Театральный режиссер Иван Поповски по происхождению македонец. Он закончил Российскую академию театрального искусства, Мастерскую Петра Наумовича Фоменко. Всех заворожил своим спектаклем «Приключение» по произведению Марины Цветаевой. С тех пор, много работает в России, коллеги его называют Ванечкой. Он ставит драматические и оперные спектакли (в Центре оперного пения Галины Вишневской, в театре Елены Камбуровой, в Большом театре).
Еще на втором курсе ГИТИСа македонский паренек, которого все окружающие ласково называли Ваня, и фамилию произносили на русский лад – Поповский – построил, для своего первого спектакля, в коридоре института загадочный, уходящий в бесконечность тоннель, между двумя порталами которого, в узкой полоске света, обитали герои цветаевской пьесы «Приключение». Сокурсники режиссера, ученики Петра Наумовича Фоменко, читали стихотворные тексты со сцены в первый раз, и делали это с восторгом, упоением и озорством. Поэтическое действо имело фантастический успех и у зрителей, и у критики. Его даже официально признали лучшим публичным спектаклем года. Ивана, конечно, заметили. В 1992 году его приглашает в свой театр Анна Сигалова на постановку пьесы Кроммелинка «Ваятель масок», а в следующем году он едет в Нью-Йорк, в театр «Феникс», где ставит «Баню» Маяковского. За это время знаменитыми стали и его сокурсники «фоменки». В следующий раз, им удалось поработать той же компанией в 1994 году. На парижском «Русском сезоне» Иван поставил спектакль «Балаганчик» Александра Блока, который потом игрался и в Москве. Возвращение к русской поэзии и к Серебряному веку, в частности, не было неожиданным, поскольку Иван, еще со студенческой поры, прикипел к этой теме и, как выяснилось, вовсе не собирался с ней прощаться. Потом, в Мастерской Фоменко Иван поставил «Отравленную тунику» Николая Гумилева и вместе со своими друзьями нашел в спектакле особый ритм, стихию стиха, и насытил эту стихию мощной, страстной силой, нежностью и загадкой. В 2003 году Иван Поповский опять отправился на сторону. На сей раз, для такого похода он выбрал Театр музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой. Первый спектакль, который он поставил в этом театре, назывался «P.S. Грезы…». Четыре девушки поют песни Шуберта и Шумана в современной аранжировке. Но внутренняя драматургия собранных воедино песен немецких романтиков превращает это, на первый взгляд, легкое зрелище в философскую притчу, высокую драму человеческой души.
– Иван, давайте начнем со школы. Вы, действительно, плоть от плоти, кровь от крови Петра Фоменко, или вы, все-таки, сын, который идет абсолютно своей дорогой?
– Довольно трудно ответить на этот вопрос. Конечно, можно себе льстить и хотеть, мечтать, чтобы можно было ответить положительно. К счастью, кроме запланированных мною пяти лет учебы, моя учеба здесь затянулась на 18 лет. Я рад, что я могу быть довольно часто рядом с Петром Наумовичем, слушать, продолжать учиться, разговаривать очень откровенно. Это очень редко для режиссера. Есть общепринятое высказывание, что режиссер это одинокая профессия и редко у режиссеров получается иметь такого родного человека рядом, с которым можно в трудные и не в трудные моменты поговорить.
– Могли бы вы сформулировать, в чем состоит суть или изюминка театра Ивана Поповски?
– Спектакли, которые я делал – «Приключение», «Балаганчик», «P.S. Грезы…», «Абсент», и, в меньшей степени, конечно, Окуджава и спектакли, которые я делал не в России – «Баня» Маяковского в Нью-Йорке, «Фауст» с Еленой Юрченко в Париже – это все пьесы, которые, наверняка, имеют что-то общее. Не знаю, как это назвать, но ключ, все-таки, лежит, наверное, в «Приключении». «Приключение» Цветаевой было для меня первой профессиональной работой, которая определила какие-то направления, желания, поиски звучания слова на сцене. Пока это все было, в основном, на фоне поэзии, благодаря поэзии. Наверное, это сочетание музыки слова, музыки музыки, музыки тела, музыки пластики, музыки света, музыки сценографии, это одно перетекание, одно движение, попытка создать какое-то иное измерение. Театр не похож на то, что нас окружает. Это самоцельное, самодостаточное произведение жизни.
– Музыка это одна из главных составляющих, если не главная составляющая, вашего творчества. Вы чувствуете драматургию этой музыки сразу? Или первично, все же, замысел изобразительный?
– Я не знаю, как это происходит, но точно знаю, что это не отдельно, а одновременно. Но импульс, все равно, в музыке. Все то, что я создаю, я создаю благодаря музыке и благодаря людям – артистам, певцам – вне зависимости от того, идет речь о музыке или о слове. Не бывает так, чтобы я отдельно придумал какую-то форму.
