Договор о ненападении, заключенный СССР и Германией ровно 70 лет назад и больше известный как пакт Молотова–Риббентропа, и поныне вызывает немало споров. Преобладает мнение о том, что это соглашение - выдающийся пример политической подлости, ведь в секретных протоколах к нему две державы поделили между собой большую часть Восточной Европы.
Есть и альтернативная точка зрения, согласно которой Сталин одержал 23 августа 1939 года выдающуюся дипломатическую победу. В результате санкционированных пактом завоеваний 1939-1940 годов он отодвинул границу СССР на запад и оттянул неизбежное столкновение с нацистским рейхом почти на два года. Триумф Realpolitik, да и только. Правда, "железный канцлер" Бисмарк, с чьим именем принято связывать этот термин, был склонен к расчетливой, часто брутальной, но в целом по-своему честной политике. В сравнении с ним высокие договаривающиеся стороны 1939 года производят впечатление каких-то бандитов и шаромыжников.
Но, как ни оценивай событие 70-летней давности, из политико-дипломатического контекста своего времени оно явно не выпадало. 30-е годы прошлого века были эпохой, возможно, наибольшего падения европейской дипломатии, когда договоры подписывались в основном для того, чтобы нарушаться. Наиболее отличилась по этой части, конечно, Германия, последовательно поправшая не только сомнительный с самого начала Версальский мир, но и выгодное для нее Мюнхенское соглашение (оккупировав Чехию в марте 1939 года), а 22 июня 1941-го – и договор о ненападении с СССР. Однако западные и восточные партнеры рейха не слишком далеко ушли от него по части (не)верности данному слову, скрепленному подписями высших государственных чинов.
С этой точки зрения трагедия Второй мировой войны может показаться расплатой за всеобщее политическое свинство 30-х. (Жаль только, что грехи политиков, как всегда, искупали народы.) Одной из первых опомнилась Польша – неудивительно, ведь ей первой было суждено попасть под нацистский удар. 5 мая 1939 года польский министр иностранных дел Юзеф Бек, выступая в сейме, отверг территориальные притязания Германии, заявив при этом: "Мы не признаем концепцию мира любой ценой. В жизни не только отдельных людей, но и народов и государств есть одна вещь, которая цены не имеет. Эта вещь именуется честью". Это был звездный час полковника Бека – человека с подмоченной исторической репутацией: ведь именно с его подачи Польша в 1934 году заключила свой собственный пакт о ненападении с Гитлером, а четыре года спустя не упустила шанс полакомиться кусочком Чехословакии, разделанной, как тушка, великими державами.
Когда война разразилась, произошли удивительные вещи. Политики на какое-то время перестали лгать и лавировать, начав описывать отчаянную ситуацию в соответствующих терминах – достаточно вспомнить произнесенное Черчиллем "Я не могу пообещать вам ничего, кроме крови, пота и слез". Даже для Сталина, похоже, настал момент истины. Рискну предположить, что его обращение к советским людям как "братьям, сестрам и друзьям" 3 июля 1941 года было не только пропагандистским ходом, но и следствием глубокого потрясения. Может быть, на какой-то миг диктатор неожиданно ощутил свою зависимость от подданных. Ведь Великая Отечественная война была и великой демократической войной, поскольку в критический ее момент народ сам принял решение о своей судьбе. Будь это решение иным, советской власти, очевидно, не стало бы в два счета – но альтернатива, которую нес Гитлер, была еще хуже, и большинство поняло это.
Момент истины длился недолго – недаром после войны сталинский режим не слишком-то изменился, хотя надеялись на это многие. Вообще, политическая история человечества приводит к печальному выводу: о вещах, которые не имеют цены, люди, облеченные властью, чаще всего вспоминают лишь в моменты больших потрясений. (В последний раз нечто подобное мелькнуло после 11 сентября 2001 года.) Во времена более спокойные, увы, среди них преобладает склонность к обману и закулисным сделкам. Остается лишь надеяться, что сделки эти хотя бы не будут столь малопочтенными, как та, которую заключили 70 лет назад товарищ Молотов и герр фон Риббентроп.
