Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Квартира 44». Итоги Московского международного кинофестиваля мы сегодня будем подводить с Еленой Ямпольской, заместителем главного редактора газеты «Известия», с Валерием Кичиным, обозревателем «Российской газеты», с Юрием Богомоловым, кинокритиком и обозревателем РИА «Новости». За нашим столом – теле- и радиоведущий программы «Синемания» Давид Шнейдеров и обозреватели Радио Свобода Марина Тимашева и Ольга Галицкая.
Первое, на что обратили внимание, наверное, все, кто наблюдал за Московским кинофестивалем, что основные призы главного конкурса достались российским фильмам. И об этом говорит заведующая отделом культуры газеты «Время новостей» Алена Солнцева.
Алена Солнцева: Такого не было, пожалуй, никогда, чтобы все премии на международном фестивале получили фильмы принимающей стороны. Это даже как-то неприлично немножко. Обычно даже количество фильмов, например, в Канне (возьмем самую высокую планку) французских обычно ограничено. Хотя, казалось бы, есть возможность. Но для того чтобы понять, почему это произошло, мне кажется, нужно посмотреть на весь расклад конкурса. Потому что в конкурсе, безусловно, были картины, ничуть не уступающие, а может быть, даже превосходящие по качеству российские, но все дело в угле зрения, в позиции. Я сейчас не хочу никого ни в чем подозревать. Жюри подобрано довольно специальным образом, оно тоже заточенное под нашу местную реальность. Это, безусловно, не высокопредставительное в международном смысле жюри, это жюри регионального значения, я бы сказала. Но, допустим, эти люди, которые собрались, они искренне любят советское кино, потому что оно особое, оно не такое, как все, оно не такое, как в мире, в Европе. Но опять же у каждого фестиваля бывает свой взгляд. У него бывает заточенность, зависящая от страны, от культуры, от конкретных людей, которые его проводят.
Просто если посмотреть, что выбирают сегодня и по какому принципу, то у меня возникает некое странное подозрение, что эти принципы внехудожественные. Мне кажется, что это жюри выбирает фильмы по принципу, во-первых: «Давайте поощрим всех тех, кто не хотел давать фильмы на Московский фестиваль и все-таки их дал, мы покажем им, что они дали не напрасно. Мы – особая страна, у нас свой взгляд, у нас свое представление о прекрасном, и мы его поддержим. Западные, европейские мастера не совсем отвечают нашим представлениям о прекрасном, поэтому их мы поддерживать не будем». Это все приводит к тому, что давайте свою поляну делать, давайте не будем делать международный фестиваль, а сделаем еще один национальный. «Кинотавр» нам не нравится. Например, Михалкову и той группе кинематографистов, которые за ним стоят. Это слишком «чернушно» и слишком ориентированный на международные кинематографические моды фестиваль. Давайте сделаем свой, русский, настоящий, светлый, с поисками, с небесами, с религиозными исканиями, такой, который будет отвечать нашим представлениям о том, каким должно быть кино. В мире такого снимают мало или не снимают вообще – не важно, мы сами снимем, у нас достаточно, государство денег подкинет. Мы снимем, посмотрим – и вот это и будет то, что нам нужно. А все остальное нам просто неинтересно. Венгерская «Выходка» - сложный, интереснейший на самом деле язык, прекрасный оператор. Он вообще незамечен. А зачем нам это? Нам это неинтересно. Так я читаю решение жюри и удовлетворенность этим решением президента фестиваля.
Елена Фанайлова: Это мнение Алены Солнцевой. А бы хотела, чтобы вы коротко сказали о своих фестивальных впечатлениях, может быть, они совсем не совпадают с мнением Алены.
Валерий Кичин: К тому, что сказала Алена, добавить можно много, но, в принципе, она все главные тезисы изложила. Я готов это абсолютно поддержать. Каждый раз, когда Московский фестиваль начинается, каждый раз смутные надежды, что, может быть, что-то произойдет, может быть, он станет похож на нормальный международный фестиваль. И каждый раз – разочарование. Причем в этом году меня особенно настораживает то, что фестиваль строит свой успех на лжи, что самое печальное. Я приведу только одну цифру для начала, чтобы показать размах и безответственность этой лжи. 40 тысяч зрителей – объявлено официально, это можно прочитать на официальном сайте Московского фестиваля – 500 фильмов. Просто взять и в уме поделить никому не пришло в голову. Получается 80 зрителей на один фильм. Этого мало, чтобы оплатить копию, которая привезена в Москву, этого недостаточно.
Елена Фанайлова: Валерий, я слышала немного другие цифры. Я слышала, что фильмов было 260...
Валерий Кичин: Пожалуйста, зайдите на сайт фестиваля. Ну, хорошо. Тогда получается 160 зрителей на фильм, что тоже, в общем, не размах.
Но, самое главное, может быть, кто-нибудь вспомнит, что в прошлом году Никита Сергеевич Михалков объявил, что результат Московского фестиваля – и это огромное достижение – 100 тысяч зрителей. За это я отвечаю, потому что сам потом цитировал это в своей газете. И в позапрошлом было 100 тысяч. И я еще тогда удивился: как такая круглая цифра каждый раз? Хотя видно, что на прошлогоднем фестивале было больше народа, чем на предыдущем. Вот как-то невооруженным глазом было видно, что большая активность была. Тем не менее, 100 тысяч. В этом году на 16% больше, как сказано, то есть 40 тысяч. Вот вам и все. То есть все берется с потолка. О каких достижениях можно говорить, если вот с этого начинается все?..
Елена Фанайлова: Может быть, все-таки о художественной части поговорим?
Давид Шнейдеров: На этом фестивале я являлся членом жюри российской критики, отсмотрел всю конкурсную программу и, по возможности, смотрел программу внеконкурсную, различные показы из разных программ. И вот что меня удивило. Мне показалось, что большинство фильмов, представленных в конкурсной программе 31-го Московского кинофестиваля, абсолютно не соответствовали фестивалю категории «А» и техническому уровню. И глядя многие картины, и к сожалению, в основном российские, украинскую картину Киры Муратовой и некоторые остальные было ощущение, что мировой кинопроцесс прошел мимо нашей страны, что эти фильмы достаточно хорошего, крепкого, профессионального уровня примерно 30-летней давности. Не было никаких новшеств ни в операторском, ни в монтажном искусстве, и даже в обработке пленки. Мне горестно было осознавать, что как только я попадал на фильмы внеконкурсные, вот эта моя горечь еще более усиливалась. Потому что даже глядя фильмы снятые, просто было понятно, что эти фильмы сняты в XXI веке. А обратив внимание на картины Николая Досталя, Карена Шахназарова, даже Киры Муратовой, было абсолютное ощущение, что это старый, советский кинематограф, к сожалению, не в пору наивысшего его расцвета.
