Лиля Пальвелева: Наш сегодняшний разговор об орфоэпических нормах, иными словами о нормах современного русского литературного произношения. Поскольку они имеют отношение к устной речи, то есть на письме фиксируются только в особых случаях, например, специалисты записывают транскрипции, то нарушение этих норм происходит, пожалуй, чаще, чем каких-либо других. А еще они меняются со временем. Вот у Пушкина читаем: «И лавр, и темный кипарис /На воле пышно разрослис». Если бы мы прочитали это так, как требуют сегодняшние нормы «разрослись», то рифма была бы нарушена.
А происходят ли какие-то перемены в наши дни? С этим вопросом обратимся к Максиму Кронгаузу, директору Института лингвистики РГГУ.
Максим Кронгауз: В наши дни происходят перемены также как происходили всегда. Может быть, даже наоборот, в наши дни они происходят более интенсивно. Меняются ударения на наших глазах, меняется произношение отдельных звуков. Можно привести несколько примеров уходящей, так сказать, натуры. Еще в середине ХХ века была конкуренция между ударениями «кулинАрия» и «кулинарИя». Сегодня, видимо, все-таки «кулинАрия» не говорит практически никто. Может быть, только люди совсем уж старших поколений. Потому вот это пример того, как одна норма победила другую.
А конкуренция продолжает существовать, продолжается вытеснение каких-то норм. Приведу классический лингвистический пример. Ударение в глаголе «звонить». Правильным литературным считается ударение «звонИт», но я думаю, что не менее половины русского народа говорит «звОнит». Тем не менее, лингвисты сохраняют эту норму, консервативную. Происходит постепенное вытеснение все-таки «звонИт» из такой общей речи, но в словарях она сохраняется как основная.
Лиля Пальвелева: Простите, так что, может случиться, что нормативным станет «звОнит»?
Максим Кронгауз: Вы знаете, задача лингвистов все-таки не управлять языком, а описывать и фиксировать его состояние. Хотя, конечно, словари должны быть консервативными по определению, просто потому, что норма отражает не только лингвистические, но и социальные явления, отчасти создает социальные различия. Но, тем не менее, лингвист, который упорно поддерживает устаревшую норму или исчезнувшую, конечно, не может считаться правым. Приведу пример такой. Долгое время в словарях единственно правильным считалось ударение «фОльга», при том, что лично я не знаю ни одного человека, который бы так произносил это слово.
Лиля Пальвелева: Я знаю только, что в Серебряном веке это слово рифмовали со словом «Ольга».
Максим Кронгауз: Да, но это слово заимствовано из польского. Отсюда это ударение. Но подавляющее большинство говорило «фольгА». В конце концов, лингвисты поддались и признали правильность. Но сначала это делается следующим образом. Сначала допускается и второе ударение, а затем, если одно из них фактически не используется, то утверждается новое. Так и произошло в случае со словом «фольгА».
Лиля Пальвелева: Еще меня очень мучает «твОрог» и «творОг». Эти ударения до сих пор существуют как две равные нормы, или какая-то уже победила?
Максим Кронгауз: Нет, это как раз пример такого довольно устойчивого сосуществования двух норм. Литературная норма включает в себя оба ударения. Отличие как раз состоит в том, что многие люди, в том числе, наверное, и я допускают оба ударения. Как правило, все-таки, если мы говорили о конкуренции «кулинАрия» и «кулинарИя», то каждый отдельно взятый человек является носителем одного из ударений. Но случаи «творОг» и «твОрог» встречаются так часто, что можно использовать и то и другое.
Здесь только надо сделать одно замечание. Существовали и существуют специальные словари для работников радио и телевидения. В них проводится более жесткая нормативизация, чем в обычных словарях. В них всегда выбирается единственно возможное ударение (если мы говорим об ударении), даже несмотря на то, что литературная норма допускает оба. Так вот в словарях радио и телевидения рекомендовано только «творОг». Именно поэтому это является как бы более частотным, если так можно сказать, первым среди равных.
