановилась. Едва ли не самая богатая и красивая республика Советского Союза превратилась в самую отсталую и одиозную в своем крахе... Нет электричества - вдумайтесь в эти слова: нет света! Во тьме Грузия поминает былую славу и своих сынов. Мераб Мамардашвили.
Юрий Вачнадзе: 15 сентября одному из выдающихся философов современности Мерабу Мамардашвили исполнилось бы 73 года. В истории философии конца ХХ века его творчество, в сущности, представляет собой уникальное явление. Именно творчество, а не философское учение, поскольку саму философию Мамардашвили рассматривал как динамический процесс, а не как систему догм и воззрений. Европеец по мироощущению, прекрасно знающий европейские языки и культуру, грузин по рождению Мераб Мамардашвили большую часть жизни прожил в России. По словам живущего ныне в Лондоне известного русского философа Александра Пятигорского, грузинский мальчик, окончивший самый партийный, идеологический факультет Московского университета, оказался единственным в свое время человеком в стране, овладевшим всем аппаратом западного философского мышления. Ощущая себя частью европейской культуры, Мамардашвили оставался грузином с головы до пят, и как грузин не мог, не имел права не принять участия в политических катаклизмах, разразившихся в Грузии в конце 80-х - начале 90-х годов ХХ столетия. Именно честная позиция ученого, ставившего выше всех понятий на свете истину, и стоила ему жизни. Он скоропостижно скончался 25 ноября 1990-го года в Москве, в аэропорту Внуково, собираясь лететь домой, в Грузию.
Тенгиз Гудава: Его отец был кадровый военный - отсюда кочевание по всему Советскому Союзу и космополитизм Мераба Мамардашвили, его "советизм", если хотите, наднационализм. Мать - Ксения Гарсеванишвили из дворянского рода, традиционно близкого царскому престолу, и отсюда, вероятно, отвержение советизма, как охлократического и плебейского начала. Он окончил философский факультет МГУ, работал в Москве и Праге - в журнале "Проблемы мира и социализма", после чего стал невыездным. В 1980-м году вернулся в Тбилиси - по приглашению тогдашнего директора института Философии академика Нико Чавчавадзе, ныне покойного:
Нико Чавчавадзе: О Мерабе я, конечно, очень много слышал, но довольно поздно с ним познакомился. Тогда, когда он уже работал в журнале "Вопросы философии", был заместителем редактора. Первое впечатление, которое произвел Мераб на меня - несмотря на то, что он был моложе меня, я почувствовал в нем огромную силу, внутреннюю силу, и увидел в нем человека полностью свободного. Но это было время всем известное, когда быть свободным в нашей стране было очень трудно. И в то же время, несмотря на то, что я о нем много знал, и это было первое знакомство, у меня было такое ощущение, что мы давно знаем друг друга и чуть ли не вместе росли. Мераб излучал свободу, свободу мысли, свободу поведения, достоинство человеческое, и так далее, и так далее...
Тенгиз Гудава: из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", вышедшей в 1995-м году. Текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "В течение очень долгого времени впереди нас шли слепые. Они не только сами были слепы, но ослепляли и тех, кто старался быть зрячим. К несчастью, сегодня у нас нет развитой интеллигенции с твердыми идеалами, с кристально чистым пройденным путем, с непреклонными политическими интересами, с мышлением, которое хотя бы на несколько ходов опережало бы события. Из чего, из каких деталей собираемся мы собрать новое мышление, новых лидеров, призывающих к новому будущему? Если мы будем собирать из старых представлений, тогда с точностью копии повторим все структуры тоталитарной системы, и слепые вновь поведут зрячих, сгорбленных в знак всеобщего и полного повиновения. Не наступило ли время принять вертикальное положение и осмелится прямо взглянуть на прошлое, настоящее и будущее? Не наступило ли время преодолеть митинговую истерию, выбрать одно божество: мысль, достоинство и великодушие человека, который уверен в своей внутренней силе и твердости. Но для этого следует не укорять, не отдавать приказы сверху, а терпеть. Надо дать возможность людям самим пробежать внутренний путь от начала до конца мысли. Чувства должны кристаллизоваться до общих критериев, нельзя извне дарить человека чувствами достоинства совести и порядочности".