Юрий Богомолов: В принципе, конкурс – это всегда главная изюминка любого фестиваля. Как-то мы уже давно привыкли, что на Московском фестивале это что-то необязательное, не очень нужное, то есть формально нужно, а на самом деле, это не главное, это что-то стороннее. Хорошо, предположим, конкурсная программа как мотивировка того, что нам покажут витрину мирового кинематографа, это такой повод, мотив.
Елена Фанайлова: Да, справедливости ради надо сказать, что у зрителей есть огромная возможность посмотреть те фильмы западные, в том числе, и старые русские, которые нельзя посмотреть.
Юрий Богомолов: Лена, но когда сразу и много, то у зрителей есть возможность, действительно, увидеть срез современного кинематографа и сразу его осмыслить. Естественно, всегда в Московском фестивале привлекли эти внеконкурсные многочисленные программы. А в данном случае еще была очень содержательная русская программа отдельно. И это было достаточно любопытно. Но, с другой стороны, я понимаю так называемую креативную команду фестиваля. Отборщик. И об этом говорил Кирилл Разлогов не раз, они не столько отбирали фильмы, то, что производится в мире, а они подбирали от того, что оставалось от других фестивалей. И вот это ощущение того, что «second hand» все-таки мирового кинематографа в конкурсе представлен, а не что-то оригинальное, оно было. Ну, Бог с ним, предположим. Но, с другой стороны, эта вилка между амбициями руководства фестиваля, администрации фестиваля и реальностью, она производит неприятное впечатление. Помимо того, это грандиозный удар по репутации Московского фестиваля, который, тем не менее, пыжится объявлять себя фестивалем класса «А», фестивалем того же ряда, что Канны, Венеция и так далее. Этого же нет. И поэтому для меня просто удивление, когда со сцены «Пушкинского» кинотеатра президент фестиваля рассказывает о том, как мир взволнован тем, что происходит на Московском международном фестивале.
Мне бы очень хотелось представить, как после того, как Никита Сергеевич завершит «Утомленные солнцем-2», как он для того, чтобы повысить авторитет Московского фестиваля, представит свою картину на этом фестивале. Боюсь, что он ее повезет в Венецию.
Ольга Галицкая: Во-первых, я думаю, что Никита Михалков, как президент фестиваля, и не должен представлять свою картину в конкурсе.
Юрий Богомолов: Но как лидер российского и мирового кинематографа, о чем он сам написал про себя в липецком Манифесте, мы бы ему это простили.
Ольга Галицкая: Да, мы бы хотели это увидеть. И я думаю, увидим еще.
Валерий Кичин: Мне кажется, все-таки президент фестиваля не имеет права представлять свою картину.
Ольга Галицкая: Да, не имеет права по регламенту.
Юрий Богомолов: И это его спасает.
Ольга Галицкая: Ну а что касается взволнованности мира, то, конечно, обольщаться не следует, мир абсолютно не взволнован тем, что происходит на Московском кинофестивале, никакого грандиозного удара не произошло, потому что всем это глубоко безразлично. Ну а мы давно уже привыкли, что никакого изюма в конкурсе искать не следует. Мы ждем внеконкурсного показа, и мы его получили. Народ ходил, народ смотрел, и внеконкурсной программой был очень даже доволен.
Елена Ямпольская: Что касается того высказывания, которое нам было предложено комментировать, то я бы вынула из него одну фразу, удалила бы оттуда сарказм и повторила бы, что у нас особая страна, свой взгляд на мир и свои представления о прекрасном. Почему вот это все плохо, я, честно говоря, понять не могу. Я хочу сразу оговорить, что не являюсь кинокритиком по образованию. В дипломе у меня написано «театральный критик». Пишу я на достаточно широкие темы. Но, тем не менее, рассматривать Московский кинофестиваль в узкоспециальном формате я не возьмусь, да мне это и неинтересно. Мне, честно говоря, намного важнее, в каком состоянии души я выходила после просмотра, а не то – взволнован или не взволнован мир. Да и вообще, находясь на закрытии кинофестиваля, в общем, внимательно слушая все, что говорилось на сцене, я совершенно не уловила этой ноты, что мир чем-то... Честно сказать, мне абсолютно все равно, взволнован мир или не взволнован, абсолютно безразлично.
Мне очень понравилась картина Николая Досталя, о чем я честно написала. По поводу зрительского ажиотажа. Ну, я успевала, естественно, смотреть только конкурс, времени было мало у меня на это. Но по тому, какое количество людей у нас в редакции попытались аккредитоваться, достать билеты и так далее... В прошлом году такого ажиотажа не было. Обсуждали кинофестиваль бесконечно за всеми ленчами, обедами и чаями, спорили и так далее. И у нас - надо сказать, это было не мое мнение по поводу Досталя, не только мое – единодушно, когда я стала коллег опрашивать «какой фильм вы считаете самым сильным?», они все сказали – «Петя по дороге в Царствие Небесное».
Елена Фанайлова: То есть фильм-победитель.
Елена Ямпольская: И мы написали заранее, и мы заранее предсказали, что если жюри, на наш взгляд, будет адекватно, то золото получит именно Досталь. Мы очень рады, что он получил. А я бы хотела напомнить, что еще несколько лет назад, когда фильмов в России вообще практически не было, то Разлогову предъявляли претензии по поводу того, что он не отбирает в конкурс русское кино, что он слишком придирчив. Теперь же обратная тенденция возникла. Ну, видимо, угодить совершенно невозможно.
Елена Фанайлова: Лена, может быть, и обсуждали-то вы так активно все, потому что это наше родное? Вот нам показывают наше родное, а остальной мир нас не очень интересует.
Елена Ямпольская: Лена, а что плохого-то вы в этом видите?
Елена Фанайлова: Я не вижу ничего плохого.
Елена Ямпольская: Да наверняка, конечно, все мы с вами свое родное, то, что у нас с вами происходит дома, в семье, с нашими близкими и людьми, к которым мы неравнодушны, все мы обсуждаем это значительно живее, чем что-то, о чем нам рассказали по телевизору или что мы прочитали в Интернете. Это абсолютно нормальная вещь. Мне кажется (еще раз повторяю, я не кинокритик), что сейчас намного важнее поощрять свой кинематограф и поднимать его, а уж потом думать о том, как Московский кинофестиваль вписывается туда или не вписывается, и какие волнения он производит в мире.
Елена Фанайлова: Мы сейчас послушаем самори, который сделал кинокритик Евгений Гусятинский, обозреватель журнала «Русский репортер». Это некоторый сравнительный анализ Московского международного кинофестиваля и открывшегося в Чехии кинофестиваля в Карловых Варах, как раз он иллюстрирует суть наших споров.
