Ирина Лагунина: Вот опять в среду утром из Ингушетии пришла новость: в станице Сунженская Троицкого района при взрыве автомобиля ранены трое милиционеров. Потом в течение дня сообщалось, что в сразу нескольких районах огонь по представителям правоохранительных органов начали открывать какие-то неизвестные и не характерные для этой республики снайперы. А 12 февраля там погибли милиционеры из Мурманска. И вот так практически каждый день. Рядом со мной в студии мой коллега Андрей Бабицкий, который только что вернулся из Ингушетии. Андрей, когда читаешь вот все это, то складывается впечатление, что республика впадает – или, может быть, уже даже впала в кризис, кризис даже не столько экономики или власти, а кризис общества? Это – правильное ощущение?
Андрей Бабицкий: Я последний раз был в Ингушетии четыре года назад, и поскольку такой длительный период прошел, я могу ощутить изменения в настроениях людей. Действительно, и по информации, которую я собирал, и по этим остаточным воспоминаниям ощущение кризиса было. Началось оно очень давно и связано было с теми же факторами, которые в значительной мере и по сегодняшний день актуальны для Чечни, с произволом спецслужб, с похищениями людей, с активизацией подполья, с абсолютным параличом власти. Сегодня совсем другая история, Ингушетия живет надеждами. Все разговоры вокруг новой власти, вокруг нового президента, что он сделал, что он заявил. Люди настолько высокий интерес испытывают к его действиям, к его поступкам, что разбирают буквально по каким-то самым крошечным нюансам, надеясь найти не уловленный другими смысл.
Ирина Лагунина: Кстати, о Евкурове. Президент находится у власти больше ста дней - это достаточный срок для того, чтобы как-то он мог проявиться, в том числе в реальных каких-то действиях в своей республике. Изменилось ли настроение людей, которые действительно ликовали, когда он пришел к власти и есть ли какие-то первые разочарования?
Андрей Бабицкий: Разочарования есть, конечно. Разочарования эти связаны с тем, что Евкуров заявляет о себе постоянно как о представителе федерального центра. Собственно так он и есть, он назначенец Медведева. И он говорит, что я не буду ничего делать такого, что шло бы вразрез с политикой федерального центра.
Ирина Лагунина: Например?
Андрей Бабицкий: Например, прежде всего это касается Пригородного района. Ингушетия ожидала, сейчас должен быть принят, утвержден закон о местном самоуправлении, который определяет границы административных образований, входящих в состав той или иной республики. В Ингушетии этот закон не был принят именно из-за того, что судьба Пригородного района, по мнению ингушей, не решена. Они требуют его возвращения, как незаконно отторгнутой территории во время переселения. Евкуров сказал: мы будем исходить из реальности. Сегодня невозможно заниматься переделом границ на Северном Кавказе - такова позиция федерального центра, это вызовет цепную реакцию, посыпятся границы очень многих республик, возникнет огромное количество взаимных претензий, основанных на самых разных сталинских решениях и не только сталинских, а и послесталинских. Федеральный центр на это не пойдет. Мы не будем отказываться, говорит он, в принципе от самого требования, оно записано, во-первых, в нашей конституции в 11 статье, а во-вторых, мы внесем его отдельным пунктом и в сам закон о местном самоуправлении о том, что закон о реабилитации репрессированных народов, в связи с которым Ингушетии должны быть возвращены эти территории, мы в законе о местном самоуправлении будем настаивать на его исполнении. Но тем не менее, никаких ультиматумов, никаких жестких действий по отношению к федеральному центру я не допущу. И сразу моментально оппозиция, которая настаивала на том, что бы Евкуров на съезде ингушского народа выступил именно с таких позиций, с позиций возвращения Пригородного района, она вышла из состава его сторонников. Но это очень пока незначительная часть.
Ирина Лагунина: А в целом, Андрей, эта позиция может лишить его массовой поддержки?
