Николай Иванович Тургенев (1789—1871) — один из шести декабристов, приговоренных к смертной казни. Он, однако, остался жив, потому что судили его заочно: еще за полтора года до восстания, он уехал за границу для лечения и отдыха от напряженной работы, которую он вел в Государственном Совете и Министерстве финансов. Он был крупным чиновником, достигшим чина действительного статского советника, то есть, был штатским генералом, «его превосходительством».

Карьера Тургенева началась в эпоху наполеоновских войн, когда на последнем ее этапе, при союзном командовании антинаполеоновской коалиции, было создано управление для ведения дел, связанных не с военными, а с административными и прочими такого рода вопросами. Этот, так называемый, Центральный департамент возглавлял выдающийся прусский государственный деятель барон фон Штейн. Тургенев был при нем представителем от России и едва ли не правой его рукой. Фон Штейн известен был тем, что провел крупные реформы в Пруссии, среди них — освобождение крестьян от крепостной зависимости в 1811 году. Это обстоятельство нужно помнить для того, чтобы понять главный импульс всей деятельности Николая Тургенева — его не прекращавшуюся борьбу против крепостного права в России. Этот импульс у Тургенева — европейского происхождения. В Европе он получил серьезное образование, специализируясь в финансово-экономических вопросах. После падения Наполеона, вернувшись в Россию, Тургенев сделал себе имя, опубликовав в 1818 году едва ли не первый русский экономический труд — «Опыт теории налогов». Вот тогда его и пригласили на государственную службу в самых высоких инстанциях.

В это же время Тургенев подготовил записку «Нечто о крепостном состоянии в России». Об освобождении крестьян думали все декабристы, но проект Тургенева значительно отличался от прочих. Он остро сознавал несводимость социальных проблем к политическим. Политическая свобода, которой добивались декабристы, в глазах Тургенева была чревата нежелательными именно для крестьян последствиями. За исключением социалистического проекта обобществления земли, который представил Пестель, все прочие проекты предполагали освобождение крестьян без земли, или наделение ею в минимальных размерах. Тургенев видел негативные последствия такой установки — понимал, так сказать, классовую корысть дворянских революционеров. Поэтому он считал, что в деле освобождения крестьян нужно скорее полагаться на власть. Вот как это было сформулировано в его Записке. Права делятся на права политические и права человеческие, писал он. Крестьяне не имеют даже последних.

Надобно ли желать распространения сих прав политических?
Дабы по совести разрешить вопрос сей, надобно вспомнить, что Россия с горестию взирает на несколько миллионов сынов своих, которые не имеют даже и прав человеческих. Всякое распространение политических прав дворянства было бы неминуемо сопряжено с пагубою для крестьян, в крепостном состоянии находящихся. В сем-то смысле власть самодержавная есть якорь спасения для Отечества нашего. От нее, и от нее одной, мы можем надеяться освобождения наших братий от рабства, столь же несправедливого, как и бесполезного. Грешно помышлять о политической свободе там, где миллионы не знают даже и свободы естественной .

Тургенев считал, что освобождение крестьян должно быть не только личным, но и квалифицированным, то есть сопровождаться наделением землей. Так в действительности и произошло в свое время. Интересно, что в период Великих реформ Александра Второго этот вопрос — о примате социального над политическим — опять поднимался, его очень остро ставил тогдашний выдающийся западник Кавелин.

Оказавшись в вынужденном изгнании за границей, Тургенев двадцать с лишним лет работал над книгой «Россия и русские», выпустив ее по-французски в середине 1840-х годов. Книга в Европе впечатления не произвела — по сравнению с опередившим Тургенева бестселлером маркиза де Кюстина. Но надо признать, что дело не только в Кюстине — книга Тургенева неудачно построена и неинтересно написана. Из трех ее частей две последних толкуют о современном состоянии в России в политическом, социальном, экономическом отношении — очень сухой, чуть ли не справочник — и о плане необходимых реформ, а первая рассказывает о декабристах, то есть, о событиях к тому времени давно прошедших, причем рассказ об этом имеет целью приуменьшение роли движения в плане личного оправдания автора: незачем было приговаривать его к смерти по пустяковому поводу. Интересно, что, дойдя до России и до самих декабристов в Сибири, эта трактовка, по понятным причинам, их не удовлетворила.

Сегодня в книге Тургенева самыми интересными кажутся страницы, посвященные его службе в российских государственных учреждениях. Читая их сейчас, узнаешь нынешние, то есть, по существу, вечные русские сюжеты, и главный из них — завязанность русской жизни на власти, на властвующей фигуре, повсеместное нежелание инициативной деятельности в самом аппарате власти. Вот Тургенев пишет об адмирале Мордвинове, члене Государственного Совета и человеке очень уважаемом, которому посвящал стихи Пушкин:

Он был честным, добрым, просвещенным, наконец, цивилизованным человеком, и всё же рабство, как я думаю, не вызывало в нем должного возмущения. Но если бы правительство всерьез захотело освободить крестьян, он, по моему глубокому убеждению, всемерно бы ему содействовал. Со своеобычной незлобивостью и добротой он нередко подтрунивал над моим рвением, направленным в защиту крепостных. «По-вашему, — говорил он мне, — все рабы святые, а все помещики тираны». «Почти», — отвечал я ему вполне серьезно.

А вот сюжет совсем уж сегодняшний. После поражения Наполеона Франция выплачивала союзникам значительную денежную контрибуцию. Тургенев тогда работал в Министерстве финансов, и он пишет с полным знанием дела:

Это был незапланированный источник дохода: при разумном ведении хозяйства его следовало бы использовать для каких-либо экстренных расходов и, непременно, с пользой для общества или же, как поступила Австрия, направить его на возмещение военных издержек. Меж тем, я с прискорбием наблюдал, как эти дополнительные суммы тратились на покрытие текущих расходов, как ими затыкали дыры в бюджете, проделанные по прихоти или же от безумной привычки швыряться деньгами. Значительная часть этих денег пошла на покупку в Англии сукна для обмундирования императорской гвардии, еще одна часть была истрачена на организацию, или, вернее, придание внешнего блеска армии Царства Польского и городу Варшаве.

Интересно, куда идут или уйдут деньги из стабилизационного фонда, как сегодняшняя российская власть распорядится этим нечаянным счастьем — петродолларами?

Будем утешаться тем, что бывали времена, когда власть что-то делала. Крестьянская реформа, в конце концов, была произведена, и Николай Тургенев успел дожить до этого. В Россию он, после амнистии декабристов, наезжал, но так в нее и не вернулся.