Лиля Пальвелева: Да, потому что нужно, чтобы было какое-то единообразие, чтобы все журналисты говорили одинаково. Иначе разнобой в эфире получается.
Максим Кронгауз: Вы знаете, ведь норма во многом единообразна. Поэтому таких случаев как «творог» не так много. На самом деле, вполне можно было бы допустить и то, и другое ударение. Я думаю, что здесь дело в другом. Телевизионному журналисту, радиожурналисту и ведущему нельзя задумываться. Он должен автоматически произносить что-то. Поэтому предписывается только одно из двух допустимых, скажем, ударений.
Лиля Пальвелева: Чтобы не отвлекался.
Максим Кронгауз: Да, да.
Лиля Пальвелева: Бывают достаточно трудные случаи. Допустим, все хорошо знают, грамотные люди хорошо знают, что произнесение «шинЭль» - это грубая орфоэпическая ошибка. Нужно говорить «шинЕль» - «ШинЕль» Гоголя. При этом есть слова, в которых на письме также после согласного стоит буква «е», например, «продюсер», «компьютер», и пишется буква «е». Тем не менее, произносится это через [э]. Почему?
Максим Кронгауз: Вопрос – почему? – для лингвиста всегда труден. Здесь я бы считал, что это издержки русской орфографии. В русском языке почти никогда «э» не пишется после согласных, за исключением известных вам «сэр», «пэр», «мэр». Именно поэтому в русской орфографии нет возможности показать твердость согласного звука перед звуком [э]. Мы в любом случае должны писать букву «е», в отличие, скажем, от звука [а], где мы в случае твердого согласного выбираем букву «а», а в случае мягкого согласного выбираем букву «я». Тем самым, мы показываем - мягкий или твердый звук надо произносить. В том случае, о котором мы говорим, мы всегда пишет букву «е», и не показываем твердый или мягкий согласный предшествует этому звуку.
Таким образом, существует традиция. Если описывать это логически, то есть три случая, когда предпочитается твердый согласный (скажем, «продюсер»), когда предпочитается мягкий согласный (скажем, «пудель» или «шинель»), и случай, когда допустимы оба варианта (скажем, лингвистический термин «фонЭма» или «фонЕма»). Интерес представляют случаи, когда есть правильный вариант, но не правильный тоже существует и отражает некую норму. Вот скажем, со словом «шинЭль» (я сознательно произнес его неправильно) тоже не все так просто. Это, если так можно сказать, профессиональное. В армии принято говорить «шинЭль». Поэтому очень часто мужчины, отслужившие в армии, предпочитают вариант «шинЭль», а не литературное «шинЕль».
Приведу еще один пример, может быть, еще более красивый с лингвистической точки зрения – это название города Одесса. В соответствии с литературной нормой нужно говорить «ОдЕсса», как я и произнес. Но, тем не менее, одесситы предпочитают вариант с твердым «д» «ОдЭсса». Своеобразная стилизация требует в определенных случаях именно такого произношения. Если я не ошибаюсь, Марк Бернес в песнях как раз поет «ОдЭсса». Так что, здесь именно возможность колебания между нормой и не нормой, дает нам какие-то возможности и выразительные, и подчеркивания своего социального статуса, в частности, отслужившего в армии, и профессионального.
Немножко из другой области, но, тем не менее, ударение очень часто позволяет определить принадлежность человека к той или иной группе. «ОсУжденный» часто говорят люди, связанные с правосудием.
Лиля Пальвелева: Но ведь это ошибка.
Максим Кронгауз: Это не ошибка. Это существует в языке. Это нарушение литературной нормы. Но существуют ведь и профессиональные языки. Сказать, что «компАс» - ошибка – нельзя. «КомпАс» - это норма в профессиональном языке. Переучивать моряков, конечно, глупо.
Лиля Пальвелева: Ладно, моряков не будем, но, может быть, судей все-таки стоит?
Максим Кронгауз: Это отдельный вопрос. Тем не менее, профессиональная норма, безусловно, «осУжденный», что позволяет, в частности, создавать особый колорит в фильмах, где пытаются отразить именно эту речь.