Евгений Гусятинский: Карловы Вары никогда не используют фестиваль как площадку для продвижения национального кино. Например, в этом году в конкурсе вообще не будет чешских фильмов. То есть если ничего не сняли в Чехии за последние два года, ничего хорошего и достойного, то и на главном чешском фестивале ничего чешского не будет. Я говорю о конкурсе. В параллельных программах, вне конкурса, там есть чешские картины, но это нормально. В Карловых Варах всегда огромное количество иностранной прессы, которая приезжает туда со всего мира, уж по крайней мере, точно со всей Европы и обязательно из Америки. То есть все основные ежедневные и еженедельные издания европейские и даже Американские там присутствуют. В Москве этого вообще нет. По-моему, за последние несколько лет в Москве просто отсутствует иностранная пресса как таковая. А фестиваль, если он не существует в медиа, то его как бы нет вообще.
В этом году была очень смешная история. На фестивале, по-моему, впервые раздавали газету «Screen International», это очень серьезное кинематографическое издание, в Канне, в Берлине, в Венеции они выходят каждый день, а тут был, по-моему, их еженедельный выпуск, где, действительно, была заметка о Московском фестивале, но почему-то не подписанная, и это как-то смахивало на проплаченную статью. А в финале они давали список всех фестивалей, которые проходят летом. И там буквально около 50 фестивалей, включая фестиваль детского и юношеского кино где-нибудь в Куала-Лумпуре или фестиваль студенческих фильмов в Занзибаре, но Московского фестивале в этом списке нет. Зато есть эдинбургский, который проходит в это время, ну и все остальные более-менее известные смотры. То есть это говорит о том, что для международной прессы этого фестиваля все равно не существует, для международных критиков. Чего не скажешь, конечно, о Карловых Варах, потому что, во-первых, они приглашают всегда прессу, и там совершенно другое отношение к прессе, там у прессы просто приоритет и, по-моему, даже такие же права, как и у участников.
Главное преимущество, конечно, Карловых Вар перед всеми остальными фестивалями, и уж конечно, перед Москвой, в том, что это один из самых зрительских фестивалей в мире. И все последние годы, после «перестройки», фестивальные организаторы делали все возможное, чтобы привлечь туда максимальное число публики, чтобы это был фестиваль, в первую очередь, для зрителей. Вот в Карловых Варах, допустим, есть система так называемых «festival pass», когда можно купить абонемент на весь фестиваль и бесплатно смотреть там все картины. В прошлом году он стоил около 40 евро. В Москве же ничего подобного нет. Билеты на вечерние сеансы в «Октябре» достаточно дорогие для обыкновенного московского жителя. И главное, нет фестивальной атмосферы, нет киноманской атмосферы, потому что сам кинотеатр «Октябрь» абсолютно попсовое, коммерческое место, где никогда не показывают артхаус, где бутылка воды стоит около 150 рублей. И это, в общем, не та атмосфера, которая должна быть на таком киноманском фестивале.
Для сравнения я могу сказать, вот сейчас Московский фестиваль, есть финальный пресс-релиз у них на сайте, они объявили, что на фестивале было 40 тысяч зрителей. В Карловых Варах в прошлом году было 150 тысяч. То есть это практически в 3,5 раза больше.
Елена Фанайлова: Это был рассказ Евгения Гусятинского. А теперь возражайте Елене Ямпольской.
Ольга Галицкая: Во-первых, мне бы хотелось вслед выступлению Жени Гусятинского сказать, что, действительно, позавидуешь поневоле, что маленький городок Карловы Вары способен принимать такое количество зрителей, и цены для них абсолютно доступны, и они смотрят все. А про наш Московский кинофестиваль, конечно, такого сказать нельзя. Цены высокие, народа хоть и больше в этом году, и это очевидно больше, но все-таки не такое количество, не такой интерес, как следовало бы.
А что касается того, что было сказано Еленой Ямпольской, то хочется ответить: пускай тогда это будет фестиваль нашего российского кино. Будем купаться и ковыряться в своем, будем его разбирать, искать отличительные особенности в своем киноискусстве. Зачем нам тогда международный контекст?
Елена Ямпольская: Мне очень понравился глагол «ковыряться». Собственно, вот этим описывается все отношение.
Ольга Галицкая: Поневоле так выходит.
Марина Тимашева: Я хотела бы сказать очень простую вещь. Посмотрите на российские фильмы, сравните их с конкурсными иностранными фильмами, и вы легко обратите внимание на простую вещь. И это то, о чем говорит Лена. И я, действительно, не знаю, хорошо это или плохо, я только констатирую факт. Российские фильмы имеют дело только с самой Россией или с Советским Союзом, только с самими россиянами или с советскими людьми. Люди в них замкнуты в какой-то определенной ситуации временной и пространственной, они никогда никуда не переезжают. Я имею в виду три фильма, которые были в конкурсной программе. Но мы можем прибавить и многие фильмы из фестиваля «Кинотавр», из российской панорамы, которая тоже была на ММКФ. Они никогда никуда не переезжают, они никогда не встречаются с людьми из других стран. А в европейских фильмах и в мировых фильмах фактически всюду и везде каким-то образом их собственная история выводит, вывозит их на кого-то еще. Даже в японском фильме, посвященном Второй мировой войне, все равно японцы попадут в русский плен, и там появится, так или иначе, русские. Я имею в виду японский конкурсный фильм «Красота». Конечно, им не очень повезло, но они дрались в Манчжурии. И наворотила там такого японская компания, что... в общем, да, они расплачивались в значительной степени за свои грехи. Но, в любом случае, просто обратите на это внимание: наше кино сосредоточено только на самом себе. И естественно, что наш фестиваль тоже сосредоточен на самом себе и награждает российские фильмы. Мне кажется, что каким-то образом одно из другого вытекает и одно с другим связано. Ну, это боязнь открытого пространства, может быть.
Ольга Галицкая: Марина, я все-таки хочу тебе возразить, потому что, скажем, в конкурсном венгерском фильме очень хорошем есть то же самое, что и в российских. Они так же сосредоточены на своих проблемах и на своих людях. Так же, как и в американском фильме, там то же самое.
Марина Тимашева: Нет, он там с мексиканцами встречается.
Ольга Галицкая: Ну, хорошо, наши тоже с кем-то встречаются. Мне кажется, это не есть проблема. Кстати, и Кирилл Разлогов, как программный директор, соглашается, что российских фильмов было чрезмерно много и произошел перекос. Скажем, если на Каннском кинофестивале три картины французские участвуют в конкурсе, но там, слава Богу, 24 картины, то есть процентное соотношение совсем иное.
