Последние пару месяцев я общаюсь со многими людьми по проблеме "офисного рабства" (собираю материал для документальной книги). Термин "офисное рабство" давно устоялся, однако, он, как выяснилось, все еще требует некоторых пояснений. Конечно же, это не рабство в чистом виде – работнику ведь платят (не всегда в полном объеме и не всегда вовремя, но платят). И, конечно, под словом офис подразумевается любая контора (или, если угодно, учреждение).

В основном я интервьюирую работников, пострадавших от начальственного произвола – от мелких клерков до начальников отделов… Все, кто выше по социальной лестнице – это уже, как правило, мучители моих героев. Весь младший офисный состав (если так можно выразиться) делится на две враждующие команды: работники, попавшие в корпоративные жернова, и те, кто считает, что с ними такого случиться не может никогда и ни за что. Подобное агрессивное отторжение факта беды и даже самой ее возможности напоминает реакцию некоторых здоровых людей на известие о ком-то заболевшем смертельным недугом. Механизм защиты, который, конечно, можно по-человечески понять, но вот принять – гораздо сложнее.

О каких профсоюзах, о какой борьбе за свои права может идти речь, если избегший печальной участи работник смотрит на своего несчастливого собрата с высокомерной усмешкой, приговаривая: "Сам виноват!" Тот, кто ни разу не запевал гимн родного учреждения, тот, кому в голову не летела пущенная боссом клавиатура или пепельница, кто не засиживался каждый день до десяти вечера, неизменно приходя к девяти утра – тот, как оказалось, не в силах понять, что жертва произвола заслуживает поддержки, участия или хотя бы светского сочувствия. На деле жертве адресуется презрение, какое-то жестокое зоологическое отторжение: так стая животных изгоняет слабого во имя выживания остальных. Вкупе с отсутствием профсоюзов это лишь усугубляет печальную ситуацию, сложившуюся на российском рынке труда. Ведь по закону Архимеда, который в вольном школьном пересказе гласит, что "тело, впернутое в воду, выпирает на свободу ровно столечко воды, сколько впернуто туды", сочувствие, не полученное жертвой, оказывается в кармане взбесившегося офисного царька, отыгрывающего на сверхлояльных сотрудниках все свои комплексы вкупе со шмомплексами. Конечно, в открытую боссу-самодуру никто не сопереживает – как можно! Просто о нем повествуют со смесью ужаса и восторга (восторг обычно преобладает). Даже сами жертвы, живописуя кошмары, учиняемые в их конторах, срываются на нотки невольного восхищения. Их завораживает размах и удаль, с которым безнаказанный монстр рушит жизни тех, кто находится в его подчинении. Однако легкий налет мазохизма, действительно, что греха таить, присущий бесправным жертвам производственных драм, не может и не должен оправдывать преступников. Иначе мы попадаем в порочный круг: пока осуждается жертва, безнаказанным оказывается настоящий преступник (административный, а подчас и уголовный).

Впрочем, что говорить об офисных трагедиях, когда и на смерть правозащитника или журналиста общество зачастую откликается сакраментальным "Сами виноваты!"? Раньше эта назидательно-злорадная присказка была больше присуща бабкам у подъезда, обсуждающим события микрорайонного масштаба (от избиения соседки мужем-пьяницей до изнасилования чересчур откровенно, на их вкус, одевающейся девушки). Нынче почти все общество уселось на виртуальную лавочку и залузгало семечки. И разгребать кожуру от этого лузгания придется еще долго…