Тенгиз Гудава: Голос Мананы Мегрелидзе, ныне покойной сотрудницы института Философии:
Манана Мегрелидзе: На чем основывался успех Мераба Мамардашвили в российских, европейских, грузинских аудиториях? В наше время нового одичания и антропологических катастроф, как определял это Мераб Мамардавшили, такой успех был, казалось, немыслим. Но он был, этот успех, он имел место. И, слава Богу, тому остались тысячи свидетелей. В чем же секрет этого успеха? В частности, в возвращении веры в достоинство и могущество разума, а следовательно и веры в человека и в Бога, веры, и по сей день изгнанной из самых авторитетных философских течений, и, соответственно, из европейского менталитета, сто с лишним лет тому назад. Так вот, Мамардавшили осмелился вступиться за дискредитированный разум, несмотря даже на свою приверженность неклассическому идеалу национальности. Очевидно, этим и объясняется секрет его успеха. Впрочем, не будем ничего доказывать. В данном случае важнее послушать.
Тенгиз Гудава: Мераб Мамардашвили - "Грузия вблизи и на расстоянии". Текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "Думаю, что интеллигенция не выполнила свою функцию и роль: вместо того, чтобы бороться с уже привившимися дурными качествами, ложно понятым патриотизмом, отсталостью, влюбленностью в себя, спесивостью, убежденностью, что мы самые хорошие, самые умные, самые красивые, и никто другой нам не нужен, интеллигенция подыгрывала порокам, укоренившимся в народе. Подыгрывала, вместо того, чтобы выполнять функцию, возложенную на нее еще в XIX веке и выраженную Якобом Гогибашвили в следующих словах: "Интеллигенция призвана создать нового грузина. Грузина, который будет свободен от провинциальной самовлюбленности, кичливости и позерства". Идея нового грузина - это структурирование по национальным принципам нашей свободной политической, хозяйственной и культурной жизни. Для этого грузинский народ сперва должен внимательно посмотреть на себя в зеркало, устыдиться своего облика бахвальства и бездельничанья, своих рабских реакций и стереотипов, устыдиться своих умерших и задуматься: кем я был все эти годы? Что я делал, кому верил, за кем шел? Должен содрогнуться от стыда и отвращения, и тогда перед ним откроется путь к свободе. Свободе, которую надо построить, так как лишь от прочувственного стыда родится энергия возрождения. Именно поэтому необходимо, чтобы кто-то каждый день говорил своему народу: "Захотел вождя - осторожно, знай, что это рабство".
Тенгиз Гудава: Говорит Леван Бердзенишвили, директор Национальной библиотеки Грузии:
Леван Бердзенишвили: Мераб Мамардашвили принадлежал к тому ареалу, так сказать, знаний и человеческих достоинств, и так далее. То есть, все, что в нем было хорошее, это было грузинское. Мы это очень четко понимаем, и он это очень хорошо понимал, то есть, он ощущал себя стопроцентным грузином, что очень важно для такого философа, потому что очень многие такие философы, такие книжники обычно принадлежат всему миру, а не Грузии. Но в этот момент очень важно, как человек сам себя ощущает. Сам он себя ощущал не всемирным человеком, а именно грузином, хотя, конечно, он был русскоязычным, и для него легко было принадлежать к Европе больше, чем к Грузии. Он вообще был европейцем, очень редким в Грузии человеком, но все равно самоощущение было грузинское. Это очень приятно, конечно. Законно мы гордимся этим, и это неплохо. И в этом отношении, конечно, национализм - не самое худшее слово, когда дело касается ответственности перед своим народом, и вот, посмотрите, никто ведь не тянул его за язык, ведь никто не требовал от него той правды, которую мы неожиданно услышали, и какая это была правда! Он сказал, что он пойдет против собственного народа, если народ поступит не так, как надо. Значит, он сказал, что есть вещи поважнее, чем народ. Есть вещи поважнее, чем государство. Есть вещи, поважнее, чем Грузия. То есть, есть правда, которая важнее, чем другие институции. Это очень редкий дар - вот так говорить с народом. Народ не любит таких разговоров, естественно, потому что очень многие считают, что нет ничего выше родины.
