Владимир Тольц: Мы продолжаем разговор о судебном процессе Виктора Кравченко, советского перебежчика, издавшего книгу "Я выбрал свободу", против еженедельника "Леттр Франсез", который издавали французские коммунисты. Процесс, напомню, начался в январе 1949 года, а мы сегодня восстанавливаем его сюжетные линии по некогда совершенно секретным ОЗП - "Особым закрытым письмам ТАСС" - бюллетенями с обзорами западной прессы, предназначавшимися для Сталина и его приближенных.
Ольга Эдельман: Я напомню суть дела. В книге "Я выбрал свободу" был описан жизненный путь Кравченко, сына железнодорожного рабочего, получившего инженерное образование и сделавшего карьеру - он писал, что руководил крупным оборонным заводом, работал в Совнаркоме РСФСР. А в США он оказался как член советской закупочной комиссии и бежал в апреле 44 года. В книге описывается то, что Кравченко видел вокруг себя, например, как еще студентом он участвовал в уборочной кампании во время коллективизации и наблюдал голод (Кравченко учился в Донецке и Харькове), или чистки (он писал, что и сам им подвергался).
Книга имела большой успех в США, но когда ее перевели во Франции, французские коммунисты возмутились. Они не допускали мысли о том, что сталинский режим на самом деле отличен от своего пропагандистского облика, утверждали, что про репрессии и насильственную коллективизацию - это все неправда. В "Леттр франсез" была опубликована резкая статья за подписью некого Сима Тома, где говорилось, что Кравченко - дезертир и предатель, так как бежал во время войны, а его интервью американским газетам с удовольствием перепечатали нацисты; что он – человек ничтожный и пьющий, и не он - настоящий автор книги. И что за всем этим стоят американские спецслужбы, занятые антисоветской пропагандой и ведущие мир к новой войне. Кравченко подал на "Леттр франсез" в суд. Ответчиком выступал главный редактор Клод Морган.
Владимир Тольц: Сима Тома (на англоязычный манер его именуют иногда Сэмом) коммунисты в суд не представили. Довольно скоро выяснилось, что это – псевдоним. О том, кто скрывался за ним, у нас будет отдельный разговор. Надо напомнить, что, кроме Клода Моргана, был и второй ответчик - журналист Андре Вюрмсер, сотрудничавший в "Леттр франсез" и опубликовавший в газете "Се суар" одну из самых злобных статей против Кравченко. Мы уже говорили, что процесс привлек к себе ажиотажное внимание прессы, а ход судебных слушаний оказался весьма сумбурным. Обсуждали вперемешку то личность Виктора Кравченко, то сущность сталинского СССР.
Ольга Эдельман: Свидетели защиты, то есть "Леттр франсез", во-первых, утверждали, что советская действительность описана в книге неверно - выступали например такие люди, как Фредерик Жолио-Кюри, говорили о своих поездках по СССР. Во-вторых, пригласили людей, знавших Кравченко. Это были люди из-за железного занавеса, из Советского Союза, их задача была – подтвердить, что Кравченко не заслуживает доверия, а факты его реальной биографии не соответствуют тому, что написано в книге. Со стороны Кравченко выступали свидетели, заявлявшие, что написанное в книге "Я выбрал свободу" о сталинском режиме - сущая правда.
"Лондонское радио, 2 февраля. Стенографическая запись.
…Вчера суд заслушал дальнейшие показания свидетелей, выступавших в пользу Кравченко. Все они были вызваны для того, чтобы подтвердить, что Кравченко верно описал условия жизни в Советском Союзе в своей книге. Адвокатам защиты еженедельника "Леттр франсез" удалось установить, что эти свидетели были вывезены с советской территории незадолго до того, как местности, в которых они проживали, были снова заняты советскими войсками. В зале суда опять создалась напряженная атмосфера, когда защита намекнула на то, что все свидетели являются коллаборационистами. Председатель суда посадил полицейского между Кравченко и редактором еженедельника "Леттр франсез", чтобы предотвратить драку".