Андрей Бабицкий: Я думаю, нет. Я думаю, что пока люди смотрят, что он делает. Конечно, настроения ингушей были совсем другие, они считали, что Евкуров, надеялись, по крайней мере, это не столько представитель федерального центра, сколько их представитель. Он объясняет постоянно, что давайте перенесем акцент на возвращение беженцев, которые не обустроены, об этом я сумею договориться с федеральным центром. Это реальная проблема, которую нужно решить. Люди без крова над головой, не могут жить в собственных селах, в собственных домах. Я буду пробивать в Кремле, где у меня есть поддержка, именно такое решение проблемы. И он не закрывает навсегда возможность поставить вопрос о судьбе Пригородного района, он просто отодвигает его на неопределенный срок. То есть он сумел пройти через ожидания, не сильно испортив свою репутацию.
Ирина Лагунина: Вы говорите, что Евкуров постоянно подчеркивает, что у него есть контакты в федеральном центре, что он может решить вопрос так или иначе с федеральным центром. А тем не менее, свой круг какой-то ему удалось создать?
Андрей Бабицкий: Пока, я думаю, что Евкуров пытается разговаривать со всеми. Он вообще фантастически открытый и терпеливый человек, несмотря на то, что военный. Хотя может быть эти качества сочетаются. Он постоянно встречается с кем-то, он ездит по республике, он встречается с оппозицией. Оппозиция в Ингушетии особое явление, но не могу сказать, что как-то очень серьезно политически продвинутая. Это люди, которые в значительной мере берут голосом, какими-то очень радикальными негативными оценками происходящего. Разговаривать с такими людьми довольно тяжело. Он находит время и силы терпеливо слушать часами всех, кто к нему приходит. У меня есть чувство, что он пытается опираться на традиционные неформальные структуры ингушского общества. Съезд ингушского народа, он выезжает к старикам, с ними разговаривает. Только что прошло замирение такое демонстративное, 180 семей-кровников, две семьи удалось помирить.
И сам Евкуров довольно любопытно выглядит – у него тюбетейка и галстук. Уже кто-то говорил, что это страшно нелепо. Я не знаю, насколько это нелепо, мне тоже в свое время казалось, что Масхадов в папахе и в делом костюме – это странно, но тем не менее, такой этностиль. В общем в самом сочетании я вижу своего рода стилистику Евкурова. То есть тюбетейка – это значит он открыт своему народу, как ингуш, и галстук – он чиновник, он федеральный человек. И поэтому, мне представляется, с одной стороны Медведев приезжает, демонстративно поддерживает, а с другой стороны Евкуров пытается поднять, актуализировать задавленные Зязиковым неформальные структуры ингушского общества.
Ирина Лагунина: И они ему помогут в борьбе с вооруженным подпольем?
Андрей Бабицкий: Вот здесь очень сложно сказать, это такая задача, которую, не знаю, как он будет решать, поскольку все его заявления – это заявления военного человека. Он говорит: вы враги. Значит он обращается к ингушскому обществу – не поддерживайте их. Очень такая любопытная ситуация: к нему пришли родственники похищенных совсем недавно, буквально неделю-две назад. Он им сказал: вот их похитили, а дыма без огня не бывает, значит что-то за ними есть. Вы мне должны сказать, что за ними есть. Родственники разводят руками, говорят: ничего за ними нет, они вроде ни к чему не причастны. Он говорит: или вы не знаете, или вы от меня скрываете. Мы будем искать, но если бы у меня была информация, в чем они участвовали, мне было бы легче. Он чувствует себя в связи со спецслужбами, с силовыми структурами, он доверяет им в большей степени, чем населению. Там были убиты братья Ужаховы. Он в каком-то интервью говорит: все говорят - братья Ужаховы сидели мирно дома. фотографы. А они изготавливали взрывчатку. Снимает он главу администрации села Галашки, там поймали двух человек вооруженных. И говорит: вот, если бы вы были нормальный глава администрации, то у вас не было бы никаких боевиков, а так… И он снимает демонстративно, абсолютно в казарменной манере. А в общем глава администрации не отвечает за проблемы безопасности, для этого есть МВД, ФСБ, глава администрации отвечает за функционирование комплекса гражданских объектов, гражданских служб. Он в этом отношении абсолютный представитель федерального центра. Он рассматривает подполье как врагов, но вместе с тем он говорит: давайте амнистировать, давайте выводить людей из леса. Что получится, не знаю.
