Кто такой европейский далай-лама? Немецкий фильм о чешской писательнице Божене Немцовой. Русский европеец Сергей Волконский. У «Русской мысли» - новое руководство. Беженский театр в столице Польши
Иван Толстой:
Датчанин Оле Нидал – первый европеец, прошедший обучение у тибетских мастеров медитации в Гималаях. Уже много лет он, вместе с супругой путешествует по всему миру, распространяя учение Будды. В феврале лама Оле посетит Россию. С Оле Нидалом беседовала наш корреспондент Елена Воронцова.
Елена Воронцова:
Оле Нидал родился в сорок первом году в Копенгагене. Его юность пришлась на конец шестидесятых, и можно сказать, что Оле был типичным европейцем того времени. Быстрые мотоциклы, бокс и эксперименты с легкими наркотиками. Впрочем, и сегодня этот крупнейший европейский учитель медитации школы Карма Кагью внешне ничем не отличается от простых прохожих. Он не завернут в багровую мантию и не обрит наголо. Отличают его лишь отличная физическая форма и взгляд – его скандинавские глаза излучают невероятную энергию и силу.
Уже много лет Оле Нидал и его жена Ханна путешествуют по миру с лекциями. Благодаря их усилиям в Европе открылось множество центров медитации линии карма кагью. Как, по мнению ламы Оле, тибетский буддизм приживается в Европе?
Оле:
По-моему, сейчас мы живем в пост-христианской Европе. Мы пережили слишком много войн, где бог был на стороне каждой армии. Слишком много вдов и матерей, потерявших своих детей в войнах за святое дело. Из-за политических идей или ради нации... Последние сто лет, однако, христианская церковь в Европе делает добрые дела, давно уже не сжигали ведьм. Разве что некоторые деятели католической церкви не рекомендуют презервативы в странах, где распространяется СПИД.
В любом случае, современный буддизм пришел в пост-христианское общество. В католической Польше мы открыли уже 48 центров, куда люди приходят на лекции и медитации. И люди, которые приходят к нам, имеют скептический склад ума. Они не хотят верить, они хотят знать. Им нужны методы, а не догмы.
Елена Воронцова:
В 1968 году Оле и Ханна отправились в свадебное путешествие на Восток. Тогда в Катманду европейский турист был в диковинку. Ханна и Оле жадно поглощали впечатления и отправляли домой посылки с первоклассным гашишем, упрятанным в бронзовые головы будд. Сейчас, когда Оле говорит о вреде любых наркотиков, ему безусловно верят, поскольку он сам прошел через борьбу за легализацию, разочарование, тюремное заключение и впоследствии сознательный отказ от марихуаны.
То, что учение Будды проповедует здесь человек, более понятный и близкий среднему европейцу, чем монах, выросший в высокогорном монастыре, помогает взглянуть на буддийскую философию не как на модное увлечение, а как на набор техник, практически применимых в повседневной жизни.
Оле:
Если ты сам слаб, то как ты можешь помогать другим? Если сам ты несчастен – то как же ты сможешь сделать других счастливыми? Так что я, как Мюнхгаузен, вытягиваю сам себя за косичку. И это направляет мои действия. Если я хочу научить людей чему-то, то нужно вначале проверить это на себе.
Можно сказать, что мы – настоящие идеалисты. Мы не берем чужих денег и сами ведем очень скромный образ жизни. Я и моя жена работаем по 20 часов каждый день, чтобы передать полученное знание. Нам так крупно повезло в конце шестидесятых годов, когда мы повстречались в Гималаях с самыми лучшими учителями медитации. Теперь они уже умерли, и мы считаем, что их познания о том, как работать с умом, как преобразовывать силу эмоций, как развивать в себе качества Будды – очень важны. И мы стараемся передать это знание.
Елена Воронцова:
Буддийские учителя пользуются большим авторитетом, однако, сами очень мало этим пользуются. В некоторых случаях от них, возможно, даже ждут высказываний по тем или иным вопросам. Но ни Далай-лама, ни главы других буддийских школ не делятся публично своими взглядами на политические события в мире. Почему?
Оле:
В большинстве своем ламы вырастают в закрытом кругу и не знают многих вещей о современном обществе. Медитации и изучение текстов и техник занимает множество времени. Кроме того, тибетское общество никак нельзя назвать открытым. Они не имеют образования, какое все получают в демократических странах. Им неизвестно о том, что такое гласность, всеобщее избирательное право, права и свободы женщин. Много времени проходит, прежде чем человек вникнет в базовые принципы существования демократического общества. Тибетцы воспринимают понятие карма намного более лично, чем европейцы. Наверное, по всем этим причинам они и не высказывают своего мнения по поводу вопросов мировой политики. Ну и, конечно, Далай-лама не может сказать многого, он ведь – всеобщая совесть, если он сделает резкое заявление, кто-нибудь сильно огорчится, а остальные будут, по меньшей мере, удивлены.