Тенгиз Гудава: Выдержки из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "С тех самых пор, как существует евангелическая точка отсчета, существует одна простая закономерность. Условием нормального существования и полноценного живого функционирования черт национального характера являются личностные начала, которые зацеплены именно на универсальное, на общечеловеческое в человеке. Если истребить в нации личностные начала, которые вненациональны, являются историческими началами человека, как такого, независимо от его этнической принадлежности, то лучшие черты нации исчезнут. Именно это - основа любой духовности, ибо суть ее в том, что выше родины в ней всегда стоит истина. Правда, это христианская заповедь, и лишь личность способна превыше всего искать ее и с последней прямотой высказывать. Я истину ставлю выше моей родины, и у меня возникает вопрос: многие ли грузины способны поставить истину выше видимого интереса своей родины? А если не могут, то они плохие христиане. У нас темперамент с избытком перемешивается с индивидуализмом. Ведь каждый грузин - государство сам по себе. Каждый - царь, он не может подчиняться другому. Это и уберегло Грузию от полного рабства. Ее никогда нельзя было покорить. Для этого надо было истребить всех грузин. С другой стороны, это и губило ее, как единое государство. Возможно, многие не согласятся со мной, но лично я всегда, сознавая себя грузином, постоянно чувствовал себя архаичным и неуместным в современном мире. Грузины - это прекрасная, возвышенная легенда, или легендарный образ, который для меня и истинен, и реален одновременно. Более реален, чем каждодневная реальность. Это, в основном, феодальный, рыцарский образ. Когда мы поем или слушаем грузинскую песню, в каждом из нас заново рождается грузин, для его пробуждения вовсе не требуется вмешательства каких-либо умственных актов. Мне не нужно думать, рефлексировать о природе музыки, либо о грузинах. Когда я слушаю грузинскую традиционную народную, или ритуальную песню, я в ней, и эта песня сама формирует мой дух, как грузинский дух. Традиционная структура грузинской музыки имеет для меня огромное значение. Это есть проявление и простирание вовне моего духа, моего внутреннего мира, меня всего, как грузина, это чувственный образ моей души. И когда я говорю, что мы архаичная нация, красивая, прельстительная, но архаичная и неуместная, то я подразумеваю также, что перед нами стоит задача: стать современными, превратиться в современное государство, которое будет объединением таких развитых, проникшихся правовым сознанием индивидов, личностей, которые будут достойно называться гражданами именно в силу правового развития, менталитета. Это необходимое условие, как для высокого уровня нравственности, так и для здравого мышления, которое будет способно прорвать мрак советского сознания и абсурдности, обволакивающих наш быт, экономику, мышление, все".
Манана Мегрелидзе: Людям именно на краю одичания и на краю ночи необходимо оглянуться назад, на классику, на старый ренессанс, чтобы выбраться к свету и к новому возрождению. Но в руках Мамардашвили восстановление в правах рацио происходило особым способом, и вот этот самый особый способ, который тоже был возрождением древнейшего сократического, и есть способ мышления Мамардашвили, который привлекал к нему слушателей никак не меньше, чем те мысли, которые он вырабатывал с его помощью. Так вот, Мераб Мамардашвили защищал права и достоинства разума не столько системой доказательств, сколько показом самой мысли, на лету, на подъеме, в полете, гордом и радостном упорстве, так сказал бы Пастернак. Именно поэтому способ мышления Мамардашвили имеет не преходящее, а насущнейшее отношение к эстетическому феномену. Более того, я бы даже без оговорок определила способ мышления Мамардавшили как эстетическое действо мысли.
Нико Чавчавадзе: То, что Мераб сам себя делал свободным, я уже сказал. Хотя, и по природе, по рождению он был свободным, естественно. Но он сам себя делал. И я сказал и о том, что вот, характеризуя Мераба, можно раскрывать понятие свободы и философское понятие свободы. Его абсолютная независимость от внешних обстоятельств, то из-за чего его уважали даже его враги, не любили, но не могли не уважать. И огромное чувство ответственности, потому что без ответственности нет свободы. Его доброта, без которой нет ответственности за других людей, и без которой тоже человек не может быть свободным. Недобрый человек свободным не бывает, не может быть. Он - раб своей злости, своей злобы. И вот, известные, знаменитые на весь мир его высказывания, имеющие отношение к тому, что происходило у нас в Грузии - они все идут оттуда, от природы Мераба, от его, как он понимал, долга перед собой, в первую очередь, перед Богом, перед человечеством: быть свободным и изучать свободу.
