Елена Фанайлова: «Дневной Дозор» - фильм под таким названием совершает триумфальное шествие по экранам России. Уже говорится о каких-то невероятных кассовых сборах. Фильму предшествовала беспрецедентная рекламная кампания. О достоинствах и недостатках этого явления российской культурной жизни мы сегодня будем говорить с кинокритиком Константином Шавловским, который представляет журнал «Сеанс», кинокритиком Игорем Михайловым, который является обозревателем сайта kinoafisha.ru, с известным кинорежиссером Иваном Дыховичным, с президентом Гильдии киноведов и кинокритиков Виктором Матизеном…
Виктор Матизен: Я еще кинообозреватель «Новых известий».
Елена Фанайлова: Спасибо за это добавление. С кинокритиком, обозревателем газеты «КоммерсантЪ» Лидией Масловой, с известным театральным продюсером Эдуардом Бояковым, художественным руководителем театра «Практика», основателем национальной премии «Золотая Маска», и с поэтом, обозревателем сайта polit.ruЮлией Идлис. Вы знаете, дорогие друзья, когда я пыталась собрать этот круглый стол, мне несколько человек ответили отказом, причем с одинаковой формулировкой. Oни сказали: этот фильм так меня травмировал, что я не в состоянии о нем разговаривать. Скажите, пожалуйста, вас что-нибудь травмировало или, наоборот, порадовало в этом фильме?
Виктор Матизен: Меня этот фильм глубоко порадовал, прежде всего величиной своих предстоящих кассовых сборов: я думаю, он соберет не менее 30 миллионов зрителей. Это чрезвычайно приятно. Во-вторых, у нас появился бренд: зрители считают необходимым пойти на какой-то фильм хотя бы, причем на российский фильм. А третье заключается в том, что этот фильм является таким визуальным продуктом, который может быть воспринят во всем мире. Мы предлагаем здесь свое… То есть не то чтобы свое, но некую мультикультурную мифологию, которая вполне может быть приемлема интернационально.
Иван Дыховичный: Я про травму начну. У меня была жуткая травма на этой картине. Я не мог получить воду. Я пришел в два часа в тот самый главный день, в Новый год, совершил такой поступок; было так все шикарно, замечательно оформлено. Я подошел, попросил воды. Мне сказали: до конца сеанса не велено. Это меня жутко травмировало, потому что это отдавало каким-то совершенно другим миром. Я подумал: может, это было задумано так. А то, что меня порадовало, что задача, которую поставили люди, она выполнена. Это уникально в кино на самом деле.
Игорь Михайлов: В этом фильме был совершенно изумительный кадр, который меня очень порадовал. В тот момент, когда Москва начала рушиться, и об этом начал рассказывать Первый канал, в одном из домов маленький метеорит раздолбал телевизор, он разнес его как раз в тот момент, когда по нему шли новости Первого канала. Вот именно в этот момент меня охватило невероятное чувство радости, я подумал, что хотя бы ради этого войну в Москве стоит совершить между «иными» Светлыми и Темными, чтобы подобного рода новостей и той попсы, которую гонит это телевидение, не осталось на какое-то время. Это был единственный момент, который порадовал меня в фильме.
Константин Шавловский: Да просто хорошее кино, по-моему.
Эдуард Бояков: Меня ничего не травмировало в этом фильме. Все неприятные переживания были предсказуемы. А порадовало то, что люди выполнили свою задачу, я повторю слова Ивана, и, в общем-то, наверное, мы получили продукт, по которому можно судить очень серьезно об обществе и о культуре, то есть некая репрезентативная серьезная штука.
Лидия Маслова: Я смотрела картину два раза на самом деле: сначала 1 января, а потом еще где-то дня через два. Сначала я ее смотрела как просто зритель, ничего не записывала, не старалась ничего запомнить, потом, когда я села писать, я поняла, что мне второй раз необходимо посмотреть, и второй раз я уже смотрела как критик. И в первом случае меня порадовала возможность почувствовать себя простым зрителем, что со мной очень редко бывает, а во втором случае меня, конечно, травмировала невозможность об этом фильме что-нибудь написать такое, как критики любят, то есть такая концепция остроумная по поводу его не складывается. Такая самодостаточная какая-то вещица, игрушка - поиграл, а чего придумать как бы… И вот это меня травмировало уже в процессе написания заметки.
Юлия Идлис: Меня все только исключительно порадовало. Прежде всего то, что это совсем не фильм, а такой глоток свободы для производителей алкогольных напитков. Нет, на самом деле. Ведь после того, как с телевидения изгнали рекламу пива, так завинтили гайки - нельзя показывать ее до 10 часов вечера, нельзя показывать людей в рекламе пива, и так далее, - вот мы получили целых почти три часа свободного рекламного времени, которое идет не то что в прайм-тайм, а по всей стране, вообще, просто какой-то огромный ресурс. И его тут же использовали. Использовали, я считаю, отлично, местами гениально. Например, во время просмотра этого фильма я травмировала себя сама и остаюсь до сих пор травмированной тем, что там есть в середине момент, когда Антон Городецкий лезет в архив, сторож архива отлучается смотреть футбол, и Антон ищет ключ и про себя повторяет: «так, два тайма по 15 минут, потом еще серия пенальти будет». Я так почувствовала, что это явно цитата. Думаю: откуда? Начинаю перебирать все фильмы, книги, которые могут прийти в голову, потом к концу фильма я вспомнила, что это цитата из рекламы пива. Я до сих пор пытаюсь вспомнить марку этого пива - не могу. Это моя травма от «Дневного Дозора».
