Российский рынок газа: ширится монополия Газпрома
Ирина Лагунина: Доля независимых производителей на рынке газа в России неуклонно сокращается. На этой неделе государственный «Газпром» объявил, что вскоре купит почти 20% акций крупнейшей независимой компании «НОВАТЭК». После этого в целом «независимое» производство газа в стране с нынешних 15% сократится почти вдвое. То есть от конкурентного рынка природного газа – одного из положений международной Энергетической Хартии - Россия отдаляется все дальше. Тему продолжит мой коллега Сергей Сенинский.
Сергей Сенинский: На долю всех независимых производителей газа в России, вместе взятых, приходится примерно 15% всей его добычи, в которой доминирует «Газпром». Тем не менее, государственная монополия все больше стремится к обретению контроля и над ними. Ведь предстоящая покупка акций компании «НОВАТЭК» - не первая подобная сделка «Газпрома». Наш первый собеседник в Москве – аналитик инвестиционной компании «Брокеркредитсервис» Екатерина Кравченко:
Екатерина Кравченко: Невозможность серьезного увеличения газодобычи на существующих месторождениях заставляет «Газпром» искать точки роста извне. И один из путей - захват независимых производителей. В последнее время «Газпром» действительно наращивал добычу за счет возвращения в свою собственность компаний, в которых он лишь имел долю, но активы которых, как считает руководство «Газпрома», были в свое время незаконно выведены из монополии. В 2005 году «Газпром» вернул под свое крыло компанию «Нортгаз», и это дало ему прирост добычи на два миллиарда кубометров. Ранее монополия вернула себе часть других газовых активов – это была «Итера», «Пургаз» и другие компании.
Сергей Сенинский: Невольно вспоминается, как буквально две недели назад глава Международного энергетического агентства Клод Мандиль выразил серьезные сомнение в том, что «Газпром» сможет выполнить все те обязательства по поставкам газа, которые он взял на ближайшие 5-10 лет. Он заявил, что просто газа у «Газпрома» может не хватить, так как текущая добыча падает, а его инвестиции идут не в расширение добычи на новых месторождениях, а в атомную энергетику, нефтяной бизнес и другие отрасли...
Тем не менее, сделка «Газпрома» с «НОВАТЭКом» - из ряда ей подобных все же выбивается?
Екатерина Кравченко: Случай с «НОВАТЭКом» - немного другая ситуация, то есть компания действительно имела спорные моменты, в части месторождений, с «Газпромом». Но в 2004 году все спорные вопросы были урегулированы, и компании произвели обмен активами. Так что в данном случае это - добровольная покупка и продажа, то есть нет, как ранее, фактически захвата предприятий.
Сергей Сенинский: В целом считается, что независимые производители поставляют в России чуть более 15% всего природного газа. А если вычесть долю тех, которые уже в той или иной степени «Газпромом» напрямую контролируются, сколько еще останется?
Екатерина Кравченко: Я думаю, что это процентов 8-10. То есть у «Газпрома» есть еще возможности роста за счет бизнеса независимых производителей.
Сергей Сенинский: Внутренние цены на газ для «Газпрома», которые в 5-6 раз ниже «экспортных», устанавливает Федеральная служба по тарифам. А как формируются цены независимых производителей газа? Аналитик инвестиционной компании «Проспект» Дмитрий Мангилёв:
Дмитрий Мангилёв: На внутрироссийском рынке газа решения Федеральной службы по тарифам распространяются на цены на газ для «Газпрома», но не распространяются на цены для независимых производителей. Но при этом есть ряд ограничений, в соответствии с которыми они не могут продавать газ значительно дороже, чем «Газпром». Потребителям газа было бы невыгодно покупать его у независимых производителей, если бы они продавали по цене значительно выше, чем «Газпром».
Сергей Сенинский: Но далее возникает еще один фактор – тариф на прокачку газа по трубопроводам, принадлежащим «Газпрому»...
Дмитрий Мангилёв: Тарифы на транспортировку газа тоже регулируются Федеральной службой по тарифам. «Газпром» не может делать их значительно выше для независимых компаний, чем для себя.
Сергей Сенинский: Компания «НОВАТЭК», объявляя о предстоящей продаже почти 20% своих акций «Газпрому», отмечала, что рассчитывает теперь на гарантированный доступ к системе газопроводов, «к трубе», как это часто называют. Аналитик международного рейтингового агентства Standard&Poor's Елена Ананькина:
Елена Ананькина: Во-первых, «Газпром» покупает до 19,9% акций «НОВАТЭКа» и не больше, в соответствии с тем соглашением, которое было подписано. Вместе с акциями «НОВАТЭКа», принадлежащими государственному «Внешэкономбанку», возможно, наберется блокирующий пакет. Это даст возможность участвовать в совете директоров, влиять на стратегию, но никак не делает еще «НОВАТЭК» «дочкой» «Газпрома». Для «НОВАТЭКа» и других независимых производителей газа доступ к трубе - безусловно, ключевое условие ведения бизнеса.
Кстати, исторически «НОВАТЭК» был одним из немногих независимых производителей, у которых не было проблем с доступом к трубе. Или они имели возможность находить такие маршруты, где у «Газпрома» есть свободные мощности, или подстраиваться под загрузку трубопроводов «Газпрома». Но, тем не менее, у многих независимых производителей такие проблемы были. Поэтому альянс «НОВАТЭКа» с «Газпромом», скорее, положителен для «НОВАТЭКа», чем отрицателен.