Владимир Тольц: Ну, подумайте, какие осведомленные критики советского режима могли в 1949 году оказаться на Западе? Конечно же, это в основном были Ди-Пи, перемещенные лица. Ну, а теперь сопоставьте все это с "расстановкой сил" на поле быстро возникшего после войны во Франции нового национального героического мифа: коммунисты в нем овеяны славой героев Сопротивления, а к коллаборантам отношение теперь весьма нетерпимое. И советские власти, "ведавшие", так сказать, процессом, попытались тогда на этом сыграть, потребовав выдачи троих свидетелей Кравченко как военных преступников.
Ольга Эдельман: Надо сказать, ход получился скорее неуклюжий и неудачный. Адвокат Кравченко Изар сразу же заявил, что нота СССР является вмешательством в ход суда со стороны иностранного государства. А официальные французские органы прокомментировали, что это требование выдачи вызывает сложные юридические проблемы. СССР не принял участие в работе спец. комиссии ООН по составлению окончательного списка военных преступников и процедуры их выдачи; а соглашения о выдаче уголовных преступников между Францией и СССР нет. К тому же люди, о которых идет речь, проживают в американской зоне Германии, а во Франции находятся в качестве свидетелей под защитой соответственного закона. То есть формально выдать их невозможно. Советские власти, как это с ними часто случалось, не учли, что в иных государствах к юридическим формальностям относятся всерьез.
Владимир Тольц: Давайте зададимся вопросом, который часто вставал перед читателями ОЗП: чего добились? Удалось опорочить свидетелей Кравченко или, наоборот, навредили сами себе? А если и то, и другое – чего больше?
Ольга Эдельман: Судя по тем статьям, которые перевели для ОЗП, скорее второе: навредили сами себе.
Владимир Тольц: И советская сторона, присутствовавшая в этом деле закулисно, и ее защитники, выступавшие в суде, оказались, конечно, в затруднительном положении. Дело ведь не в том, верили они или нет в насильственную коллективизацию и голод. В реальности-то все существовало, и опровергать Кравченко было, согласитесь, трудно. В этих обстоятельствах защита "Леттр франсез" придумала другой ход - дезавуировать самого Кравченко. Логика была такая: Кравченко не учился и не работал там, где он пишет, следовательно, он не является очевидцем голода, а значит, никакого голода и не было. Ну, сомнительная логика, конечно…
"Париж, 8 февраля. "Франс Пресс".
Конец восьмого заседания суда ознаменовался подлинной сенсацией. Защитник "Леттр Франсез" Норман зачитал анкету, заполненную самим Кравченко 3 марта 1942 года в СССР. В этой анкете Кравченко не упоминает ни о своей деятельности в качестве директора завода, ни о своем пребывании в Харькове в качестве студента, ни, тем более, о своем вступлении в комсомол, как он писал об этом в своей книге. На вопрос председателя суда Дюркейма Кравченко не опроверг подлинности документа, представленного его противниками".
Ольга Эдельман: Документ был получен явно от советской стороны, что вызвало некоторые сомнения в его и достоверности, и правомочности как свидетельства. Однако некоторое впечатление анкета произвела.
"Кравченко никогда не отвечает на наши вопросы, - сказал Норман. - Этот процесс, как уже отмечали газеты, является разговором между глухими. Кравченко не может привести доказательств, что он был лично свидетелем адской уборки урожая, что он был студентом авиационного института в Харькове, что он был директором завода. Этот документ вкратце подтверждает все заявления советских свидетелей".
Ольга Эдельман: На следующий день Кравченко объяснил расхождения между книгой и анкетой. Главным документом, предъявленным в ответ на анкету его адвокатом Изаром, оказалась советская газета, где в тексте выступления Молотова упоминался директор большого трубного завода в Сибири Кравченко. Возникла дискуссия: что доказывает газета и можно ли советскую должность "начальник цеха" считать соответствующей "директору завода" во французском понимании.
