Решение Верховного Суда США и судьба заключенных на базе в Гуантанамо
Ирина Лагунина: Верховный Суд США вынес решение, что президент Буш превысил свои полномочия, издав указ о формировании так называемых специальных военных комиссий для суда над заключенными на базе в заливе Гуантанамо. Иногда эти комиссии еще называют специальными военными трибуналами. Хотя это не одно и то же, что военный суд. О чем мы поговорим дальше. Суд постановил, что комиссии не соответствуют законодательству США и международному праву. Администрация США представила решение Верховного Суда страны как вопрос процедурный, адвокаты заключенных в Гуантанамо – как шаг на пути предоставления их клиентам равных прав на защиту и честного судебного процесса. И для начала – так что же все-таки решил суд? Поясняет бывший заместитель Генерального адвоката в Министерстве обороны США Джек Бирд:
Джек Бирд: Как и во всех решениях Верховного Суда, важнее определить, чего он не решил. Они не сказали, что военные комиссии не могут в принципе рассматривать дела этих подозреваемых и что базу в Гуантанамо надо закрыть. Они сказали лишь, что президент не мог учреждать эти комиссии так, как он это сделал. И если бы они были учреждены, то они бы нарушили законы США и международное право.
Ирина Лагунина: К разговору с Джеком Бирдом, который записала наш корреспондент в Вашингтоне Хетер Маэр, мы еще вернемся. Но сначала – о деле, в ходе рассмотрения которого суд и вынес это решение. Дело называется «Хамдан против Рамсфелда», то есть Хамдан против министра обороны США. Сразу замечу, что в настоящее время около 200 узников тюрьмы Гуантанамо ведут тяжбы с правительством США. Иски поступили после другого решения суда. Ранее суд отверг утверждение американской администрации, что юрисдикция Соединенных Штатов не распространяется на базу в Гуантанамо, расположенную на кубинской терроритории. Салим Ахмед Хамдан - гражданин Йемена. Он был взят в плен в ходе американской военной операции в Афганистане, содержался в тюрьме Гуантанамо и сообщил своим следователям, что одно время он был личным водителем и телохранителем Усамы бин Ладена, однако отрицал какое бы то ни было свое участие в организации терактов 11 сентября. Тем не менее, в июле 2004 года ему было предъявлено обвинение в участии в заговоре с целью совершения актов терроризма. О том, как шли эти многомесячные дебаты в Верховном Суде – наш корреспондент в Вашингтоне Владимир Абаринов:
Владимир Абаринов: Интересы Хамдана защищал перед Верховным Судом профессор права Джорджтаунского университета Нил Кэтиал. Он отрицает, прежде всего, юридического состоятельность предъявленного его клиенту обвинения.
Нил Кэтиал: Первое, что я хотел бы обсудить - это вопрос о том, предъявляет ли военная комиссия обвинение, которое нарушает законы войны. По нашему мнению - нет. Единственное обвинение по этому делу - участие в заговоре. Заговор как квалификация преступных действий, составляющих военное преступление, отвергнут всеми трибуналами, которые рассматривали этот вопрос начиная с окончания Второй мировой войны. Он был отвергнут в Нюрнберге, Токийским трибуналом, он был отвергнут трибуналами для Руанды и бывшей Югославии. А самое главное - он отвергнут Конгрессом Соединенных Штатов.
Допустить такой состав преступления означает снять все ограничения перед президентом и позволить ему предъявлять какие только ему вздумается обвинения.
Владимир Абаринов: Но почему защита считает, что участие в заговоре нельзя вменить как отдельное преступление? Этот вопрос интересует судью Пола Стивенса.
Пол Стивенс: Это не просто абстрактное участие в заговоре. Речь идет о заговоре с целью убийства гражданских лиц и разрушения гражданских объектов. Так ли уж очевидно, что военная комиссия не имеет юрисдикции в отношении участников заговора с целью причинить вред гражданскому населению в зоне военных действий, например?
Нил Кэтиал: Это очевидно, судья Стивенс. Это именно то, что отвергали международные трибуналы - заговор как единственный пункт обвинения. Можно предъявить обвинение в совершении военного преступления, выразившегося в нападении на гражданских лиц. Но нельзя предъявить обвинение просто в участии в заговоре. Конгресс Соединенных Штатов в 1997 году, когда принимал Закон о военных преступлениях, сослался на определение военных преступлений, которое содержится в международных договорах. <...> Международное право и законы США позволяют привлекать к ответственности за оказание помощи и соучастие в действиях, представляющих собой состав какого-либо преступления - таких как убийство или нападение на мирных граждан. Но нельзя предъявить одно-единственное обвинение в заговоре. И понятно почему - потому что оно слишком неопределенное. Если принять его, окажется, что в эту сеть попадут слишком многие. По теории правительства, какую-нибудь швейцарскую старушку, которая жертвовала деньги «Аль-Каиде», а та оказалась террористической организацией – так вот эту старушку надо тоже привлечь за участие в заговоре при таком широком толковании. Вот почему международное право отвергло концепцию заговора.