Елена Фанайлова: У нас какая-то ужасно благостная картина сложилась, удивительно благостная картина. Хорошо, тогда я являюсь вашим оппонентом. Меня эта картина, при том что я большой поклонник и книг Лукьяненко, и первого «Дозора», ужасно разочаровала, она меня разочаровала, я бы сказала, мировоззренчески. Она мне напоминает известный анекдот, который так любит писатель Лукьяненко, про фальшивые елочные игрушки. Эти игрушки такие же красивые, такие же блестящие, как настоящие, только у них есть одно качество: они не радуют почему-то. Вот мне показалось - это, скорее, мои претензии к сценаристам, каковыми явились и сам Лукьяненко, и Бекмамбетов, и соавтор Лукьяненко Васильев - что такой мощный метафизический план и мощный метафизический посыл, который существует в книгах и заявка на который была в первом «Дозоре», превратились в историю об обычных психологических проблемах людей. Таким образом, моя зрительская потребность в фантастическом, героическом, в чем-то необыкновенном, ну, в новогоднем, в конце концов… Я себя почувствовала, как зритель, обманутой в своих ожиданиях, потому что, мне кажется, что этот фильм, скорее, не из той группы, к которой относится «Гарри Поттер» или «Хроники Нарнии», о чем вы, Лида, писали, а он, скорее, для меня фильм из той группы, к которой относится «Константин, повелитель тьмы», «Ван Хельсинг», и так далее, и так далее.
Юлия Идлис: Это происходит, вы знаете, почему? Потому что мы не привыкли к тому, что можно снять фильм о любви мальчика и девочки за много миллионов долларов. Нам кажется, если много миллионов долларов, то это должно быть что-то метафизическое и утверждающее или разрушающее какие-то мировые основы. А просто вот сделать фильм… И даже если бы его сюжет был гораздо скромнее, с точки зрения метафизики, и вообще, месседж, было бы еще лучше, потому что тогда была бы просто чистая реклама. Ну, на самом деле для меня это очень серьезный вопрос, потому что это совсем новое кино, к которому никто не привык и которое не воспринимается, как кино. Я считаю, что оно в будущем таким и будет.
Эдуард Бояков: Благостного, собственно, нет ничего в моих ощущениях по поводу фильма. Извини, что я ввел тебя в заблуждение, потому что радует меня то, что у нас появилась внятная картинка, а второй вопрос - какая это картинка? Не соглашусь с тобой вообще вот в этом рассуждении - противопоставлении «Гарри Поттера» и каких-то фильмов ужасов, например. Для меня «Ночной дозор» - это фильм из другой когорты, «Ночной», а потом «Дневной». «Дневной дозор» - это фильм из плеяды Бертолуччи - «Двадцатый век», Тарковский - «Зеркало», ну, и можно еще назвать 10 или 15 фильмов, которые, в моем представлении, выражают эпоху. Фильм «Дневной Дозор» является выдающимся совершенно памятником нашей эпохи. Это настолько репрезентативно, настолько точный проект, это такая картинка - вот что мы имеем. И рассуждать, как уважаемый Игорь рассуждает в свое статье про нарушение причинно-следственных связей, это неправильно, потому что причинно-следственные связи нарушены в нашей жизни, нарушены вот в этом городе - Москва, вот на этом телевидении, в этой системе, в которой мы живем. Если вы все голосовали за этот выбор, за капиталистический выбор, например, если мы живем, если мы вообще включаем телевизор, так чем же вам не нравится то, что «Дневной Дозор» соберет 30 миллионов? Это прекрасно! Вы за это голосовали. Вы находитесь в этой системе. И лишенность всяческого смысла современной культуры и выразил этот фильм. И в этом отношении это действительно какой-то очень важный памятник для меня.
Елене Фанайлова: Я поясню для слушателей, что Игорь Михайлов в своей статье упрекает создателей этого фильма в разрушении причинно-следственных связей, в общем, в довольно бессмысленном сценарии, если я правильно поняла.
Игорь Михайлов: Надо сказать, что я не то, что упрекаю, я просто констатирую тот факт, что если не анализировать поступки героев совсем… (То есть люди куда-то пошли, что-то сделали, произвели какие-то действия, а зачем они это сделали - по большому счету, не важно), то персонажи делают это красиво. Если зрителя устраивает эта внешняя красота при отсутствии полной мотивации (я, кстати, не очень соглашусь с тем, что фильм о достоверной любви, но это чуть-чуть попозже), если вы с этим согласны, то можно смотреть красивую картинку. Фильм зомбирует своей красивой картинкой и спецэффектами, которые для российского кинематографа идут все более и более по нарастающей, как главное средство воздействия на зрителя.
Елена Фанайлова: Я только скажу, что некоторые простые зрители, с которыми я беседовала, говорят, что очень много вот этой картинки все-таки, и никого она зазомбировать не может, и фильм становится скучным.
Виктор Матизен: Ну, каузальная связь здесь нарушена на уровне онтологии, вернее, самой мифологии. Если мы говорим о магии, какие там могут быть, к черту, причинно-следственные связи, это странно. Отражение хаоса в форме хаоса я само по себе не приветствую. Но дело в том, что, по-моему, эту картину надо читать с либретто, опираясь на определенное предзнание, без этого она действительно может предстать неким сумбуром. Это, по всей вероятности, сценарные недоработки, но, так или иначе, это не имеет принципиального значения.