Давид Шнейдеров: Барышни, давайте не говорить о количестве, давайте говорить о качестве. Ничего плохого в словах Лены об озабоченности судьбой российского кино я не вижу. То, что у нас свой «особый путь», да, наверное. Вопрос: гордиться этим или стыдиться? У каждой страны в мире «особый путь». Давайте все-таки будем справедливы ко всем странам. Мне кажется, что пора перестать говорить о национальной гордости великороссов. Хватит! Каждая страна в мире имеет свою национальную гордость.
Если мы столь озабочены судьбами отечественного кино, давайте поступим так же, как наше правительство поступает с заводом «АвтоВАЗ». Давайте перестанем ввозить в страну «иномарки», перестанем покупать иностранное кино, наконец, прекратим раздувать щеки и называть Московский кинофестиваль международным, перестанем брать иностранные фильмы для того, чтобы мы не могли сравнивать картину Досталя, Прошкина, Шахназарова с лентами фон Триера, Ханеке и прочих. И превратимся в нормальный «Болливуд», в картины, которые производятся только для нашего зрителя, которые смотрят только наши зрители, и которые совершенно не волнуют никого за пределами границ России.
Елена Ямпольская: Сударь, во-первых, не единого слова из формулировки «национальная гордость великороссов» мною произнесено не было. Тем более что и сама, в общем, при смешении кровей к великороссам не отношусь. И было бы удивительно из уст человека по фамилии Ямпольская слышать эту формулировку.
Давид Шнейдеров: Я классика процитировал.
Елена Ямпольская: Во-вторых, предложение, которое вы только что так саркастически выдвинули, оно мне уже знакомо. Знаете, где я читала по поводу ограничения зарубежного кино в российском прокате?
Давид Шнейдеров: Из уст Карена Георгиевича Шахназарова.
Елена Ямпольская: Нет. Это одна из цитат из письма Марлена Мартыновича Хуциева нашему президенту Дмитрию Анатольевичу Медведеву. Вскоре после декабрьского съезда (не съезда) было написано такое письмо. И там одним из предложений Марлена Мартыновича, что он, как новый председатель Союза кинематографистов, предлагает сделать для возрождения отечественного кинематографа, было как раз ограничение зарубежного кино в прокате. Что является, безусловно, губительной мерой, потому что кинотеатры строиться перестанут. И я понимаю, что прокатчики не входят в Союз кинематографистов, но это еще не значит, что на них можно наплевать. Поэтому ни о чем подобном я не говорила.
А вот о том, что говорила Марина, мне только кажется, что это не боязнь открытого пространства. Всякому человеку, а в каком-то смысле государство – это тоже живой организм, надо сначала все-таки разобраться с самим собой. Вот я, например, по себе знаю, что у меня бывают периоды, когда мне интересно копаться в себе. Когда я пойму, какая я, я буду как-то грамотнее выстраивать отношения с людьми. И совершенно очевидно, что сейчас (как бы пафосно это ни звучало) Россия все-таки пытается разобраться, что она, кто она, откуда она, из чего она состоит. И нам свое интереснее сейчас, чем чужое. Ну и что? Ну, пройдет этот период когда-нибудь. То есть даст Бог, что окончательно он не пройдет.
Давид Шнейдеров: В России ежегодно проходит более 25 кинофестивалей, из которых один – Московский международный. Так давайте разбираться на тех 24-х. Этого вполне достаточно. Это два фестиваля в месяц. Во как времени и места хватает, чтобы разобраться в самих себе. Давайте один фестиваль оставим от внутренних разборок.
Елена Ямпольская: Давид, это взгляд кинокритика. Я уже извинялась за то, что мне удобнее разбираться на Московском кинофестивале.
Давид Шнейдеров: Я не кинокритик. Я вообще окончил Щукинское училище и режиссуру, и не имею к этому никакого отношения.
Ольга Галицкая: Если мы разбираемся с собой, со своими проблемами, и может быть, момент как раз именно тот самый и настал, когда нужно заниматься только собой, то непонятно, зачем международное жюри. Оно-то почему должно в этом участвовать?..
Елена Фанайлова: И я бы хотела напомнить о некоторых событиях, которые фестивалю предшествовали и, как мне кажется, бросают некий свет на него, какой-то тон, по крайней мере, для профессионалов в этом появляется. Я имею в виду то, что предшествовал фестивалю раскол в Союзе кинематографистов, что сейчас идет суд по иску Марлена Хуциева к Никите Сергеевичу Михалкову, что ряд режиссеров открыто объявили, что они на фестиваль не пойдут, я имею в виду Алексея Германа-младшего и Ивана Дыховичного. А ряд режиссеров ожили на фестиваль, то есть фильмы смотрели, потому что это профессия, но на открытие и закрытие не пошли. И вот один из таких людей мне сказал: «А почему я должен не ходить на фестиваль? Я налогоплательщик законопослушный».
И еще одна деталь – это изгнание журнала «Искусство кино» из его помещения, которое тоже произошло уже окончательно на фоне Московского международного кинофестиваля. На мой взгляд, это случай грустный, потому что это раскалывает сообщество, и как-то огорчительно все это. По словам Никиты Сергеевича Михалкова, Союз больше не может содержать журнал «Искусство кино» и ему предписано 1 августа закончить свое существование. Обозреватель Радио Свобода Марина Тимашева спрашивала у Никиты Сергеевича Михалкова несколько дней назад на пресс-конференции: возможно ли решить эту проблему мирным путем, возможен ли договор? И Никита Сергеевич ответил следующее...
Никита Михалков: Да ничего не буду делать. Вы знаете, как сказал Столыпин, в политике нет мести, есть последствия. Абсолютно некорректно повел себя журнал «Искусство кино» по отношению к Союзу кинематографистов России. Имея в своих руках абсолютно безвозмездно отданные большие помещения, получая четыре гранта от государства, и сдавать семи организациями в субаренду, нарушая закон, - это некорректно по отношению к Союзу. Мы поступаем по закону. И если бы, скажем, господин Дондурей понял все это просто по-человечески, сказал: «Братцы, ну, виноват, неправ», - а когда он вместо этого рассказывает о злодеяниях, ну, пусть рассказывает. В конце концов, это его факт биографии. Я сожалею об этом. Но нельзя наливать, как вы знаете, новое вино в старые мехи. Потому что это то, с чего живет Союз, эти же самые старики. И 11 лет жить там безбедно и сдавать это в субаренду, ничего не отдавая тому Союзу, который тебе это предоставил, а еще потом же укусить ту самую руку, которая тебе дала, - это неприлично. Тем более, когда никакого внутреннего движения к тому, чтобы – «простите, братцы, бес попутал». Тогда все можно решить. А когда после этого еще – «ага», и поднимать общественность, ну, пусть поднимают. Личных у меня никаких претензий нет. Хотя внутренне я оскорблен. Так не делают.