Ирина Лагунина: Подполье, насколько я понимаю, в Ингушетии такое же, как и в Чечне, достаточно молодежное явление и молодое по возрасту. Молодежь в Ингушетии как относится к президенту?
Андрей Бабицкий: Сложно сказать. Я думаю, молодежь гораздо в меньшей степени доверяет новым веяниям, чем старики, потому что она традиционно всегда как бы подальше стоит от власти и не ощущает ее своей. Я думаю, по инерции очень сильны вот эти настроения симпатии к подполью. Я думаю, что в значительной мере в этом виновата предыдущая власть, поскольку ситуация в республике была чудовищная, и молодежь в поисках правды все чаще обращала свои взоры к этим воюющим людям. Очень такая масштабная мода на эти образы, люди обсуждают в автобусах, кто моджахед, кто амир, кто чего сказал, молодые люди, я имею в виду. На мобильных телефонах и в Чечне, и в Ингушетии какие-то выступления, какие-то песни подполья, что-то еще. В Чечне стали с этим бороться года полтора назад, просто проверяют на блокпостах, выдергивают, забирают у молодых людей мобильный телефон и проверяют, что там в памяти. А в Ингушетии таких проверок нет.
Я не знаю, все может быть. Евкурову вполне возможно удастся переломить ситуацию, потому что помимо всего прочего он говорит какие-то абсолютно правильные слова о коррупции, о том, что надо строить то-то, то-то. У него неплохая кадровая политика, он вернул значительное число людей из команды Аушева, причем, как говорят, специалистов, я не большой эксперт, так воспринимают это люди. И поэтому надежды пока остаются преобладающими, вот эти сомнения, я думаю, на 1% не повлияли на отношение к Евкурову. Молодежь, если что-то начнет удаваться, я думаю, подтянется потихонечку к этим настроениям, которыми живет все общество. Надо просто какое-то время подождать, как это все.
Андрей Бабицкий: Я последний раз был в Ингушетии четыре года назад, и поскольку такой длительный период прошел, я могу ощутить изменения в настроениях людей. Действительно, и по информации, которую я собирал, и по этим остаточным воспоминаниям ощущение кризиса было. Началось оно очень давно и связано было с теми же факторами, которые в значительной мере и по сегодняшний день актуальны для Чечни, с произволом спецслужб, с похищениями людей, с активизацией подполья, с абсолютным параличом власти. Сегодня совсем другая история, Ингушетия живет надеждами. Все разговоры вокруг новой власти, вокруг нового президента, что он сделал, что он заявил. Люди настолько высокий интерес испытывают к его действиям, к его поступкам, что разбирают буквально по каким-то самым крошечным нюансам, надеясь найти не уловленный другими смысл.
Ирина Лагунина: Кстати, о Евкурове. Президент находится у власти больше ста дней - это достаточный срок для того, чтобы как-то он мог проявиться, в том числе в реальных каких-то действиях в своей республике. Изменилось ли настроение людей, которые действительно ликовали, когда он пришел к власти и есть ли какие-то первые разочарования?
Андрей Бабицкий: Разочарования есть, конечно. Разочарования эти связаны с тем, что Евкуров заявляет о себе постоянно как о представителе федерального центра. Собственно так он и есть, он назначенец Медведева. И он говорит, что я не буду ничего делать такого, что шло бы вразрез с политикой федерального центра.
Ирина Лагунина: Например?
