Михаил Берг: То, что экранизация романа сразу повышает интерес к нему со стороны читателей, даже после того, как сам фильм перестает быть новинкой, подтверждают лидеры продаж последнего времени – и «Дневной дозор» Сергея Лукьяненко, и «Мемуары гейши» Артура Голдена, изданная московским издательством «Столица-Принт». Более того, помимо романа и сценария фильма почти столь же популярной стала книга-первоисточник или книга-тень под названием «Настоящие мемуары гейши», подписанная Минеко Ивасаки, написанная в соавторстве с Брауном Рэндом (не путать с Деном Брауном, автором «Кода да Винчи») и изданная петербургским издательством «РэдФиш». Чья «Гейша» лучше – американского писателя или, что называется, первоисточник? Это примерно то же самое, что спросить: чей Шерлок Холмс достовернее – Василия Ливанова или многочисленных актеров-англичан? Конечно, Ливанова – скажет российский зритель, ведь он играет русский миф о сыщике из Англии, а британцы – свою историю. А то, что миф всегда побеждает, может подтвердить то, как история одной из самых знаменитых гейш XX века подается со стороны.
«Представьте себе, что мы сидим в тихой комнате, смотрим в сад и, потягивая зеленый чай, беседуем о давно минувших событиях. И я говорю вам:
- День, когда я встретила этого человека, был и лучшим, и худшим в моей жизни.
Я полагаю, после этого вы должны отставить свою чашку и спросить:
- Так каким же он все-таки был? Лучшим или худшим? Ведь не мог же он быть лучшим и худшим одновременно.
Я бы тоже сочла это забавным и согласилась с вами, но, как это ни парадоксально, день моей встречи с Танака Ичиро стал действительно и лучшим, и худшим в моей жизни. Господин Танака показался мне таким необыкновенным, что даже рыбный запах, распространявшийся от его рук, казался мне запахом духов. Уверена, не повстречай я его тогда, никогда бы не стала гейшей».
Михаил Берг: Всю эту историю сама гейша, получается рассказывает три раза: сначала – Артуру Голдену, который пишет роман; затем – с экрана фильмам, поставленного по роману Голдена; а затем уже – опять сама в «Настоящих мемуарах гейши», так как автор этих мемуаров Минеко Ивасаки – самая знаменитая гейша Японии, которая в возрасте 6 лет была отдана на воспитание с традиционный Дом гейш в Киото, откуда вернулась в родительский дом только однажды – проститься с умирающим отцом. Однако книга Артура Голдена ее столь не устроила, так как он, на ее взгляд, смешал искусство красоты и дешевую эротика, что решила она тогда взяться за перо сама. Вполне, кстати говоря, постмодернистская история, в которой копию от первоисточника уже не отличить.
Однако если читателю не хочется разбираться во всех оттенках образом гейш в японской культуре, он может узнать, что такое любовь по-русски среди богатых, и прочесть очередной роман Оксаны Робски «Про любоff/on». Название романа якобы многозначно. « On » - это и вход, начало любви между молодой, но, конечно, очаровательной Золушкой и крутым бизнесменом, который и есть, конечно, Он – неземной принц, и только от него зависит, будет ли эта любовь- on или любовь- off . Здесь, как правильно ожидают читатели предыдущих романов Оксаны Робски, даже ирония крутится вокруг денег и положений в жизни, деньгами определяемых.
«Около гостиницы стоял мужчина в длинной коричневой шубе. И такой же шапке. Мех переливался на солнце, и если бы в эту минуту меня спросили, что такое «роскошь», я бы, не задумываясь, показала на него... Потом он открыл дверь пожилой паре, и сразу за ними – девушке с огненно-рыжими волосами... Он был швейцаром. Я была дурой».
Михаил Берг: Как ситуация в русской литературе и культуре видится со стороны? Об этом я решил поговорить с немецкой исследовательницей Биргит Менсель, которая написала книгу о русской критике под названием «Гражданская война о словах». И мой первый вопрос касался именно названия – почему оно такое и как это название связано с содержанием книги?
Биргит Менсель: Это какая-то цитата литературного критика во время перестройки о том, что происходит в литературной критике. И литературная критика представляет собой как бы пример того перелома, той борьбы, которая была в перестройку среди всей русской интеллигенции. И я писала книгу о развитии, о переменах, внутренних, как материальных, так и умственных, интеллектуальных, развитии в литературной критике России во время перестройки. Как один кусок короткого исторического времени, когда кончилась целая, можно сказать, эпоха, не только советская, но и гораздо большая эпоха литературной критики, и вообще интеллектуальной жизни, определенного образа интеллектуальной жизни в России.
Михаил Берг: Однако если в литературе была гражданская война, то, естественно спросить: кто в ней победил и каковы результаты этой победы?
Биргит Менсель: Кто победил в гражданской войне?.. Я думаю, что, собственно, никаких побед не было, но сама борьба показала острые качества, сложное и экстремальное качество культурных… я не хочу сказать «борьба», но споров. Нет в принципе культуры споров.
Михаил Берг: То, что сказала Биргит Менсель о ситуации в русской литературе и о культуре дискуссии, напомнило мне анекдот советской поры, когда у старого раввина спросили, будет ли мировая война, и он ответил, что войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется. Вот как все оборачивается…
От Советского Союза в результате этой борьбы за мир, действительно, не осталось камня на камне. Но сказать, что советская культура умерла, вряд ли возможно. Советская культура, скажем, в ее литературном варианте всегда выдавала желаемое за действительное и играла по правилам жестокой и лицемерной власти. И только если читатель на находит в современной российской литературе таких же тенденций, той же нетерпимости к оппоненту, того же максимализма и непримиримости, он может сказать, что живет в новых временах. А так – борьба за мир продолжается. Возможно, потому что это борьба вечная.