Но я – датчанин, а у нас уже тысячу лет не было особенно сильного правительства. Потому что стоило кому-то сильно «вырасти», датчане начинали смеяться. Поэтому мы демократы от природы и не боимся говорить то, что думаем. Я был бы рад, если б больше народу сказало: «Турция не должна присоединяться к Евросоюзу», но очевидно, среди политиков так напрямую говорить не принято.
Елена Воронцова:
Оле Нидал в своих лекциях уделяет время объяснению буддийского понимания природы вещей. Одна из его книг, переведенная, в том числе, и на русский язык, так и называется «Каким все является на самом деле». Некоторые критикуют его за небрежное отношение к культурной стороне учения. Но в то же время старые мастера медитации считают, что именно с развитием европейского буддийского сообщества учение очищается от ненужных внешних ритуалов и наносных традиций.
Конечно, я не могла удержаться, чтобы не спросить ламу Оле о чудесах.
Оле:
Да, мне довелось увидеть много чудес. Я постоянно путешествую, каждый день я – в новом городе, где мы проводим занятия. Я объясняю своим ученикам, как сознание может путешествовать отдельно от тела, как сделать так, чтобы ваш ум выходил из тела, как управлять своим сознанием. И во время этих занятий мы видим множество радуг. Намного больше, чем можно когда-либо ожидать. Я видел и многое другое. Я – очень скептически настроенный человек, я не хочу видеть чудеса, потому что потом приходится как-то объяснять их.
Я расскажу вам о том, что делают старые тибетские мастера медитации. Во сне вам удается понять, что это сон. Допустим, вы - в горной местности, видите тигра. И вы говорите: «Я не хочу тигра, я хочу лошадь». Садитесь на лошадь и уезжаете домой. И то же самое происходит, если в состоянии бодрствования вам удается понять, что окружающий вас материальный мир – иллюзия. Просто различные энергии, которые движутся и влияют друг на друга. Что не существует какой-либо абсолютной реальности. Тогда и наяву можно делать подобные вещи. Но такие вещи тибетцы называют «обычными чудесами», они не так важны. Что действительно важно – это когда нам удается изменить человеческое сознание. Когда мы можем из несчастного человека сделать счастливого.
Елена Воронцова:
Из четырех школ буддизма Кагью – самая старая. Последние годы линия Кагью переживает тяжелые разногласия из-за признания наследника самой высокой фигуры – 17-го Кармапы. Согласно традиции, при жизни Кармапа оставляет записку с указаниями относительно своего следующего перерождения. Найдя новое воплощение Кармапы, высокопоставленные ламы проверяют его подлинность. 16-тый Кармапа, учитель ламы Оле Нидала умер в 1981-м году. Сейчас два кандидата выступают в качестве его следующего воплощения, и ни один из них не получил полного признания в качестве Кармапы. Оба претендента ни разу не встретились лицом к лицу. Учителя на обоих сторонах призывают буддистов не уделять слишком много внимания политическим пертурбациям и практиковать учение, истинный Кармапа будет узнан по своим делам через какое-то время.
В Европе и Америке буддисты уже давно не испытывают трений с официальными религиями. Кажется, в Восточной Европе и в России не всегда все проходило гладко?
Оле:
Да, это правда, происходили довольно странные вещи. В Польше мы даже выиграли одно дело в суде, нам возместили ущерб. Но надо понимать, что это было в Польше и мы имели дело в католиками. Они начитались старой китайской пропаганды, направленной против Далай-ламы, и приписали нас к нему и его школе. Они, наверное, верят всему, что там было написано. Или просто используют эти листовки – я не знаю. Так что мы стараемся быть более открытыми, чтобы у людей было меньше заблуждений на наш счет.
Ведь у людей нельзя отнимать шанс. Человек может завтра умереть, никто не должен отнимать у него возможность узнать что-то, что для него имеет огромное значение. Религия – это такая важная вещь, люди должны быть свободны в этом выборе. Никакой религии не должно быть позволено притеснять остальные. Религия должна быть, насколько только возможно, свободна от политики. И приносить людям пользу, а не контролировать их.
В прошлом было много непонимания, поэтому сейчас мы стараемся быть максимально открытыми. Сами по себе мы довольны своим небольшим кругом, учимся, медитируем и не ведем никакой пропаганды. Мы не занимаемся миссионерством. Не считаем, что все должны быть буддистами. Вот это некоторым сложно понять. Мы считаем, что люди с буддийским складом ума должны быть буддистами. А остальные должны быть православными, или католиками, или индуистами или просто счастливыми материалистами. Я считаю себя путешествующим профессором, передающим знания тем, кто хочет их получить. О том, как жить лучше, умереть лучше и лучше переродиться.