Иван Дыховичный: Позвольте, предисловие к этому и одно маленькое замечание сделаю. Когда я поступал на актерский факультет (такое было в моей жизни, это было очень давно), то задали вопрос - "брать меня или не брать?" - по одной причине. Что это - Ульянов? Не Ульянов. Это что, Гриценко? Не Гриценко. Это кто такой? То есть я не попадал ни в один шаблон, ни в один пример. Странно, да. А, может быть Рубен Симонов? - сказал кто-то. И меня взяли, ну, вольнослушателем. Мне кажется, что случилась главная вещь с этой картиной, я убедился сегодня в этом. Я пошел второй раз ее сегодня посмотрел. Я первый раз видел в толпе людей и при полном ажиотаже, даже Собчак стояла, вообще, меня поразило, потом села. А сегодня я смотрел, потому что она уже на выдохе картина, почти в пустом зале. Я убедился в том, что правильно я первый раз заметил одну вещь. Мне кажется, что эта картина сделана с большим обманом, но с хорошим обманом, она производит впечатление фокуса постоянного, а внутри, извиняюсь за слово, колбасится большая ирония, некоторый свой смысл, который люди подразумевают, и в очень точных местах возникает искусство, возникает юмор, которого я давным-давно в нашем кино в таком качестве, в таком изящном исполнении не видел, реприз таких не видел, их так правильно поданных не видел, что очень трудно. Просто отдельно хотел бы сказать, что не бывает так, что хорошо играют актеры в плохой картине. Несколько персонажей в картине играют виртуозно, просто на уровне... Кстати, "на уровне" - не годится к этой картине. Я считаю, что после "Бегущего по лезвию..." я вообще не видел такого точно сформулированного образа цельного, именно, я бы сказал, в искусстве сформулированного. Не просто спецэффектов, там нет спецэффектов, как ни странно, там есть игра в спецэффекты, где она нужна, она подана зрителю, и он начинает ее забирать, я не сказал бы "есть", потому то это было бы по отношению к публике просто нечестно, она их принимает, и в это время человеку посылают еще что-то, что он бы никогда в жизни не принял, сидя просто в зале и смотря серьезную картину, в которой... Понимаете, да, что я говорю? Может быть, это качество картины, лукавство этой картины - это самое главное. Вообще, они всячески скрывали, что они сняли художественный фильм, и это у них получилось. Понимаете, вот это меня так порадовало на самом деле. А что касается того, что кино должно нести какой-то очень глубокий смысл, там очень ясно сказано: вот зло, вот добро, хотите так - ну да, вот, пожалуйста. Там много нюансов на самом деле. Если говорить о том, что на фоне очень сильной части меня удивила эта женская слабость, только в одной роли… Правда, я бы сказал так: ну, она не убедительна. Вообще, женские роли чуть хуже, хотя я сейчас столкнулся на картине, что мужчин меньше, когда выбираешь, намного меньше мужчин, чем женщин, женщины много интереснее у нас сейчас, во всяком случае, в палитре, а мужчин почти нет. И вдруг я увидел, такие находки, как Олялин, вынутый из времени, потрясающий образ, и визуальный образ, не важно, Меньшов, которого я, извините, не очень видеть могу, вдруг просто замечательная работа, ну что говорить. И феноменальная работа - вот это зло, просто блистательная история, это история не «на уровне», а как бы даже выше уровня во многих смыслах. И как-то мы не привыкли к тому, что мы можем быть выше уровня, и мне было так радостно, что это выше уровня. Это вообще не мое кино. Когда люди, которые его сделали, мне сказали: ну, посмотри. Какие-то куски мне показали и сказали: но это не твое кино. Я сказал: нет, это мое кино, вот это совершенно не верно. До меня дошло это первый раз. Я сказал о "Бегущем по лезвию...", если вы помните эту картину Скотта, изумительная картина, с моей точки зрения, открывшая жанр во многом. Ну, в общем, комплиментов я еще могу сказать много этой картине.
Виктор Матизен: Мне кажется, эта сага (подчеркиваю: это сага!) вполне равносильна сагам "Космические войны", "Хроники Нарнии" и "Властелин колец". Эта сага предназначена для более взрослого зрителя, чем считают зрителей трех саг, о которых мы говорим. Она интересна с интеллектуально-мифологической точки зрения, по крайней мере, для меня, больше, чем названные три вещи. Это первый продукт такого рода, который мы реально можем предъявить миру. Потому что все, что мы до сих пор могли предъявлять, это продукт вроде "Броненосца Потемкина", то есть заведомо идеологический продукт, это экранизация классики типа "Войны и мира" или сказки типа "Москва слезам не верит", голливудские сказки, переделанные у нас и возвращенные к ним обратно. Здесь мы являем собственную мифологию, но эта мифология не собственная, это мультикультурная мифология. Россия является мультикультурной страной, и первый руководитель советской кинематографии Борис Шумянский говорил о том, что в России, в принципе говоря, возможен своей Голливуд именно в силу ее мультикультурности. Он, может быть, так это не формулировал, разумеется, считал, что это будет советская идеология или советская мифология, но мы-то все-таки должны понимать, что мы в каком-то смысле изоморфны Соединенным Штатам Америки. И вот именно в этом отношении появление саги "Дневной-Ночной-Сумеречный и прочий Дозор" меня необыкновенно радует, потому что это признак хорошего тона, то есть признак того, что мы реально становимся чем-то более, то есть Россия - более чем страна, она может стать, ну и так далее...