Владимир Абаринов: Иными словами, в заговоре можно участвовать с какой-то конкретной преступной целью. Поэтому в практике американского судопроизводства это обвинение всегда сопровождается другим, где указано это преступление. Что касается Хамдана, то он исполнял обязанности, которые сами по себе не могут считаться составной частью заговора.
Судья Рут Гинзберг: Вы упомянули, что обвиняемый не имеет право на обжалование решения трибунала. Какие еще права, признанные всеми цивилизованными людьми, не гарантированы трибуналами?
Нил Кэтиал: В настоящее время, судья Гинзберг, это можно сказать обо всех основных правах. Мы говорим сейчас не о процессуальных тонкостях. Мы говорим о наборе базовых гарантий, которые предоставляет обвиняемым в военных преступлениях любая страна мира. Но правительство не желает допустить даже эти минимальные нормы. Мы считаем, что их следует ввести в принудительном порядке - г-н Хамдан обвиняется в военных преступлениях и должен иметь право на защиту, согласно Женевской конвенции.
Ирина Лагунина: За слушаниями в Верховном Суде США следил наш корреспондент Владимир Абаринов. Итак, администрация Джорджа Буша называет заключенных на базе в Гуантанамо «враждебными комбатантами», на которых, по ее мнению, не распространяется действие Женевских конвенций. Многие международные правозащитные организации, европейские институты и некоторые политики с самого начала оспаривали это положение. Является ли решение Верховного Суда США шагом в сторону признания Женевских конвенций? Вопрос профессору межуднародного права в Хельсинкском университете Ярне Петман:
Ярна Петман: Определение «вражеские комбатанты» или «незаконные комбатанты» - это нечто, что Женевская конвенция не признает. Эта категория никогда раньше не существовала. Ее создали в ходе войны с террором специально и исключительно для этих людей, чтобы избежать применения Женевской конвенции. И то, что Верховный Суд признал, что эта категория не существует, это на самом деле победа гуманитарного права, очень большая победа.
Ирина Лагунина: Но чего требуют Женевские конвенции?
Ярна Петман: Женевские конвенции требуют, что каждый раз, когда вы на поле боя берете человека в плен, вы должны, прежде всего, определить, является ли этот человек военнопленным или гражданским лицом. Если человек является военнопленным и у вас есть подозрения, что он или она совершили военные преступления, тогда, как гласят Женевские конвенции, он или она должны предстать перед тем же судом, каким вы судите ваших собственных солдат. Это – национальные военные трибуналы или военные суды. Если же вы решите, что этот человек – не военнопленный, а гражданское лицо, то можно воспользоваться одной из двух процедур: если человек невиновен, вы его немедленно отпускаете, а если у вас есть подозрения, что человек виновен в каких-то военных преступлениях, то его должен судить национальный уголовный суд.
Ирина Лагунина: Ярна Петман, профессор международного права в Хельсинкском университете. Какие же варианты предоставляет решение суда американской администрации? Говорит профессор политических исследований в Университете штата Нью-Йорк Роберт Спитцер:
Роберт Спитцер: Президент может направить дела в обычные федеральные суды или в обычные военные суды и трибуналы. Эта процедура была специально описана Верховным Судом. В противном случае, можно предположить, президент может обратиться за полномочиями в Конгресс. Но, повторяю, он может начать рассмотрение всех этих дел заключенных в Гуантанамо немедленно, если только он захочет воспользоваться процедурами, описанными судом.
Ирина Лагунина: Джордж Буш, похоже, намерен все-таки обратиться в Конгресс. Членов его партии сейчас большинство в обеих палатах, но это все равно не гарантирует ему 100-процентную поддержку. Вернусь к разговору с бывшим военным адвокатом Джеком Бирдом.
Джек Бирд: Это конфликт – конфликт, очень важный для американской демократии – между судами, Конгрессом и президентом. Суд ясно показал, что у него есть право вмешиваться. Более того, суд ясно показал, что и у Конгресса есть право участвовать в решении подобных вопросов. Так что можно ожидать, что президент обратится в Конгресс и попытается создать систему специальных военных комиссий, которая больше отвечает честному судебному процессу и традиционных требований, предъявляемых к военным судам. Вообще, президент мог бы начать с того, чтобы обратиться в Конгресс и совместно с ним выработать свод правил, как судить членов «Аль-Каиды». Но вместо этого администрация, в целях более эффективной или более свободной войны с террором, заявила, что у нее уже есть разрешение законодателей на создание военных комиссий, что никакого еще разрешения Конгресса им не надо. И вот, суд сказал: нет, это не так. И если администрация хочет создать какие-то специальные условия судов из соображений секретности или специальные правила для защиты в этих процессах, то она должна работать совместно с Конгрессом и получить сначала одобрение Конгресса. Потому что у законодательной ветви тоже есть власть, как и у президента. И аргумент администрации, что законодатели уже утвердили действия президента, разрешив ему применить военную силу в 2001 году, в суде не прошел.
Ирина Лагунина: Чего Верховный Суд США в четверг не решил? Он не решил судьбу самой тюрьмы на базе в Гуантанамо. Тюрьма остается, и никто ликвидировать ее не собирается.
Люстрация журналистов в Польше. Что дает проверка работников прессы обществу?