Сергей Сенинский: В реально сложившихся условиях почти полной монополии на рынке газа в России – какой экономический смысл будет иметь учреждение в стране еще и газовой биржи, идею которой поддерживает и сам «Газпром»? Хотя, понятно, по своим соображениям...
Екатерина Кравченко: Идея биржи, несомненно, рациональна. Она бы помогла бы «Газпрому» продавать часть газа по более высоким ценам. Но в принципе биржа, как инструмент, позволяет вернуть цены к справедливому уровню. Это позволило бы независимым производителям уйти от посредничества «Газпрома», то есть они бы вышли к покупателям напрямую. И, соответственно, цена газа была бы выше. Ведь «Газпром» покупает сегодня газ у независимых производителей по минимальным ценам – 22 доллара за тысячу кубометров.
Сергей Сенинский: Уже не первый год в правительстве говорят о рынке «5+5» в газовой отрасли, на котором и «Газпром», и независимые поставщики могли бы продавать по свободным ценам по 5% производимого ими газа. По аналогии с рынком «5-15» в электроэнергетике, на котором компании отрасли могут продавать от 5 до 15% производимой ими электроэнергии по нерегулируемым напрямую ценам...
Дмитрий Мангилёв: В этом заинтересован, в первую очередь, сам «Газпром». Компания хочет вывести какой-то объем газа на внутренний рынок по ценам выше, чем устанавливается гостарифами. Что касается независимых производителей, то для них это было бы тоже неплохо, с одной стороны, потому что увеличились бы спрос на их газ и возможности его продажи.
Но, с другой стороны, «Газпром» всячески пытается выкупать весь газ, который производят независимые, уже у них «на скважине». Поэтому будет ли такой рынок организован, все будет в принципе зависеть от «Газпрома». Что он решит для себя важнее – покупать газ у независимых или пытаться продать свой по цене несколько выше, чем это возможно в существующих условиях.
Сергей Сенинский: Отказ от еще недавних планов реформы газовой отрасли в России иногда связывают с тем, что, если выделить в отдельную компанию, даже под контролем государства, систему газопроводов, ей неминуемо придется повышать тарифы на транзит газа. Содержание и ремонт газотранспортной инфраструктуры требуют огромных денег, а они, мол, есть сегодня только у самого «Газпрома». Но почему-то в электроэнергетике, где будет выделена специальная сетевая компания, подобных опасений никто не высказывает...
Елена Ананькина: Действительно, транспортировка – это очень капиталоемкое дело в газовой отрасли, пожалуй, одно из самых капиталоемких. Но тут надо заметить, что распределение затрат между транспортировкой и добычей - вещь достаточно условная, особенно, если это делается в рамках одной компании.
Вообще, что касается платы за транзит, не очень понятно, кто этим транзитом в итоге пользуется? Потому что независимые производители говорят, что они страдают от невозможности продавать газ даже на внутреннем рынке и получить, наконец, доступ к трубе. Если же речь идет о транзите «газпромовского» газа по трубам самого «Газпрома», то это просто - перекладывание денег из одного кармана в другой.
Екатерина Кравченко: Правительство время от времени возвращается к идее выделения системы газопроводов из структуры «Газпрома», но решительность эта как нарастает, так и спадает. Можно предположить, что эта мера крайне невыгодна самому «Газпрому».
Ведь именно «непрозрачность» издержек позволяет «Газпрому» вуалировать их структуру и таким образом скрывать и от независимых компаний, и от правительства. Выделение газопроводов эту «стройную» систему разрушило бы и нанесло бы серьезный удар по бизнесу «Газпрома». Ведь здесь главный фактор – именно «непрозрачность», на чем играет «Газпром».
Сергей Сенинский: «Газпром» - убыточен на внутреннем рынке ввиду сильно заниженных тарифов на газ. Но при этом независимые производители газа (тот же «НОВАТЭК», например) – вполне прибыльны, хотя и работают, в отличие от «Газпрома», только на внутреннем рынке, дальше их просто не пускают... Если предположить, что в скором времени внутренние цены на газ в России будут повышены до вполне прибыльного уровня и для «Газпрома», то, как ни парадоксально, мотивации к конкуренции на этом рынке в России станет еще меньше!.. Ведь любая конкуренция, если она открытая, неминуемо приведет в итоге к снижению цен для конечных потребителей, за которых разные компании и конкурируют между собой – как в мобильной связи, например?
Дмитрий Мангилёв: Действительно, на сегодня внутренняя продажа газа для «Газпрома» невыгодна. Если же тарифы будут повышены до такого уровня, что внутренний рынок станет для «Газпрома» прибыльным, с одной стороны, сама идея свободного рынка газа может быть уже исключена, потому что «Газпрому» это может показаться и ненужным. Но, с другой стороны, «Газпром» может пойти на это, чтобы стимулировать независимых производителей продавать больше газа внутри страны. При этом больше своего газа он будет направлять на экспорт. Дело в том, что прибыльность экспорта газа в любом случае будет выше, и потому «Газпром» может и пойти на подобный шаг.
Елена Ананькина: «Газпром» всегда был монополистом в газовой отрасли, и здесь вряд ли что-то меняется. Сейчас налицо такая тенденция, что «Газпром» собирает газовые активы на рынке - так же, как и принадлежащая государству «Роснефть», кстати. Это - отражение общей стратегии государства по увеличению своего влияния в отрасли, в том числе и через госкомпании.