Тенгиз Гудава: Выдержки из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "Мы должны разобраться в самих себе и осознать исторические силы, действующие в современном мире. Если мы не осознаем результатов действий этих сил - останемся пассивными их жертвами, что, разумеется, будет постыдно. Грузия включена в мировое течение, в котором наша судьба, все, решается на недоступном для нас уровне. Но мир и велик, и при этом ограничен, и мал. Мал в том смысле, что все взаимосвязано, и то, что происходит где-то за 10 тысяч километров от нас, участвует в нашей жизни. Это касается также и политики. Никто не услышит нашего крика о помощи и напоминаний миру о том, что Грузия существует. История стоит на силе, и слабого не слышат, и не разумеют. А сила может быть лишь в одном: включиться своим трудом и духом в те точки, которые определяют уровень и условия нашей жизни. Я бы сказал так: перед нами стоит задача вернуться к жизни, к истории и времени. До сих пор мы не жили. Это не было жизнью, и то, что мы делали, и что называлось якобы жизнью, происходило за порогом истории и времени. И сейчас нам из мира мертвых надо вернуться в мир живых".
Тенгиз Гудава: 15 сентября Мерабу Мамардашвили исполнилось бы 73 года, возраст для философа молодой и деятельный. Что бы он сказал, увидев Грузию такой, какая она сегодня? Что бы сделал?
Говорит академик Нико Чавчавадзе:
Нико Чавчавадзе: Он не раз говорил: "Не мое это дело, не дело философа заниматься политикой. Но я не могу смотреть в глаза молодым, я не могу видеть их вопрошающие взгляды: Где ты Мераб и как нам быть?"
Тенгиз Гудава: Идет время, но не проходит боль: с Грузией стряслась беда. Переходный период должен иметь конец, в других постсоветских республиках худо-бедно наметились, вроде, какие-то проблески... но падение Грузии пока никто не в силах понять, воспринять, адекватно отразить. В Боржомском ущелье вырубают реликтовый лес и отправляют в Турцию, в Тбилиси нет света. Все разрушено. Элита бежала, жизнь замерла и остановилась. Едва ли не самая богатая и красивая республика Советского Союза превратилась в самую отсталую и одиозную в своем крахе... Нет электричества - вдумайтесь в эти слова: нет света! Во тьме Грузия поминает былую славу и своих сынов. Мераб Мамардашвили.
Юрий Вачнадзе: 15 сентября одному из выдающихся философов современности Мерабу Мамардашвили исполнилось бы 73 года. В истории философии конца ХХ века его творчество, в сущности, представляет собой уникальное явление. Именно творчество, а не философское учение, поскольку саму философию Мамардашвили рассматривал как динамический процесс, а не как систему догм и воззрений. Европеец по мироощущению, прекрасно знающий европейские языки и культуру, грузин по рождению Мераб Мамардашвили большую часть жизни прожил в России. По словам живущего ныне в Лондоне известного русского философа Александра Пятигорского, грузинский мальчик, окончивший самый партийный, идеологический факультет Московского университета, оказался единственным в свое время человеком в стране, овладевшим всем аппаратом западного философского мышления. Ощущая себя частью европейской культуры, Мамардашвили оставался грузином с головы до пят, и как грузин не мог, не имел права не принять участия в политических катаклизмах, разразившихся в Грузии в конце 80-х - начале 90-х годов ХХ столетия. Именно честная позиция ученого, ставившего выше всех понятий на свете истину, и стоила ему жизни. Он скоропостижно скончался 25 ноября 1990-го года в Москве, в аэропорту Внуково, собираясь лететь домой, в Грузию.