Ирина Лагунина: В Польше разработан новый закон, который предусматривает люстрацию журналистов. Каждый сотрудник средств информации, родившийся до 1972 года, должен будет по этому закону запросить выписку из архива Министерства внутренних дел, где хранятся досье тайных сотрудников коммунистической госбезопасности. Проблема использования журналистов секретными службами в последнее время оказалась в центре внимания общественности также и на Западе – в связи со скандалом в Германии, где разведорганы предлагали журналистам доносить на своих коллег. Проанализировать эту информацию я попросила моего коллегу Ефима Фиштейна.
Ефим Фиштейн: До сих пор в Польше люстрационной повинности подлежали только депутаты Сейма, сенаторы, члены правительства, судьи и государственные чиновники. Первоначально законопроект предусматривал люстрацию только для сотрудников общественно-правовых средств информации, вроде публичного радио и телевидения. Но окончательный вариант требует люстрационной проверки также для журналистов из частных медий – газет, теле- и радиостанций. Учитывая, что такую поправку поддержало подавляющее большинство депутатов Сейма, нет сомнений в том, что она будет принята. Если журналист сам не затребует справки из архива госбезопасности, за него это сделает главный редактор, которому предстоит решить, насколько совместим моральный профиль журналиста с его профессиональными обязанностями. В публичных медиа люди с запятнанным прошлым или без такой справки работы просто не получат, в частных – решение останется на совести редакции. Начнем с репортажа из Варшавы, который прислал наш корреспондент Алексей Дзикавицкий:
Алексей Дзикавицкий: Правящая нынче в Польше партия «Право и справедливость» объясняет, что известный журналист имеет значительно большее влияние на формирование общественного мнения в стране, чем, например, какой-нибудь вице-министр. При этом министр проходит через люстрационное сито, а журналист нет. И это, по мнению «Права и справедливости» несправедливо. Примечательно, что изменения в законодательстве поддерживает и большая часть оппозиции, за исключением посткоммунистов.
Юлия Питера: Другая сторона этого точно так же должна быть проверена, ведь люди формируют свое мнение о политиках, о государстве, и процессах, которые в нем происходят, именно на основании того, что им сообщают журналисты.
Алексей Дзикавицкий: Говорит Юлия Питера, депутат сейма от оппозиционной либеральной Гражданской платформы. Посткоммунисты в свою очередь считают, что речь идете об очередной «охоте на ведьм» и намерении правых при помощи архивных материалов шантажировать журналистов, которые в своей работе относятся к ним критически. Нет однозначного мнения по этому вопросу и среди самих журналистов. Одни, в том числе и представители Союза журналистов Польши, говорят что в польских средствах массовой информации до сих пор работают те, кто когда-то доносил на своих коллег, и это создает нездоровую атмосферу и просто-напросто несправедливо. Другие же считают, что в польской журналистике достаточно других более актуальных и не менее важных проблем, как, например, зависимость журналистов от определенных политических сил, бизнеса. Поэтому заниматься нужно прежде всего этим, а не ворошить прошлое. Такого мнения придерживается известный публицист Яцек Жиковский.
Яцек Жиковский: Мне кажется, это какой-то абсурд, мы переносим проблему с больной головы на здоровую. Согласен с тем, что в журналистике полно проблем – нажим со стороны политиков, засилье коммерции и так далее. Тем более, что из тех, кто был во времена Польской народной республики влиятельным журналистом, практически никого почти не видно, одни уже или отошли в мир иной, или не работают в журналистике, или находятся на третьих ролях.
Алексей Дзикавицкий: Как бы то ни было, но поправки к закону о люстрации пройдут наверняка. Их сторонники имеют в сейме для этого более чем достаточно голосов. Это значит, что список лиц, которые будут обязаны обратиться за соответствующей справкой в Институт национальной памяти, увеличится примерно на 20 тысяч человек.
Примечательно, что новое законодательство не будет предусматривать какого-либо наказания для средства массовой информации и журналиста, если журналист не предъявит редактору справку из Института национальной памяти. В таком случае все будут об этом знать, и читатели оценят такой шаг и личность такого журналиста соответствующим образом, - заявил один из авторов поправок депутат Сейма Аркадий Шмулярчик.