Иван Поповски готов часами говорить о друзьях сокурсниках и нынешних коллегах по мастерской Фоменко, в шутку называя их сумасшедшими, так как ни в одном другом театре не наблюдается такого повального «трудоголизма». Мастерская, по-прежнему, остается для Поповски вторым домом, но, при этом, он с удовольствием работает и на стороне. В частности, в уже упомянутом театре Елены Камбуровой, где недавно поставил совершенно фантастическое действо под названием «Абсент». Увлекшись оперой, Иван стал сотрудничать с Центром оперного пения Галины Вишневской. Результатом этого сотрудничества стали оперы «Царская невеста» и «Риголетто». В разговоре с ним, конечно же, нельзя обойти оперную тему в его творчестве.
– Иван, что побудило вас заняться этим нелегким жанром?
– Мне кажется, что это довольно естественное продолжение моей любви к поэзии, к поэтическому театру. Если в поэзии есть слова, ритм, а нужно найти музыку слов, то в опере есть и слова, и ритм, и музыка слов. То есть это логичное продолжение моих увлечений и этой любви. Действительно, мне кажется, что опера это такой возвышенный жанр искусства, где все должно быть равноценно.
Успехи Ивана на оперной ниве в последнее время стали столь заметны, что в нынешнем сезоне Мстислав Ростропович пригласил его в Большой театр на постановку, ни больше ни меньше, «Войны и мира» Сергея Прокофьева. Впоследствии, как известно, Мстислав Леопольдович отказался от этой работы, и Иван Поповски оказался в очень не простой ситуации.
– Я не люблю таких вопросов (они с элементами желтизны), но, тем не менее, все-таки, вы попали в конфликтную ситуацию. Вас пригласил Мстислав Леопольдович, а потом, как известно, ушел из этого проекта, и вы попали между двух огней, что называется.
– Я тоже не люблю об этом говорить (я, практически, ни говорил ни разу об этом). Но, слава Богу, несмотря на всяческие попытки, даже желание, как мне показалось, чтобы грянул скандал, скандал не получился. Я думаю, что стороны Большого театра и со стороны Мстислава Леопольдовича вся эта история замялась без каких-то особых последствий. Действительно, я оказался перед трудным выбором. В первый момент, моим желанием порядочного человека было уйти вместе с Ростроповичем. Но довольно быстро, почти что через сутки, я очухался и принял решение, что я должен завершить мою работу, потому что я не один, а со мной есть Боровский, со мной есть куча солистов, которые довольно много туда вложили. Я принял решение, что я должен это довести до конца. Я разговаривал и с Петром Наумовичем, и с Покровским. В итоге, я сам принял решение, что я должен это закончить, потому что, в конце концов, я бы никогда не узнал, сделал бы я это или не сделал.
Между тем, неведомая сила, по-прежнему, влечет Ивана в главный театр его жизни – Мастерскую Фоменко. Недавно он удивил театральную общественность спектаклем по пьесе одного из родоначальников театра абсурда Эжена Ионеско «Носороги». И критики, и зрители приняли этот острый, резкий и злободневный спектакль настороженно. Уж очень не похоже новое сценическое произведение на то, что делал эстет Поповски раньше. Да и в творческую линию Мастерской Фоменко носорожий абсурд, казалось бы, никоим образом не вписывался. Но тем и хорош Иван, что никогда не знаешь, чем он озадачит тебя в очередной раз. А началось все, как выяснилось, с самых обыкновенных этюдов – самостоятельных актерских работ, которые Петр Наумович всегда приветствует в своем театре. Собрались давние единомышленники – Галина Тюнина, Кирилл Пирогов, Иван Поповски – и решили попробовать копнуть ту самую абсурдистскую пьесу, о которой давно и заинтересованно говорил Фоменко. Иван говорит, что он и артисты уклонились от того, чтобы делать пьесу абсурда: «Потому что там абсурд только в рамках, в данности, а во внутренней постройке, внутренней разработке, внутренней жизни ничего абсурдного, ничего нечеловеческого, кроме "оносороживания". Даже "оносороживание" человеческого, просто с крайним результатом».
– Иван, напрашивается сразу достаточно банальный вопрос. Иван Поповски с «Грезами», с «Абсентом» и, вдруг, если не сказать памфлет, то, во всяком случае, какая-то острая политическая драматургия. Это не диссонирует, не идет в разрез? Или, наоборот, какая-то свежая кровь появилась у вас благодаря этому спектаклю?
– Во-первых, я не думаю, что меня это уведет в какую-то другую сторону. Я был бы рад попробовать какие-то другие вещи, и у меня это есть в ближайших планах. А с другой стороны, мне кажется, что в этом спектакле есть другое измерение, которое пытается…. Нет, я не могу. Приходится говорить о вещах, которые сказаны со спектаклем, и о чем он, а мне сейчас очень не хотелось бы показывать пальцем, что там.
– Иван очень серьезный вопрос, грустный вопрос. Художники всегда очень остро чувствуют актуальность драматургии. Это страшная драматургия Эжена Ионеско. Вы считаете, что она сейчас очень актуальна, в частности, для России? Вот это «оносороживание»?
– Да не только для России. Думаю, что опасность есть и, все-таки, есть надежда, потому что пока эти стада разного рода. Нет такого общеповального уклона. Нам хотелось об этом подумать, и нам было хорошо об этом думать.