Елена Фанайлова: Судя по словам Никиты Сергеевича Михалкова, примирение невозможно ни под каким видом. Более того, он чрезвычайно обижен. А вот как кинокритикам на это реагировать?
Марина Тимашева: Там не было такого, что примирение невозможно ни под каким видом. Он сказал, что если бы Дондурей пришел бы к нему и разговаривал бы с ним...
Елена Фанайлова: Повинился.
Марина Тимашева: Ну, может быть, повинился. Но он таких слов не произносил. И если бы Даниил Дондурей пришел к нему и с ним бы поговорил, то, возможно, как-то эта ситуация изменилась. Я только уточняю.
Юрий Богомолов: Он не так сказал. Он сказал такую вещь, что если бы он пришел и сказал: «Братцы, извините, бес попутал». Это же было сказано. То есть если бы он пришел, бросился в ноги, поцеловал бы руку, которая ему давала якобы что-то. Между прочим, Никита Сергеевич опять говорит неправду по поводу того, что Союз содержит этот журнал, или содержал.
Елена Фанайлова: Хорошо. Я согласна. Я вот что хочу сказать. Допустим, ужасный Никита Михалков. А фестиваль? Народ ходит, народ, просто в выходные своими глазами видела, в очереди стоит, билеты раскуплены.
Юрий Богомолов: Но мы же только что заслушали Никиту Сергеевича, и он сказал о том, что Союз содержит. Между прочим, Союз является учредителем этого журнала. А какой его учредительский вклад? Это помещение, которое занимала редакция. Если вы, господин Михалков, так оскорблены и обижены Дондуреем, который вам пиастры не занес, как он выразился на сцене Гостиного двора, то имейте дело с самим Дондуреем. Что ж вы свой журнал-то уничтожаете?! Вы же журнал свой собственный, единственный, тот, который имеет гигантскую историю!.. Это не вмещается в мое воображение. Человек, который считает себя оплотом культуры, который сам про себя написал, что он лидер российского и мирового кинематографа.
Валерий Кичин: Но человек, который считается оплотом культуры, уже объявил на страницах «Известий» «охоту на ведьм». Вот и идет совершенно планомерное осуществление этого «замечательного» плана. Вот и все.
Елена Ямпольская: Что касается меня лично, то я человек спокойный и все перенесу. Газету мою любимую, родную, в которой я начинала, в которой я училась и в которой я надеюсь задержаться, я очень прошу не трогать.
Валерий Кичин: А почему не трогать? Разве не у вас я прочитал эти слова «охота на ведьм»?
Елена Ямпольская: Хотя бы потому, что если мы тут обучаем Никиту Сергеевича тонкостям корпоративной этики, то уж мы сами ее нарушать, мне кажется, здесь, за этим столом, не должны.
И я сразу выскажусь по поводу «Искусства кино». Еще раз говорю, я не кинокритик, я не член Союза кинематографистов, человек я сторонний. Очень интересная вещь. У всех нас бывают такие ситуации в жизни, бывали, наверное, когда останавливает тебя инспектор ГАИ за превышение скорости, а ты начинаешь показывать ему с возмущением на мимо пролетающие машины: «А это-то?! 200 километров пролетел, номера не видно. Чего ты меня-то поймал?». А он говорит: «За себя отвечайте. Вы нарушили – вы заплатите штраф. А на тех кивать не надо». Если бы «Искусство кино» в лице ли его главного редактора, который упорно молчит, и у него есть, наверное, на то свои основания, я не знаю какие, еще бы в чьем-то лице доказало, что обвинения... Кстати, между прочим, комическая вещь. Впервые об этих семи субарендаторах, сидящих на безвозмездно предоставляемой «Искусству кино» площади, сказал господин Столбунов, адвокат Марлена Мартыновича Хуциева. И это было на собрании в Доме кино. Зачитывая список всех финансовых нарушений чудовищных, которые произошли при Михалкове в Союзе кинематографистов, он, в частности, брякнул: «Смотрите, вот помещение, нечеловеческие площади, там сидят семь субарендаторов, а Союз кинематографистов уже 10 лет не получает от этого ни копейки». Возникла некоторая неловкость.
Юрий Богомолов: А вы видели это помещение?
Елена Ямпольская: Нет, этого помещения я не видела.
Юрий Богомолов: Это подвалы, о которых говорил Никита Сергеевич.
Елена Ямпольская: Это не мои проблемы. Подвал, чердак...
Елена Фанайлова: Вот я своей рукой хочу этот виток дискуссии закончить...
Елена Ямпольская: А почему же вы хотите закончить этот виток дискуссии?
Елена Фанайлова: Елена, я этих документов сама не видела. Ни в том, что предъявляет Никита Сергеевич Дондурею, ни в каких-то ответных, возможно, жестах... Я не адвокат, не юрист, как и мы все. Мы сейчас обсуждаем некий воздух. У нас нет доказательной базы.
Елена Ямпольская: Лена, вы дали дообсуждать вопрос, что Михалков изгоняет только за то, что Дондурей не выразил ему личной лояльности. По-моему, вы не обрывали человека, высказывавшего эту точку зрения. На самом деле, то, что я хотела сказать, я сказала. К сожалению, да.
Ольга Галицкая: А почему Никита Сергеевич тогда же не озаботился этой ситуацией, не стал выселять Дондурея, в декабре?
Давид Шнейдеров: На самом деле, мне кажется, что подвести итог этой дискуссии очень легко. Потому что то высказывание Никиты Сергеевича Михалкова, которое мы сейчас слышали, уже было. Было в рассказе Исаака Эммануиловича Бабеля, когда Беня Крик пришел грабить контору. И когда он сказал: «Почему бы хозяину конторы не прийти ко мне в гости, не сесть и не выпить рюмку водки?», - идет комментарий: «Почему, собственно, хозяин конторы должен идти в гости к Бене Крику, кто такой Беня Крик?». Ну, это по поводу споров между Марленом Мартыновичем и Никитой Сергеевичем.
Вторая цитата из классики – Булгаков, которая звучит: «Обе вы хороши». Ну а третью, на мой взгляд, которая подводит итог всем распрям Союза кинематографистов, сказал Шекспир: «Чума на оба ваших дома». Мне кажется, что Союз кинематографистов в нынешнем виде не нужен вообще, в принципе. Должны быть очень сильные гильдии с юридическим лицом, влиятельные, такие влиятельные, как в Америке. А Союз должен превратиться в пенсионный фонд, который собирает деньги и поддерживает кинематографистов.
Елена Фанайлова: Давайте все-таки к кино вернемся. Валерий Кичин, может быть, были какие-то у вас все-таки радостные впечатления, а не только критические?