Ефим Фиштейн: Усилия по преодолению коммунистического прошлого в Польше получили новый импульс после прошлогодних выборов, когда левых, сильно скомпрометированных коррупционными скандалами, сменила у кормила партия Право и справедливость, уходящая корнями в легендарное движение Солидарность. Впервые попал в печать неофициальный список агентов и секретных сотрудников госбезопасности, в котором было до 240 тысяч имен. Критики люстрации аргументируют тем, что среди так называемых «агентов» может быть много людей, бывших для тайной полиции объектом разработки. В прошлом отношение к бывшим сотрудникам госбезопасности в Польше было гораздо более мягким – для занятия высоких государственных должностей достаточно было простого заявления о том, что нижеподписавшийся никогда не был конфидентом тайной полиции. Подавляющее большинство других стран бывшего коммунистического блока люстрации провели гораздо раньше. В Чехии, к примеру, закон о люстрации существует с начала 90-ых годов. Официальный список бывших агентов СТБ был выставлен на сайте Министерства внутренних дел в начале 2003 года, через 11 лет после того, как в свет вышли списки неофициальные. Словацкий Институт народной памяти вывесил в Интернете часть архива СТБ в конце прошлого года. Каков же опыт чешского общества в деле люстрации журналистов? Спросим об этом чешского коллегу, теле- и радиожурналиста Либора Дворжака:
Либор Дворжак: По-моему, жертв как таковых просто нет. Во всяком случае, насколько я помню, когда я приходил на чешское телевидение в 92 году, тогда на меня уже распространялся этот закон. Но, с другой стороны, надо сказать, что уже в то время большинство редакторов, которые работали при тоталитарном режиме, они или ушли сами или им просто новое руководство телевидения посоветовало уйти. Конечно, и в наших списках, где числится около 160 тысяч человек, есть ошибки. И считаем, что около 1-2% попали в списке неоправданно. Но так, чтобы возникли какие-то трагедии и какие-то жертвы, я просто не припоминаю такой случай.
Я думаю, что в средствах массовой информации появились совершенно новые люди. Сначала пришли так называемые люди 68 года, старые журналисты, которые сидели по котельным или мыли окна. Вот эти люди обновляли демократическую журналистику. И потом пришла молодежь. Пришли, конечно, люди, так сказать, со стороны, которые во времена нормализации занимались чем-то другим, они стали журналистами, как, например, я, где-то в середине жизни. Во всяком случае можно сказать, что кадры журналистики чешской обновились на 85-90%.
Ефим Фиштейн: Чешский журналист-международник Либор Дворжак.
Сообщения о том, что германская служба безопасности Бундеснахрихтендинст при прошлом правительстве активно привлекала к сотрудничеству журналистов, причем не только для сбора информации за рубежом, но и для слежки и доносительства на своих коллег дома, вызвало у немецкой общественности настоящий взрыв негодования. В начальственных структурах разведки произошли существенные кадровые перестановки, ответственные понесли наказание. Каково отношение к подобной практике в России? Мнение директора московского Центра экстремальной журналистики Олега Панфилова:
Олег Панфилов: Вообще для России эта тема актуальна, с одной стороны, потому что есть советские традиции использования журналистов спецслужбами. А что касается России, я припоминаю несколько лет назад круглый стол, в которым участвовал начальник Центра общественных связей ФСБ генерал Зданович, и на этом круглом столе мы обсуждали законопроект, который бы запрещал спецслужбам использование журналистов. Генерал Зданович категорически заявил о том, что спецслужбы никогда не откажутся от того, чтобы использовать журналистов в своей деятельности. Это была довольно актуальная тема, особенно в первую чеченскую войну, потому что, по всей видимости, какая-то часть российских журналистов была использована спецслужбами для сбора информации не только для своих репортажей, но и для определенного рода материалов спецслужб.
Поэтому, к сожалению, в России сейчас невозможно что-либо говорить о запрете на такие контакты между спецслужбами и журналистами. И по всей видимости, последние шесть лет возрождение советских традиций пропаганды в российских средствах массовой информации только создает лучшие условия для того, чтобы спецслужбы использовали журналистов.
Ефим Фиштейн: Но может быть, стоит подумать о том, чтобы и в России произвести подобную проверку среди журналистов, оделив чистых от нечистых, запятнавших себя сотрудничеством с КГБ от тех, кто никогда этого не делал?
Олег Панфилов: Это риторический вопрос. Все-таки мы говорим совершенно о разных государствах. Польша, Чехия, некоторые другие страны Восточной Европы имели традиции свободной прессы и поэтому участие или сотрудничество со спецслужбами во времена социализма сейчас расценивается как предательство демократическим устоям. А в России таких традиций не было никогда и, наоборот, многие журналисты пользуются не только успехом в своем сотрудничестве с властями, но и успехом у читателей.
Достаточно привести примеры, когда поднимались тиражи газет после того, как публиковались тексты прослушанных телефонных разговоров. Это действие, которое запрещено российским законодательством, поскольку прослушивать могут только службы, которые получили соответствующее разрешение прокуратуры. Тем не менее, журналисты очень часто используются разными государственными институтами и активно участвуют в информационных войнах и активно участвуют в публикации ангажированных материалов. Я думаю, что нет такого вопроса ни у власти, ни у общества, потому что общество практически до сих пор не знает, что такое «другая пресса».
Ефим Фиштейн: Мнение Олега Панфилова, директора московского Центра экстремальной журналистики. Остается проследить за тем, как новый закон сработает в Польше.
Миссионерский дух в Испании - что тянет людей в самые сложные районы мира.
Ирина Лагунина: Испания занимает первое место в мире по числу миссионеров – священников, монахов и монашек – которые отправляются в бедные страны так называемого «третьего мира», чтобы нести людям веру, а заодно помогать в быту – учить грамоте, лечить больных, раздавать, поступающую из богатых стран, гуманитарную помощь. О деятельности испанских миссионеров рассказывает наш мадридский корреспондент Виктор Черецкий.
