Марина Тимашева: В предыдущем выпуске программы я начала обзор фильмов-участников конкурса фестиваля “Окно в Европу”, который в 17-й раз проходил в городе Выборге. А сегодня остановлюсь на двух картинах, которые понравились мне больше всего. Это “Полторы комнаты” Андрея Хржановского и “Кошечка” Григория Константинопольского. Вышло прямо семейство кошачьих, потому что анимационный фильм Хржановского об Иосифе Бродском, снятый несколько лет назад, назывался “Полтора кота”.
Андрей Хржановский: Я делал именно с тем фильм “Полтора кота”, чтобы и для себя пробовать какие-то приемы, в частности, сочетание разных фактур.
Марина Тимашева: "Полтора кота" разрослись до "Полутора комнат", анимация - до полнометражного художественного фильма. Главную роль, то есть взрослого Бродского, сыграл петербургский театральный режиссер Григорий Дитятковский. О его назначении на роль Андрей Хржановский рассказывает.
Андрей Хржановский: Внешнее сходство, которое все подтвердили. Покойный ныне Володя Уфлянд рассказывал про то, как он, после отъезда Бродского, встречая на улице Дитятковского, кидался к нему с ощущением того, что Иосиф приехал и просто не успел позвонить. Но для меня важна была не только страстная любовь этого человека к Бродскому, потому что он поставил знаменитый спектакль по пьесе “Мрамор”, но, вообще, как Пушкин написал о Баратынском: “Баратынский у нас оригинален, ибо мыслит”. Вот это действительно человек, который и требовался по своим интеллектуальным реакциям, по своему темпераменту.
Марина Тимашева: Фильм Андрея Хржановского уже вышел в прокат, он награжден премией фестивалей в Карловых Варах и “Зеркало”, который был в Иваново, но “Окно в Европу” не настаивает на праве первой ночи, и правильно делает. Хотя это кино – вне конкурса, выше него. Характерно и то, что обыкновенно маститые кинематографисты, пропитавшись уважением к себе, любимым, картины в конкурс не дают, только для открытия или закрытия фестивалей или в рубрику “Гала-премьеры”. Но Андрей Юрьевич Хржановский, человек настоящей культуры, и уважает других людей, и вот – соревнуется на равных.
По технике фильм - сложнее не придумаешь, и полное впечатление, что его снял совсем молодой человек, настоящий экспериментатор, создатель нового языка кино. В картине есть, конечно, мультипликация. Например, когда речь зайдет о грядущем выселении евреев, по небу птичьим клином поплывут рисованные инструменты, еврейский оркестрик двинется туда, куда послал его товарищ Сталин. Есть документальная хроника и стилизация под нее, иногда очень изощренная. Например, реконструирована сцена в Нью-Йорке. Бродского играет актер, а друзей поэта - его настоящие друзья, но только такие, какими они стали теперь, а не такие, какими были тогда. В общем, художественное кино включает в себя и документалистику, и анимацию, и компьютерные технологии, а также разные театральные техники, включая театр теней, и японский театр Но.
Андрей Хржановский: История заключается в том, что эта картина сделана принципиально не просто на стыке жанров, а на соединении разных видов кино. Посмотрите, документальное кино и анимационное - что может быть полярнее? То, что основано на факте, на документе, и то, что основано на вымысле, на изобретении. Я вижу особую прелесть как раз в соединении этих двух, любимый мною видов кино. А игровое кино… Собственно говоря, я, кончивший ВГИК у Льва Владимировича Кулешова, дал себе зарок, что я сделаю игровую картину, когда пойму, что вот он, этот материал, и вот они, эти возможности, когда я смогу сказать, то, что хочу и тем языком, каким хочу. Вот этот час для меня настал, когда забрезжила на горизонте перспектива фильма по Бродскому.
Марина Тимашева: “Память проявляет пленку” и проступают воспоминания, в которых нет последовательности, как в кино. Но есть много о детстве Бродского и показано, из каких музеев растут стихи, и от какой античной скульптуры перешла его героям кипарисовая шевелюра, и все время звучит текст Бродского, не только стихи, но его автобиографическая проза (сценарий написан режиссером в соавторстве с Юрием Арабовым). Какая же умная эта проза! “Мы - сокращенные христиане”, “единственная правота – доброта” - это же надо уметь так сказать. А какой юмор! Чего стоит один только похожий на Сталина продавец, который предлагает покупателям сосиски из смешанного фарша “Дружба народов”.