Учитывая, что большая часть газовых запасов у «Газпрома», больших оснований для конкуренции на этом рынке в данный момент вроде и нет. Чтобы конкуренция появилась, нужны хотя бы несколько равносильных игроков. А сейчас этого нет и не предвидится, учитывая, что все планы по расчленению «Газпрома», о которых еще недавно так много говорили, вряд ли сейчас материализуются. Вектор государственной политики, наоборот, направлен сегодня на усиление роли государства, на усиление роли госкомпаний. Скорее, на интеграцию, чем на расчленение активов...
Сергей Сенинский: Спасибо, напомню, на наши вопросы отвечали в Москве аналитики по нефтегазовой индустрии – Елена Ананькина, международное рейтинговое агентство Standard&Poor's; Екатерина Кравченко, инвестиционная компания «Брокеркредитсервис»; и Дмитрий Мангилев, инвестиционная компания «Проспект»...
ФСБ и «Сволочи» - 2: продолжение темы.
Ирина Лагунина: В феврале в нашей передаче мы уже рассказывали о скандале, связанном с заявлением Центра общественных связей ФСБ о фильме «Сволочи», премьера которого тогда еще предстояла. Сегодня мой коллега Владимир Тольц счел возможным вернуться к этой старой теме, получившей неожиданный разворот в жизни.
Владимир Тольц: Напомню: в феврале, за пару дней до официальной премьеры фильма «Сволочи» ФСБ выступила с беспрецедентным в истории кино, да и «органов», несмотря на всю их «слабость» к «важнейшему из искусств» заявлением об отсутствии документальной исторической основы сюжета этого произведения. О беспрецедентности я заговорил тогда потому, что в отличие многочисленных предыдущих опытов воздействия госбезопасности на киноискусство, осуществлявшихся в процессе создания того или иного фильма, эта «попытка коррекции художественного вымысла на предмет соответствия его «правде жизни»» была предпринята постфактум. (Не хотели, как раньше бывало, задушить или переделать на корню, решили осудить на финише). Что же так взволновало органы в этом не первом и, думаю, не последнем фильме о советских террористах и диверсантах?
Если коротко, сюжет картины, как теперь многим посмотревшим ее известно, примерно таков: в разгар Великой Отечественной войны, 1943-м, тайно создается диверсионная школа, в которой малолетних сирот-преступников готовят к заброске в немецкий тыл для осуществления там диверсий. Жизни и смерти этих обрекаемых во имя победы на смерть подростков и посвящен был фильм, в основе которого значительно измененный сценарий известного писателя и сценариста Владимира Кунина – автора запомнившихся зрителю «Хроники пикирующего бомбардировщика» и «Интердевочки». Ему же, Кунину, были адресованы в основном и претензии, высказанные в заявлении Центра общественных связей ФСБ и в инспирированных этим заявлением публикациях. Вот некоторые из них:
Диктор: … История, описанная в фильме, не укладывается ни в какие рамки. Даже фраза «Война все спишет» ничего не объясняет. Были ли лагеря юных уголовников и будущих диверсантов в Великую Отечественную? Неужели эти данные нельзя было проверить? Слишком похожа на миф ситуация подготовки детей для разгрома сверхукрепленной альпийской базы.
Владимир Тольц: К идее «проверки данных» мы еще вернемся. Но вот как развивалась обличительная мысль дальше:
Диктор: Герои «Сволочей» имели прототипов в истории Отечества, но... за линией фронта в спецшколе «Абверкоманда-203». (…)
Владимир Тольц: Материалы об истории этой нацистской спецшколы для русских детей, с редкостной оперативностью извлеченные из архивов ГБ, и приложенные к ним интервью бывших учеников этой школы публикацию заявления ФСБ. А выводы были сделаны решительные:
Диктор: Истории детдомовцев, архивные материалы могли стать правдивым сценарием к отличному фильму. Но об агентах-детях мы узнаем в болезненной интерпретации автора «Интердевочки». На что он надеялся? Что пипл все схавает? Но работа, проведенная нами в архивах, показала совсем другую ситуацию. Детских диверсионных школ в СССР не существовало.
Владимир Тольц: В общем, не вышедший еще тогда на экраны фильм был заранее осужден, как (цитирую) «привет абвера к российской молодежи», а живущий в Мюнхене Владимир Кунин как идеологический диверсант, отрабатывающий немецкую пенсию, которую, замечу, он никогда не получал. Встретившись с Владимиром Владимировичем в Праге, куда он прибыл на церемонию вручения ему медали Франца Кафки, я и не собирался обсуждать с ним этот, весьма неприятный ему сюжет, если бы Кунин сам не начал:
Владимир Кунин: Был снят недавно совершенно омерзительный фильм «Сволочи» по сценарию, который считался в то время лучшим в Москве, и за который режиссеры дрались.
Владимир Тольц: На самом деле (я надеюсь, вы не обидитесь) фильмов про войну выходит страшно много, но и фильмов про всякие диверсионные операции тоже немало. Но это был на моей памяти, и я беседовал со специалистами, никто не может вспомнить - это был уникальный случай. Это был первый случай, когда Федеральная служба безопасности выступила в канун премьеры фильма с опровержением фактологии там изложенной, опровергая вообще художественный вымысел. Они действовали как по заказу, чтобы поднять рейтинги в кинотеатрах. Хотя, я понимаю, что это не так. А кроме того, теперь-то мы знаем, что эти опровержения были фальшивыми.
Владимир Кунин: Абсолютно.
Владимир Тольц: И все, что опровергалось там, а именно существование диверсионных отрядов, групп из подростков криминальных - все это было в действительности.
Владимир Кунин: Да, недавно 6 мая перед Днем победы по РТР передали в 17 часов 13 минут целый репортаж об этих мальчиках, о том, что сейчас нашли, оказывается, было 70 таких разведгрупп, вообще о чем я совершенно не знал никогда, да и никто друг про друга тогда не знал.