Валерий Кичин: Во-первых, я все-таки не согласен с Давидом насчет оценок российских фильмов, которые получили. Мне как раз «Петя» тоже нравится, я считаю, что это очень хорошее кино. Я вообще очень рад, что в этом фильме, присудив ему премию, фестиваль возвращается к каким-то более нормальным критериям оценок фильмов. Потому что не только по признаку каких-то эстетических поисков, оголтелых обязательно, каких-то уж совсем залихватских, но и потому, что картина о людях, картина, способная к сочувствию. Мне эта картина, повторяю, нравится. Мне очень сложно критиковать решение жюри, потому что каждому из этих режиссеров я симпатизирую, я считаю их мастерами, и за каждого в отдельности я очень рад. Но даже в советские времена, конечно, Московский фестиваль не позволял себе вот такой группировки, «наших» режиссеров, которым всем обязательно дать призы. Даже однажды в 1963 году он нашел соломоново решение, создав три приза главных – это для нашей картины обязательно, обязательно для соцлагеря и обязательно для прогрессивного западного кино. Ну, уж лучше так, чем так, как было сделано на этом фестивале, мне кажется. Тем более что там были сильные фильмы в конкурсе, я думаю. Мне нравится болгарская картина, мне нравится венгерская картина. Было о чем говорить. Так что меня порадовало то, что уровень мне показался чуть более высоким, чем в прошлом году. Просто фестиваль был объективно более интересным. И повторяю, я очень бы этому радовался, если бы к этому не примешивалась горечь за эту беспрерывную ложь, которая в ложку меда бухает бочку дегтя.
Ольга Галицкая: Мне кажется, что решение жюри настолько скандально, что как будто бы люди задались целью довести ситуацию до абсурда. Давайте дадим до кучи уже всем, и даже маленькой девочке дадим приз за актерскую работу, которая не является актерской работой, потому что девочка в данном случае – наученное режиссером маленькое существо. А приз профессиональный, он не может вручаться ребенку. То есть просто абсурд. Как будто решили посмеяться.
Юрий Богомолов: Международное жюри было на редкость неавторитетным. В этом смысле оно было еще смешнее, чем конкурсная программа с участием 3,5 российских картин. Вот говорил корреспондент из Карловых Вар о том, что на Карловы Вары ездит очень много журналистов из других стран, а к нам практически никто из сколько-нибудь знаменитых критиков международных не приезжает. Теперь и не будут приезжать. Надо еще долго будет работать над имиджем Московского кинофестиваля, чтобы, во-первых, давали картины, во-вторых, приезжали критики, и в-третьих, давали бы согласие на участие в жюри известные кинорежиссеры.
Елена Фанайлова: Нерадостная картина, картина, нарисованная вами, неоптимистическая.
Давид Шнейдеров: На самом деле, забавная ситуация, что если влезть в поисковую систему «Google» и набрать «31-ый Московский международный кинофестиваль», то упоминаний в иностранной средствах массовой информации, на иностранных киносайтах практически нет. Даже самый крупный сайт о кино не упоминает вообще Московский кинофестиваль, хотя он говорит о Карловых Варах, естественно, Канны, Венеция, Берлин и прочее, а Московский фестиваль отсутствует.
Юрий Богомолов: Но судя по липецкому Манифесту, подписанному очень известными кинематографистами, на этот как раз наплевать. На это как раз, действительно, там наплевать. Там другая проблема – очень много идеологической демагогии и ваты. Но одно там проступает очень очевидно. И может быть, это ключ к пониманию того, что будет происходить в нашем кинематографе, если все это получит серьезную поддержку. Там ведь все время подспудно говорится о том, что наша культура – это такая золотая рыбка, которая несколько запуталась в сетях и хотела бы, чтобы государство исполнило ее три желания – господдержка, или госзаказ, некая идеологическая «крыша», то есть культ, фетиш государственности, как идеологии, это такая «крыша» идеологическая была бы, ну и конечно, давайте ограничим воздействие зарубежной культуры на нашего зрителя. Но что особенно примечательно, как бы постскриптум к этим заявлениям, в заключительный день фестиваля, на закрытии Никита Сергеевич опять же с большой помпой объявил о том, что «сегодня у нас премьера того самого вестернового фильма», а по поводу вестернизации очень много говорилось в липецком Манифесте. Вот эта беспрерывная, как Валерий Семенович сказал, ложь, это какое-то беспрерывное, мелкое, наперсточное лицемерие.
Валерий Кичин: Фестивали мира служат ведь делу все-таки сближения народов. Они для того и международные, чтобы служить какими-то мостами, наводить какие-то связи, взаимопонимание. Московский фестиваль даже на уровне деклараций, которые прозвучали на открытии и на закрытии, ведет дело к тому, чтобы как бы отделиться: у нас свой путь, нам нечего стыдиться, это наш русский фестиваль. Я не против того, что русский фестиваль. Он есть в Сочи, и их очень много у нас. А это международный фестиваль, и он должен быть мостом. И вот этот путь назад, путь от того, чтобы быть средством взаимосвязи, к отделению, вот это, мне кажется, очень настораживает.
Елена Фанайлова: Елена Ямпольская сказала, что это нормально, что, в принципе, для страны сейчас (если я правильно вас, Лена, поняла), для человека современного нормально заниматься собой.
Елена Ямпольская: Да. И мне хотелось бы добавить. Меня, честно говоря, подобные оценки поражают, потому что те российские фильмы, которые в этом году были в конкурсе... притом, что у меня совершенно разное к ним отношение. Мне не понравилась «Палата номер 6», я считаю, что Карен Георгиевич поставил перед собой какую-то нечеловеческую задачу. Это просто была трасса «Формулы-1», и не сойти с нее, причем очень быстро, он просто не мог. Там сварочные швы совершенно не заделаны, все это на поверхности. И тем не менее, мне очень понравилась картина Досталя. Я считаю неплохим фильмом «Чудо». И даже работу «Мелодия для шарманки» многоуважаемой всеми Киры Муратовой. И даже фильм «Царь» Павла Лунгина, который очень мне не понравился. Тем не менее, все эти, предположим, пять фильмов российских или имеющих отношение к России я их с удовольствием рекомендую всем своим друзьям, знакомым. Когда меня спрашивают: «Надо это посмотреть или не надо?», - я говорю: «Надо, безусловно». Мне ни за один из этих фильмов не стыдно. Я понимаю, что любого умного человека можно отправить в этот кинозал, и он не позвонит тебе потом и не скажет: «Слушай, на какое же это самое ты меня... Зачем мне это надо?». Я понимаю, что там есть над чем думать, там есть по поводу чего испытывать сильные эмоции. И Боже мой, если это не достижение, если все равно важнее – приедут к нам заграничные критики или не приедут, то, действительно, мы на разных языках говорим. Я не понимаю саму систему подхода, я иерархию ценностей такую не понимаю и не принимаю.