И какие язвительные контрапункты: вы слышите стихи “Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать”, а видите рекламный плакат со слоганом “И целого мира мало”. И как точно выбраны и связаны между собой и с изображением слова и стихи, и сколько деталей, на которые немедленно откликается чувственная память: эти коммунальные коридоры и соседи, этот чудодейственный напиток-гриб, которым нас лечили ото всех болезней, этот допотопный телевизор, а в нем – самые любимые фигуристы – Белоусова и Протопов, этот черный телефонный аппарат, эта мебель, эти рюмочные. Это же и моя жизнь, и моя. Недаром у этого фильма, фильма-поэмы, фильма-симфонии, есть подзаголовок - "Сентиментальное путешествие". Оно действительно сентиментальное, и посвящено не только Бродскому и его родным, а будто бы всем любящим и любимым папам и мамам, и родовым гнездам, из которых, как писал Бродский, в молодости все стараются выбраться, а потом, с возрастом, понимают, что это было единственное настоящее в их жизни.
Необходимо отметить изысканную музыкальную партитуру фильма, лейтмотивом служит вальс "Я как будто бы снова возле дома родного...". Странно, но он отзывается в памяти и строками Мандельштама (“Я вернулся в мой город”), и словами Галича “Когда я вернусь… А когда я вернусь?”. Бродский, как известно, не вернулся в свой город, но в картине Андрея Хржановского он возвращается, правда, после смерти, и садится за стол с покойными отцом и матерью (Сергей Юрский и Алиса Фрейндлих), и ест все ту же картошку, и смотрит по телевизору выступление Белоусовой и Протопопова, и у мамы все так же болит голова, и все так же неважно чувствует себя папа. Жизнь продолжается после смерти, причем в формах прежней жизни. По тональности похоже на изумительную пьесу Торнтона Уайлдера “Наш городок”.
Андрей Хржановский: Это хорошая догадка, если иметь в виду перспективу загробной жизни не по схеме Ада и Рая, а какой-то нюансировки. Да, вот такие подробности, мне кажется, они могут быть замечательными. Это побуждает, так же, как вас, соображать о материях чрезвычайно тонких. Мы пришли с Алисой Бруновной к тому, как надо играть сцену, когда входит мама с кастрюлей в комнату, и говорит это “мяу” - как будто они не расставались.
Марина Тимашева: Мяуканьем заканчивается и фильм "Кошечка", автор сценария и режиссер Григорий Константинопольский. Тональность, конечно, совсем иная. Комедия абсурда. Четыре новеллы, четыре монолога. Первая – от лица стареющей балерины, за нее выступает Михаил Ефремов. Во второй “потомственного бизнесмена” (отец в 1970-х фарцевал на Арбате) сыграл Александр Стриженов. Третий “герой” – годовалый малыш и будущий маньяк-убийца в исполнении Виктора Сухорукова . Четвертая история – о нищем писателе, которому, наконец, дали аванс на коммерческий роман, и роман этот пишет за него любимая кошечка, пока любимая мама строит за писателя башню, а таджикские рабочие красят ее в цвет слоновой кости. В общем, это такой абсурд, в котором много конкретных примет нашей жизни и много горькой насмешки над ее несовершенством. Григорий Константинопольский закончил Ярославское театральное училище, курс Сергея Розова, затем – Высшие курсы сценаристов игрового кино у Ролана Быкова, снимался в разных фильмах, потом начал снимать сам. Но в “Кошечке” он использует театральный ход. Недаром все действующие лица в финале фильма выходят на поклоны. Да и литературная основа больше похожа на пьесу. Режиссер мою версию подтвердил.
Григорий Константинопольский: Это написано как пьеса театральная.
Марина Тимашева: Почему это до сих пор не в театрах?
Григорий Константинопольский: Ну, потому, что я, во-первых, не публиковал это нигде, хотя собираюсь, а, во-вторых, я хотел сам поставить спектакль, но с теми же артистами. К сожалению, пока все заняты.
Марина Тимашева: Логика, по которой вы объединяете эти четыре новеллы?
Григорий Константинопольский: Первые три могут быть хаотично расположены, главное, чтобы последняя была последней. Просто все эти вещи писал этот автор, герой четвертой новеллы. Что владело его рукой, кто водил его рукой, и что такое кошечка - каждый делает вывод для себя. Я не очень молодой человек, мне 45 лет, у меня существует определенный жизненный опыт. Там есть знания человеческой натуры, это история про характер человека.