Владимир Тольц: Как пошутил, услышав от меня эту историю, мой коллега, «В России ничего нельзя выдумать.- - Все уже было. Просто мы об этом не знали» Вот фрагмент той передачи, которую упоминает Владимир Кунин.
Диктор: Воевали в одном отряде, но настоящие имена друг друга узнали лишь спустя десятилетия. Ветераны из России, Белоруссии и Украины приехали в Польшу. Здесь во Вторую мировую еще подростками они выполняли сложнейшие задания в составе секретной разведывательно-диверсионной группы. Репортаж Марины Наумовой.
Марина Наумова: «Полонез Огинского», а за ним «Друзья-однополчане», «Десятый наш десантный батальон». Возле польского местечка Сименково ветераны вспоминают разведчиков, погибших в этих местах в конце войны. В Польшу фронтовики приехали их Москвы, Брянска, Минска, Киева, Красноярска. Им было по 15-17 лет, когда в составе разведывательно-диверсионных групп их забрасывали в глубокий тыл врага на территорию Восточной Пруссии. Готовилось наступление Третьего Белорусского фронта. Ветераны рассказывают, что узнали друг друга по именам только через 20 лет после войны, когда рассекретили их позывные.
Мужчина: Ане Морозовой присвоили звание в 65 году через 20 лет после ее гибели, потому что через 20 лет рассекретили кличку «Лебедь» – ее позывной.
Марина Наумова: Группа «Джек» признана одной из лучших разведгрупп мира, она продержалась в тылу врага почти полгода. В живых осталось только три человека. Геннадий Ушкевич считает, что вернуться с задания шансов у них почти не было.
Геннадий Ушкевич: Знаете, как мы пили? Вот так наковыряешь, тряпочку помочишь и сосешь – вот это была такая вода у нас. А грызли, что можно было грызть, все грызли – кору грызли, молодые побеги елки грызли.
Марина Наумова: У советского командования к концу войны не было точных карт этих мест, диверсионные группы забрасывались наугад, парашютисты приземлялись и в боевых порядках врага, и на крыши домов, и в море.
Женщина: Мы сначала знали только по группе «Джек», материалы были. То есть каждая группа считалась, что она единственная, друг о друге ничего не знали. Сейчас в списке больше 70 групп.
Владимир Тольц: Но вообще-то обо всем этом ФСБ конечно же знало, когда делало свое заявление. Как знало и о том, что рассказывает Владимир Кунин: в Казахстане, в Заилийском Ала-тау возле ущелья Чимбулак стоит мемориальная мраморная плита в память школы военных альпинистов – той самой, что он описал в «Сволочах»…
«Сволочная» кафкианская кампания против фильма и писателя, удостоенного медали Кафки, сошла «на нет» столь же быстро, как и возникла. У жертвы ее на душе остались отвратительные чувства и недоумение:
Владимир Кунин: Никому не пришло в голову извиниться передо мной. Мало того, никому не пришло в голову защитить меня, члена Союза кинематографистов России в течение уже сорока лет, сорок лет я член Союза писателей СССР и России, ни Союз писателей, ни Союз кинематографистов не защитил меня от того потока чудовищного вранья, лжи, которые я о себе прочитал, вплоть даже до упреков, что я и в армии не служил. Хотя куда девать семь с половиной лет из моей жизни, я теперь просто теряюсь в догадках.
Владимир Тольц: Теряются в догадках и многие знатоки активности органов «на культурном фронте». Одни говорят , что ЦОС ФСБ «просто не просчитал результаты» своего выступления, что свидетельствует о снижении профессионального уровня «искусствоведов в штатском». Другие (я не склонен разделять это мнение), что как раз все хорошо просчитали: этой закамуфлированной рекламной акцией добились рекордного посещения кинотеатров во время первых недель проката фильма, а полученную прибыль «распилили» с продюсером. (То, что заявление ЦОС подействовало как реклама, несомненно. Но хотя я и не считаю нынешних внучков Дзержинского бескорыстными ангелами-нестяжателями, к «чистым рукам» которых никогда ничего не прилипает, версия «распила» представляется мне маловероятной – уж очень легко здесь погореть…) А еще говорят, что это была просто репетиция – отрабатывали способы воздействия на массовое сознание через блоги… Но и те, и другие, и третьи убеждены: ни извинений, ни разъяснений от ФСБ ждать не следует. Следует ждать чего-нибудь новенького…
Белоруссия после президентских выборов.
Ирина Лагунина: Неделю назад президент США Джордж Буш подписал указ о санкциях против президента Белоруссии Александра Лукашенко. Санкции вводятся за подрыв демократии и подтасовку результатов выборов. Любые счета белорусского режима на территории Соединенных Штатов отныне заморожены. Надо отметить, что США в данном случае не были первыми. Европейский Союз ввел аналогичные санкции еще в мае. Что же представляет собой жизнь в Белоруссии после мартовских президентских выборов? Я передаю микрофон Людмиле Алексеевой.
Людмила Алексеева: Мои сегодняшние собеседники Олег Гулак и Гарри Погоняйло - сотрудники Белорусского Хельсинкского комитета, широко известной правозащитной организации Белоруссии. Они участники акции протеста. Мой первый вопрос о том, что это значит - участвовать в таких акциях в сегодняшней Белоруссии? Чем это может обернуться для каждого участника?