Игорь Михайлов: Мне вспоминается после этих слов выражение, высказывание: если нечего сказать - молчи. Потому что если этот фильм – единственное, что мы можем показать миру, то лучше не показывать ничего. Если общество теряет какие-то свои черты… Да, мы, как Виктор сказал, мультикультурная нация, и все-таки есть какие-то индивидуальные черты, которые были присущи, там, французскому искусству, итальянскому искусству, испанскому, российскому. "Дневной Дозор" в отличие, как мне кажется, от "Ночного" (там был чуточку иной посыл) - это четкое совершенно стремление копировать Голливуд на его хорошем уровне. Денег пока мало, копировать на хорошем уровне не получается, получается категория "Б". А то, что российский кинематограф был славен, в общем, совсем другими фильмами и совсем другими типажами героев, показом характеров, изображением каких-то вещей, которые не были типичны для других стран… Вот, например, у французов - у них свое кино. Там, конечно, есть Бессон, который делает то же самое, он стремится «оголливудить» французское кино. У нас появилась целая серия режиссеров, которые стремятся оголливудить кино российское. Оно от этого чуточку меньше делается российским и приближается к этой мультикультуре, теряя то, с чего это не то чтобы начиналось, а теряя те свои черты, за которые его любили, в том числе любили в свое время и в России. Мне не представляется это хорошей тенденцией. Она, может быть, единственно логичная и правильная, но, с точки зрения меня, как русского человека, правильной я ее назвать не могу.
Константин Шавловский: Мне не кажется, что это кино потеряло какие-то черты, потому что мне как-то не кажется, что это просто слепое копирование Голливуда. Я с Иваном Владимировичем очень согласен, что это очень лукавое кино на самом деле. Для меня, как я его увидел, я сначала просто посмотрел, потом начал думать, мне о нем писать не надо, и я просто начал думать, что-то вертеть в голове. Мне показалось, что там обозначен конфликт времен - начало 90-х, там все возвращается в Москву 1992 года, и меняется эстетика картины сразу. То есть этот практически апокалипсис, который в этом хаотическом, с огромным количеством спецэффектов ключе сменяется на такую почти советскую картинку. И желание написать слово "нет", и стереть какой-то пласт того, что кажется, наверное, автору, может быть, даже режиссеру, хотя это не режиссерское кино, неправильным, мне кажется, это заложено, безусловно, в кино, и заложены какие-то попытки проанализировать эти штуки.
Эдуард Бояков: Я соглашусь с Виктором, что это сага, и не соглашусь, что это сага жанровая. Это сага «пиарная», это сага нашей беспомощности, это сага нашей полной несвободы, полнейшей зависимости от каких-то внятных оценок, когда мы говорим о фильме. Те великие фильмы, на которые ссылался Игорь, созданы в другой системе оценки. О тех фильмах - хоть о "Броненосце Потемкине", хоть о "Зеркале" Тарковского - не судили, исходя из цифры сборов: главная оценка фильма "Дневной Дозор". Кто сейчас из присутствующих мне возразит? Главное - оценка: деньги. Все, точка. Никто не возразит. Потому что это прежде всего говорят создатели фильма. Это первой строчкой на всех сайтах, во всем, что говорится о фильме, главное - побил "9 роту". Ура! Побил "9 роту"? Побил. Это объективно, это есть. Поэтому судить об этом фильме нужно, исходя из того ужаса, в котором мы оказались, вот и все. И в этом отношении он очень репрезентативен.
Елена Фанайлова: Эдуард Бояков сказал, что судить о фильме стоит по тем деньгам, которые в него вложены, и тем, которые он принесет, и с точки зрения нашей сумасшедшей и не очень приглядной реальности, если я правильно поняла. Вы знаете, я бы очень хотела Лидию Маслову послушать.
Лидия Маслова: Я думаю относительно Голливуда с некоторым ужасом, потому что мне кажется, когда реализуются все эти планы следующие, то тогда-то мы увидим, что такое коммерческий продукт настоящий, что такое настоящие деньги и насколько идея опошлится, станет такой натужной, потеряется вся эта самоирония, все, что нам сейчас нравится. И тогда-то мы вспомним, и тогда-то мы поймем, что на самом деле то, что мы сейчас ругаем, это было практически искусство. А вот то, что было в Голливуде, вот посмотрите...
Игорь Михайлов: В российском Голливуде, вы имеете в виду?
Лидия Маслова: Нет, я имею в виду реальный Голливуд, голливудский.
Елена Фанайлова: Лида, вы имеете в виду то, что права на фильм проданы, да?
Лидия Маслова: Насколько я знаю, заключены уже контракты на следующие...
Эдуард Бояков: Уже объявлен бюджет - 50 миллионов долларов.
Виктор Матизен: Вне всякого сомнения, будем плеваться от этого голливудского продукта. Но все-таки я хочу возразить Игорю Михайлову: никто не мешает российским режиссерам снимать фильмы, проникнутые национальным духом. Нам просто надо иметь штук 10 в год фильмов, которые могут реально выходить на мировой уровень. При этом, разумеется, этот уровень будет как бы снижен относительно уровня, условно говоря, Тарковского и Параджанова. Но это нормально - массовый продукт всегда немножко ниже по уровню, чем высокое искусство. Зато эти фильмы дадут большой приток денег в российское кино и позволят тем же самым элитарный режиссерам, к которым, кстати, я отношу Ивана Дыховичного, хотя он умеет снимать и коммерческие продукты, снимать те фильмы, которые они хотят снимать.
Игорь Михайлов: Почему тревожит на самом деле эта тенденция, по которой "Дневной Дозор" был объявлен первым фильмом года? То есть на самом деле у нас есть, что предъявить Голливуду. Например, я с огромным восторгом совсем недавно посмотрел фильм "На Верхней Масловке", в котором снялись гениальные российские актеры Алиса Фрейндлих, Евгений Миронов, в котором игра актеров была совершенно несопоставима, по-моему, ни с чем за последние года два или три. А этот фильм показывался в паре-тройке кинозалов, он собирал слезы, овации у 5 или 7 зрителей (присутствующих в кинозале). И вот этот фильм был снят в традициях российского искусства, лучшего российского искусства, но фактически не затронул ни сердца, ни души людей, которые не пришли в кинотеатры. Я совершенно уверен, что, если бы этот фильм был снят лет 15-20 назад, он собирал бы полные залы. Когда мы позиционируем фильм "Дневной Дозор", как новый российский проект, мне кажется, что отсутствие причинно-следственных связей, про которое я говорил, вот эта финансовая меркантильность, которая вылезает на первый уровень, снижают саму планку для российского кинозрителя. То есть мы теряем напрочь надежду, что когда-то самая читающая держава снова вернется к этому уровню самой читающей державы, что люди, которые когда-то плакали от интеллектуального кино и которые забивали зрительные залы интеллектуальными фильмами, они снова к нему вернутся. Меня это и поражает, и ужасает одновременно с этим. Я не вижу здесь нового российского кино, совсем не вижу.
