Программу ведет Татьяна Валович. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Татьяна Вольтская. Гость в студии - профессор Маргарита Белогурова, заведующая отделением детской онкологии и гематологии 31-ой Городской больницы .
Татьяна Валович: Около полутора тысяч детей в России ежегодно умирает из-за недостаточного финансирования детской онкологии. До сих пор в России не создан единый регистр доноров стволовых клеток. Рассказывает корреспондент Радио Свобода Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская : В последние десятилетия диагноз «рак» перестал звучать как смертный приговор, в лечении детского рака в Европе и Америке произошел качественный скачок. В России раковых больных по-прежнему считают обреченными, рак окутан страхами и предрассудками, некоторые люди до сих пор считают его заразным, поэтому иногда родители детей, заболевших раком, даже боятся сказать об этом родственникам.
Но сталкиваться приходится не только с предрассудками, а с острейшими проблемами, например, с финансовыми. Даже для жителей Петербурга лечение не всегда бесплатно, а жителям других регионов, приехавшим сюда лечиться, приходится платить за все. За сложнейшие современные исследования приходится платить всем от 5 до 25 тысяч рублей многократно в течение курса лечения, дорого стоит и переливание нужных компонентов крови, от которых иногда зависит жизнь ребенка, к тому же, их часто нет на станциях переливания.
В России нет своего регистра доноров косного мозга, стоимость поиска доноров в Международном регистре составляет 15 тысяч евро, доставка трансплантата – 2 с половиной тысячи евро. Тяготы, связанные с поисками препаратов, ложатся и на плечи врачей. Проходя стажировки за рубежом, например, в Германии, российские врачи не могут не сравнивать свое положение с положением своих западных коллег, говорит заведующая отделением химиотерапии лейкозов Детской городской больницы номер 1 Эльмира Бойченко.
Эльмира Боченко : Это та ситуация, когда ты приходишь на работу, и у тебя не болит голова – откуда ты достанешь препарат, откуда ты достанешь компоненты крови для больного, который у тебя лежит и требует переливания. Это работа, которая включает только твои врачебные обязанности и больше ничего. А у нас половина рабочего времени уходит на то, чтобы обзвонить многие инстанции, где я должна получить компоненты крови, как их достать. Потому что эти дети, которые нуждаются не в том, чтобы профилактически перелить, а по жизненным показаниям нуждаются в данных компонентах. Потому что если ты не переливаешь, он может погибнуть.
Татьяна Вольтская : Лечение иногда затягивается на годы. За детьми чаще всего ухаживают мамы – вместо сестер и нянечек, которых в больницах катастрофически не хватает. Важнейшей проблемой является обучение врачей. Сегодня в медицинских вузах на детскую онкологию отводится три дня, и трудно требовать от педиатров, чтобы они вовремя распознавали болезнь, лечение которой напрямую зависит оттого, как быстро оно начато.
Татьяна Валович: Сегодня у нас в гостях заведующая отделением детской онкологии и гематологии 31-й Городской больницы, профессор Маргарита Белогурова.
Маргарита Борисовна, доброе утро. Прежде всего, мне бы хотелось, чтобы вы прокомментировали тот факт, который прозвучал в репортаже, что при обучении педиатров, на детскую онкологию, действительно, всего несколько дней отводится? Как же можно в этом случае говорить об оперативной диагностике?
Маргарита Белогурова: Доброе утро. Это то, что мы имеем, к сожалению. Программа педиатрического вуза имеет только 4 дня (один день на пятом курсе для освещения проблемы лейкозов и три дня на шестом курсе на всю остальную детскую онкологию). Разумеется, в эти дни можно разве что упомянуть, чем дети могут болеть, как это выглядит, но, конечно же, не научить распознавать и так далее.