Олег Гулак: Надо еще вспомнить студентов, которые активными были участниками событий, связанных с выборами. Студенты в силу своего уязвимого положения, они как раз та группа, которая пострадала очень серьезно. Уязвимость положения в том, что студент зависит от администрации. В наших условиях студента можно исключить за то, что его задержали на акции, и он пропустил занятия. Студента можно, как Татьяну Хому, исключить за то, что она поехал в Париж на всемирный студенческий совет, где была избрана в руководство, ее за это исключили из университета. И таких десятки примеров, когда людей уже исключили или есть угроза, что их исключат в период сессии.
Людмила Алексеева: Студенты, вообще молодежь составили большую часть тех, кто протестовал против сохранения президентского поста за Лукашенко, но ведь не только студенты?
Олег Гулак: Мы так считаем, что около 80% работающих на государственных предприятиях, а у нас основное место работы государственные предприятия, люди работают по контрактам, по срочным трудовым договорам и по истечении контракта, который заключен на год, на два, человека можно, не объясняя причин, просто выбросить его за дверь. И этим активно пользуются. Это очень серьезно ставит людей в зависимость от администраций предприятий. А администрация в свою очередь очень серьезно зависит от исполкома, от идеологических служб и от спецслужб. Таким образом, система очень управляемая, и люди зависят на уровне каждодневного питания, работы. Очень сложно.
Людмила Алексеева: Люди действительно в сильной зависимости. А какое у вас впечатление, будет ли хоть в каких-то формах продолжаться политическая оппозиция и правозащитная общественная деятельность? Или все-таки эта деятельность затихает, и власти через какое-то время удастся ее прекратить полностью? Что вы думаете об этом, Гарри?
Гарри Погоняйло: Вряд ли. Как показывают социологические исследования последних месяцев, в обществе четко обозначилось разделение на две жесткие группы. Одна треть населения придерживается идеи необходимости смены режима, эти люди не любят настоящую власть в Белоруссии, и они будут бороться за свое будущее. И есть четкий электорат, который устраивает сегодняшняя власть, они поддерживают Лукашенко, поддерживают его в том числе и на выборах, поддерживают те меры, которые предлагаются правительством в борьбе с оппозицией – это одна треть населения. И одна треть – это люди, которые не обозначили явно свою позицию, публично не заявляют ее. Но путем опросов, методики известны у социологов, они полагают, что это как раз та часть нашего населения, среди которой есть и недовольные нынешней властью, и те, кого устраивает, но они не готовы к активным действиям, на них рассчитывать в поддержке каких-то акций вряд ли имеет смысл. Поэтому та часть, которая находится в оппозиционном лагере, она будет выходить на улицы, она будет искать методы борьбы с режимом, она будет участвовать в борьбе с режимом. В каких формах – это уже дело другое.
Но политическая работа ведется. Правда, правовое регулирование деятельности партий очень жесткое, практически разрушены многие структуры на местах партийные в связи с тем, что они не могут формально зарегистрировать юридический адрес, потому что все нежилые здания находятся в руках у государства. Не могут зарегистрироваться и не регистрируются, фактически ни одна партия в последние три-четыре года, не регистрируются общественные объединения, которые объявляют своей целью решение социальных проблем, гуманитарных проблем, экологических и прочих. И тем более не регистрируются правозащитные организации.
Людмила Алексеева: Те, которые были когда-то зарегистрированы?
Гарри Погоняйло: А те, которые были, они ликвидированы по судам.
Людмила Алексеева: Почему они не могут продолжать свою работу без регистрации?
Гарри Погоняйло: В том-то и дело, что с 1 января действует ряд законов, и административных, и уголовных, которые ведут очень жесткую борьбу с теми независимыми организациями, которые существовали до введения этих законов и которые пытаются сегодня таким образом действовать. Недавно заявила о самороспуске такая боевая молодежная организация как ЗУБР.
Людмила Алексеева: Олег, все действительно так плохо, и независимая общественная жизнь в Белоруссии вот-вот прекратится полностью?
Олег Гулак: Мы сами себе такой вопрос задаем часто. Тяжело в таких условиях работать. Но когда 19 марта после 8 вечера вся площадь была заполнена, и там были новые люди, были люди среднего возраста, была молодежь, но в основном это были люди 20-40 лет с нормальными чистыми лицами, некоторые с детьми пришли. Люди стояли на морозе. И несмотря на страх, несмотря на мороз, несмотря на все, люди демонстрируют свое желание добиваться перемен, тогда появляется желание работать, появляется уверенность в том, что как бы там ни было, как бы ни было тяжело, но это будет развиваться и будет меняться когда-нибудь в лучшую сторону.
Людмила Алексеева: Белорусский Хельсинкский комитет, та организация, в которой вы работаете, тоже находится под давлением. Но все-таки БХК продолжает работать, когда другие правозащитные организации уже ликвидированы. Чем вы объясняете осторожность властей в отношении Белорусского Хельсинского комитета?
Олег Гулак: Именно Белорусский Хельсинкский комитет наиболее вовлечен в международные системы, член Международной Хельсинской федерации. За десять лет работы организация смогла заработать большой авторитет и внутри страны, и за рубежом. Я думаю, что именно это не позволяет режиму все-таки закрыть Белорусский Хельсинкский комитет. Но как мы уже говорили, без жесткого постоянного давления мы не обходимся.
Людмила Алексеева: Ваше мнение на этот счет, Гарри?