Елена Фанайлова: Я только, пожалуй, скажу, что самая читающая - это все-таки был такой пропагандистский трюк. Известно, что она не является таковой.
Иван Дыховичный: Больше делать было нечего.
Юлия Идлис: Мне эти рассуждения напоминают две первые строки известного стихотворения про то, что «пускай, поэт лежит в канаве, ты осуждать его не вправе». Почему-то есть такая вещь - про деньги. Мы как-то стесняемся, когда фильм собирает хорошую кассу и когда фильм дорого стоит, и сразу считаем, что это не искусство. А вот как раз «искусство не должно продаваться». И, вообще говоря, предельная точка зрения по этому поводу заявляется такой, что настоящее искусство не должно иметь потребителя, то есть никого вообще, ни одного, тогда оно будет настоящим искусством. Я-то считаю, что "Дневной Дозор" в этом смысле - не новый российский проект, это новый мировой проект. Пора уже научиться зарабатывать деньги тем, что люди делают. Люди умеют делать кино. Почему бы им не заработать на этом денег? В то же время, делая хорошее кино… Ну, каждый из нас ходит на работу, мы не считаем, что от того, что нам повышают зарплату, мы начинаем работать хуже, мы начинаем работать - в нормальном случае - лучше. Поэтому то, что здесь говорилось по поводу того, что о "Дневном Дозоре" любое оценочное суждение сводится к размерам кассовых сборов - это не оценочное суждение, это просто факт о фильме. Надо разделять ту информацию о фильме, которую мы можем получить или выдать, и те оценочные суждения, которые мы можем произвести о его художественной стороны. Точно также я уверена, что "Сумеречный Дозор", снятый на Западе с бюджетом в 50 миллионов долларов, - мы все будем на него плеваться, но ровно потому, почему мы плюемся, например, на, если мне не изменяет память, американскую "Анну Каренину", ну, "Войну и мир", снятые где-то в Голливуде. Потому что это наше, проданное на Запад.
Елена Фанайлова: Я не считаю, что искусство не должно продаваться и что одно искусство хуже другого. Гилберт Кийт Честертон высказывался примерно в том духе, что не надо брезговать низовыми жанрами, в них заключается порой гораздо больше и искусства, и ума, и чего-то важного, чем в жанрах, которые принято считать высокими.
Иван Дыховичный: Мне кажется, что если мы вспомним Достоевского и Толстого, которые невероятные имеют тиражи в мире и пользуются фантастическим успехом финансовым, и я все время говорил об этом на телевидении, когда у меня был такой печальный опыт - я работал, и никто не слушал меня, что эти сюжеты более чем достойны. Оказалось, что все так и получилось, в конце концов. И в этом смысле, действительно, мне кажется, что нам не стоит думать о том, что мы потеряли свою культуру. Если мы ее имеем, мы ее никак не потеряем, уж кому, как не мне, ратовать за то, чтобы побольше было авторского кино, но оно невозможно, просто если только авторское кино одно будет на свете. Что и случилось, кстати говоря, с нами в эти годы, когда очереди стояли на фильмы Тарковского. Я имел счастье общаться с ним в тот момент, когда он уезжал, поскольку учился у него просто. И помню, как он пришел в Госкино, которое дало ему первую категорию, высшую категорию, что значило 2500 копий, и это значит 2500 примерно кинотеатров, и он был страшно рад. На следующий день проснулся, приехал в Госкино и потребовал, чтобы его показывали в шести кинотеатрах, потому что тогда была очередь. Понятно. У всего есть, мне кажется, свой калибр и масштаб. И это правильно. В данном случае мне все равно кажется, что это огромная удача. Я должен сказать, конечно, людям, которые это делали вроде за деньги… Я тоже всегда как-то ревниво к этому относился. Но оказалось, что они пробили такую фантастическую брешь для того, чтобы пройти туда, чтобы в кино пришли люди, которые сейчас готовы давать деньги на разные проекты, они готовы рисковать. Это огромное дело, потому что я сидел по четыре года, и многие со мною товарищи мои, и ничего мы не могли доказать. И, сделав "Копейку", которая обращена была к зрителю, я не вошел ни в один кинотеатр, меня просто не пустили, кроме "Ролана" и "Пяти звезд", и до сих пор на DVD "Копейка" продается на первом месте. Значит, все-таки у нее был обращенный к зрителю какой-то эффект. И ничего этого не было. Эти люди пробили это. Я им за это очень благодарен, честно говоря.
Виктор Матизен: Я говорю о сборах этого фильма лишь постольку, поскольку я вижу в нем продукт, который заслуживает этих сборов. Если бы это были сборы «Марсианских хроник» или каких-нибудь "Бешеных гонок-2", я бы не пришел на эту передачу, не стал бы вообще говорить по этому поводу. В этом фильме есть некий качественный сдвиг, этот сдвиг заключается в новой мифологии, которая была нам предложена, она не новая, с точки зрения культурной, она новая с точки зрения кино.