Виктор Черецкий: Испанцы всегда были непоседами, их издавна тянуло в дальние страны, в опасные путешествия и походы. Это они открыли и заселили Америку. В созданной ими в 16 веке империи никогда не заходило солнце.
Почему-то считается, что в своих заокеанских колониях конкистадоры занимались лишь грабежом. А тот факт, что они «цивилизовали» целый континент, принеся туда веру Христа, как-то забывается. Правда, и сейчас христианских храмах в племенах майя католические боги соседствуют с языческими. А из всех майских племен испанцы на самом деле воевали только с одним – с толтеками. Забывается и то, что вместе с верой пришло на американский континент просвещение, открылись первые школы и университеты.
Колониальной империи давно уже нет, но миссионерский дух в испанском обществе сохранился.
Священник отец Марселино 30 лет работает в Гватемале:
Марселино: Наша миссия – говорить Богу о проблемах человечества и человечеству о Боге. Иногда мы думаем, что делаем слишком мало, и недовольны собой. Многое из того, чем мы занимаемся - учим детей, лечим больных, молимся за наших прихожан – остается малозаметным. Но именно эту миссию нам поручила наша мать-церковь. И мы должны ей гордиться. Она нужна людям.
Виктор Черецкий: Что представляет собой движение миссионеров сегодня? Какие задачи перед собой ставит? Чем конкретно занимается?
Рассказывает профессор мадридского Католического университета Святого Павла доктор теологии Рафаэль Ортега.
Рафаэль Ортега: Миссионеры делятся на две группы. Это так называемые «епархиальные миссионеры», священники, отобранные для зарубежных миссий епископами. И миссионеры, направляемые для служения различными монашескими орденами и конгрегациями. Больше всего миссий принадлежит монахам Святой Троицы, иезуитам, францисканцам, доминиканцам, а также августинцам. Основная задача миссий – деятельность в районах земного шара, где слабы или вообще не существуют традиции христианства. Их цель - приобщение людей к христианскому вероучению. Как правило, речь идет об удаленных от цивилизации и крайне бедных районах. Движением всех миссионеров католической церкви руководит Конгрегация евангелизации народов, штаб-квартира которой находится в Риме на площади Испании.
Виктор Черецкий: Впрочем, современные миссионеры никогда не ограничивали свою деятельность лишь распространением вероучения. Сегодня они работают в медицинских учреждениях, в приютах для бездомных, инвалидов, стариков и сирот, разбросанных по всему свету.
У миссионеров, как правило, не бывает пенсионного возраста. Работают, пока есть силы.
Миссионер-монах, живущий в Конго, брат Диего.
Диего: Мы живем одной дружной семьей – грусть и радость на всех одна. Я был помощником брата Пабло, помощником фельдшера. Этот человек для меня навсегда остался примером служения. По возрасту он годился мне в деды. Ему было 90, а мне 28. Мы все разные, но нас объединяет одно призвание.
Виктор Черецкий: Под патронажем испанских миссионеров находится, кроме всего прочего, 12 тысяч учебных заведений во всем мире. Считается, что своим трудом они показывают окружающим пример подлинно христианского отношения к жизни и тем самым побуждают местное население приобщаться к вере.
Профессор Рафаэль Ортега:
Рафаэль Ортега: Один из видов деятельности миссионеров – образование. Они живут, как правило, среди людей, не умеющих ни писать, ни читать. Причем, в ряде районов миссионерам принадлежит решающая роль в деле обучения грамоте, поэтому правительства многих государств не только не препятствуют, но и поощряют их деятельность. Мне недавно довелось целый месяц прожить среди миссионеров Святой Троицы, работающих на Мадагаскаре. Они занимаются обучением, а также кормят сотни местных детей, которые у себя дома голодают. Благодаря миссионерам, дети не только учатся, но и получают в день 200 граммов риса. Ну а миссионер - отец Педро Пека помогает людям, живущим, чтобы прокормиться, на свалке Антананариву. Он переселяет их в так называемый «Город Радости», строительство которого начал 15 лет назад. Священник обеспечивает людей работой и учит достойно жить и трудиться.
Виктор Черецкий: Десять лет живет в миссии вместе с другими сестрами католического ордена «Святого Сердца» Мария Эмилия. Миссия расположена в долине Нила, в Абу-Коркас, в центральном Египте:
Мария Эмилиа: У дерева, чтобы оно жило и плодоносило, есть корни, которые скрыты от глаз. Наша жизнь тоже не заметна. Она проходит в труде и молитве, молитве за все человечество. Этим мы заполняем свое существование. Мы чувствуем, что выполняем свой долг – в этом корни нашего счастья.
Виктор Черецкий: Сестры работают в местном госпитале для бедных. Их пациенты – и египетские христиане-копты, и мусульмане. Они не жалуются, хотя жить в этих местах иностранцам не безопасно. Среди местных мусульман сильны экстремистские идеи. Монашенки не раз получали в свой адрес письма с угрозами.