Есть и альтернативная точка зрения, согласно которой Сталин одержал 23 августа 1939 года выдающуюся дипломатическую победу. В результате санкционированных пактом завоеваний 1939-1940 годов он отодвинул границу СССР на запад и оттянул неизбежное столкновение с нацистским рейхом почти на два года. Триумф Realpolitik, да и только. Правда, "железный канцлер" Бисмарк, с чьим именем принято связывать этот термин, был склонен к расчетливой, часто брутальной, но в целом по-своему честной политике. В сравнении с ним высокие договаривающиеся стороны 1939 года производят впечатление каких-то бандитов и шаромыжников.
Но, как ни оценивай событие 70-летней давности, из политико-дипломатического контекста своего времени оно явно не выпадало. 30-е годы прошлого века были эпохой, возможно, наибольшего падения европейской дипломатии, когда договоры подписывались в основном для того, чтобы нарушаться. Наиболее отличилась по этой части, конечно, Германия, последовательно поправшая не только сомнительный с самого начала Версальский мир, но и выгодное для нее Мюнхенское соглашение (оккупировав Чехию в марте 1939 года), а 22 июня 1941-го – и договор о ненападении с СССР. Однако западные и восточные партнеры рейха не слишком далеко ушли от него по части (не)верности данному слову, скрепленному подписями высших государственных чинов.
С этой точки зрения трагедия Второй мировой войны может показаться расплатой за всеобщее политическое свинство 30-х. (Жаль только, что грехи политиков, как всегда, искупали народы.) Одной из первых опомнилась Польша – неудивительно, ведь ей первой было суждено попасть под нацистский удар. 5 мая 1939 года польский министр иностранных дел Юзеф Бек, выступая в сейме, отверг территориальные притязания Германии, заявив при этом: "Мы не признаем концепцию мира любой ценой. В жизни не только отдельных людей, но и народов и государств есть одна вещь, которая цены не имеет. Эта вещь именуется честью". Это был звездный час полковника Бека – человека с подмоченной исторической репутацией: ведь именно с его подачи Польша в 1934 году заключила свой собственный пакт о ненападении с Гитлером, а четыре года спустя не упустила шанс полакомиться кусочком Чехословакии, разделанной, как тушка, великими державами.
Когда война разразилась, произошли удивительные вещи. Политики на какое-то время перестали лгать и лавировать, начав описывать отчаянную ситуацию в соответствующих терминах – достаточно вспомнить произнесенное Черчиллем "Я не могу пообещать вам ничего, кроме крови, пота и слез". Даже для Сталина, похоже, настал момент истины. Рискну предположить, что его обращение к советским людям как "братьям, сестрам и друзьям" 3 июля 1941 года было не только пропагандистским ходом, но и следствием глубокого потрясения. Может быть, на какой-то миг диктатор неожиданно ощутил свою зависимость от подданных. Ведь Великая Отечественная война была и великой демократической войной, поскольку в критический ее момент народ сам принял решение о своей судьбе. Будь это решение иным, советской власти, очевидно, не стало бы в два счета – но альтернатива, которую нес Гитлер, была еще хуже, и большинство поняло это.
Момент истины длился недолго – недаром после войны сталинский режим не слишком-то изменился, хотя надеялись на это многие. Вообще, политическая история человечества приводит к печальному выводу: о вещах, которые не имеют цены, люди, облеченные властью, чаще всего вспоминают лишь в моменты больших потрясений. (В последний раз нечто подобное мелькнуло после 11 сентября 2001 года.) Во времена более спокойные, увы, среди них преобладает склонность к обману и закулисным сделкам. Остается лишь надеяться, что сделки эти хотя бы не будут столь малопочтенными, как та, которую заключили 70 лет назад товарищ Молотов и герр фон Риббентроп.