Елена Фанайлова: Я думаю, что не так уж важно, что собравшиеся за этим столом не столько заинтригованы приездом иностранной прессы, сколько престижем страны в каком-то интернациональном пространстве.
Елена Ямпольская: Сами себя будем уважать – и они нас будут уважать. С самоуважения это начинается.
Елена Фанайлова: Вот разные типы патриотизма и, видимо, самопонимание и саморефлексия представлены за этим столом. Я согласна с вами. Я с большим интересом слежу за русским кино, причем уже несколько лет. И я думаю, что в нем происходят какие-то серьезные смысловые сдвиги. Хотя из Давидом я здесь не могу не согласиться. Технологически это, конечно, не слишком продвинутое устройство.
Вот Юрий Александрович Богомолов, я знаю, был вдохновлен русской программой Московского международного кинофестиваля.
Юрий Богомолов: Я думаю, что самое интересное на этом фестивале – это русская программа молодого кинематографа. И в качестве пролога ко всем проблемам цивилизационным, духовным и так далее был «Петя». Да, это, действительно, замечательный фильм. Я только хочу сказать, что фильм-то замечательный, но тот критический анализ, который я прочитал в одной из престижных газет, при всем том, что он, вроде бы, положительный, но он отдает таким вульгарным социологизмом. То есть автор просто думает, что главное в кино – это материал, на котором он снят, и материал, которому посвящен фильм. А все остальное – композиция, ракурсы и прочее – это леса, это что-то внешнее по отношению к этому фильму. И поэтому фильм начинает трактоваться то ли как сталинистский, то ли как анти-сталинистский. Вот молодые русские фильмы, притом, что к ним может быть много претензий, они как раз выходят на другой уровень глубины постижения реальности. И уже следующий фильм «Сумасшедшая помощь» Бориса Хлебникова, который я считаю просто лучшим фильмом из всех сегодняшних русских, там как раз есть вот этот горизонт, который мог бы составить достоинство другого фильма. Это все не ограничено чисто российскими проблемами, я уверяю вас. И поэтому мне кажется, что нет худа без добра. Ну, фестиваль плохой, но есть и некоторая толика добра в этом – это русская программа, которая, кстати, смотрелась зрителями. Действительно, зрители в Доме кино на этих просмотрах заполнили проходы и висели бы на люстрах, если бы люстры были в этом зале, который скоро снесут.
Ольга Галицкая: Мне как раз кажется, что прав был Давид Шнейдеров, чуть раньше сказавший о том, что наше кино существует в параметрах очень архаичных, как будто на дворе не XXI век. Произошло же очень много в киноязыке изменений, технических изменений, в том числе. У нас это все как-то делается по старинке, все время изобретается какой-то свой велосипед. Очень хороший фильм Николая Досталя, но не совершенный весьма. А кроме того, он вдруг получил какую-то неожиданную трактовку, совершенно не вытекающую из того, что там показано. Это абсолютно, конечно, анти-сталинское кино, но сделанное архаичными, буквально 20-летней давности способами.
Давид Шнейдеров: Если говорить о фильме Николая Досталя, это, безусловно, кино хорошее с точки зрения подходов 30-летней давности к картинке, монтажу, операторской работе, обработке пленки, проработке сценария. Потому что там многие сценарные линии, линии персонажей самые интересные обрублены и канули в небытие. И когда мы смотрим в конкурсной программе мексиканскую картину, американскую картину, то это другой киноязык, современный. Самым наглядным примером, на мой взгляд, был показ «Белой ленты» Ханеке, фильм, снятый очень просто, без огромного количества компьютерных спецэффектов, рассказывающий об истории страны, без всяких внешних путешествий и так далее, о проблемах страны...
Елена Фанайлова: О проблемах семьи, я бы сказала.
Давид Шнейдеров: ...о проблемах семьи и так далее. Но насколько этот фильм совершенно технически сделан – обработка пленки, монтаж, операторская работа, звук – все то, чего так недостает русским картинам. И что во Франции успешно делает Люк Бессон, который берет технологии и накладывает на французскую почву.
Елена Фанайлова: Итак, мы оказываемы на перепутье между необходимостью разговаривать о русской душе и русской судьбе и недостатками технологий.
Давид Шнейдеров: Нет, мы должны разговаривать о русской душе. Мы живем в России, но воспитаны на христианской культуре. Мы говорим на русском языке. Мы плоть от плоти России. Мы должны говорить о наших проблемах, о нашей душе. Но мы не должны забывать о той вещи, которая называется «прогресс». Мы должны говорить другим языком, чтобы он был понятен не только нам, но и всему остальному миру. «Болливуд» говорит об индийских проблемах индийским языком. И индийское кино, оно местное. России уже пора выйти из этого местного уровня. Но для этого мы должны использовать современный киноязык.
Ольга Галицкая: Еще одно маленькое замечание по поводу технологий, качества кинопоказа. Скажем, в «Художественном», где показывают для прессы, оно, что называется, оставляет желать. Так много обидных, технически несовершенных вещей, так много нарушений кинопоказа, принятого во всем мире, что половина впечатлений буквально урезается, потому что сделано все это плохо. Кстати, абсолютно совершенный фильм Михаэля Ханеке показывали с очень плохого DVD, что недопустимо на международном кинофестивале.
Елена Ямпольская: Точно так же его показывали на Каннском кинофестивале.
Ольга Галицкая: Нет, люди, которые видели его на Каннском кинофестивале (я, к сожалению, не была там в этом году) и посмотрели сейчас, говорят, что картинка была серой здесь и очень четкой там.
Елена Фанайлова: Если говорить обо всех проблемах прессы на Московском международном кинофестивале, то мы проговорим еще минут 20, боюсь. Потому что, на мой вкус, к сожалению, мне кажется, что Московский международный кинофестиваль, ему все равно, есть у него пресса или нет. Люди понимают, что все равно журналисты будут ходить, потому что это их бизнес, это их дело, и все равно они будут писать про это кино. И какие ты условия им ни создавай – плохие, хорошие – все равно все будут ходить и писать про этот кинофестиваль.
Ольга Галицкая: Я просто хочу сказать справедливости ради, что все-таки какие-то попытки улучшить условия работы для прессы были сделаны. То есть какая-то мысль в этом направлении движется.
Валерий Кичин: Например, перенести просмотры (правда, два года назад) из «Октября», более-менее совершенного кинотеатра, в «Художественный», абсолютно старый, где невозможно смотреть кино, это правда.