Так скажем, программа медицинского вуза иногда носит такой ознакомительный характер. Более того, когда доктора, уже работая многие годы по своей специальности, будучи уже педиатрами или хирургами детскими, у нас существует такая система – каждые пять лет каждый специалист обязан проходить курсы усовершенствования, то есть узнавать то новое, что за те пять лет случилось, пока он работал, скажем, на своем рабочем месте. Так вот, ни в одной программе по повышению квалификации – ни педиатров, ни хирургов, ни врачей других специальностей – нет курса детской онкологии.
Татьяна Валович: А почему такое положение? От кого это зависит – включить этот курс?
Маргарита Белогурова: Я думаю, что регион в состоянии изменить эту программу. Разумеется, все эти программы связаны с Москвой, с Министерством образования, то есть кто определяет эти программы.
Татьяна Валович: А в Москве точно такая же ситуация?
Маргарита Белогурова: Думаю, что такая же.
Татьяна Валович: То есть это по России?
Маргарита Белогурова: Да, это по России стандарт. Но, я думаю, что наш регион вполне в состоянии эту ситуацию изменить. Это просто добрая воля медицинской общественности изменить эту ситуацию. Мы готовы как доктора, так специалисты 31-й больницы. Мы с удовольствием будем принимать коллег из поликлиник, из стационаров, которые проходят эти курсы, с тем, чтобы они знали, что происходит в детской онкологии на сегодняшний день, как не пропустить заболевание, что делать с этими детьми потом.
Татьяна Валович: Маргарита Борисовна, а что же будет, если сейчас все время идут разговоры вообще о ликвидации такого института как педиатрия? Если будет только один семейный врач, на которого будет возложена обязанность, как в этом-то случае не пропустить?
Маргарита Белогурова: Тогда это будет катастрофа полная. Потому что, если сейчас, вы видите, мы имеем педиатров, мы имеем терапевтов, то есть отдельные специальности детские и взрослые, то если все это будет вместе… Прошло время земских врачей. В одну даже самую умную, светлую голову нельзя вложить тот объем знаний на самом современном уровне, которым располагает наша медицина сейчас. Увы, это просто невозможно, чтобы один человек одинаково тонко знал вещи, которые касаются ребенка в возрасте года и бабушки в 70 лет.
Татьяна Валович: Сейчас какой процент запущенной диагностики, когда к вам уже присылают детей, и вы видите, что если бы на месяц раньше, на два, можно было бы гораздо легче и меньше затрат при лечении потратить?
Маргарита Белогурова: Как минимум половина больных поступает именно в такой стадии, когда, на самом деле, мы говорим – а где вы были месяц назад или два месяца назад? Когда ребенок поступает в больницу с числом лейкоцитов в сотни раз превышающий норму, это значит, что он месяц-два ходил где-то, минуя или врачей, или попал ни к тому врачу. Лечение должно было быть начато на два месяца раньше.
Татьяна Валович: Районные поликлиники, где работают педиатры, как говорится, на самом передовом рубеже, насколько они оснащены сегодня? От кого это зависит – от педиатра, от его квалификации, чтобы не пропустить этот случай, или просто сразу надо направлять на какие-то консультации городские?
Маргарита Белогурова: Я думаю, что основная проблема в ментальности. Потому что заболевания эти все-таки редки. На фоне всего остального, чем болеют дети, их невольно доктор пропускает. Но это, скорее, его не вина, а беда, потому что его этому никто не учит. 3 дня в институте и потом ни слова больше! Он просто элементарно может забыть о существовании этих больных. Поэтому, когда к нему приходит мама с ребенком с какими-то жалобами, он будет искать все, что угодно, только не онкологическое заболевание. А начинать надо наоборот – отвергнуть самое страшное, а потом занимайся диагностикой, то есть отсутствует так называемая онкологическая настороженность у педиатров, которые в первую голову должны подумать – а нет ли тут самого плохого?