Елена Воронцова:
Оле Нидалу в этом году исполняется 65 лет. Он по-прежнему увлекается парашютным спортом и говорит, что первая его мысль при пробуждении - это «До чего же прекрасная женщина рядом со мной!».
Иван Толстой:
В Праге состоялась премьера фильма «Этой ночью звезды не взошли» немецкого кинорежиссера Дагмар Кнепфель. Картина посвящена драматической судьбе самой известной чешской писательницы 19 века Божены Немцовой. Рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова:
Если роман Немцовой «Бабушка» - панорама чешской сельской жизни середины 19 века - был экранизирован в Чехословакии неоднократно, то все попытки создать биографический фильм о великой писательнице разбивались вдребезги, ибо при коммунизме наталкивались на цензурные ограничения, а после революции на отсутствие средств для постановки костюмного исторического фильма. У режиссера Веры Хитиловой вот уже двадцать лет лежит интересный сценарий для многосерийного телефильма о Божене Немцовой, написанный ею когда-то совместно с главным чешским раввином Каролом Сидоном еще в те времена, когда тот был кинодраматургом киностудии Баррандов.
С самого рождения Божену Немцову окружала тайна. Достоверно известна только дата ее смерти - 20 января 1862 года, а дата рождения окутана туманом тщательно охраняемой тайны. Официально она родилась в 1820 году в Вене, в чешской семье прачки и кучера, но сама Немцова считала, что на самом деле она на три года старше. Официально считалось, что она родилась до заключения брака родителями, однако тот факт, что девочка была непохожа ни на одного из них, ни на родившихся позже братьев и сестер, что в ее судьбе сразу начала принимать участие княгиня Катержина Заганьска, говорит о том, что происхождение писательницы неясно. Ныне исследователи в полный голос заявляют о том, что Божена была, скорее всего, внебрачной дочерью княгини Заганьской и германского канцлера князя Меттерниха, бывшего официальным возлюбленным чешской княгини. Аристократические черты красивого лица Немцовой, повторяющего черты Катержины Заганьской, тоже говорят в пользу этой гипотезы. Заганьска, видимо отдавшая после рождения девочку слугам, сразу начала заботиться о ней, взяла ее «родителей» к себе в услужение, в замок городка Чешская Скалице, и Божена росла в замке с приставленными к ней учителями музыки, языков, не зная нужды, тем более, что младшая сестра Заганьской Доротея, возлюбленная, а позже и жена французского министра иностранных дел Талейрана, стала после его смерти наследницей всего его богатства.
О двойной жизни подрастающей девочки в замке и «под замком» Немцова написала роман «Бабушка», в котором все ее симпатии отданы простой мудрой женщине из народа, ее бесконечной доброте и благородству.
Забота княгини о Божене неожиданно и непонятно закончилась в тот день, когда семнадцатилетняя девушка, получив скромное приданое от своей покровительницы, вышла замуж за найденную ей «партию» - налогового и таможенного чиновника Йозефа Немеца, который был вдвое старше ее. Грубый и властный человек, он никогда не смог добиться любви и уважения своей жены, несмотря на то, что их объединяло увлечение модным в ту эпоху чешским патриотизмом с антигерманскими тенденциями, увлечение процессом возрождения чешского языка и культуры. Признанная чешским обществом писательница, автор многих рассказов и повестей из чешской жизни, книг для детей со своеобразной интерпретацией народных сказок, была глубоко несчастна в личной жизни и искала любовь и понимание в романах с другими мужчинами, заканчивавшимися, как правило, фиаско. Уйдя от тирана-мужа за полгода до смерти, Немцова стала, собственно, первой чешской женщиной-воительницей за право жить свободно и независимо.
Фильм немецкого режиссера Дагмар Кнепфель «Этой ночью звезды не взошли» посвящен трем дням в жизни Немцовой, накануне ее смерти, когда больная раком, измученная, без всяких средств писательница покидает мужа и поселяется в городе Литомышль, чтобы закончить новый роман «Бабушка». Литомышльский издатель Августа поставил писательнице ультиматум – как можно скорее сдать последние главы «Бабушки», но аванс не заплатил. Фильм запечатлевает три дня, в течение которых Немцова пишет три варианта одного и того же письма своему другу, чешскому ученому-этнографу Войтеху Напрстеку, в котором как бы подводит итог своей жизни, вспоминая счастливые мгновения и тяжелые времена.