Ольга Галицкая: Зато это более удобная географическая точка, чем кинотеатр «Октябрь».
Валерий Кичин: Ну, не знаю...
Ольга Галицкая: Значит, надо еще на эту тему думать. Но, к сожалению, у нас, действительно, нет никакого дворца фестивалей, никаких нормальных площадок.
Валерий Кичин: На любом крупном фестивале все-таки пресса – один из главных моментов, и это очень важный момент. И прессе создаются условия для работы, конечно.
Елена Ямпольская: Никакие заводнейшие организаторы Московского кинофестиваля не в состоянии нанести такого урона морального, и даже физического, прессе, как мы сами друг другу. Потому что меня не перестает изумлять, когда одни журналисты совершенно авторитарным тоном рассказывают другим журналистам, что они неправильно поняли какое-то кино. Из чего я заключаю, что именно те журналисты поняли его правильно, и почему-то абсолютно в этом уверены. И вообще у нас какая-то удивительная вещь происходит: чем у нас либеральнее журналист, тем, видимо, меньше он верит в возможность того, что кто-то просто увидел кино – вот как увидел, так и написал, без задних мыслей, не выясняя, кому этот человек близок, кому он далек, какая там паутина, дадут, не дадут. Понравилось, торкнуло, пробило. Пришел – написал. Потом начинаем друг другу рассказывать: «Нет, ты неправ, это совсем не о том, это об этом». Для вас о том, для них об этом. Замечательно! Если фильм вызывает зачастую противоположные эмоции, но всегда сильные, значит, хорошее кино. Что ж мы друг друга позорим, и себя в основном?!
Давид Шнейдеров: Такое ощущение, что у нас в стране произошло абсолютное смешение трех понятий: кинокритики, киноведения и киножурналистики. Вот эти три понятия нужно очень жестко разделить. Потому что кинокритика должна быть аргументированной, точной, и кинокритик должен находиться в некой оппозиции к творцам, но она должна быть предметной и профессиональной. Киноведение должно рассматривать фильм в русле мирового кинопроцесса. А киножурналистика должна быть абсолютно либеральной. Это расширенные рецензии с элементами вкусовщины. Да, журналисту понравилось, и никто не имеет права ему сказать, что «ты неправ». Ему понравилось, и это его личное мнение. Но должен быть кинокритик, который этот фильм профессионально разберет и объяснит, что в нем профессионально хорошего и что в нем профессионально плохого.
Елена Ямпольская: Я с вами абсолютно, Давид, согласна. Существуют широкие, общенациональные издания, рассчитанные на нормального человека, купившего газету в киоске, грубо говоря. Там не место киноведению, глубокой аналитике и так далее, там человеческий подход важнее.
Ольга Галицкая: Но если общенациональные издания позволяют себе программировать зрителя и в директивном тоне указывать ему, как следует понимать фильм, я думаю, что это тоже неверно.
Елена Фанайлова: Вот каков для вас лично эмоциональный итог фестиваля, интеллектуальный итог фестиваля?
Юрий Богомолов: Меня, честно говоря, беспокоит вся ситуация как с самим Московским фестивалем, так и с тем фоном, на котором он проходил. Я имею в виду все эти проблемы, связанные с внутрисоюзными делами. И особенно меня беспокоит заявленный в Липецке тренд. Я вот почему обеспокоен. Да, я увидел замечательную, интересную российскую программу русских фильмов. Но эти фильмы как раз и не вписываются в тот тренд, который там обозначен. Там подписавшие кинематографисты умоляют государство: «Давайте нам денег. Давайте мы определим стратегическое направление нашей деятельности. Давайте мы поставим определенный заслон». А что, вот эти фильмы могут быть истолкованы как стратегическое оружие, которое должно разрушить внутренний мир русской культуры?
Елена Фанайлова: Юрий Александрович, вы имеете в виду российские фильмы, которые разрушат русскую культуру?
Юрий Богомолов: Конечно.
Ольга Галицкая: Я могу сказать, что фестиваль был мне интересен. Меня радовали очень многие фильмы внеконкурсной программы. И конкурс смотреть было тоже интересно. И члены жюри российской критики, представленные за этим столом мною и Давидом Шнейдеровым, нашли как раз зарубежные фильмы, которые стоило бы отметить, что мы и сделали. То есть, в любом случае, я считаю, что Московский кинофестиваль должен, конечно, продолжать жить. Дай ему Бог здоровья всяческого. Но должен все-таки учитывать то, что это кинофестиваль международный, и не замыкаться на себе.
Валерий Кичин: Я хотел бы пожелать фестивалю, который всем нам очень дорог, превратиться все-таки обратно из частного мероприятия, PR-мероприятия с государственным финансированием в нормальный международный фестиваль, который ориентирован не то, чтобы создать некий авторитет, а для того, чтобы действительно создать авторитет фестивалю и стране, просто показывая международные фильмы и честно их обсуждая.
Елена Ямпольская: Я могу сказать, что мне все, что я видела (к сожалению, я не имела возможности видеть очень много), понравилось, мне это было интересно. А особой радостью для меня является то, что на 31-ом Московском международном кинофестивале никак, на мой взгляд, не отразился недавний конфликт в Союзе кинематографистов. И победа Николая Досталя безусловное тому подтверждение.
Давид Шнейдеров: Мне кажется, что достаточно странно было бы избрать Московский кинофестиваль местом сведения счетов. И меня ни порадовало, ни огорчило, для меня это было нормой, что Московский фестиваль не стал местом сведения счетов между двумя противоборствующими группировками в Союзе. И к счастью, это осталось за фестивалем. Потому что, как ни крути, бойкотировали звезды открытие и закрытие, не бойкотировали, зрители этого не заметили. И надо сказать, что простым зрителям глубоко плевать на распри кинематографистов. Мне очень хочется, чтобы, как правильно сказал Валерий, Московский фестиваль стал действительно международным, чтобы мы вернули себе тот престиж, когда в Москву было престижно ехать и звездам, и журналистам. И зрители, которые приходили бы на сеансы, могли бы видеть не только своих соседей, но могли бы встречать звезд, могли бы увидеть этих актеров. Потому что ведь, по сути, люди на фестиваль идут не только смотреть кино, они еще хотят посмотреть на тех живых людей, которые это кино создают, и от этого никуда не денешься. Я действительно хочу, чтобы мы стали международным кинофестивалем в высшем смысле этого слова.
Елена Ямпольская: Дело в том, что не может быть такой ситуации, чтобы, в принципе, в Россию ехать никому не хотелось, это было бы непристижно и неинтересно, но почему-то людям хотелось бы ехать именно на Московский международный кинофестиваль. Я думаю, только с ростом престижа страны в целом возможен рост престижа кинофестиваля.