Владимир Тольц: В общем, выходило, что даже если и есть кое-какие документы, то совершенно неясно, следует ли им доверять, а главное – что они на самом деле означают, ввиду неясности советских реалий. На этой неопределенности отчасти базировались и ощущения суда, что в книге Кравченко его карьера, видимо, отражена не вполне адекватно.
"Парижское радио, 9 февраля. Репортаж Фредерика Подшера, вещание на Таити.
На восьмом заседании в качестве свидетелей, вызванных защитой, выступили советские инженеры Колыбалов и Василенко, которые хорошо знали Кравченко не только в Днепропетровске, но и в США, где они вместе с Кравченко входили в советскую миссию по закупкам. Эти два свидетеля сообщили, что Кравченко никогда не занимал важных постов и никогда не был директором завода, где работает 27 тысяч человек, о котором пишет автор книги "Я выбрал свободу". Кравченко был лишь начальником цеха, да и то несуществующего, в Сибири, в Кемерово. Кравченко пишет, что когда он был членом Совнаркома, он в любой час дня и ночи вызывал любого народного комиссара.
Колыбалов: "Полноте! Невозможно выдумывать такие вещи. Чтобы Кравченко отдавал приказы нашим министрам!.."
Кравченко: "...Свидетель принадлежит к советской клике, которая повинна в исчезновении десятков тысяч инженеров".
Колыбалов: "Ложь!"
Кравченко: "Правда, правда! Это я наладил работу завода, а не вы со всеми вашими речами. Колыбалов абсолютно ни в чем не разбирался. Он входил в ударную бригаду, созданную Кагановичем. Эти господа только и делали, что превозносили Сталина и других".
Говоря о свидетеле, Кравченко восклицает возмущенно: "Из-за этой гадины мне чуть не пришлось просидеть два года в тюрьме. Он, господин председатель, подписал письмо, в котором требовалось привлечь меня к суду".
Собеседники угрожают проломить друг другу головы.
Председатель: "Только, пожалуйста, не здесь…"
Ольга Эдельман: Вот примерно в таком духе и проходили показания свидетелей. Они местами видимо правду говорили – ну, в самом деле, мне тоже сложно представить себе, чтобы Кравченко занимал такие должности, что министров к себе вызвал. В других случаях стекленели и твердили только, что не слыхали ни о каком голоде. А что они еще могли сказать? Кравченко срывался на риторические обличения, - если это были действительно срывы, а не продуманная манера поведения.
Владимир Тольц: Но главное, каждый твердил свое, и определить, кому из них верить, для западной публики часто было затруднительно. Что нередко и отмечали авторы газетных отчетов.
Ольга Эдельман: Мы продолжаем рассказ о слушаниях по делу Виктора Кравченко, автора антисоветской книги "Я выбрал свободу", против газеты французских коммунистов "Леттр франсез" в Париже в 1949 году.
Одной из сенсаций процесса стало появление прибывшей из СССР бывшей жены Кравченко Зинаиды Горловой. Французы есть французы. Первым делом отмечали, как она выглядит и как одета.
Владимир Тольц: Занятно. Ну и как выглядела в Париже 1949 года эта советская женщина из провинции?
Ольга Эдельман: Если верить журналистам, выглядела неплохо.
"7 февраля. "Франс Пресс".
Бывшая жена Кравченко - полная женщина с зачесанными кверху белокурыми волосами. Она очень миловидна, у нее свежий цвет лица и глубоко посаженные глаза. К сожалению, лицо ее слишком намазано. Она одета в черное очень простое платье с закрытым воротником".
"8 февраля, "Франс Пресс".
В зале присутствует бывшая жена Кравченко Горлова. Она одета в коричневое пальто; на ней очень элегантная коричневая шляпа в форме берета с бархатными лентами того же цвета. В руке она держит цветной носовой платок".
Владимир Тольц: Ну, а говорила-то она что?