В роли Немцовой снялась замечательная немецкая актриса Коринна Харфоух, чешский зритель запомнил ее в роли Магды Геббельс в фильме «Падение Третьего рейха». Все остальные роли в этом немецком фильме исполнили чешские актеры, и это придало абсолютную достоверность всей атмосфере картины. После просмотра фильма, в беседе с его создателями, публика интересовалась, что побудило немецкого кинорежиссера снять непростой фильм о чешской писательнице?
Дагмар Кнепфель:
Этот вопрос мне часто задавали и в Германии. Все началось с того, что я получила подарок – три малоизвестных неотправленных письма, написанных умирающей Боженой Немцовой. Как я позже узнала, и в Чехии эти письма стали известны только в 1920 году. Больше они не издавались, и хранятся они в Англии, у потомков писательницы. На меня они произвели такое сильное впечатление, что я решила больше узнать об этой женщине и снять о ней фильм. Фильм о том, в какой страшной нужде жила она в эти ее последние дни, с какими усилиями дописывала «Бабушку» и вспоминала все: и свои успехи в обществе чешских интеллектуалов, принявших ее, женщину, в избранный круг «возродителей» чешской культуры, и своих блестящих поклонников и меценатов, принимавших ее в своих домах как почетного гостя. В фильме вспоминает она и загадочную старую графиню, постоянно поддерживающую ее семью материально. А также вспоминает она старшего сына, умершего от чахотки, уже взрослых троих детей, спасающих ее от частого гнева, притязаний и побоев мужа. Она вспоминала и постепенно угасала. И вдруг муж со старшей дочерью неожиданно приехал за ней в Литомышль, заплатил за нее долги в гостинице, на руках отнес ее в карету и увез в Прагу, где она через два месяца скончалась.
Нелли Павласкова:
Важную роль в создании этого фильма, в посредничестве при подборке чешской съемочной группы, сыграл Директор Центра культуры Чешской республики в Мюнхене Давид Стехер.
Давид Стэхер:
Я был свидетелем зарождения этого проекта 4-5 лет тому назад. Дагмар была тогда в Праге, и я познакомил ее с нашим выдающимся актером театра и кино Болеславом Поливкой, которого она пригласила на роль мужа Немцовой, а дочь Поливки, Анну, тоже актрису, на роль дочери писательницы. Мецената Немцовой Данека играет сын режиссера Милоша Формана - Петр. Потом я помогал этому фильму уже в качестве директора Чешского центра в Мюнхене. Мы ежегодно проводим в столице Баварии Неделю чешского кино, Дагмар пришла посмотреть наши фильмы и попросила меня содействовать в продвижении уже готового фильма в Чехию.
Нелли Павласкова:
А как был принят фильм в Германии?
Давид Стэхер:
Очень хорошо принят. Билеты были распроданы во всех залах на все сеансы. Вышла хорошая рецензия в журнале «Шпигель». Причем, люди понятия не имели, кто такая была Божена Немцова, которая в нашей стране, в Чехии, попала в первую десятку всенародной анкеты «Великие чехи».
Нелли Павласкова:
Знала ли режиссер о предположениях относительно происхождения Немцовой? О том, что она могла быть внебрачной дочерью Меттерниха?
Давид Стэхер:
Нет, не знала, ничего не знала. Она вообще ничего о Немцовой не знала, пока не прочитала эти три письма.
Нелли Павласкова:
Еще несколько слова об этих трех письмах, о которых не знала даже режиссер Вера Хитилова, более двадцати лет готовившая свой сценарий (между прочим, Хитилова так расстроилась, узнав о показе в Праге немецкого фильма о Божене Немцовой, что даже не приняла приглашение на премьеру). Биограф Немцовой Йозеф Лелек, первым обнаруживший эти письма в 1920 году, написал о них:
«Эти последние письма Божены Немцовой носят чрезвычайный характер: они почти не обращаются к адресату, не ждут от него ничего, кроме предполагаемого дружеского участия. Это крик одинокой души, помогающей себе в страшном одиночестве. Она подробно пишет о том, что ее радовало и что заставляло страдать. Самым радостным событием последних месяцев было для нее пребывание в Хлумце у Данека, где она спряталась от ужасов жизни с мужем в Праге».
Иван Толстой:
Русские европейцы. Сегодня – Сергей Волконский. Его портрет представит Борис Парамонов.
Борис Парамонов:
Первое, что говорят о князе Сергее Михайловиче Волконском, - внук декабриста. Тут дело не в том, что декабриста, а в том, что – внук: человек, помнящий своих предков, свой род, - это и есть, по определению, человек родовитый. Можно и по-другому сказать о том же: память – это культура. Вот это и есть главное в нашем сегодняшнем европейце. И тут не важно, кем были твои предки: благородными фрондерами или из поколения в поколение занимались отливкой колоколов.