Гарри Погоняйло: Действительно, международная поддержка – это вещь хорошая. Хотя на режим, как показывает практика, она влияние имеет мизерное. Видимо, боятся закрыть последнюю правозащитную организацию, потому что мы реально помогаем очень многим людям, у нас через приемную проходит более двух тысяч человек в год. И организация действительно заявила о себе громко. Причем мы пытаемся работать и с государственными чиновниками, пытаемся, по крайней мере, наладить с ними диалог. И многие понимают, что столь примитивные грубые действия в отношении известной правозащитной организации вряд ли имеют смысл даже политический, потому что что-то надо ведь оставить. С другой стороны, у нас сейчас серьезная юридическая служба, и мы многие вещи отстояли.
Людмила Алексеева: Например?
Гарри Погоняйло: Например, то же решение налоговой инспекции мы обжаловали в суд и выиграли этот суд. Выиграли и апелляционную инстанцию, и кассационную инстанцию. Только в канун выборов это было политическое решение о том, чтобы эти судебные решения были отменены, и был вынесен протест и затем принято новое решение, по которому мы обязаны к уплате налогов. С другой стороны, уголовное дело опять-таки нашими стараниями дважды прекращалось по реабилитирующим основаниям.
Людмила Алексеева: Уголовное дело, направленное против Белорусского Хельсинкского комитета?
Гарри Погоняйло: Да, было возбуждено уголовное дело и против меня лично за клевету на президента и высших должностных лиц государства, и тем не менее, мы добились, чтобы это дело было прекращено по реабилитирующим меня основаниям. Власти пытаются что-то сделать, но мы огрызаемся очень жестко в этом случае. Естественно, призываем к солидарности все правозащитные сообщества нашей страны, хотя многие прекратили официально как бы свою организационную деятельность, но на самом деле они продолжают активно работать и влияют на ту ситуацию, которая у нас в стране, и с этим приходится считаться правительственным чиновникам. И Министерство юстиции тоже, я думаю, понимает прекрасно, что это будет воспринято очень серьезно и Западом, если будет ликвидирована последняя правозащитная организация, которая имеет определенную международную поддержку. В ходе всех баталий и уголовных, и гражданских, в ходе рассмотрения хозяйственных споров с нашей организацией Евросоюз дважды выступал с вербальными нотами очень жесткими. И сегодня мы как бы на контроле во многих европейских и ооновских структурах, чтобы оказать нам не только моральную поддержку, но и идет нормальное, на наш взгляд, поддавливание правительства к тому, чтобы не мешали Хельсинкскому комитету осуществлять его уставные задачи.
Людмила Алексеева: Хотите что-то добавить, Олег?
Олег Гулак: Основная масса организаций ликвидирована, но они работают. Люди продолжают работать. Фактически никто не прекратил работу реальную, и это очень важно отметить.
Людмила Алексеева: Несмотря на то, что не разрешено?
Олег Гулак: То есть, конечно, меняются немножко формы с оглядкой на эти запреты. Мы же не самоубийцы, конечно. Но тем не менее, работа продолжается. Это одно. А второе, что в результате всяких репрессивных действий усилилось взаимопонимание внутри правозащитного сектора Белоруссии.
Людмила Алексеева: То есть с одной стороны, репрессии разрушают многие организации, которые могли бы действовать в более благоприятных условиях. Но с другой стороны, преследования порождают солидарность, сплочение тех, кого не удалось запугать. И получается, что в условиях жесткого противостояния власти и общества сопротивление разрастается.
Американские коммунисты в 1937 году.
Ирина Лагунина: «24 марта 1936 года, Москва, Коминтерн, телеграмма за номером 117. В США. Ускорьте отправку группы студентов для радио школы. Пусть также партия выберет троих наиболее надежных и проверенных членов с хорошими американскими паспортами для руководящей работы. Помимо этого пусть партия выберет пятерых молодых товарищей, проверенных и надежных, со знанием фотодела и хорошими американскими паспортами. Ответьте немедленно». В 1995 году Центральное разведывательное управление США рассекретило почти три тысячи посланий советской разведки агентам в Америке. Первая конференция по этим документам состоялась десять лет назад – в 1996. Теперь уже по этим документам написаны книги. Но даже рассекреченные документы не помогли выяснить судьбу всех американских коммунистов, пропавших в конце 30-х годов. Рассказывает наш корреспондент в Нью-Йорке Марина Ефимова.
Марина Ефимова: В начале 60-х, в Ленинграде, я стояла в какой-то очереди, в которой надо было предъявлять паспорта. За мной стояли два молодых человека, как и я тогда – лет двадцати с небольшим. Вытаскивая паспорт, один спросил другого: «Ты в каком году родился, в том самом?».
Вся очередь поняла, что он имел в виду. Кто отвернулся, кто усмехнулся. «Тот самый» был для моего поколения только один год: 1937-й – год начала сталинского террора.
6-е июня 1937-го года. Нью-Йорк. Ранним вечером 50-тилетняя Джулиет Поинтс – известная радикалка, коммунистка, профессор истории Колумбийского университета – вышла из здания клуба Женской Ассоциации на 57-й Стрит. Пока она не свернула на Бродвей, швейцар провожал взглядом ее крупную фигуру уроженки просторного штата Небраска. И он был последним человеком, увидевшим Джулиет Поинтс. Рассказывает историк Библиотеки Конгресса, Джон Хейнз.
Джон Хейнз: Когда ее хватились, полиция обследовала комнату в клубе. Вещи – аккуратно разложены, паспорт и деньги – в ящике письменного стола. Было полное ощущение, что хозяйка комнаты вышла прогуляться. Ее искали 7 лет. Только в 44-м году Нью-йоркский суд вынес постановление считать ее умершей.