Деятельность миссионеров многогранна. Работающий многие годы в Перу отец Хосе Игнасио рассказывает, что люди часто обращаются к нему просто за советом:
Хосе Игнасио: Люди обращаются к тебе со своими бедами. Они живут в крайней нищете. Твой долг выслушать их и поддержать морально. Главное отнестись со вниманием и дать хоть какой-нибудь совет, вселить в них хоть какую-то надежду, хоть как-то помочь. Конечно, у меня нет готовых рецептов от всех бед. Но помочь я обязан.
Виктор Черецкий: Как финансируется деятельность миссий? Ведь речь не идет только о содержании самих миссионеров. На оказание гуманитарной помощи, на школы и больницы, на строительство жилья нужны немалые средства.
Рафаэль Ортега: Миссионерская деятельность финансируется из разных источников. Во-первых, за счет сбора средств среди населения богатых стран. Собранные средства распределяются римской Конгрегацией евангелизации народов. Затем в миссии поступают деньги от международных благотворительных организаций мирян. Самые известные из них – «Каритас» и «Манос Унидас» (соединенные руки). Более того, эти организации осуществляют различные проекты в развивающихся странах – ведут строительство и роют колодцы для снабжения водой населения, например. Финансируются они как за счет добровольных пожертвований населения, так и за счет государственных субсидий. В Испании есть своя очень известная католическая организация мирян – «Посланцы мира», которой руководит священник отец Анхель. Она строит больницы, школы, приюты для престарелых.
Виктор Черецкий: Жизнь миссионеров связана с повышенной опасностью. Ведь им зачастую приходится работать в районах военных действий. Например, трое испанских миссионеров были захвачены в свое время повстанцами Сьерра-Леоне в качестве заложников с тем, чтобы заставить уйти из страны миротворческие силы.
Есть и другая опасность. В государствах с авторитарными режимами на миссионеров, помогающим обездоленным, власти всегда смотрели косо и при случае расправлялись с ними. Подтверждение тому - история испанских миссий в государствах Латинской Америки. Еще свежо в памяти убийство пятерых испанских священников-иезуитов, в том числе отца Игнасио Ейакуриа, ректора университета в Сан-Сальвадоре в 89-ом году. Впрочем, сами миссионеры не любят говорить о трудностях своей жизни: предпочитают тему духовного начала миссионерской деятельности.
Брат Хайме многие годы работает в одном из отдаленных районов Анголы, где война продолжалась более 30 лет.
Хайме: Я учился в семинарии, но потом попал в военную авиацию. Выучился на инженера. У меня была семья, двое детей. Дети выросли и я подумал, что надо посвятить остаток жизни какому-то важному делу. Сегодня моя жизнь, как паззл, где все на своем месте. Я благодарю Господа Бога, за то, что он направил меня на путь истинного служения!
Виктор Черецкий: Не так давно вся Испания напряженно следила за событиями на севере Уганды. Миссионер-комбонианец отец Хосе Карлос Родригес выступил в защиту местного населения, уже многие годы страдающего как от нападений повстанцев, так и от произвола властей. Заступничество испанца не понравилось местной администрации. Его подвергли гонениям и даже пытались убить. Однако священник продолжал борьбу и смог привлечь к проблеме Уганды внимание мировой общественности.
Кстати, привлечение внимания к насущным проблемам развивающихся стран – одна из задач миссионеров. Они проникают в такие места, которые бывают, по тем или иным причинам, недоступны другим иностранцам, в частности, журналистам. Нередки случаи, когда миссионеры или активисты католических благотворительных организаций сами ведут репортажи из горячих точек.
Профессор Рафаэль Ортега:
Рафаэль Ортега: Мне известен случай с миссионером из конгрегации Святой Троицы, который работает на Мадагаскаре уже 25 лет. Два года назад Густаво Бомбина назначили епископом. Он из Вальядолида. После своего назначения епископ попросил у Ватикана оборудование для радиостанции. Собрал оборудование сам, а вот обслуживать станцию некому. Поэтому он попросил меня найти кого-то, кто мог бы ему помочь.
Виктор Черецкий: Кто и почему становится миссионером? Говорят, что некоторые делают это, разочаровавшись в жизни современного западного общества, кто-то из-за солидарности с обездоленными, а кого-то привлекает идея обратить людей в истинную веру.
Брат Феликс, миссионер, работающий в Боливии, нашел в этой деятельности смысл своей жизни.
Феликс: Вспоминаю, как, возвращаясь после работы, я часто спрашивал себя – Ну, разве это жизнь? При этом я не был каким-то неудачником, жил, как все. Просто меня та жизнь не устраивала.
Виктор Черецкий: Аналогичные мотивы побудили поехать в Сальвадор и сестру Клавдию. Она находится в миссии уже более 10 лет.
Клаудиа: Я была обычной девушкой. Училась и думала о своем будущем. И все чаще задумывалась, в чем все же смысл существования? Нельзя жить только, чтобы работать, или жить, потому что надо жить и потому что все остальные живут именно так. У жизни есть более глубокий смысл.