Андрей Бабицкий: Например, прежде всего это касается Пригородного района. Ингушетия ожидала, сейчас должен быть принят, утвержден закон о местном самоуправлении, который определяет границы административных образований, входящих в состав той или иной республики. В Ингушетии этот закон не был принят именно из-за того, что судьба Пригородного района, по мнению ингушей, не решена. Они требуют его возвращения, как незаконно отторгнутой территории во время переселения. Евкуров сказал: мы будем исходить из реальности. Сегодня невозможно заниматься переделом границ на Северном Кавказе - такова позиция федерального центра, это вызовет цепную реакцию, посыпятся границы очень многих республик, возникнет огромное количество взаимных претензий, основанных на самых разных сталинских решениях и не только сталинских, а и послесталинских. Федеральный центр на это не пойдет. Мы не будем отказываться, говорит он, в принципе от самого требования, оно записано, во-первых, в нашей конституции в 11 статье, а во-вторых, мы внесем его отдельным пунктом и в сам закон о местном самоуправлении о том, что закон о реабилитации репрессированных народов, в связи с которым Ингушетии должны быть возвращены эти территории, мы в законе о местном самоуправлении будем настаивать на его исполнении. Но тем не менее, никаких ультиматумов, никаких жестких действий по отношению к федеральному центру я не допущу. И сразу моментально оппозиция, которая настаивала на том, что бы Евкуров на съезде ингушского народа выступил именно с таких позиций, с позиций возвращения Пригородного района, она вышла из состава его сторонников. Но это очень пока незначительная часть.
Ирина Лагунина: А в целом, Андрей, эта позиция может лишить его массовой поддержки?
Андрей Бабицкий: Я думаю, нет. Я думаю, что пока люди смотрят, что он делает. Конечно, настроения ингушей были совсем другие, они считали, что Евкуров, надеялись, по крайней мере, это не столько представитель федерального центра, сколько их представитель. Он объясняет постоянно, что давайте перенесем акцент на возвращение беженцев, которые не обустроены, об этом я сумею договориться с федеральным центром. Это реальная проблема, которую нужно решить. Люди без крова над головой, не могут жить в собственных селах, в собственных домах. Я буду пробивать в Кремле, где у меня есть поддержка, именно такое решение проблемы. И он не закрывает навсегда возможность поставить вопрос о судьбе Пригородного района, он просто отодвигает его на неопределенный срок. То есть он сумел пройти через ожидания, не сильно испортив свою репутацию.
Ирина Лагунина: Вы говорите, что Евкуров постоянно подчеркивает, что у него есть контакты в федеральном центре, что он может решить вопрос так или иначе с федеральным центром. А тем не менее, свой круг какой-то ему удалось создать?
Андрей Бабицкий: Пока, я думаю, что Евкуров пытается разговаривать со всеми. Он вообще фантастически открытый и терпеливый человек, несмотря на то, что военный. Хотя может быть эти качества сочетаются. Он постоянно встречается с кем-то, он ездит по республике, он встречается с оппозицией. Оппозиция в Ингушетии особое явление, но не могу сказать, что как-то очень серьезно политически продвинутая. Это люди, которые в значительной мере берут голосом, какими-то очень радикальными негативными оценками происходящего. Разговаривать с такими людьми довольно тяжело. Он находит время и силы терпеливо слушать часами всех, кто к нему приходит. У меня есть чувство, что он пытается опираться на традиционные неформальные структуры ингушского общества. Съезд ингушского народа, он выезжает к старикам, с ними разговаривает. Только что прошло замирение такое демонстративное, 180 семей-кровников, две семьи удалось помирить.
И сам Евкуров довольно любопытно выглядит – у него тюбетейка и галстук. Уже кто-то говорил, что это страшно нелепо. Я не знаю, насколько это нелепо, мне тоже в свое время казалось, что Масхадов в папахе и в делом костюме – это странно, но тем не менее, такой этностиль. В общем в самом сочетании я вижу своего рода стилистику Евкурова. То есть тюбетейка – это значит он открыт своему народу, как ингуш, и галстук – он чиновник, он федеральный человек. И поэтому, мне представляется, с одной стороны Медведев приезжает, демонстративно поддерживает, а с другой стороны Евкуров пытается поднять, актуализировать задавленные Зязиковым неформальные структуры ингушского общества.