Сейчас в России изданы замечательные «Воспоминания» С.М.Волконского – несомненно, один из шедевров русской мемуаристики. Первые их две части – «Лавры» и «Странствия» - переписала от руки Марина Цветаева в разоренной большевицкой Москве. Она же посвятила его книге (третьей уже части – «Родина») один из лучших ее прозаических текстов, под названием «Кедр», и с подзаголовком «Апология». Ему же посвящен цветаевский стихотворный цикл «Ученик». Цветаева умела страстно восторгаться людьми – и столь же страстно в них разочаровываться. Но это ее поклонение осталось неизменным.
С.М.Волконский был, строго говоря, театроведом и театральным критиком, много писал о театре, с уклоном в теорию. Одним из его коньков была так называемая выразительная речь или живое слово; в революционные годы, когда поощрялись всевозможные проекты, был даже создан Институт живого слова, где он преподавал. Волконский считал, что русские актеры, при всех их природных дарованиях, не обладают культурой речи и движения. Он стал горячим пропагандистом в России так называемой ритмической гимнастики Далькроза как метода актерского тренажа. Чем-то вроде этого занимался потом Мейерхольд под названием биомеханики.
Интересно отношение Волконского к этому театральному новатору. Он его ненавидел, называл «политическим фигляром, сатанинской пляской прошедшимся по русской сцене». Мы, конечно, вправе не соглашаться с такой характеристикой, сохраняя должное уважение к обоим. Существуют понятия модернизм и авангардизм, на Западе не очень различаемые, но в России остро ощущаемые в их разнствовании. По-русски модернисты, скажем, - Мережковский и Гиппиус, а Маяковский – авангардист, и Мейерхольд, конечно. Волконский в своих эстетических пристрастиях – человек начала века, русского модерна, соратник группы «Мир Искусств». Когда он недолгое время – два года – пробыл директором Императорских театров, он сделал официальный журнал театрального управления боевым органом мирискусников.
Говоря об этапах русского эстетического развития, нельзя пройти мимо того, что Мандельштам назвал квантумскими пластами девяностых годов – период всяческого упадка, доходившего до провинциальности. И по этому поводу вспоминается одно место из набоковского «Дара», где говорится о стихотворных развлечениях благородного семейства:
«Наконец был и один «настоящий» поэт, двоюродный брат матери, князь Волховский, издавший толстый, дорогой, на бархатной бумаге, дивным шрифтом набранный, весь в итальянских виноградных виньетках, том томных стихотворений «Зори и Звезды», с фотографическим портретом автора в начале и чудовищным списком опечаток в конце. Стихи были разбиты на отделы: Ноктюрны, Осенние мотивы, Струны любви. Над большинством был герб эпиграфа, а под каждым – точная дата и место написания: «Сорренто», «Ай-Тодор» или «В поезде». Я ничего не помню из этих пьесок, кроме часто повторяющегося слова «экстаз», которое уже тогда для меня звучало как старая посуда: «экс-таз».
Князь Волконский вышел из такой вот эстетической среды – но вышел ввысь, в просторы настоящего искусства. Среда «Мира искусств» - это уже подлинное мастерство и важная веха. И, безусловно, что бы он ни говорил о Мейерхольде, Волконский разбирался в театре. В его воспоминаниях есть портреты великих актрис – Дузе, Сары Бернар и Режан. Это замечательные тексты, тончайшие анализы. Прочитайте, например, почему Патрик Кэмбл была в роли миссис Тэнкери лучше Элеоноры Дузе, - и вы не будете спорить с тем, что Волконский был тончайшим знатоком театра.
В «Воспоминаниях» Волконского есть интересная глава об Америке, в которой он побывал дважды – в 1893 году на Всемирной выставке в Чикаго и три года спустя с лекционным туром по главным университетам. Его просили рассказать о России, усмотрев в нем человека, не отвечавшего традиционным представлением о дикой стране. Я видел русский текст этих лекций: это вполне элементарно, но полезно для людей, думавших, что в России нет ничего, кроме снега, волков и тайной полиции. Волконский же говорил о том, что в России есть Пушкин, Толстой и даже Белинский.
Вот несколько высказываний Волконского о Соединенных Штатах:
«Америка – единственная страна в мире, где стыдно ничего не делать… Удивительная страна Америка. Как она умеет заставить работать, как развивает работоспособность и работоготовность».
Отметил и недостатки:
Есть «одна черта американского характера: его безграничный оптимизм. Американец искренне убежден, что он живет в лучшем из миров и что лучшая страна в лучшем из миров – Американские Соединенные Штаты. Самокритика не в его характере … сатира, критика – это пессимизм; американец, прежде всего, оптимист. Пессимизм ему скучен, критик для него чужой. Критик – брюзга; американец – свистун».