Ольга Эдельман: Главным образом банальные претензии к бывшему мужу. Что о браке с Кравченко она вспоминает как о самом тяжелом периоде своей жизни, что Кравченко принудил ее сделать аборт, много скандалили, ну, и так далее.
"Защитник "Леттр франсез" спрашивает Горлову... была ли она с ним во время проведения коллективизации на Украине?
Свидетельница: "Нет".
Кравченко (вскакивает): "Как так? Она видел все ужасы и умоляла меня отправить ее обратно в Днепропетровск!"
Это опровержение Кравченко очень категорично, но госпожа Горлова бесстрастно заявляет, что ее муж лжет, лжет и без конца лжет.
Тогда Кравченко громким голосом кричит: "А что сталось с родителями Горловой, она не хочет сказать?"
Ольга Эдельман: Кравченко утверждал, что отец Горловой был репрессирован, она – что отец умер от воспаления легких в 1938 году. На мой вкус, не очень красиво со стороны бывшего мужа, произносившего на суде гневные речи о страданиях своего народа, ставить женщину в такое положение. Он-то прекрасно понимал, что ничего другого она сказать не в состоянии – ей же предстоит вернуться домой.
Владимир Тольц: Ну, Оля, здесь, пожалуй, речь шла уже о перепалке бывших супругов, а в этой ситуации, бывает, обе стороны склонны забываться. А Горлову кто заставлял рассказывать про аборт и скандалы? Держалась бы, так сказать, тематики общественно-политической.
Но давайте мы это оставим и поговорим о другом свидетеле – генерале Леониде Руденко. Когда он был заявлен в качестве свидетеля, французские газеты сначала написали, что в Париж едет сам прокурор Роман Руденко, обвинитель на Нюрнбергском процессе. Но оказалось – перепутали. Это был другой Руденко, бывший начальник Кравченко по закупочной комиссии в США.
"Генерала Леонида Руденко немедленно проводили в зал. Его сопровождал адъютант. Оба были одеты в военную форму цвета хаки. На груди генерала много ленточек, соответствующих полученным им наградам.
Размеренным тоном генерал Руденко начинает давать показания. Переводчик переводит каждую фразу. "Я должен сказать, прежде всего, - говорит Руденко, - что Кравченко – изменник, дезертир, военный и уголовный преступник, который подлежит суду советского военного трибунала... Инженер Романов представил мне доклад, чтобы обратить мое внимание на инженера-приемщика Кравченко, работа которого была плохой и который часто появлялся в бюро в нетрезвом виде".
Кравченко: "Вы лжете самым недостойным образом, вы немилосердно лжете".
Генерал Руденко: "Я считал необходимым вернуть Кравченко в Советский Союз и просил Романова предупредить последнего... Весь мой персонал работал день и ночь, чтобы обеспечить Красную Армию тем, в чем она нуждалась…"
"Вы помогали немцам с 1939 года, я буду говорить именно об этом", - бросает реплику Кравченко.
"Американскую газету "Балтимор сан" удивлял превосходный стиль Кравченко, - продолжает генерал Руденко. - Кравченко не один, за его спиной стоят американские реакционные силы, которые нуждаются в подобном человеке, чтобы объединить всех реакционеров, расколоть демократические силы и подготовить новую войну. Советский народ жаждет мира. В СССР ни люди, ни газеты не говорят о войне".
"Вы захватили Восточную Европу", - говорит Кравченко резким голосом.
"Мы осуществляем в России большие работы для того, чтобы обеспечить народу счастливую жизнь, - продолжает Руденко. - Мы стараемся развернуть к югу реки, текущие на север для того, чтобы на месте пустынных пространств возникли оазисы".
"Было бы лучше, если бы вы обеспечили свободу людям, а уж потом занимались оазисами", - бросает реплику Кравченко. В зале раздается взрыв хохота.
Председательствующий Дюркейм грозит, что он прикажет очистить зал, если "публика будет продолжать вести себя так невежливо по отношению к иностранному генералу".