Татьяна Валович: 15 февраля был Международный день детей, больных раком. Между прочим, в этом году основная задача, цель, лейтмотив этого дня было повышение уровня осведомленности о необходимости ранней диагностики и доступа к специальному лечению. А вот 17 февраля к нам в редакцию и в редакции многих средств массовой информации поступил просто сигнал SOS о мальчике из Екатеринбурга. Ему 4 годика – это Дима Агапитов. Там ситуация просто очень критическая – нужна срочная операции. Операция, по оценкам врачей (в диагностике, насколько я знаю, участвовали и петербургские специалисты), стоит порядка 100 тысяч долларов. Вот эта ситуация такая насколько она типичная? Как в этой ситуации родителям, у которых грянул гром, себя вести?
Маргарита Белогурова: Надо сказать, что вообще уровень излечиваемости детских онкологических заболеваний на сегодняшний день составляет 70 процентов.
Татьяна Валович: Это, наверное, в Петербурге и в Москве, в таких центрах, где есть…
Маргарита Белогурова: В том числе в Екатеринбурге, то есть в крупных центрах. Но есть и другая категория больных – те 20-30 процентов, которых не удается вылечить стандартными на сегодняшний день методами. Вот эта ситуация, когда у ребенка возникает рецидив опухоли, в частности лейкоза, или же он изначально не поддается стандартному лечению, тогда встает вопрос о пересадке стволовых клеток. Это, на самом деле, очень дорогостоящая процедура. В ситуации нашей страны, когда, скажем, малодетные семьи у нас, потому что идеальным донором для больного ребенка может стать его родной брат или сестра, но в реальной жизни этот шанс не превышает 10-15 процентов. А если брата или сестры нет…
Татьяна Валович: А родители не подходят, да?
Маргарита Белогурова: А родители родственники ребенку ровно наполовину, потому что он забирает генетическую информацию от обоих родителей. На самом деле, такие операции есть, они делаются, но они очень опасные. Предпочтительнее делать все-таки от совместимого донора полностью. Так вот, если у ребенка полностью нет родственного донора, то встает вопрос о поиске неродственного донора. Регистра этих доноров в России практически нет, то есть он есть, но он ничтожно мал. Поэтому обращаются за помощью наши специалисты из Гематологического центра за рубеж с целью поиска вот этого неродственного донора. Как вы уже слышали, на самом деле, этот поиск стоит 15 тысяч евро, причем независимо от результата, то есть донора могут и не найти, учитывая, может быть, некоторые особенности нашей популяции, какое-нибудь редкое сочетание генов. Аналогов такому ребенку в мире, может быть, и нет.
Татьяна Валович: Как вы считаете, почему до сих пор в России не создан единый банк данных? Потому что о его создании в последние 10 лет говорится очень активно.
Маргарита Белогурова: Да, это для меня тоже очень большая загадка. Потому что мы, специалисты, говорим об этом каждый год на наших рабочих совещаниях, мы говорим об этом на всех наших профессиональных симпозиумах. Это огромный вклад денег. Это должно быть решено на правительственном уровне и как можно скорей.
Татьяна Валович: Маргарита Борисовна, ведь существует более 200 различных видов рака. Среди детской онкологии, какие виды наиболее распространены, в частности в Петербурге?
Маргарита Белогурова: На самом деле, структура заболеваемости детскими онкологическими заболеваниями детей в Питере ничем не отличается от таковой, допустим, европейской или американской. Наши дети болеют точно также и теми же заболеваниями. Самыми частыми являются лейкозы, острые лейкозы. На втором месте стоят опухоли головного мозга.
Татьяна Валович: Мы уже говорили о том, что сейчас сложилась критическая ситуация с 4-летним Димой Агапитовым. Если кто-то хочет помочь этому маленькому человечку, в Интернете есть сайт, который называется "Помогидиме(в одно слово).фронт.ру", где вы можете ознакомиться и с историей болезни, и о том, как сейчас протекает болезнь. Родители и все в Екатеринбурге пытаются найти деньги для того, чтобы Диму прооперировать, потому что, как говорят врачи, промедление смерти подобно. Как часто бывает, что у ребенка очень остро и быстро развивается болезнь, по сравнению со взрослым организмом? Если у взрослого человека иногда очень долго идет этот процесс, то у ребенка иногда бывает, что считанные часы, да?