Он рассказывает анекдот: американец умер – и восхищается Раем: всё как дома, в Чикаго. – «Но, мистер Смит, - вы в аду».
Всё, конечно, относительно. В воспоминаниях о советских годах Волконский пишет, как летом 1920 года Москва была завалена яблоками – случился небывалый урожай, которому даже большевики не сумели помешать. Этим же летом, необыкновенно жарким, вошло в обычай ходить босиком. Волконский говорил: живем как в Раю: ходим голые и едим яблоки.
Из этого рая он сбежал в 1921 году, в 37-м умер в Риме.
Иван Толстой:
Парижский еженедельник Русская мысль издается с 1947 года. Он назван так вослед старой «Русской мысли», публиковавшейся еще с конца 19 века в России. На волнах Радио Свобода в течение многих лет звучали обзоры наиболее интересных публикаций газеты. «Русская мысль» последовательно защищала демократические ценности, поддерживала гонимых деятелей культуры и правозащитников в Советском Союзе, рассказывала Западу правду о закрытом советском обществе. На страницах еженедельника печатались многие авторы Радио Свобода. И вот недавно газета сменила свое руководство и резко поменяла политическую линию. Газету возглавил Андрей Гульцев. Беседу с ним ведет наш парижский корреспондент Дмитрий Савицкий.
Дмитрий Савицкий:
Какие у Вас отношения в данный момент с Русской Православной Церковью Зарубежья?
Андрей Гульцев:
У нас хорошие отношения и с Русской Зарубежной Церковью, и с Московской Патриархией. То есть, мы в конфликт, который сегодня происходит, активно не вмешиваемся. Мы освещаем события как с одной, так и с другой стороны. Хотя, пожалуй, «Русская мысль» на сегодня склоняется больше к тому, что Русская Зарубежная Церковь должна, как об этом говорится, возвратиться в лоно Церкви-матери, как это писалось когда-то в уставе, когда создавалась Русская Церковь Зарубежная. На каких условиях - это и нужно обсуждать. Но то, что Русская Зарубежная Церковь должна не раскалываться дальше, а Церковь должна объединиться, это мое личное убеждение.
Дмитрий Савицкий:
Не могли бы Вы немножко рассказать о себе.
Андрей Гульцев:
Я родился в 1963 году в Ленинграде, учился в специализированной французской школе. То есть, всегда знал, что однажды приеду во Францию. Сажал «Буран», была такая космическая программа, играл в группе «Визит» в питерском рок-клубе, работал в управлении кинофикации. В общем, много чем занимался. И с 1996 года переехал во Францию. Здесь очень близко общался с бывшим мэром Санкт-Петербурга Анатолием Собчаком, который в то же время, после того как проиграл выборы, приехал во Францию. В 2000 году уехал назад в Россию, участвовал, как доверенное лицо Собчака, в выборах, после его смерти вернулся назад, потому что меня особо там ничего не держало, и с тех пор работаю в газете «Русская мысль».
Дмитрий Савицкий:
До этого Вы никогда прямо, хотя бы и в должности генерального директора, не занимались журналистикой?
Андрей Гульцев:
Занимался. У меня, помимо моего первого инженерного образования, получено два других экстерном. Это журналистика и экономическое. Поэтому я всегда для журналистов был больше коммерсантом, для коммерсантов - журналистом. Я немного работал в «Вечернем Петербурге», я работал некоторое время на питерском телевидении. И я всегда писал в газеты, начиная с «Пионерской правды» и «Ленинских искр».
Дмитрий Савицкий:
Впервые «Русская мысль» выпустила приложение в цвете и на французском языке. На кого Вы рассчитывали, на какую публику, выпуская это приложение?
Андрей Гульцев:
Совершенно другой рынок. У меня появился большой интерес работать не только с нашей общиной, но работать, поскольку мы находимся во Франции, с коренным населением. Существует некая ниша на рынке. Это те, кто интересуется Россией, и те, кто хочет знать правду о России. Очень меня к этому подвигло именно 3 сентября, день памяти событий в Беслане, захвата заложников. В общем, освещение событий во французской прессе и по французскому телевидению и радио меня просто возмутило. Впечатление было, что террористов не было вообще. Пришли дети на первое сентября, а третьего сентября почему-то прибежали плохие русские дяди-солдаты и обрушили на них крышу. Россия страна великая, какое бы в ней не было правительство, хорошее или плохое. Это вопрос вторичный. Россия великая страна, с великим народом и об этом и надо рассказывать и события надо освящать так, как они должны освящаться. И, скажем, на 125-летие русской мысли это был повод в первый раз попробовать выпустить что-то на французском языке и попробовать рассказать французам о русских. Чтобы мы, русские, им рассказали, как и что у нас происходит, как живет наша страна.