Тенгиз Гудава: Его отец был кадровый военный - отсюда кочевание по всему Советскому Союзу и космополитизм Мераба Мамардашвили, его "советизм", если хотите, наднационализм. Мать - Ксения Гарсеванишвили из дворянского рода, традиционно близкого царскому престолу, и отсюда, вероятно, отвержение советизма, как охлократического и плебейского начала. Он окончил философский факультет МГУ, работал в Москве и Праге - в журнале "Проблемы мира и социализма", после чего стал невыездным. В 1980-м году вернулся в Тбилиси - по приглашению тогдашнего директора института Философии академика Нико Чавчавадзе, ныне покойного:
Нико Чавчавадзе: О Мерабе я, конечно, очень много слышал, но довольно поздно с ним познакомился. Тогда, когда он уже работал в журнале "Вопросы философии", был заместителем редактора. Первое впечатление, которое произвел Мераб на меня - несмотря на то, что он был моложе меня, я почувствовал в нем огромную силу, внутреннюю силу, и увидел в нем человека полностью свободного. Но это было время всем известное, когда быть свободным в нашей стране было очень трудно. И в то же время, несмотря на то, что я о нем много знал, и это было первое знакомство, у меня было такое ощущение, что мы давно знаем друг друга и чуть ли не вместе росли. Мераб излучал свободу, свободу мысли, свободу поведения, достоинство человеческое, и так далее, и так далее...
Тенгиз Гудава: из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", вышедшей в 1995-м году. Текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "В течение очень долгого времени впереди нас шли слепые. Они не только сами были слепы, но ослепляли и тех, кто старался быть зрячим. К несчастью, сегодня у нас нет развитой интеллигенции с твердыми идеалами, с кристально чистым пройденным путем, с непреклонными политическими интересами, с мышлением, которое хотя бы на несколько ходов опережало бы события. Из чего, из каких деталей собираемся мы собрать новое мышление, новых лидеров, призывающих к новому будущему? Если мы будем собирать из старых представлений, тогда с точностью копии повторим все структуры тоталитарной системы, и слепые вновь поведут зрячих, сгорбленных в знак всеобщего и полного повиновения. Не наступило ли время принять вертикальное положение и осмелится прямо взглянуть на прошлое, настоящее и будущее? Не наступило ли время преодолеть митинговую истерию, выбрать одно божество: мысль, достоинство и великодушие человека, который уверен в своей внутренней силе и твердости. Но для этого следует не укорять, не отдавать приказы сверху, а терпеть. Надо дать возможность людям самим пробежать внутренний путь от начала до конца мысли. Чувства должны кристаллизоваться до общих критериев, нельзя извне дарить человека чувствами достоинства совести и порядочности".
Тенгиз Гудава: Голос Мананы Мегрелидзе, ныне покойной сотрудницы института Философии:
Манана Мегрелидзе: На чем основывался успех Мераба Мамардашвили в российских, европейских, грузинских аудиториях? В наше время нового одичания и антропологических катастроф, как определял это Мераб Мамардавшили, такой успех был, казалось, немыслим. Но он был, этот успех, он имел место. И, слава Богу, тому остались тысячи свидетелей. В чем же секрет этого успеха? В частности, в возвращении веры в достоинство и могущество разума, а следовательно и веры в человека и в Бога, веры, и по сей день изгнанной из самых авторитетных философских течений, и, соответственно, из европейского менталитета, сто с лишним лет тому назад. Так вот, Мамардавшили осмелился вступиться за дискредитированный разум, несмотря даже на свою приверженность неклассическому идеалу национальности. Очевидно, этим и объясняется секрет его успеха. Впрочем, не будем ничего доказывать. В данном случае важнее послушать.
Тенгиз Гудава: Мераб Мамардашвили - "Грузия вблизи и на расстоянии". Текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "Думаю, что интеллигенция не выполнила свою функцию и роль: вместо того, чтобы бороться с уже привившимися дурными качествами, ложно понятым патриотизмом, отсталостью, влюбленностью в себя, спесивостью, убежденностью, что мы самые хорошие, самые умные, самые красивые, и никто другой нам не нужен, интеллигенция подыгрывала порокам, укоренившимся в народе. Подыгрывала, вместо того, чтобы выполнять функцию, возложенную на нее еще в XIX веке и выраженную Якобом Гогибашвили в следующих словах: "Интеллигенция призвана создать нового грузина. Грузина, который будет свободен от провинциальной самовлюбленности, кичливости и позерства". Идея нового грузина - это структурирование по национальным принципам нашей свободной политической, хозяйственной и культурной жизни. Для этого грузинский народ сперва должен внимательно посмотреть на себя в зеркало, устыдиться своего облика бахвальства и бездельничанья, своих рабских реакций и стереотипов, устыдиться своих умерших и задуматься: кем я был все эти годы? Что я делал, кому верил, за кем шел? Должен содрогнуться от стыда и отвращения, и тогда перед ним откроется путь к свободе. Свободе, которую надо построить, так как лишь от прочувственного стыда родится энергия возрождения. Именно поэтому необходимо, чтобы кто-то каждый день говорил своему народу: "Захотел вождя - осторожно, знай, что это рабство".