Марина Ефимова: 11-е марта 1938-го года. В нью-йоркской газете «Modern Monthly» опубликована статья известного профсоюзного деятеля, итальянского анархиста и антифашиста Карло Треско.
Диктор: В конце 1936-го года, мисс Поинтс ездила в Москву. После этого я виделся с ней в мае 37-го, и она сказала мне, что за время поездки она прониклась отвращением и к Советскому режиму, и к коммунистической партии. Она призналась мне также, что сталинисты знают о ее настроениях. За неделю до исчезновения Поинтс, я встретил ее в Нью-Йорке с Ачно Эпстайном. Этот человек – в прошлом, редактор Нью-йоркской социалистической газеты, сотрудник мисс Поинтс, и ее интимный друг, ставший потом агентом ГПУ. Я сообщил о нем полиции, но, насколько мне известно, никаких мер принято не было, и Эпстайн 11-го августа отбыл морем в Европу. Нью-йоркские коммунисты не выразили никакого протеста по поводу исчезновения женщины, которая 15 лет была их лидером.
Марина Ефимова: Короткое продолжение истории. В январе 1943-го года, в газете «New York Times» появилось сообщение об убийстве профсоюзного деятеля и антифашиста, сурового критика Советского режима, Карло Треско. Убийцы найдены не были. Мистер Хейнз, известно ли, сколько всего американцев-коммунистов и сочувствующих было убито во время сталинских чисток 37-го и 38-го годов?
Джон Хейнз: В самой Америке – очень немного. Джулиет Поинтс, Карло Треско и Уолтер Кривицкий (в 1940-м), но это могло быть и самоубийство. Вот и все, так называемые, «ликвидации» в Америке. Но американцы, убитые на территории Советского Союза, исчисляются сотнями. На счету сталинского режима есть даже массовое убийство бывших американских граждан. В начале 30-х годов, около тысячи американских коммунистов и социалистов финского происхождения иммигрировали в Карелию. Они поддались на Советскую агитацию, и отправились строить Красную Финляндию рядом с Белой. Но все это обернулось трагедией, когда сталинские чистки стали сметать иностранных коммунистов. Точные цифры неизвестны, но от 500 до 1000 приехавших в Карелию финнов были казнены в 37-м и 38-м годах. Для Финляндии это была трагедия эпических масштабов.
Марина Ефимова: Ноябрь 37-го. Москва. Дональд Робинсон, Нью-йоркский коммунист-подпольщик, эксперт по фальшивым паспортам, прибыл по вызову партийного начальства. Он и его жена Рут поселились в гостинице «Националь». Робинсоны нервничали. Дональд знал, что его Нью-йоркский куратор, генерал Берзин, повздорил с НКВД, и что его вызвали в Москву на консультацию. Слово «консультация» уже было известным эвфемизмом, который означал, фактически, исчезновение «консультанта». Поэтому, когда вызвали его самого, Робинсон откладывал поездку до тех пор, пока из Москвы не пришло успокоительное письмо за подписью самого старика – то есть, Берзина. Робинсон был опытным подпольщиком, но не настолько, чтобы знать, как легко добываются подписи в подвалах НКВД. Итак, Робинсоны поселились в «Национале». Читаем описание их истории в книге Сэма Таннехауза «Whittaker Chambers».
Диктор: На второй день Дональд заболел. Как из под земли появилась скорая помощь, и мрачные медики увезли Дональда в больницу, не разрешив жене сопровождать больного. Гостиничные служащие не знали, в какую больницу его забрали. Шли дни. Рут металась в полном неведении. Наконец, в фойе гостиницы она увидела Нью-йоркского журналиста, и попросила его сообщить о них в Американское посольство, но прибывшие в гостиницу дипломаты обнаружили, что миссис Робинсон исчезла. Под нажимом посольства, МИД признало, что оба Робинсона арестованы. Тогдашний министр иностранных дел, Максим Литвинов, намекнул, что визит Робинсона – конспирация Троцкого. К тому же, выяснилось, что Робинсон – не Робинсон, а Айкал, и не американец, а латыш. Это решило дело. На Робинсона махнули рукой. Но его жена была американкой, и посол добился встречи с ней через три месяца, в Бутырках. Лицо ее опухло, но платье было опрятно. Она сказала, что не нуждается ни в помощи посольства, ни даже в юридической консультации.
Марина Ефимова: Мистер Хейнз, известно ли сейчас, чем закончилась история Рут Робинсон?
Джон Хейнз: Насколько нам известно, ее муж погиб в ГУЛАГе спустя несколько лет. Сама Рут была вскоре выпущена из тюрьмы, уехала в Киев, и до конца своей жизни жила в СССР. В 37-м году, ей явно пригрозили, что если она все расскажет американскому послу или журналистам, то ее мужа убьют, а, может быть, и всю семью в Америке.
Марина Ефимова: Есть такой документальный фильм, «Любовь во время холодной войны» - история семьи Юджина Денниса, который был первым секретарем американской компартии в течение 30-ти лет (с начала 30-х, и до самой своей смерти в начале 60-х годов). В этом фильме выступают старые американские коммунисты – все уже бывшие – и одна из них, Дороти Хили, объясняет, почему они стали коммунистами.
Дороти Хили: Поймите состояние молодых людей в Америке 20-х, во время великой депрессии. Они жили мечтами о том, каким мог бы быть мир без нищеты, без эксплуатации, без несправедливости, без жестокости. Бедность и страдание, которые они видели вокруг себя, они могли легче переносить, если знали, что лучший мир возможен, и что они помогают его создавать.