Елена Фанайлова: Я с этой мифологией совершенно как-то не могу согласиться. Я правда не могу поверить в то, что главным содержанием российской жизни сегодня является конфликт отцов и детей. Ведь фильм про это, в сущности. Вот у меня было такое чувство, что я смотрю фильм "Возвращение", что в финале «Дневного Дозора» я посмотрела фильм "Возвращение", если следовать третьей части этой картины, что самое главное - это отношения между 30-летним мужчиной, его ребенком, который пошел по нехорошей дорожке, и его новой женщиной, которая пошла, наоборот, по дорожке хорошей, но никак он не может между ними выбрать, бедный. Я бы хотела сейчас отдать микрофон Эдуарду Боякову вот с каким вопросом. Ты сказал, что этот фильм надо оценивать с точки зрения тех изменений, которые происходят в нашем обществе. Я, опять же, не очень доверяю взгляду этой оптики режиссерской, которая нам предлагает взглянуть на русское общество через призму Верки Сердючки, банальной богемной пьянки или, там, полубогемной пьянки в интерьерах гостиницы "Космос" вместо бала у Сатаны, на который мы могли бы рассчитывать.
Эдуард Бояков: Я думаю, что, к сожалению, так оно и есть: мы живем в обществе, где Верка Сердючка победила, мы живем в обществе, где влияние Верки Сердючки на человека, на наши умы, включая меня, таково, что я зависим от нее несоизмеримо больше, чем от дантовского текста, который у меня стоит на полке, иногда даже читаю его, признаюсь, или от каких-то хороших фильмов. Мы уже перешагнули черту, и это фильм, еще раз повторяю, о том, что мы живем действительно вот в таком обществе, где нет никаких причинно-следственных связей, никакой морали и нравственности, то, о чем говорили про первый "Дозор": почему же они такие одинаковые - белые, черные, как-то одинаково друг друга "мочат", одинаковые приемы каратэ, спецэффекты одинаковые и у черных, и у белых. Мы живем в этом обществе.
Лидия Маслова: Я, как социолог по образованию, не очень люблю говорить об обществе вообще. Я считаю, что в принципе жизнь везде одинаково ужасна. Единственный смысл имеют те вещи, которые как-то позволяют с этим примириться и жить тем не менее. Мне кажется, такие фильмы такую выполняют функцию. Но единственное, когда я думаю, чего бы вот еще от этого фильма захотеть, мне, конечно, хотелось бы, чтобы он больше соответствовал книжкам, которые мне, совершенно неожиданно для меня, понравились, потому что я обычно не читаю такие книжки. Но там очень такая стройная система, очень логичная, продуманная, вот эта картина мира, там предусмотрено просто все, сверху донизу, абсолютно все логично, гармонично расписано. И вот если бы в фильме этого было бы чуть-чуть побольше, то это вообще бы было феерически.
Игорь Михайлов: Возвращаясь к словам Лидии, как раз я с ней соглашусь и, более того, продолжу эту мысль, что сам автор сценария (и он же автор книги) совершенно сознательно изменил концепцию книги. В ней действительно были и морально-нравственные посылы, там действительно было много рассуждений о роли добра и зла, и все это напрочь выбросилось именно потому, наверное, что создатели этого фильма, в первую очередь, продюсеры - Константин Эрнст, Максимов - сочли, что для общества российского вот эта вся штука, вся эта заумь слишком умная, она ему просто не нужна. Они оставили тех же самых героев, совершив маркетинговый ход на основании популярной книги, и влепили массу зрелищности, которая напрочь зачеркивает какую-то логику книжки. И дальше я соглашусь с теми словами, что мы живем в этом обществе. Очень много мыслей и слов было сказано по поводу зомбирования рекламой этого фильма зрителя, именно поэтому зритель пошел на этот фильм. Но, к сожалению... Для меня это именно к сожалению, с болью могу сказать, что здесь сошлись не вода и пламень, а две совершенно очевидные тенденции, наверное, такие же, как в Древнем Риме, что одни хотят показывать людям вот это абсолютное безмыслие - смотрите на эту красоту, у нас есть на это деньги, а другие хотят это смотреть. Меня ужасает именно это, как тенденция, потому что и в Америке, вероятно, та же самая тенденция (не знаю, давно не был). Меня ужасает эта тенденция просто потому, что общество, парализованное этой красивой картинкой, вообще-то говоря, не в состоянии ничего произвести. И не фильм хочу демонизировать, естественно, он просто четко совершенно уловил, на что можно ударить, чтобы собрать максимум денег, и ради чего общество готово расстаться с этими деньгами. Но как тенденция, как пиар, как лучший фильм года, как первый фильм года, вот то, что не надо думать (да, посмотрите, пожалуйста, - думать не надо совсем ни над чем, а надо просто тащиться от красоты зрелища), позиционирование этого, как российского фильма, и готовность общества это принять, да, меня поражает. Я вообще не хочу жить в таком обществе, оно меня давит.
Иван Дыховичный: Последняя такая часть - сумбурная. Когда мы ставили "Мастера и Маргариту" в Театре на Таганке, он шел три с половиной часа, даже, по-моему, четыре. Это было зрелище, построенное на балагане. В нем самое серьезное из романа было вынуто. Я специально такой пример привожу. И тем не менее по реакции той, сейчас мы понимаем, когда прошла история эта новая, эффект был как раз правильный, потому что ни в коем случае, с моей точки зрения, нельзя приближаться абсолютно к литературному произведению, это гибель полная, экранизация в чистом виде строчек - это конец. И слава Богу! Другой разговор, можно спорить, можно было отойти в эту сторону или в другую сторону, но это как раз был смелый шаг, правильный абсолютно. Я хочу просто сказать Тимуру Бекмамбетову, что я его просто поздравляю с огромной-огромной замечательной победой! Просто редко коллеге можно сказать хорошие слова, замечательные слова. Это во всех смыслах победа, что человек так чувствует кино, что он сумел увлечь меня тем, чем я никогда не был увлечен, вот так скажем. И если говорить о том, что нельзя же все время хвалить, есть одно, что нам навязано было, что наш зритель может смотреть, только если что-то быстро мелькает, на самом деле не хватило мне одного места или двух, где бы он прекратил этот бешеный монтаж для того, чтобы получить чувство. Но это просто потому, что он боялся его потерять, и все они боялись, что они его упустят. Но это, в общем, мальчишеская история, что, например, у меня вызывает абсолютное уважение, что они остались в этой истории бретерами.