Виктор Черецкий: Ну, а сколько всего в мире миссионеров-испанцев? Этот вопрос - профессору Ортеге:
Рафаэль Ортега: Испанских миссионеров много. Я полагаю, что если учесть всех священников, монахов, монахинь и мирян, занимающихся миссионерской деятельностью, то цифра превысит 35 тысяч. Они присутствуют во всех африканских странах, в Азии, в Латинской Америке - везде, где есть в них необходимость. Правда, сейчас некоторые говорят в шутку, что миссионеры должны появиться и в Западной Европе, где люди совсем забыли о вере. Но главное, конечно, это так называемые страны «третьего мира».
Виктор Черецкий: Недавно в Мадриде состоялось награждение городской премией миссионера отца Чемы Кабальеро. Он живет в Сьерра-Леоне, где руководит интернатом для бывших детей-солдат. Речь идет о детях 8-12 лет, из которых местные повстанцы во время недавней гражданской войны сделали убийц. Специальный трибунал по военным преступлениям в Сьерра-Леоне обвиняет либерийского диктатора Чарлза Тейлора в том, что превращение детей в солдат было его целенаправленной политикой. После войны оказалось, что эти дети не нужны даже собственным родителям, потому что многие из них совершили злодеяния, которые в этой стране не прощаются. К примеру, они были повинны в смерти близких и односельчан.
За перевоспитание детей взялся испанский священник. Через его интернат прошли тысячи подростков, которых отец Чема вернул к нормальной жизни.
Случайное и закономерное в науке.
Ирина Лагунина: Один из самых актуальных вопросов исторической науки - это вопрос о соотношении случайного и закономерного. Многие исследователи пытались найти в истории строгие законы или научиться предсказывать исторические события при помощи математического моделирования. О проблемах и перспективах развития истории как науки, основанной на количественных методах анализа и прогноза, рассказывают кандидат исторических наук, кандидат физико-математических наук, сотрудник института Истории и Археологии Уральского отделения РАН Сергей Нефёдов и доктор исторических наук, профессор Российского Государственного Гуманитарного Университета Андрей Коротаев. С ними беседуют Александр Костинский и Александр Марков.
Александр Марков: Первый вопрос Сергею Нефедову: скажите, пожалуйста, Сергей, является ли история в конечном счете предсказуемым процессом или в ней слишком большую роль играет фактор случайности? И в какой мере мы можем говорить о каких-то строгих законах, которые мы можем формализовать?
Сергей Нефедов: История является наукой, подчиненной определенным законам, причем эти законы были известны достаточно давно. В свое время Аристотель вывел принцип: перенаселение порождает голод, гражданскую войну и диктатуру. И примерно то же самое на другом конце света сказал знаменитый китайский ученый Хань Фэй Цзы. И Платон формулировал эту мысль примерно так же, как и Аристотель, правда, он не ссылался на такие обширные сводки, какие были у Аристотеля. Потом много позже эту мысль высказал Томас Мальтус, английский ученый. Собственно, он был первооткрывателем демографической науки, именно так его сейчас и рассматривают. Он, конечно, сформулировал эту мысль более четко. И он писал, что перенаселение приводит к уменьшению реальной заработной платы, к падению потребления, что приводит к сокращению населения. А сокращение населения вновь приводит к увеличению ресурсов и увеличению заработной платы. То есть имеет место демократический цикл.
Андрей Коротаев: Классические теории исторической динамики древности и средневековья почти все были циклическими. На мой взгляд, такая первая последовательная и достаточно строгая научная теория исторической динамики, принадлежащая Полибию, описывала циклические движения между демократией, анархией, диктатурой по кругу. При этом Полибий опирался на обширный эмпирический материал, то есть это было именно обобщение известной ему античной истории. В 19 веке ситуация очень сильно изменилась, видимо, совсем неслучайно. Начиная с 18-19 веков, все более и более заметной становится трендовая динамика, противоположная циклической.
Александр Костинский: Эта трендовая динамика была всегда, просто на фоне колебаний она была незаметна?
Андрей Коротаев: Общая трендовая динамика была гиперболическая, но гипербола так и выглядит. В конце мы видим стремительный уход вверх, но перед этим мы видим участок, который смотрится как прямая. Действительно, та же самая производительность земли на всем протяжении аграрного общества росла, но росла она крайне медленно. Но в 18-19 веках трендовая составляющая стала выходить на первый план. Поэтому циклические теории утратили свою популярность. И только в 20 веке стало понятно, что обе школы правы, что есть и трендовая составляющая, но циклическая составляющая в истории, особенно в сложных аграрных обществах, была выражена очень ярко. И классики описывали вполне реальную циклическую динамику.
Сергей Нефедов: Давайте все-таки четко опишем, что такое демографический цикл. Это описание принадлежит известному французскому историку Эммануэлю Леруа Лядюри. Он выделил в цикле несколько фаз. Первая фаза – это фаза роста. Цикл начинается в ситуации, когда население сравнительно невелико и имеется много свободных земель. Для этой фазы характерен быстрый рост населения, потому что потребление тоже велико. У крестьян много земель, они хорошо питаются, у них много детей, семьи большие и население быстро растет. Но с этим ростом населения уменьшается и количество свободных земель. Постепенно ресурсы подходят к концу, и начинается следующая фаза - фаза сжатия. В этой фазе рост населения замедляется, а потребление начинает уменьшаться. Потому что крестьянские участки мельчают, крестьяне делят земли между сыновьями и в конце концов появляется много безземельных. Цены на хлеб растут, соответственно.