Тенгиз Гудава: Говорит Леван Бердзенишвили, директор Национальной библиотеки Грузии:
Леван Бердзенишвили: Мераб Мамардашвили принадлежал к тому ареалу, так сказать, знаний и человеческих достоинств, и так далее. То есть, все, что в нем было хорошее, это было грузинское. Мы это очень четко понимаем, и он это очень хорошо понимал, то есть, он ощущал себя стопроцентным грузином, что очень важно для такого философа, потому что очень многие такие философы, такие книжники обычно принадлежат всему миру, а не Грузии. Но в этот момент очень важно, как человек сам себя ощущает. Сам он себя ощущал не всемирным человеком, а именно грузином, хотя, конечно, он был русскоязычным, и для него легко было принадлежать к Европе больше, чем к Грузии. Он вообще был европейцем, очень редким в Грузии человеком, но все равно самоощущение было грузинское. Это очень приятно, конечно. Законно мы гордимся этим, и это неплохо. И в этом отношении, конечно, национализм - не самое худшее слово, когда дело касается ответственности перед своим народом, и вот, посмотрите, никто ведь не тянул его за язык, ведь никто не требовал от него той правды, которую мы неожиданно услышали, и какая это была правда! Он сказал, что он пойдет против собственного народа, если народ поступит не так, как надо. Значит, он сказал, что есть вещи поважнее, чем народ. Есть вещи поважнее, чем государство. Есть вещи, поважнее, чем Грузия. То есть, есть правда, которая важнее, чем другие институции. Это очень редкий дар - вот так говорить с народом. Народ не любит таких разговоров, естественно, потому что очень многие считают, что нет ничего выше родины.
Тенгиз Гудава: Выдержки из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "С тех самых пор, как существует евангелическая точка отсчета, существует одна простая закономерность. Условием нормального существования и полноценного живого функционирования черт национального характера являются личностные начала, которые зацеплены именно на универсальное, на общечеловеческое в человеке. Если истребить в нации личностные начала, которые вненациональны, являются историческими началами человека, как такого, независимо от его этнической принадлежности, то лучшие черты нации исчезнут. Именно это - основа любой духовности, ибо суть ее в том, что выше родины в ней всегда стоит истина. Правда, это христианская заповедь, и лишь личность способна превыше всего искать ее и с последней прямотой высказывать. Я истину ставлю выше моей родины, и у меня возникает вопрос: многие ли грузины способны поставить истину выше видимого интереса своей родины? А если не могут, то они плохие христиане. У нас темперамент с избытком перемешивается с индивидуализмом. Ведь каждый грузин - государство сам по себе. Каждый - царь, он не может подчиняться другому. Это и уберегло Грузию от полного рабства. Ее никогда нельзя было покорить. Для этого надо было истребить всех грузин. С другой стороны, это и губило ее, как единое государство. Возможно, многие не согласятся со мной, но лично я всегда, сознавая себя грузином, постоянно чувствовал себя архаичным и неуместным в современном мире. Грузины - это прекрасная, возвышенная легенда, или легендарный образ, который для меня и истинен, и реален одновременно. Более реален, чем каждодневная реальность. Это, в основном, феодальный, рыцарский образ. Когда мы поем или слушаем грузинскую песню, в каждом из нас заново рождается грузин, для его пробуждения вовсе не требуется вмешательства каких-либо умственных актов. Мне не нужно думать, рефлексировать о природе музыки, либо о грузинах. Когда я слушаю грузинскую традиционную народную, или ритуальную песню, я в ней, и эта песня сама формирует мой дух, как грузинский дух. Традиционная структура грузинской музыки имеет для меня огромное значение. Это есть проявление и простирание вовне моего духа, моего внутреннего мира, меня всего, как грузина, это чувственный образ моей души. И когда я говорю, что мы архаичная нация, красивая, прельстительная, но архаичная и неуместная, то я подразумеваю также, что перед нами стоит задача: стать современными, превратиться в современное государство, которое будет объединением таких развитых, проникшихся правовым сознанием индивидов, личностей, которые будут достойно называться гражданами именно в силу правового развития, менталитета. Это необходимое условие, как для высокого уровня нравственности, так и для здравого мышления, которое будет способно прорвать мрак советского сознания и абсурдности, обволакивающих наш быт, экономику, мышление, все".