Виктор Матизен: Я в этого парня, Тимура Бекмамбетова, поверил еще тогда, когда он снял "Пешаварский вальс", а когда уж он снял рекламу банка "Империал", я сразу сказал, что это режиссер, который может снимать мировые продукты.
Эдуард Бояков: Давайте поговорим о финале фильма. Мне кажется, он очень значителен. Если для меня что-то и может в этом фильме иметь какую-то надежду, какой-то смысл, действительно, то, что человек один остался. Хабенский так ладно встроен в последние кадры. Может быть, это и хорошо, потому что все, что было до Хабенского, было чудовищно, по-моему. Было как-то все очень плохо. Но потом и даже из этого ужаса появилась какая-то фигура. Дети, я не знаю... Я прежде всего к Игорю, потому что я чувствую, что созвучнее всего наши позиции, я к нему обращаюсь, наверное.
Виктор Матизен: Хабенский, как в рассказе Бредбери "И грянул гром", как бы отказался от одного пути, по которому могла бы идти цивилизация, и принял другой путь, то есть он сделал личный выбор.
Юлия Идлис: Это, кстати, ровно возвращение, по-моему, Константин Шавловский об этом говорил в начале в самом, что это, собственно, возвращение к старой киноэстетике, которая настолько привычнее для зрителя, чем все, что было до этого в фильме, что этот финал действует, как что-то такое успокоительное: ладно-ладно, ну, кино снимаем, не переживайте, вот вам, дескать, посмотрите, успокойтесь, до свидания. Я хотела еще задним числом возразить Игорю. Насколько я представляю, Лукьяненко как раз, как писатель, стал популярным после экранизации "Ночного Дозора". Он, безусловно, был популярным писателем-фантастом. Но что такое популярный писатель-фантаст? Это не та популярность, которой он пользуется сейчас. С точки зрения кино и продюсерских денег это была рискованная ставка, конечно.
Иван Дыховичный: Знаете, со мной случилась такая история. Я очень подолгу не снимаю картины, потому что не могу найти средств. И вдруг ко мне человек пришел и сказал: я хочу дать вам деньги, снимайте, что хотите, мне обратно деньги не нужны. И я снял такую картину. Но перед тем, как начать снимать, я был в шоке, я сидел и думал: а как это, вообще ничего не надо возвращать? И я стал ему говорить: вот у меня есть три сюжета. Он говорит: а мне не надо рассказывать сюжеты, снимайте, что хотите. Андрей Тарковский сказал: «я - рыба глубоководная, я могу работать только под давлением». Вот есть такой момент, что нельзя работать, когда вам - полностью делайте, что хотите, вообще, не нужно никаких денег обратно, не отвечайте за то, что вы творите, к кому вы обращаетесь и так далее. Это я говорю, человек, который по четыре года ищет деньги на фильм. Жуткая ответственность была у меня. Но, надеюсь, что я вас также могу потом позвать на свою картину. Называется она "Вдох-выдох".
Виктор Мартизен: Мне Станислав Иосифович Ростоцкий покойный говорил, что можно бить кулаком в стену, но нельзя бить кулаком в вату, это та же самая ситуация, в которой трудно что-то сделать с полной свободой.
Игорь Михайлов: Вы знаете, сначала немножко о финале. Да финал-то банальный на самом деле - обычная мыльная опера, мексикано-бразильский сериал. Вот мы, собственно говоря, увидели, как мальчик любит девочку, хотя и девочка там любовь не показывала, она все больше ходила, смотрела и больше ничего не делала. Как мальчик снимает штаны с папы, зачем - тоже совершенно не понятно, хотя это тоже маленькая такая сценка. То есть масса изображений любовных связей. И, в конечном счете, как в конце хорошей мыльной оперы, герой говорит: да давайте мы все перепишем. Все выйдут из зала благостные, просветленные, довольные. Абсолютно типичный, абсолютно голливудский финал - ничего здесь нового нет. Теперь что касается впечатлений. Знаете, у меня на сайте многие уже достаточно оставили свои следы об этом фильме. И одна девушка написала специально через три дня после того, как посмотрела фильм, потому что там (при обсуждении в форуме) войны, брань, люди дерутся, ругаются, меня ругают, друг друга ругают. Она написала следующее: вы знаете, запомнила пока еще, слава тебе Господи, шесть позиций - разрушение Москвы, финальная встреча, смутно вот это, смутно вот это, а потом не запомнила ничего. Вот вы свои мысли сейчас или еще через недельку после того, как закончите обсуждение, и этот ажиотаж весь сойдет, посмотрите потом: а что вы из фильма помните? Дай Бог, чтобы пара-тройка каких-то сюжетных ходов. Большой рекламный бюджет, вот это все вбухано в то, что, вообще-то говоря, ни уму, ни сердцу, ни памяти потом не оставляет. И вот, наконец, самое последнее, знаете, я посчитал, сколько нас здесь человек. Есть Тора, такие древнееврейские свитки, сказания определенные, есть люди, которые всю жизнь посвящают изучению Торы, а есть люди, которые очень любят говорить-говорить-говорить. Мне так кажется, что мы напоминаем сейчас людей, которые что-то пытаются сделать из того, что создатели этого фильма совершенно и не планировали, они над нами немножко посмеялись.