В итоге часть населения вынуждено зарабатывать на жизнь каким-то другим способом. Многие уходят в города, пытаются заниматься ремеслом. Города растут, растет торговля, но это все не свидетельство благополучия. В городах огромное количество безработных и нищих, плодятся разбойники. Ситуация становится все более напряженной, происходят голодные бунты. Это фаза сжатия.
Но в конце концов ситуация ухудшается и далее, голодные бунты превращаются уже в восстания. Это в простейшем случае традиционного общества - это крестьянские восстания, но имеют место голодные волнения в городах, появляются различные партии, подстрекающие людей на бунт, имеют место и другие осложнения, потому что в этой ситуации государству трудно собирать налоги с крестьян, и бунты принимают уже антиналоговый, антигосударственный характер. Наконец, внешние войны. И в моменты неурожаев такие моменты служат началом социального кризиса.
Александр Марков: Это уже третья фаза?
Сергей Нефедов: Да, это третья фаза, когда голодные бунты сливаются с внешними войнами, все это выливается в конечном счете в гражданскую войну.
Александр Марков: Внешние войны происходят тоже из-за перенаселения, потому что пытаются захватить новые земли?
Сергей Нефедов: Да, разумеется. В соседних государствах тоже наблюдается перенаселение, и государства сражаются за землю. Есть, конечно, и другие факторы. Но война, как и неурожай, - это обычное явление в жизни традиционного общества. Войны были всегда, а во время перенаселения, во время нехватки продовольствия, во время голода, войны приводили к кризисам. Ситуация становились неустойчивой, они как раз нарушали устойчивость и приводили к кризисам, во время которых гибло иногда до половины населения, иногда и больше. К этим войнам добавляются эпидемии, сливается в один кошмар, который приводит, с одной стороны, к гибели населения, а с другой стороны - к социальным реформам. Появляются политические лидеры популистского толка, которые предлагают поделить землю по едокам, которые становятся во главе восставших масс, и начинаются социальные революции. И в итоге часто рождается диктатура, которая строит всех в шеренги, одевает всех в форму, заставляет маршировать в ногу, и каждому дает его паек. И вот таких кризисов мы в истории видим много, и они рождают то, что называется этатистским государством. Это государство, в котором преобладает государственная собственность. В традиционном обществе это государственная собственность на землю, которая не допускает развития крупной частной собственности и регулирует все экономические отношения.
Александр Костинский: Это пример Египта?
Сергей Нефедов: Это Египет или Вавилон, но это вместе с тем Советский Союз.
Александр Марков: Вы сказали, что диктатура характерна для фазы роста. А демократический период?
Сергей Нефедов: Она появляется в результате экосоциального кризиса. И мы потом ее видим в фазе роста. Что же касается демократии, демократия не может быть в условиях голода. Общество голодных – это тоталитарное общество. Таким образом, если мы желаем найти демократию, то мы должны искать благополучные государства, которые развивали свою экономику, не только сельское хозяйство, но и торговлю. И примерами таких государств являются, например, Афины, которые овладели торговлей Средиземноморья, обеспечили себе высокий уровень жизни и вместе с тем демократию. В другой период это была Венеция, Голландия, так сказать, морские республики, которые обеспечивали себе высокий уровень жизни за счет морской торговли и поэтому могли обойтись без диктатуры.
А вот в аграрных обществах мы можем видеть демократию только в ранних фазах, когда земли много. После неолитической революции земли было много, и в Шумере, были города, государства вполне демократические, пока они не выросли, пока не началась нехватка земель, пока не начались войны и не начались эти самые революции, которые привели к власти царей.
Надо сказать немного о том, кто создал эту новую теорию. Демографические циклы в истории Европы были обнаружены в 30-40 годах Вильгельмом Абелем и Майклом Постаном. Потом эту теорию очень интенсивно разработала Школа анналов. Это очень авторитетная школа. И теория эта была разработана во Франции до уровня провинций. Там эти демографические циклы рассматривали отдельно для каждой провинции. Но надо сказать, что итог этой всей огромной работы был подведен Фернардом Броделем в следующих словах: «Демографические приливы и отливы есть символ жизни минувших времен. Это следующие друг за другом спады и подъемы. Причем первые сводят почти «на нет», но не до конца вторые. В сравнению с этими фундаментальными реалиями все или почти все может показаться второстепенным». Прежде всего означает, что вот они – законы истории.
Андрей Коротаев: На самом деле я бы добавил в вековой перспективе так, что если брать тысячелетнюю перспективу, то там на первый план выходит трендовая динамика. Существенный момент здесь следующий, что циклическая динамика крайне важна и для понимания трендовой. Трендовая динамика обусловлена циклической.
Александр Костинский: Андрей, если попытаться как-то обобщить, когда мы рассматриваем короткие периоды…
Андрей Коротаев: Конечно, бросается в глаза именно циклическая динамика.
Александр Костинский: Но есть как бы общий рост, на котором есть очень сильные колебания. И вот общий рост, надо заметить, если брать до Атлантического океана до Тихого.