Дмитрий Савицкий:
Но кроме Вашей передовицы-приложения, где четко обозначена идеологическая позиция и политическая линия, мало чем отличающаяся от официальной политики Кремля, вы как бы идете против бывшей «Русской мысли», которая была всегда против авторитарных тенденций в России. Вы сделали такую заявку на, грубо говоря, промосковскую точку зрения на события. Создается такое впечатление, что Вы будете вести в Париже, в газете, которая раньше принадлежала эмигрантам, прокремлевскую, промосковскую линию. Так ли это?
Андрей Гульцев:
Совершенно не правильно. Позиция моя совершенно не прокремлевская и не промосковская. И вообще я Москву, как любой человек из Санкт-Петербурга, скажем так, не очень люблю. Позиция моя, на самом деле, пророссийская. Я готов бороться за это до конца, я готов биться с кем угодно и объяснять, что лучше России страны в этом мире на сегодняшний день пока нет. Если в ней все не так хорошо, как хотелось бы, то это «не так хорошо» надо не просто поливать грязью, а надо посмотреть, что же есть там положительное и как развить там положительное. И тогда все отрицательное умрет само по себе.
Дмитрий Савицкий:
Уже переходя к содержанию приложения, если убрать все архивные материалы, то получается так, что большую часть номера Вы написали сами. Я еще не видел, кроме самиздата, ни одного издания, где 45 процентов материала было бы написано одним автором. Как вы это прокомментируете?
Андрей Гульцев:
Как раз то, что я пишу с восьми или с 12-ти лет, и собралось на целое приложение.
Дмитрий Савицкий:
В Вашем журнале три фотографии Вашего сына. Комментарий, пожалуйста?
Андрей Гульцев:
Их не три. Их две. Одна на обложке, одна в середине.
Дмитрий Савицкий:
И одна на первой странице.
Андрей Гульцев:
Но она повторяет обложку. Ребенок мой подрос, поет сейчас в группе «Санкт-Петербург», он из них самый молодой и самый фотогеничный, поэтому он и на обложке.
Дмитрий Савицкий:
То есть он звезда номера. Имеет ли смысл сохранять название «Русская мысль»?
Андрей Гульцев:
Да, обязательно. Название оно уже само по себе говорящее. Именно русскую-то мысль, не поливание всего грязью, а мысль, что все русское - это хорошо, и что лучше нас нет, мы и должны донести как для коренного населения Европы, так и для тех, кто, может быть, уехал слишком давно и все еще не знает, что железного занавеса больше нет.
Иван Толстой:
В Варшаве прошла премьера нового спектакля необычного театра: большинство актеров в нем – беженцы. Автор пьесы, по которой поставлен спектакль, также беженец. На премьере побывал наш корреспондент Алексей Дзиковицкий.
Алексей Дзиковицкий:
Премьера спектакля «Раса печатей» по одноименной пьесе Саймона Моля состоялась в чрезвычайно холодный январский вечер. Казалось, что при 25-градусном морозе вряд ли найдется много желающих прийти в зал Государственного этнографического музея, чтобы посмотреть не на звезд столичных театральных подмостков, а на актеров-имигрантов из «Театра имигрант».
Тем не менее, перед началом спектакля оказалось, что мест не хватает – организаторы спешно приносили дополнительные стулья, однако десятки зрителей так и остались стоять.
Саймон Моль – поэт, прозаик и журналист из Камеруна, который вынужден был бежать из своей страны после того, как опубликовал серию статей о коррупции в высших эшелонах власти. После лагерей для эмигрантов в Гане, многочисленных арестов, Моль попал в Польшу, где прошел непростой путь, прежде чем получить статус беженца.
Пьеса «Раса печатей» о таких же, как он – о беженцах из Африки, Кавказа, Азии, о людях без дома, о том, через какие испытания им нужно пройти, чтобы получить разрешение на легальное пребывание в стране. О бездушности чиновников и безвозмездной помощи и понимании простых поляков.
Саймон Моль:
Многое из того, о чем рассказывается в пьесе, я знаю из своего опыта. Это происходит сейчас, причем не только в Польше. Печати: желанная печать в паспорте при пересечении границы какой-нибудь западной страны, печать, разрешающая временное пребывание на территории этой страны, печать на решении о предоставлении или непредоставлении статуса беженца, печать о депортации... Судьбы многих беженцев, с которыми я встречался, подтолкнули меня к созданию этого произведения.