Ольга Эдельман: Руденко сказал, что, по его мнению, Кравченко остался в Америке, чтобы избежать призыва в армию. Подтвердил, что важного поста в Харькове Кравченко не занимал, а в тресте оставил после себя хаос в делах.
"Затем Руденко заявляет: "На этом посту Кравченко перерасходовал 150 тысяч рублей, не имея на то должны оснований".
Кравченко: "Вы лжете!"
Генерал Руденко: "Советское правосудие проявило чрезвычайную снисходительность к Кравченко, вынеся ему умеренный приговор для того, чтобы дать ему возможность исправиться".
…Блюмель задает следующий вопрос: "Что вам известно о чистках?"
Генерал Руденко отвечает: "Я думаю, что этот вопрос выходит за рамки данного процесса. Что касается меня, то я считаю, что правительство и народ вовремя провели необходимую чистку и доказательством этого служит то, что в России не было пятой колонны..."
Изар спрашивает: "Что было бы с Кравченко в России, если бы он опубликовал свою книгу?"
Генерал Руденко: "Ни один советский гражданин никогда не позволил бы ему написать такую вещь".
В этот момент Кравченко просит, чтобы ему дали возможность ответить на показания генерала Руденко.
"Генерал Руденко не является кадровым генералом, - говорит Кравченко, тон которого становится все более резким и язвительным. Временами он стучит по столу секретаря суда. - Его военная форма – это маскарад... В Сталинграде десятки тысяч моих соотечественников умирали за Россию, но не за партию, а в это время Руденко зарабатывал свои эполеты. Я не знаю, как немцы использовали мои слова, но я знаю, что немцы сделали с сырьем, полученным от Советов".
Кравченко подробно перечисляет, какое количество различным металлов было поставлено Россией Германии в момент германо-советского пакта: "Этим металлом вы убивали французов. Вы были преступниками".
"Все это непристойно, - заявляет адвокат Норман. - Генерал Руденко – герой. Возмутительно, что Кравченко таким образом обращается к нему"...
Несмотря на то, что Руденко продолжает улыбаться, он, по-видимому, все больше нервничает и непрестанно постукивает пальцами по столу. Затем, явно выведенный из себя словами Кравченко, он заявляет, что уходит... В это время шум нарастает, адвокаты защиты возмущаются словами, произнесенными Кравченко... Кравченко кричит все громче и угрожающе направляется к свидетелю, так что поднимается стража, чтобы предупредить драку. Тогда в обстановке ужасного шума Руденко берет свою шапку и покидает зал заседания. За ним немедленно следует госпожа Горлова, другие советские свидетели и лица, которые их всегда сопровождают".
Ольга Эдельман: Похоже, корреспондент Франс Пресс сам не очень понимал, что тут ключевое слово – последнее, насчет лиц, всегда сопровождающих советских граждан. Сцена показаний Руденко, конечно, весьма колоритная. Он говорил как правоверный советский функционер, и, очевидно (несмотря на опыт работы в Америке), не вполне отдавал себе отчет, как вне советской системы координат могут звучать его заявления, как, например, про вовремя проведенные чистки.
Владимир Тольц: По-своему он, пожалуй, даже неплохо завершил свою партию, и оскорбительные выпады Кравченко были Руденко вполне на руку - он удалился с гордой позой как раз тогда, когда все яснее становилось: сказать-то ему больше нечего. В любом случае, для зрителей тогда уже стала очевидной одна важная вещь: Кравченко отнюдь не является ничтожной, незначительной и вдобавок пьющей личностью. Он держался инициативно, напористо, агрессивно, находчиво, если не было аргументов – прибегал к риторике и гневным нападкам. В общем, в этой части утверждения "Леттр франсез" явно не подтверждались.
Ольга Эдельман: А в разгар процесса появилась еще одна свидетельница с его стороны, которая, судя по газетам, произвела очень сильное впечатление.
"23 февраля. "Франс Пресс".