Маргарита Белогурова: Да, дети болеют немножко другими заболеваниями. Если у взрослых основные онкологические заболевания - это рак легкого, рак желудка, рак молочной железы, то у детей раки как таковые ситуация очень редкая. Но зато все остальные опухоли - лейкозы, саркомы - развиваются очень быстро. Фактор времени в детской онкологии решающий. Почему очень важно вовремя диагностировать и вовремя начать лечить.
Более того, когда ты начинаешь лечить адекватно и правильно по всем современным стандартам, заболевание иногда оказывается сильнее, как в данном случае, развивается с угрожающей скоростью. Остановить его, может быть, даже не удастся при помощи этой операции, хотя шанс есть.
Татьяна Валович: У нас есть вопрос от слушателя. Пожалуйста, вы в эфире.
Слушатель: Я из Рязани, Никольский Сергей Николаевич. Мне около 80. Я не понимаю, какие могут быть дети за спасение человека, а тем более ребенка! Почему вопрос ставится, что надо платить какие-то деньги, чтобы достать какого-то донора! В чем тут дело?
Маргарита Белогурова: Для меня это тоже загадка. Потому что, например, в Белоруссии, которая, так скажем, не богаче России, там эта ситуация решена на правительственном уровне. То есть если ребенку необходима такая дорогостоящая операция, эти деньги заложены в бюджет этого центра. Это не является там ни проблемой доктора, ни проблемой родителей, ни поиск донора, ни производство самой операции. Там родители не платят ни за одну таблетку, ни за одни флакон. Все заложено в бюджет.
Татьяна Валович: Почему в России все иначе? Сейчас в стабилизационном фонде более триллиона рублей! На одну операцию уходит порядка 70 тысяч евро плюс еще оплата донора. Если бы были заложены эти деньги, скажем, в бюджет, насколько бы это упростило ситуацию?
Маргарита Белогурова: Это бы просто решило проблему, потому что это сняло бы психологическое напряжение и с докторов, и с родителей. Потому что в первую голову - где взять эти деньги?! Даже не медицинская проблема решается, а финансовая. Если ты в состоянии найти эти деньги на поиск донора, то этот запуск идет. Если нет, значит, в первую голову надо искать деньги.
Татьяна Валович: А насколько медикаментозное обеспечение таких больных осуществляется за счет того же пресловутого 122-го Закона?
Маргарита Белогурова: На самом деле, лечение детских онкологических заболеваний в городе финансируется из бюджета города. Базовое лечение оплачивается на 100 процентов, то есть дети получают бесплатно "химию", препараты, которые являются основными для лечения онкологических заболеваний.
Татьяна Валович: Маргарита Борисовна, ведь существует более 200 различных видов рака. Среди детской онкологии, какие виды наиболее распространены, в частности в Петербурге?
Маргарита Белогурова: На самом деле, структура заболеваемости детскими онкологическими заболеваниями детей в Питере ничем не отличается от таковой, допустим, европейской или американской. Наши дети болеют точно также и теми же заболеваниями. Самыми частыми являются лейкозы, острые лейкозы. На втором месте стоят опухоли головного мозга.
Татьяна Валович: Мы уже говорили о том, что сейчас сложилась критическая ситуация с 4-летним Димой Агапитовым. Если кто-то хочет помочь этому маленькому человечку, в Интернете есть сайт, который называется "Помогидиме(в одно слово).фронт.ру", где вы можете ознакомиться и с историей болезни, и о том, как сейчас протекает болезнь. Родители и все в Екатеринбурге пытаются найти деньги для того, чтобы Диму прооперировать, потому что, как говорят врачи, промедление смерти подобно. Как часто бывает, что у ребенка очень остро и быстро развивается болезнь, по сравнению со взрослым организмом? Если у взрослого человека иногда очень долго идет этот процесс, то у ребенка иногда бывает, что считанные часы, да?