Ирина Лагунина: И они ему помогут в борьбе с вооруженным подпольем?
Андрей Бабицкий: Вот здесь очень сложно сказать, это такая задача, которую, не знаю, как он будет решать, поскольку все его заявления – это заявления военного человека. Он говорит: вы враги. Значит он обращается к ингушскому обществу – не поддерживайте их. Очень такая любопытная ситуация: к нему пришли родственники похищенных совсем недавно, буквально неделю-две назад. Он им сказал: вот их похитили, а дыма без огня не бывает, значит что-то за ними есть. Вы мне должны сказать, что за ними есть. Родственники разводят руками, говорят: ничего за ними нет, они вроде ни к чему не причастны. Он говорит: или вы не знаете, или вы от меня скрываете. Мы будем искать, но если бы у меня была информация, в чем они участвовали, мне было бы легче. Он чувствует себя в связи со спецслужбами, с силовыми структурами, он доверяет им в большей степени, чем населению. Там были убиты братья Ужаховы. Он в каком-то интервью говорит: все говорят - братья Ужаховы сидели мирно дома. фотографы. А они изготавливали взрывчатку. Снимает он главу администрации села Галашки, там поймали двух человек вооруженных. И говорит: вот, если бы вы были нормальный глава администрации, то у вас не было бы никаких боевиков, а так… И он снимает демонстративно, абсолютно в казарменной манере. А в общем глава администрации не отвечает за проблемы безопасности, для этого есть МВД, ФСБ, глава администрации отвечает за функционирование комплекса гражданских объектов, гражданских служб. Он в этом отношении абсолютный представитель федерального центра. Он рассматривает подполье как врагов, но вместе с тем он говорит: давайте амнистировать, давайте выводить людей из леса. Что получится, не знаю.
Ирина Лагунина: Подполье, насколько я понимаю, в Ингушетии такое же, как и в Чечне, достаточно молодежное явление и молодое по возрасту. Молодежь в Ингушетии как относится к президенту?
Андрей Бабицкий: Сложно сказать. Я думаю, молодежь гораздо в меньшей степени доверяет новым веяниям, чем старики, потому что она традиционно всегда как бы подальше стоит от власти и не ощущает ее своей. Я думаю, по инерции очень сильны вот эти настроения симпатии к подполью. Я думаю, что в значительной мере в этом виновата предыдущая власть, поскольку ситуация в республике была чудовищная, и молодежь в поисках правды все чаще обращала свои взоры к этим воюющим людям. Очень такая масштабная мода на эти образы, люди обсуждают в автобусах, кто моджахед, кто амир, кто чего сказал, молодые люди, я имею в виду. На мобильных телефонах и в Чечне, и в Ингушетии какие-то выступления, какие-то песни подполья, что-то еще. В Чечне стали с этим бороться года полтора назад, просто проверяют на блокпостах, выдергивают, забирают у молодых людей мобильный телефон и проверяют, что там в памяти. А в Ингушетии таких проверок нет.
Я не знаю, все может быть. Евкурову вполне возможно удастся переломить ситуацию, потому что помимо всего прочего он говорит какие-то абсолютно правильные слова о коррупции, о том, что надо строить то-то, то-то. У него неплохая кадровая политика, он вернул значительное число людей из команды Аушева, причем, как говорят, специалистов, я не большой эксперт, так воспринимают это люди. И поэтому надежды пока остаются преобладающими, вот эти сомнения, я думаю, на 1% не повлияли на отношение к Евкурову. Молодежь, если что-то начнет удаваться, я думаю, подтянется потихонечку к этим настроениям, которыми живет все общество. Надо просто какое-то время подождать, как это все.