Манана Мегрелидзе: Людям именно на краю одичания и на краю ночи необходимо оглянуться назад, на классику, на старый ренессанс, чтобы выбраться к свету и к новому возрождению. Но в руках Мамардашвили восстановление в правах рацио происходило особым способом, и вот этот самый особый способ, который тоже был возрождением древнейшего сократического, и есть способ мышления Мамардашвили, который привлекал к нему слушателей никак не меньше, чем те мысли, которые он вырабатывал с его помощью. Так вот, Мераб Мамардашвили защищал права и достоинства разума не столько системой доказательств, сколько показом самой мысли, на лету, на подъеме, в полете, гордом и радостном упорстве, так сказал бы Пастернак. Именно поэтому способ мышления Мамардашвили имеет не преходящее, а насущнейшее отношение к эстетическому феномену. Более того, я бы даже без оговорок определила способ мышления Мамардавшили как эстетическое действо мысли.
Нико Чавчавадзе: То, что Мераб сам себя делал свободным, я уже сказал. Хотя, и по природе, по рождению он был свободным, естественно. Но он сам себя делал. И я сказал и о том, что вот, характеризуя Мераба, можно раскрывать понятие свободы и философское понятие свободы. Его абсолютная независимость от внешних обстоятельств, то из-за чего его уважали даже его враги, не любили, но не могли не уважать. И огромное чувство ответственности, потому что без ответственности нет свободы. Его доброта, без которой нет ответственности за других людей, и без которой тоже человек не может быть свободным. Недобрый человек свободным не бывает, не может быть. Он - раб своей злости, своей злобы. И вот, известные, знаменитые на весь мир его высказывания, имеющие отношение к тому, что происходило у нас в Грузии - они все идут оттуда, от природы Мераба, от его, как он понимал, долга перед собой, в первую очередь, перед Богом, перед человечеством: быть свободным и изучать свободу.
Тенгиз Гудава: Выдержки из книги Мераба Мамардашвили "Грузия вблизи и на расстоянии", текст читает Юрий Вачнадзе:
Юрий Вачнадзе: "Мы должны разобраться в самих себе и осознать исторические силы, действующие в современном мире. Если мы не осознаем результатов действий этих сил - останемся пассивными их жертвами, что, разумеется, будет постыдно. Грузия включена в мировое течение, в котором наша судьба, все, решается на недоступном для нас уровне. Но мир и велик, и при этом ограничен, и мал. Мал в том смысле, что все взаимосвязано, и то, что происходит где-то за 10 тысяч километров от нас, участвует в нашей жизни. Это касается также и политики. Никто не услышит нашего крика о помощи и напоминаний миру о том, что Грузия существует. История стоит на силе, и слабого не слышат, и не разумеют. А сила может быть лишь в одном: включиться своим трудом и духом в те точки, которые определяют уровень и условия нашей жизни. Я бы сказал так: перед нами стоит задача вернуться к жизни, к истории и времени. До сих пор мы не жили. Это не было жизнью, и то, что мы делали, и что называлось якобы жизнью, происходило за порогом истории и времени. И сейчас нам из мира мертвых надо вернуться в мир живых".
Тенгиз Гудава: 15 сентября Мерабу Мамардашвили исполнилось бы 73 года, возраст для философа молодой и деятельный. Что бы он сказал, увидев Грузию такой, какая она сегодня? Что бы сделал?
Говорит академик Нико Чавчавадзе:
Нико Чавчавадзе: Он не раз говорил: "Не мое это дело, не дело философа заниматься политикой. Но я не могу смотреть в глаза молодым, я не могу видеть их вопрошающие взгляды: Где ты Мераб и как нам быть?"