Дает показания г-жа Маргарет Буббер-Нойман. Это еще молодая женщина с тонкими и красивыми чертами лица, хотя и свидетельствующими о перенесенных страданиях. Нейман произносит очень большую речь. Прежде всего она заявляет, что является невесткой немецкого философа Буббера и женой Ноймана, который являлся руководителем немецкой коммунистической партии. Нойман и его жена много раз бывали в СССР. Нейман был, в частности, кандидатом в члены президиума Коминтерна с момента его основания, в котором он принимал деятельное участие. В 1932 году Нойман был вызван в Москву за политический уклон, затем его послали в Испанию, где он был главным редактором газеты. Из Испании он вновь возвратился в СССР...
"В 1937 году, - продолжает госпожа Нойман, - он был арестован и окончательно пропал, и нельзя было узнать, что с ним случилось. Сама я была также арестована и выслана в Сибирь по обвинению в участии в контрреволюционной организации. Мне поставили в упрек мою деятельность в немецкой коммунистической партии в 1931 и 1932 годах. "Вы являетесь не только контрреволюционеркой, - заявили мне, - но вы еще троцкистка"…"
Далее свидетельница описала тяжелые условия жизни в огромном лагере близ Караганды... "В 1940 году, после подписания германо-советского пакта, - говорит далее свидетельница, - мой приговор - ссылка на пять лет - был изменен на немедленную высылку из пределов СССР. Меня препроводили в Брест-Литовск, где я была передана эсесовцам. Среди нас находился один коммунист, приговоренный в Германии заочно к смертной казни за убийство нациста. Среди нас был также один еврей, против которого питали особую злобу эсесовцы, а также находились другие члены бывшей немецкой коммунистической партии. В Германии я отбыла пять месяцев заключения в тюрьме и оттуда была переправлена в концентрационный лагерь Равенсбрук, откуда я была освобождена 21 апреля 1945 года".
Владимир Тольц: Это изложение показаний Маргарет Бубер-Нойман – лишь пунктирно воспроизводят то, что довелось пережить ей – жене и вдове расстрелянного в 1937-м в Советском Союзе члена ЦК Компартии Германии Гейнца Ноймана. Об этом она написала в те годы одну из лучших книг о сталинских и гитлеровских лагерях – "Als Gefangene bei Stalin und Hitler: eine Welt im Dunkel", то есть "В качестве заключенной у Сталина и Гитлера: мир во тьме". В книжке, я бы сказал, с немецкой пунктуальностью Маргарет Бубер-Нойман сопоставила чудовищную повседневность Карлага и Равенсбрюка – лагерей, где ей пришлось сидеть. Она сопоставляла такие вещи в лагерях, как питание, санитарные условия, степень жестокости охраны. И об этом она говорила всю жизнь. Мне довелось беседовать с ней в середине 80-х. Запомнилось вот что: по ее мнению, в Равенсбруке было чище, но голоднее и, пожалуй, за исключением последних месяцев заключения, все-таки полегче, чем в России. В Карлаге ужас был скрашиваем непунктуальностью карательной активности исполнителей. Она, когда мы говорили, уже забыла русский, но лагерные песни помнила наизусть…
Ольга Эдельман: Насколько я могу судить по реакции французских газет, доведенной до сведения читателей "Особых закрытых писем ТАСС", показания Маргарет Буббер-Нойман в значительной мере переломили настроение публики. Ей – узнице концлагерей двух диктаторских режимов – безусловно сочувствовали. А защита "Леттр франсез" сделала очень неудачный шаг, попытавшись ее дезавуировать: дескать, Нойман сама попросила, чтобы ее выдали Германии. Да еще французские троцкисты выступили с заявлением, что Маргарет Нойман - не троцкистка. Все это показало коммунистов в весьма невыгодном свете: их внутренние склоки, политиканство, пренебрежение к действительной человеческой беде.
Владимир Тольц: Ну, об итогах слушаний по делу "Кравченко против "Леттр франсез" мы еще будем говорить в следующих передачах.
Вы слушали "Документы прошлого". В передаче были использованы документы Госархива Российской Федерации.
