8 июня 1949 года, ровно 60 лет тому назад, в Лондоне тиражом 25 500 экземпляров вышел в свет роман Джорджа Оруэлла "1984".
Автор бессмертной антиутопии умер полгода спустя от туберкулеза. Название романа было придумано Оруэллом не сразу, а в конце работы над рукописью: на последней странице стояла дата, и автор просто переставил в этой дате две последние цифры.
Даже если не поддаваться магии чисел, нельзя не изумиться совпадению: в России эта книга была впервые опубликована через сорок лет после написания — в 1989. Четыре десятка лет (с момента первого опубликования романа) понадобилось советским людям для избавления от рабства — вполне библейский срок. Не принимать же в расчет некое секретное издание "для служебного пользования" и полуслепые самиздатовские листки? Хотя их авторы, несомненно, сделали многое для того, чтоб это произведение, наконец, увидело свет в виде "прогрессовского" издания 1989 года. Paper-back с черно-белым портретом Оруэлла на обложке вышел невиданным ныне тиражом — 200 000 экземпляров. Без тиснения фольгой и без уф-лака. Без участия отделов маркетинга и пиар-служб... Купить книгу было невозможно — вмиг разлетелась.
Подруге подарили на шестнадцатилетие этот коричневатый томик — я очень ей завидовала и даже слегка невзлюбила — ненадолго. Как большинство моих ровесников, я впервые прочла "1984" в журнале «Новый мир». Был февраль 1989 года. А может, не февраль вовсе, а апрель? Ведь до меня тот же номер, наверняка, читали многие — в очереди я находилась последней — по малолетству. "Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать. Уткнув подбородок в грудь, чтобы спастись от злого ветра, Уинстон Смит торопливо шмыгнул за стеклянную дверь жилого дома "Победа", но все-таки впустил за собой вихрь зернистой пыли" — сколько людей одновременно вдохнули в себя этот колючий морозный текст двадцать лет назад? Полмиллиона? Миллион? Читали, с ужасом узнавая свое недавнее прошлое, и страшась — вдруг и настоящее могло бы быть таким же — крысиным, лживым, безысходным.
Оруэлл, начиная с сороковых, настаивал на очевидном, но до сих пор непопулярном среди творческих людей факте, что идея "внутренней свободы" не только утопична, но в ней есть и потенциальное оправдание тоталитаризма. "Самая большая ошибка — воображать, что человеческое существо — это автономная индивидуальность. Тайная свобода, которой вы надеетесь наслаждаться при деспотическом правлении, это нонсенс, потому что ваши мысли никогда полностью вам не принадлежат. Философам, писателям, художникам, ученым не просто нужны поощрение и аудитория, им нужно постоянное воздействие других людей. Невозможно думать без речи. Если бы Дефо действительно жил на необитаемом острове, он не мог бы написать "Робинзона Крузо" и не захотел бы это сделать".
Он был убежден, что интеллектуал не может, просто не имеет права быть вне политики. Его западные коллеги всегда брезгливо отодвигались от политики, а оруэлловские проповеди их раздражали. Они не верили, что их может коснуться то, что происходило с Уинстоном Смитом и Джулией в "Министерстве любви". Но мы-то прекрасно знаем, что "Океания всегда воевала с Ост-Азией" и что тот, "кто управляет прошлым, тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым" — в мае 2009 года президент России подписал указ о создании Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России.
Виктор Голышев, автор блестящего перевода "1984", сказал в своем недавнем интервью: "Мне иногда кажется, что это роман о любви. В этом смысле его актуальность непреходящая". Он также отмечает, что Оруэлл не писал пародию на Советскую власть: "Его роман вообще не политический, не карикатура и не памфлет, это книга о распаде, о прекращении существования".
Тоталитаризм отодвинулся от нас на достаточно далекое расстояние. Достаточное для того, чтоб взглянуть на него пристально. Рассмотреть как следует его стальные бока, на поверку оказавшиеся бутафорской крашеной фанерой. И снова, в который раз, многие заново очаровываются подлой мощью сапога, топчущего лицо человека. При условии, конечно, что это будет чужое лицо. Стремление подчиняться, пресмыкаться, любить Старшего Брата — никуда, увы, не делось в людях. Это желание перетекло в души многих прилежных офисных рабов. Так же, как и желание безраздельно владеть, подавлять, держать в страхе, расцветшее за последние годы в разноколиберных корпоративных королевствах. Как говорил Смиту О'Брайен: "С разнообразием удовольствий мы покончим. Но всегда — запомните, Уинстон, — всегда будет опьянение властью, и чем дальше, тем сильнее, тем острее. Всегда, каждый миг, будет пронзительная радость победы, наслаждение оттого, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно".
К счастью, его пророчество не сбылось. Авторитарные государства неустойчивы и недолговечны. "Идеология как господствующий принцип всегда нацеливает на непосильные задачи, ей ведь надо самоутверждаться. И она начинает либо пожирать себя, истреблять собственный народ, либо заглатывает кусок, который ей не по зубам", - считает Виктор Голышев. Уж он знает, о чем ведет речь — ведь Оруэлл заговорил по-русски с его помощью. Сегодня мы все спокойно и уверенно отвечаем на вопрос, сколько будет, если умножить два на два. Забавно, но именно нынешняя свобода позволяет кому-то считать, что результатом этого умножения может быть цифра пять или три. И все-таки правильный ответ — четыре.