Юлия Идлис: Кажется, Гарольд Пинтер, британский драматург, на вопрос какого-то журналиста о том, что вот, когда выходит ваша новая пьеса, все начинают в ней искать всякие смыслы и очень долго об этом говорят, а вы что на это думаете, вы согласны, они там есть или все придумывают критики? Пинтер сказал: представьте себе, что вы едете в короткую деловую поездку в Швейцарию, ну, собираете чемодан на три дня, лишний свитер, пара белья, зубная щетка. С этим чемоданом вы едете в Швейцарию, проводите там свои деловые встречи, едете обратно. На границе вас останавливают, говорят: извините, таможенный досмотр, можно открыть ваш чемодан? Вы говорите: пожалуйста, открывайте, вот мой чемодан. И они начинают доставать оттуда, там, 30 плиток шоколада, золотые часы - 12 разных марок, ну и так далее. И что вы можете сказать на вопрос таможенника? Это ваши вещи? В общем, не ваши. Вы их туда клали, в этот чемодан? Нет. Но отрицать тот факт, что они там есть, вы не можете.
Виктор Матизен: В массовой культуре доминирует бинарная логика: да-да, нет-нет. Или фильм - абсолютное дерьмо, или фильм - шедевр. И когда я слышу Игоря Михайлова, я как бы улавливаю такие же странные нотки. Надо почему-то обязательно сказать, что фильм абсолютно плох. Давайте все-таки мы-то, собравшиеся здесь кинокритики и киноведы, режиссеры, понимать, что это явление несколько более сложного порядка, чем те, которые можно рассматривать по шкале 0-1, что есть некие полутона и так далее. Уже тем более когда мы говорим о "Дневном-Ночном-Сумеречном Дозоре". Мы все-таки находимся в сумерках, и давайте поэтому судить по сумеречной логике.
Константин Шавловский: Когда Игорь говорит, что это фильм, над которым не надо думать, я, например, посмотрел, думаю, и я какой-то белой вороной себя не считаю. Мне кажется, что этот фильм тем и хорош, что если ты не хочешь думать, ты можешь прийти, просто его посмотреть, тебе будет здорово, а если ты хочешь - ты можешь это сделать, тебе никто не запрещает. Я еще хотел сказать вот о чем, как играет Галина Тюнина в этом фильме, просто давно такого удовольствия не получал, очень-очень-очень хорошо.
Иван Дыховичный: Почему-то я могу сравнить это с Бастером Китоном, потому что абсолютно никакого смысла в Бастере Китоне нет, он абсолютно серьезный - и жутко смешно. И вот это какое-то несочетание вроде бы. Только единственное надо сказать, что если вы пришли, хотелось бы неприличное одно сравнение сказать, в публичный дом, то там надо заниматься тем, чем вы занимаетесь, если в библиотеку - там надо читать и не надо приставать к женщинам. Вот по разным пунктам надо все-таки отдаваться, если вы пришли отдаваться - и надо отдаваться. А если вы точно не хотите отдаваться, то, что вам не покажи, звездную карту завтра вы переделаете, как известно. А еще мне было радостно, что на те шутки, которые мне очень нравились, зал, который сидел, абсолютно не реагировал. Значит, она попала и донеслась эта картина, несмотря ни на что. Вот это очень хорошая штука.
Лидия Маслова: Я единственное, что могу добавить насчет запоминаемости картинки, каких-то моментов, - мне кажется, это не критерий. Есть фильмы, которые застревают у тебя гвоздями в голове, и ты всю жизнь не можешь избавиться от этих каких-нибудь яблок раскатившихся, занавесок раздувающихся, а есть фильмы для другого предназначенные, они не занимают пространство на жестком диске, в оперативной памяти некоторое время существуют, а потом освобождают место для чего-то более насущного.
Виктор Матизен: А кадры, извините меня, - крутящееся колесо по улицам Москвы и падающая Останкинская башня...
Игорь Михайлов: Это все плагиат.
Виктор Матизен: Да, плагиат, но это наш плагиат, это происходит у нас.
Эдуард Бояков: В общем, я как-то начал за упокой, а сейчас, слушая такое количество позитивных оценок, хотел тоже не чувствовать себя одиноким и переметнулся хотя бы в том, что я надеюсь, что этот фильм способствует развитию киноиндустрии, это деньги, это работа со зрителем, это агитация какого бы то ни было, но нашего зрителя, нашего соотечественника, который 30 миллионов выложит, свои, кровные денежки. И будем надеяться, что часть из этих денег пойдет на что-то правильное.
Игорь Михайлов: Прослушав буквально все и оставшись, насколько я понимаю, практически в меньшинстве, я хочу сказать, что мне на самом деле очень жаль, что мы обсуждаем сейчас "Дневной Дозор". Мне бы очень хотелось в составе той же самой публики, которая отменно знает кино, разбирается в творчестве актеров, в игре, в сценарии, обсуждать тот фильм, который, вообще говоря, заслуживает того, чтобы его обсуждали с этих точек зрения. Потому что обсуждать то, что сейчас ребята соберут бабла, а потом поделятся с теми, кто будет дальше двигать какое-то искусство… Умоляю вас, они ни с кем не поделятся, они совершенно спокойно заберут все себе. Очень хочется встретиться в той же самой компании, обсуждая то, что заслуживает подобного рода обсуждения в полной мере.
Елена Фанайлова: Как только такой фильм появится, я вам обещаю, что в клубе "ОГИ" мы соберемся и непременно его обсудим.