Марина Ефимова: Когда же наступило отрезвление? У одних – уже в 20-х годах. Вспомните возмущение известной американской анархистки Эммы Голдман, которое воспроизведено в фильме «Reds» – «Красные».
Эмма Голдман: В стране нет экономики на местах, и нет власти на местах. Все принадлежит государству. За прошлый год, в России погибло 4 миллиона человек. Не на войне – они умерли от голода и холода. Эта система не работает.
Марина Ефимова: Другие продолжали надеяться, мечтать, обманывать себя. Однако, даже с преданными американскими коммунистами, с такими, как Юджин Дэннис и его жена Пэгги, Советская власть не рисковала. Уж если держать людей на привязи, то привязь должна быть крепкой. После нескольких лет работы и тренировки в Америке, молодые супруги Дэннисы, в канун 30-х годов, были отправлены домой для создания компартии, но с одним условием. Рассказывает Пэгги Деннис в документальном фильме «Любовь во время холодной войны»:
Пэгги Деннис: И потом, почти буднично, они бросили бомбу: они сказали, что мы не можем взять с собой нашего сына Тима. Он останется в Москве. Мы вернулись домой. Юджин ходил непрерывно взад-вперед по комнате, а я крепко сжимала себя обеими руками, чтобы не развалиться на части.
Марина Ефимова: Но выбора у них не было. Дэннисы уехали в Америку и не видели своего сына 20 лет. Но вернемся в Америку 1937-го года. Нью-Йорк. Сентябрь. Исчезновение Рубинцова в Москве и Джулиет Поинтс в Нью-Йорке, стали последней каплей для другого нью-йоркского подпольщика, коммуниста с 1925-го года, известного литератора и редактора, Уиттакера Чамберса.
Диктор: Особенно судьба Джулиет Поинтс его испугала. Они были знакомы. Она – историк, он – литератор (очень талантливый, между прочим – в 20-х, его называли «самым пламенным литературным большевиком Нью-Йорка). В 29-м году, Чамберс стал работать на секретные службы под командой резидента Бориса Быкова. Но тут начались его сомнения. Он следил за московскими процессами, узнавал многое от дипломатов и журналистов. Чамберс уже давно обдумывал дезертирство. Судьба Джулиет Поинтс стала последним красным светофором на его партийном пути.
Марина Ефимова: История Уиттакера Чамберса – абсолютный голливудский фильм, только сыгранный в реальной жизни в 37-м и 38-м годах. Сначала, через литературных друзей, он раздобыл огромный заказ на перевод с немецкого, над котором он мог работать на дому. Обеспечив себя платной работой на год вперед, он снял несколько убогих квартирок в разных местах страны, где они с женой и двумя детьми могли прятаться примерно в течение года. В пригороде Балтимора он купил пистолет, погрузил семью в заранее купленный на имя жены подержанный автомобиль, и исчез.
Джон Хейнз: Кроме того, он прятал у надежного человека секретные материалы, которыми дорожила советская разведка, в том числе, список советских резидентов, и дал знать, что в случае любой угрозы ему или его семье, он обнародует эти документы. В противном случае, он обещал держать их в секрете – и долго держал. Он передал эти материалы американским властям только в 48-м году.
Марина Ефимова: Жизнь в бегах была несладкой. Главным образом – из-за постоянного страха за детей. Перед убийством детей, НКВД не останавливалось. При расследовании убийства Игнатия Рейса, обнаружили коробку отравленных шоколадных конфет, предназначенных для детей жертвы. Поэтому, когда пятилетняя дочка Чамберсов, Эллен, пошла в школу, ее мать в течении всего школьного дня дежурила в коридоре, с полуторагодовалым сыном на руках, и следила за каждым незнакомцем заходившем в здание. Мистер Хейнз, неужели интеллектуал, литератор Чамберс, сумел перехитрить НКВД?
Джон Хейнз: Всей истории мы не знаем. Но, во-первых, он, действительно, повел себя очень осторожно и толково – его шантаж сработал. К тому же, шпионская сеть поредела в 37-м году. Многие резиденты были отозваны в Москву и там убиты или посланы в ГУЛАГ. Заниматься ликвидацией дезертиров было некому.
Марина Ефимова: Мистер Хейнз, в фильме о семье Юджина Денниса говориться, что главным событием, оттолкнувшим американцев от Советского коммунизма были не сталинские чистки 37-го и 38-го годов, а пакт Риббентропа и Молотова 39-го года.
Джон Хейнз: Пакт о ненападении оттолкнул в Америке сочувствующих, но не самих коммунистов. Из открытых в Москве архивов стало ясно, что исход из партии был незначительным. Бунта не было.
Марина Ефимова: Исхода из партии не было до ХХ съезда, до речи Хрущева в 56-м году, которую слушали в мертвой тишине – как мы когда-то – американские коммунисты.
Эмма Голдман: Мы собирались делать записи, но десять минут этот голос все говорил и говорил, и рисовал нам то скопище ужасов, которое представлял собой все эти годы Советский Союз. Я помню, я все искала носовой платок. У меня текло из глаз, из носа. Я вся растекалась слезами. Получить такие неопровержимые доказательства правоты тех, кого мы считали злобными врагами. А речь все продолжалась. Два, два с половиной часа. Это было невыносимо.
Марина Ефимова: Вспоминает Пэгги Деннис.
Пэгги Деннис: Тьма окружила меня, и я плакала за всех нас. О Тиме в Москве, о Юджине, проведшем семь лет в тюрьме, о десятилетиях молчания, в котором мы хранили все наши вопросы и сомнения, о тридцати годах преданности, которые лежали передо мной в руинах.