Алексей Дзиковицкий:
Действие пьесы происходит одновременно в лагере для беженцев неподалеку от Варшавы и в кабинетах чиновников - польских госслужащих и международных организаций, которые пытаются всячески ограничить прибывание имигрантов в свои страны и их легализацию.
«Эта категория людей не может ничего предложить нашему обществу, так как они не обладают потребительской способностью, а кроме того они являются источником проблем для нашего общества. Поэтому мы ожидаем, что вы, уважаемые господа, принимая, конечно, во внимание соответствующие международные конвенции, сделаете все, что в ваших силах, чтобы ограничить количество иммигрантов» - это слова одного из героев - чиновника авторитетной международной организации.
Между тем, в лагере беженцы месяцами ждут решения властей о предоставлении им статуса беженца. Одни, не дождавшись, планируют нелегально перебраться в Западную Европу, другие думают о том, как освоиться в новой стране, как выучить язык, зарабатывать.
Перед нами мелькают чиновники, запрашивающие материалы экспертов о том, считается ли женщина в африканских странах человеком, энтузиасты-правозащитники, призывающие их поступать по совести, адвокат, который безвозмездно берется вести дело беженки в суде.
Финал пьесы нельзя назвать оптимистичным. Каждый остается при своем. Беженцы – в лагере, чиновники – идут на повышение.
Саймон Моль:
Многе поляки были сами беженцами. Многие понимают, в чем дело, однако они не имеют власти. Нам очень помогли в постановке спектакля волонтеры, которые ничего не брали за свою работу. Это свидетельствует о понимании проблемы.
Алексей Дзиковицкий:
Примечательно, что спектакль был поставлен без единого гроша финансовой поддержки извне – хватило инициативы и запала членов объединения беженцев Польши и помощи Этнографического музея, выделившего зал для репетиций. Режиссер Мариуш Орский, по их приглашению, занимался спектаклем два месяца в свободное от основной работы время, без какого либо вознаграждения.
Мариуш Орский:
«Я считаю, что это важное дело. Интересную, аутентичную пьесу написал человек, который знает эту жизнь по своему опыту. Он беженец, ходил по кабинетам, добивался. В Польше, в мире, все больше беженцев, об этой проблеме нужно говорить прямо, без попыток уменьшить ее значение»
Алексей Дзиковицкий:
А как работалось с актерами-непрофессионалами, да к тому же еще представителями совершенно разных культур?
Мариуш Орский:
«Два месяца ушло только на репетиции. Перед этим еще были встречи, поиск подходящих актеров. Это был нелегкий процесс. Актеры в повседневой жизни занимаются разными вещами – пытаются выжить. Репетировать можно было только по вечерам. Но все мы очень хотели это сделать. Здорово ведь, что люди с разных континентов – Европы, Азии, Африки, несмотря на то, что нас разделяет, смогли поставить вместе спектакль. Здорово, что в наши дни это возможно – осуществить такой проект вместе».
Алексей Дзиковицкий:
Мовлат – беженец из Ингушетии. Занимается танцем. В спектакле сыграл впервые в жизни, но не только ради того, чтобы показаться на сцене.
Мовлат:
«Если честно, то чтобы лучше выучить язык. Если здесь живешь, надо же знать язык страны. Так, как показано в пьесе, с беженцами случается – знаю из собственного опыта. Люди разные здесь есть – многие помогают».
Алексей Дзиковицкий:
Кроме актеров-беженцев, в спектакле были заняты несколько актеров Национального театра. Зачем им это было нужно? Ведь роль не принесла ни большой популярности, ни денежного вознаграждения. Актер Миколай Климэк.
Миколай Климэк:
«Людям надо всегда как-то помогать. Во время репетиции я подумал, что ведь еще не так давно - каких-то 16-17 лет назад - и в моей семье были иммигранты – уезжали в Германию, Францию, Англию. Мы были в такой же ситуации, как теперь те люди, с которыми мы вместе создавали спектакль. Может, это в определенной степени возвращение наших долгов. По моему мнению, большинство поляков с пониманием относятся к беженцам. Если кто-то страдает, у кого-то плохо, поляки помогают. Тем более, если речь идет о беженцах политических. Есть, конечно, и те, кто недоволен - но это единицы - они также были показаны в спектакле. А обыкновенные люди, по большому счету, положительно относятся к беженцам».
Алексей Дзиковицкий:
По окончании спектакля было заметно, что актеры сами не ожидали такого успеха. Режиссер Мариуш Орский говорит, что овации зрителей - это лучшее подтверждение тому, что его труд был не напрасным и лучший стимул работать дальше.
Мариуш Орский:
«Да, успех, наверное, есть. Трудно мне сказать – спектакль только окончился. Но, наверное, получилось – такие продолжительные аплодисменты зала...»