Маргарита Белогурова: Да, дети болеют немножко другими заболеваниями. Если у взрослых основные онкологические заболевания - это рак легкого, рак желудка, рак молочной железы, то у детей раки как таковые ситуация очень редкая. Но зато все остальные опухоли - лейкозы, саркомы - развиваются очень быстро. Фактор времени в детской онкологии решающий. Почему очень важно вовремя диагностировать и вовремя начать лечить.
Более того, когда ты начинаешь лечить адекватно и правильно по всем современным стандартам, заболевание иногда оказывается сильнее, как в данном случае, развивается с угрожающей скоростью. Остановить его, может быть, даже не удастся при помощи этой операции, хотя шанс есть.
Татьяна Валович: У нас есть вопрос от слушателя. Пожалуйста, вы в эфире.
Слушатель: Я из Рязани, Никольский Сергей Николаевич. Мне около 80. Я не понимаю, какие могут быть дети за спасение человека, а тем более ребенка! Почему вопрос ставится, что надо платить какие-то деньги, чтобы достать какого-то донора! В чем тут дело?
Маргарита Белогурова: Для меня это тоже загадка. Потому что, например, в Белоруссии, которая, так скажем, не богаче России, там эта ситуация решена на правительственном уровне. То есть если ребенку необходима такая дорогостоящая операция, эти деньги заложены в бюджет этого центра. Это не является там ни проблемой доктора, ни проблемой родителей, ни поиск донора, ни производство самой операции. Там родители не платят ни за одну таблетку, ни за одни флакон. Все заложено в бюджет.
Татьяна Валович: Почему в России все иначе? Сейчас в стабилизационном фонде более триллиона рублей! На одну операцию уходит порядка 70 тысяч евро плюс еще оплата донора. Если бы были заложены эти деньги, скажем, в бюджет, насколько бы это упростило ситуацию?
Маргарита Белогурова: Это бы просто решило проблему, потому что это сняло бы психологическое напряжение и с докторов, и с родителей. Потому что в первую голову - где взять эти деньги?! Даже не медицинская проблема решается, а финансовая. Если ты в состоянии найти эти деньги на поиск донора, то этот запуск идет. Если нет, значит, в первую голову надо искать деньги.
Татьяна Валович: А насколько медикаментозное обеспечение таких больных осуществляется за счет того же пресловутого 122-го Закона?
Маргарита Белогурова: На самом деле, лечение детских онкологических заболеваний в городе финансируется из бюджета города. Базовое лечение оплачивается на 100 процентов, то есть дети получают бесплатно "химию", препараты, которые являются основными для лечения онкологических заболеваний.
Татьяна Валович: А вот этот период лечения, сколько на него отводится? Ведь у каждого ребенка течение болезни протекает по-разному. Я знаю, что территориальный Фонд медицинского страхования очень четко просит отчет. Сколько они закладывают на лечение ребенка?
Маргарита Белогурова: Тут надо немножко различать эти вещи. Сами химиопрепараты оплачиваются из бюджета. Фонд ОМС к этому не имеет никакого отношения. Фонд ОМС оплачивает непосредственно пребывание ребенка в стационаре и произведение всех анализов - мочи, крови, биохимии и так далее, рентгены. Но стоимость уже этих анализов такова, что Фонд ОМС даже это не в состоянии покрыть своей стоимостью. Тариф, который заложен и который оплачивается, явно недостаточен для того, чтобы обеспечить всю сопроводительную терапию, которая необходима этому ребенку.
Повторяю, Комитет по здравоохранению оплачивает только химиопрепараты. А помимо химиопрепаратов ребенку нужны иммуноглобулин, антибиотики, стоимость которых иногда превышает стоимость химиопрепаратов в 4-5 раз.
Татьяна Валович: И это все ложится на плечи родителей?
Маргарита Белогурова: Родителей, спонсоров, где-то когда-то помогает больница. Потому что если есть какие-то деньги в больнице, то, конечно, администрация идет на все, чтобы купить ребенку необходимые лекарства. Но иногда стоимость их такова, что это запредельно для любого бюджета больницы.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя. Пожалуйста, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Я услышал, вы говорили о том, что бы были заложены в бюджет деньги на лечение. Мне интересно узнать, нет ли такого комитета, который бы решал, что важнее?