Автор бессмертной антиутопии умер полгода спустя от туберкулеза. Название романа было придумано Оруэллом не сразу, а в конце работы над рукописью: на последней странице стояла дата, и автор просто переставил в этой дате две последние цифры.
Даже если не поддаваться магии чисел, нельзя не изумиться совпадению: в России эта книга была впервые опубликована через сорок лет после написания — в 1989. Четыре десятка лет (с момента первого опубликования романа) понадобилось советским людям для избавления от рабства — вполне библейский срок. Не принимать же в расчет некое секретное издание "для служебного пользования" и полуслепые самиздатовские листки? Хотя их авторы, несомненно, сделали многое для того, чтоб это произведение, наконец, увидело свет в виде "прогрессовского" издания 1989 года. Paper-back с черно-белым портретом Оруэлла на обложке вышел невиданным ныне тиражом — 200 000 экземпляров. Без тиснения фольгой и без уф-лака. Без участия отделов маркетинга и пиар-служб... Купить книгу было невозможно — вмиг разлетелась.
Подруге подарили на шестнадцатилетие этот коричневатый томик — я очень ей завидовала и даже слегка невзлюбила — ненадолго. Как большинство моих ровесников, я впервые прочла "1984" в журнале «Новый мир». Был февраль 1989 года. А может, не февраль вовсе, а апрель? Ведь до меня тот же номер, наверняка, читали многие — в очереди я находилась последней — по малолетству. "Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать. Уткнув подбородок в грудь, чтобы спастись от злого ветра, Уинстон Смит торопливо шмыгнул за стеклянную дверь жилого дома "Победа", но все-таки впустил за собой вихрь зернистой пыли" — сколько людей одновременно вдохнули в себя этот колючий морозный текст двадцать лет назад? Полмиллиона? Миллион? Читали, с ужасом узнавая свое недавнее прошлое, и страшась — вдруг и настоящее могло бы быть таким же — крысиным, лживым, безысходным.
Оруэлл, начиная с сороковых, настаивал на очевидном, но до сих пор непопулярном среди творческих людей факте, что идея "внутренней свободы" не только утопична, но в ней есть и потенциальное оправдание тоталитаризма. "Самая большая ошибка — воображать, что человеческое существо — это автономная индивидуальность. Тайная свобода, которой вы надеетесь наслаждаться при деспотическом правлении, это нонсенс, потому что ваши мысли никогда полностью вам не принадлежат. Философам, писателям, художникам, ученым не просто нужны поощрение и аудитория, им нужно постоянное воздействие других людей. Невозможно думать без речи. Если бы Дефо действительно жил на необитаемом острове, он не мог бы написать "Робинзона Крузо" и не захотел бы это сделать".
Он был убежден, что интеллектуал не может, просто не имеет права быть вне политики. Его западные коллеги всегда брезгливо отодвигались от политики, а оруэлловские проповеди их раздражали. Они не верили, что их может коснуться то, что происходило с Уинстоном Смитом и Джулией в "Министерстве любви". Но мы-то прекрасно знаем, что "Океания всегда воевала с Ост-Азией" и что тот, "кто управляет прошлым, тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым" — в мае 2009 года президент России подписал указ о создании Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России.
Виктор Голышев, автор блестящего перевода "1984", сказал в своем недавнем интервью: "Мне иногда кажется, что это роман о любви. В этом смысле его актуальность непреходящая". Он также отмечает, что Оруэлл не писал пародию на Советскую власть: "Его роман вообще не политический, не карикатура и не памфлет, это книга о распаде, о прекращении существования".
Тоталитаризм отодвинулся от нас на достаточно далекое расстояние. Достаточное для того, чтоб взглянуть на него пристально. Рассмотреть как следует его стальные бока, на поверку оказавшиеся бутафорской крашеной фанерой. И снова, в который раз, многие заново очаровываются подлой мощью сапога, топчущего лицо человека. При условии, конечно, что это будет чужое лицо. Стремление подчиняться, пресмыкаться, любить Старшего Брата — никуда, увы, не делось в людях. Это желание перетекло в души многих прилежных офисных рабов. Так же, как и желание безраздельно владеть, подавлять, держать в страхе, расцветшее за последние годы в разноколиберных корпоративных королевствах. Как говорил Смиту О'Брайен: "С разнообразием удовольствий мы покончим. Но всегда — запомните, Уинстон, — всегда будет опьянение властью, и чем дальше, тем сильнее, тем острее. Всегда, каждый миг, будет пронзительная радость победы, наслаждение оттого, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно".
К счастью, его пророчество не сбылось. Авторитарные государства неустойчивы и недолговечны. "Идеология как господствующий принцип всегда нацеливает на непосильные задачи, ей ведь надо самоутверждаться. И она начинает либо пожирать себя, истреблять собственный народ, либо заглатывает кусок, который ей не по зубам", - считает Виктор Голышев. Уж он знает, о чем ведет речь — ведь Оруэлл заговорил по-русски с его помощью. Сегодня мы все спокойно и уверенно отвечаем на вопрос, сколько будет, если умножить два на два. Забавно, но именно нынешняя свобода позволяет кому-то считать, что результатом этого умножения может быть цифра пять или три. И все-таки правильный ответ — четыре.
