Специально для сайта

Владимир Губайловский

На какой-то момент русская литература осталась без премии имени своего главного гения. Вручавшаяся на протяжении нескольких лет Пушкинская Государственная премия прекратила свое существование в прошлом году. Нет больше и немецкой Пушкинской премии, учрежденной Фондом А. Тёпфера. Государственный музей А.С. Пушкина в Москве, Государственный музей-заповедник "Михайловское" и фонд Александра Жукова сочли, что "культурная преемственность в России, не должна быть прервана", и учредили Новую Пушкинскую премию.

Координатор премии Екатерина Варан сообщила, что первая премия – "За совокупный творческий вклад в отечественную культуру" составила 250 000 рублей. Вторая премия, которая будет вручаться с 2006 года в номинации "За новаторское развитие отечественных культурных традиций", составит 100 000 рублей. Как сказано в пресс-релизе "для определения лауреата Новой Пушкинской премии жюри и конкурс не предусмотрены". Председателем премии является Андрей Битов.

С 2006 года Новая Пушкинская премия уже в двух номинациях будет вручаться в Москве в Государственном музее А.С. Пушкина 26 мая.

Первым лауреатом Новой Пушкинской премии стал замечательный русский филолог, исследователь русской и западноевропейской литературы Сергей Георгиевич Бочаров. Церемония награждения прошла в Москве в Государственном музее А.С. Пушкина 31 октября 2005 года.

Первый лауреат

Сергей Бочаров родился в Москве в 1929 году, окончил филологический факультете МГУ. Он автор многих литературоведческих работ, в том числе, выдержавшей пять изданий книги "Роман Л.Н. Толстого "Война и мир" (первое издание 1963 год), "Поэтика Пушкина" (1974) и "О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов" (1985), один из первых в России исследователей творчества Бахтина. В 2000 году вышла книга Бочарова "Сюжеты русской литературы", а в 2002 (в соавторстве с Ириной Сурат) - "Пушкин. Краткий очерк жизни и творчества". В 2004 году вышел сборник в честь С.Г.Бочарова "Литературоведение как литература". Заслуги Бочарова перед русским языком и литературой велики и разнообразны, и вручение премии именно ему кажется совершенно заслуженным.

Андрей Битов в поздравительной речи сказал, что главным достоинством Бочарова является ясность мысли и владение словом, которое делает его писателем в той же степени, что критиком и ученым.

Ответное слово Сергей Бочаров посвятил апологии "царицы гуманитарных наук" - филологии.

Из речи Сергея Бочарова на вручении Новой пушкинской премии

Этот подарок я так понимаю, что филологическая работа получает признание как что-то интересное не для одного меня и небольшого круга читателей. Не стихи и не проза, а вот такая филологическая проза признается литературой…

Филолог тоже читатель, но странность его положения в том, что такое свободное и праздное занятие, как чтение, он превращает в профессиональное дело. Он должен считаться ученым, оставаясь читателем, а это не так-то просто — литературоведу остаться читателем, не так-то многим удается. Вправе ли он еще на себя навесить заносчивую амбицию быть при этом еще и в каком-то роде писателем — ведь это уже испанский король? Есть прекрасное сравнение Поля Валери — он уподобил слово обычного разговорного языка, и даже всякое непоэтическое, в том числе научное слово, мелкой разменной монете или бумажным купюрам, реально не обладающим стоимостью, которую они символизируют. Поэтическое же слово как старинный золотой, реально обеспеченный, то есть сам обладающий своей стоимостью. Это значит, что поэтическое слово не просто указывает на действительность за пределами самого себя, то есть на жизнь вокруг нас, как указывает простое коммуникативное слово, — но поэтическое слово как-то иначе содержит в самом себе эту жизнь в преобразованном виде, — как золотая монета, оно есть то, что оно представляет. Г.-Г. Гадамер, который приводит этот пример, говорит по этому случаю, что слово и язык в стихотворении это слово и язык в максимальной степени. Слово в счастливом его состоянии.

Нам, конечно, нечего заноситься равняться с золотым поэтическим словом. Но волей-неволей как-то надо ему соответствовать, чтобы оно через нас раскрылось. И наше дело тоже занятие личное, как писательство. Филология, согласимся, наука, но не только - и не такая наука, которая отделена от литературы своими терминами.

Я начинал когда-то, когда была история с физиками и лириками, и фигура филолога проходила по части лирики и была, по слову поэта "в загоне", она была фигурой пренебрегаемой и общественной роли почти не имела. В 70-80-е годы, в те самые, между прочим, годы застоя, все стало меняться — происходило перемещение ценностей в общем сознании, и филолог стал выдвигаться на интересное место в общественной жизни, он стал выходить на положение человека, нужного современности. И тогда прозвучало слово Аверинцева о филологии как службе понимания - от повторения тысячи раз оно стало общим местом и штампом. А между тем это было сказано широко - служба понимания вообще, а не только литературного текста. Вообще та эпоха застоя была более глубоким временем, чем предшествующие 60-е, когда на некотором покое можно было задуматься о более общих вещах, чем литературные тексты. Например, о том, что случилось с нами в ХХ веке, что, мне кажется, мы и сейчас понимаем плохо.

Когда-то Тютчев написал в одном письме, что Россия погибнет от бессознательности, и наша история дальше это подтверждала. Но и "умом Россию не понять" тот же Тютчев сказал нам как будто бы навсегда. И что сейчас происходит, ясно ли понимаем? я, во всяком случае, недостаточно понимаю. Это, в общем, национальное свойство - понимание задним числом.

Как-то это было в то время связано, что встала задача понимания более общих вещей, чем литературные тексты, и вдруг открылся новый интерес к литературным текстам, и стала выдвигаться фигура филолога. И про филологию как службу понимания тогда было сказано. Наша всяческая поэтика - игра в бисер как будто перед теми большими вопросами, однако нет. Понимание наше филологическое было школой понимания вообще, как способности, недостающей нам для больших вопросов…

В новое постсоветское время филолог это свое значение начал терять и продолжает его терять на наших глазах. Но изменилось не только это. Народился новый читатель, который читает "нонфикшн" и всяческую эссеистику заинтересованнее и охотнее, чем беллетристику, и сочинения филологические в этом мире “нонфикшн” (вот — очередная выставка этого мира через месяц) имеют, может быть, даже привилегированное место. С этим я отчасти связываю и сегодняшнее событие…

Простите, что в заключение о себе, но нет, я хочу воспользоваться случаем и сказать похвальное слово филологии как национальному делу. Пушкин сказал в своем гимне пенатам, в переводе из Саути: "Они дают мне знать сердечну глубь,\ В могуществе и немощах его,\ Они меня любить, лелеять учат\ Не смертные, таинственные чувства.\ И нас они науке первой учат:\ Чтить самого себя".

Надеюсь, мне поверят, что это я уже не про себя - про филологию и вообще гуманитарную науку - ей научиться чтить самое себя.