Татьяна Валович: Кто решает в стране - куда должны пойти деньги? Министерство финансов, Министерство здравоохранения?
Маргарита Белогурова: Только не медики. Нас никто, никогда не спрашивает, каким образом должны быть распределены деньги, хотя мы-то уж знаем точно, что и куда должно пойти.
Татьяна Валович: Этот вопрос нам, скорее всего, нужно адресовать в правительство России, поскольку этот вопрос должен решаться не на местном, а на федеральном уровне.
Маргарита Борисовна, давно уже есть информация о том, что в Петербурге строиться фондом Горбачева центр. Вы не знаете, какова его судьба?
Маргарита Белогурова: Центр строится на базе нашего медицинского университета. Здание уже готово, насколько я знаю. Но самое главное теперь начинить его всем тем необходимым оборудованием, которое нужно для работы. Центр строится для того, чтобы расширить возможности нашего Гематологического центра, которым руководит профессор Афанасьев, чтобы они могли делать как можно больше тех самых неродственных трансплонтаций костного мозга, в которых так нуждаются наши дети. Центр строится, чтобы там лечились дети не только из нашего региона, но, как минимум, и всего Северо-Запада, чтобы снять остроту этой проблемы.
Татьяна Валович: У нас есть дозвонившийся, пожалуйста, мы слушаем ваш вопрос.
Слушатель: Добрый день, доктор Эрих Бус. Я вопросами онкологии занимаюсь уже больше 30 лет. У меня два вопроса к уважаемой гостье, Маргарите Борисовне, в плане иммунотерапии и в плане хирургических методов. С вашего разрешения, две маленькие очень важные ремарки. В плане иммунотерапии Жорж Мате, автор этого направления, к сожалению, потом достаточно скептически оценил свое открытие. Это первое. Второе - в плане хирургических методов. Удаление первичной опухоли способствует процессу метастазирования. Третье. В Питере, конечно, институт Петрова один из самых лучших. В 1996 году было открыто отделение биотерапии. Резервы, конечно, в детской онкологии есть очень и очень высокие. Кстати, мои методы зарегистрированы Госкомитетом по открытиям и изобретениям как способ лечения психосоматических заболеваний, к которым относится и онкология.
В этом плане, пожалуйста, расширьте. Потому что резервы есть, особенно на фоне нашего нищенского бюджета.
Маргарита Белогурова: Тема, на самом деле, огромна, которую упомянул уважаемый доктор. В первую очередь, он сказал об иммунотерапии. Об этом можно говорить и час, и два, и три. Это огромная тема. Мы используем в нашей работе муноклональные антитела - это тоже иммунотерапия, которая направлена не просто не убийство злокачественной клетки, а уже используются иммунологические механизмы.
Доктор упомянул, что в Институте онкологии открыто отделение биотерапии. Там ведется очень активная работа по производству вакцин. Это новое и хорошее направление. Но оно пока касается только взрослых. Дети пока в этом никак не задействованы. Я просто не имею опыта и не могу ничего сказать, как бы это выглядело в педиатрии. Работа ведется на тех опухолях, которыми болеют взрослые.
Татьяна Валович: Это совсем другая область. Не забывайте, что дети - это не маленькие взрослые.
Маргарита Белогурова: Это абсолютно другая специальность - онкология взрослого и онкология детская.
Татьяна Валович: Я так понимаю, что вопрос доктора еще был, наверное, связан и с тем, насколько петербуржские врачи, да и вообще российские врачи, могут использовать последние достижения в этой области? Ведь происходит международное общение.
Маргарита Белогурова: То, что касается подходов к диагностике и к лечению, мы отстаем очень мало, какие-то доли процентов. Нам доступно, я имею в виду в крупных городах (Москва, Санкт-Петербург), практически все. Диагностика на самом передовом уровне, опять же если она адекватно финансируется. Тоже самое того, что касается лечения. Если ребенок будет обеспечен качественными химиопрепаратами, антибиотиками и так далее, то у него есть очень хорошие шансы выжить и быть абсолютно нормальным членом общества. Потому что мы в своей работе используем самые современные лечебные подходы. Точно также лечатся дети в Европе и Америке. Мы используем те же самые лечебные программы.
Татьяна Валович: Дозвонившийся говорил о психосоматических последствиях. Действительно, для психики, когда родители узнают диагноз своего ребенка, это огромный удар. Как говорить с детьми родителям, объяснять им? Как с родителями нужно вести? Есть ли в вашей клинике, в вашем отделении должность психолога или социального работника? Я знаю, что в западных клиниках это принято. Они включены в состав.
Маргарита Белогурова: Беда всех наших отделений в том, что в штатное расписание не включены ни психологи, ни психотерапевты, ни социальные работники. Целиком и полностью этот особый вид работы ложится на плечи персонала - врачей и сестер. Хотя в психологической помощи с момента установления диагноза нуждается вся семья (ребенок, оба родителя, бабушки, дедушки, сестра, братья), также и персонал, который сгорает на этой работе. Потому что это, действительно, очень тяжелая психологическая нагрузка. Я знаю по себе, по своим коллегам, один разговор в день, когда ты сообщаешь родителям о диагнозе и видишь эту реакцию, я чувствую себя абсолютно опустошенной. Это сложно - сказать родителю, что у твоего ребенка безнадежное заболевание. И тут же надо дать ему настрой на позитив, чтобы он стал активным участником лечебного процесса. Но мы не психологи, мы методом тыка только можем понять, как с каким родителям нужно разговаривать.
Татьяна Валович: Отчего зависит, чтобы у вас психологи были в штате? Опять же это финансирование?
Маргарита Белогурова: Это только деньги, которые должны быть внесены в бюджет больницы. У нас сейчас, к счастью, мы с помощью, кстати, московских спонсоров в отделении стали работать психологи. Мы почувствовали очень большое облегчение. Они нам очень помогают в работе. Но это опять же единичный случай.
Татьяна Валович: Маргарита Борисовна, а как вы оцениваете роль общественных организаций? Я знаю, что их несколько. Родители объединились, у которых общая беда. Насколько они вам помогают в работе или, может быть, наоборот, иногда мешают? Работает ли ваша больница с кем-то?
Маргарита Белогурова: И родительские ассоциации, и фонды, которые сейчас есть, реально помогают нам. Организация "Дети и родители против рака", очень хорошо работающая организация, которая устраивает детям праздники, дни рождения отмечают, всякие остальные события. Очень приятно, что последние года три наши отечественные спонсоры... Сейчас есть большое благотворительное движение "Большая медведица". Там есть такое подразделение "Умка". Они регулярно каждый месяц устраивают детям праздники, приносят подарки без всякого повода, чтобы только порадовать детей. Фонд "Спасение и будущее здоровье детей" тоже мгновенно находит деньги, когда ребенку нужно какое-то исследование или какой-то препарат.
Татьяна Валович: У нас есть еще один звонок. Слушаем вас.
Слушатель: Владимир Иванович, Москва. Я бы хотел спросить. Понятно, люди добрые, щедрые, дают, помогают. А что делает наше доблестное государство? Как оно спонсирует? Выделяются ли средства в полном объеме, чтобы не было этой нищеты?
Маргарита Белогурова: Мы уже частично ответили на него. Конечно, государство недостаточно участвует в лечении этих больных. Если бы оно никак не участвовало, мы бы, вообще, не могли обсуждать эту проблему. Разумеется, помогают. Химиопрепараты обеспечиваются на 100 процентов, но все остальное...
Татьяна Валович: Надо, чтобы на федеральном уровне в федеральный бюджет вкладывались значительно большие суммы на детскую онкологию?
Маргарита Белогурова: Да.
Татьяна Валович: Спасибо большое, Маргарита Борисовна.