Марина Тимашева: Почему Миша Ефремов оказался балериной? Для того, чтобы «остранение» было?
Григорий Константинопольский: Написав эту вещь на Мишу, я рассчитывал на то, что он за первые минуты или секунды повествования убедит публику, что он - женщина. Он - человек, который фантастически умеет перевоплощаться. Ведь это же ироничная вещь, несмотря на некий драматизм и трагедию, она очень ироничная, горькая ирония. И балерина - это отчасти я. Потом, если я беру женщину немолодую и одеваю ее в пачку, в этом есть некое, грубо говоря, неуважение, злая ирония над ней, а когда я в пачку одеваю Мишу, это добрая ирония. Я, наверное, интуитивно не хотел ничего злого и чернушного, потому что не это предмет.
Марина Тимашева: Актеры играют превосходно. А снят фильм просто, на крупных планах. По сути, говорящие головы. И, в опровержение новомодных представлений, эти самые “головы” прекрасно держат внимание зрителей. И заодно выясняется, что можно снять фильм за очень смешные деньги. Нужна голова на плечах, хорошая литература и актеры, немного изобретательности, дружная съемочная команда и, конечно же, кошечка.
А теперь поговорим про картину, которая не принимала участия в конкурсе, ее снял Владимир Хотиненко, и ей гарантирован успех среди тех, кто разделяет религиозные взгляды автора. После просмотра в Выборге Владимиру Хотиненко и Сергею Маковецкому зал аплодировал стоя. Мы смотрели фильм “Преображение”, потом оказалось, что название поменяли, и в прокат он выйдет под названием “Поп”. Режиссер рассказывает.
Владимир Хотиненко: Я снимал фильм под названием “На реках Вавилона”. Это первые строки 136-го псалма. На тему этого псалма написан знаменитый хор Верди. На эти же слова написана песня “Boney M”. Это один и тот же псалом, но в разные времена и с разной интерпретацией. В свое время, когда Верди написал “Набукко” и, в частности, этот хор, вся Италия, а это был период борьбы за независимость Италии, вся Италия ходила и пела именно этот хор пленников. Такой парадокс. Вот такое название. И оно казалось мне достаточно поэтичным, и точным, и каким-то не очень указующим. Мы наделили нашего батюшку, на самом деле, по жизни, это был митрополит Сергий Воскресенский, и он очень любил оперу, и эту его черту мы передали нашему герою, он в любом случае собирательный такой образ. И от этого остались такие хвостики, которые сейчас даже под новое название нужно и объяснять.
Марина Тимашева: От прежнего названия осталась экспозиция – толпа военнопленных, бредущая под музыку хора из вердиевского “Набукко”, пластинка с этой музыкой в доме главного героя, отца Александра, которую он часто заводит, и песенка “Boney M” “On The rivers of Babylon”, которую слушает молодежь в финале фильма. Владимир Хотиненко продолжает грустный рассказ о судьбе названия ленты.
Владимир Хотиненко: Когда я уже сделал картину, ее посмотрели священнослужители и стали долго убеждать, что это зрителю будет непонятно, потому что мало того, что не все знают 136-й псалом, но и ситуационно это не совсем правильно, это все-таки хор пленников. А тут - оккупация, это не плен, и это по содержанию не совсем точно. В общем, убеждали, убеждали, и уговорили придумать новое название.
Марина Тимашева: Со священнослужителями Хотиненко общается не только, как воцерковленный человек, но и потому, что фильм сделан кинокомпанией “Православная энциклопедия” при поддержке, ОАО Газпром и Министерства культуры (такой церковно-государственный заказ). Короче, Хотиненко изобрел еще одно название - “Прощеное воскресенье”
Владимир Хотиненко: Наступил момент, когда нужно было печатать копию уже. Мне тут раздается звонок и складывается так, что на телевидении выходит фильм, сериал ”Прощеное воскресенье”. И этот кошмар я не забуду никогда, когда нужно было за день придумать новое название. Но, с божьей помощью было придумано “Преображение”. По разным причинам, не говоря о том, что Господь силу свою явил ученикам… Но дело в том, что вся “Псковская миссия” началась в день Преображения, и это нам показалось достаточно корректным и точным. Дальше этот сон продолжился. Уже прокатчики. Сначала был звонок, просят вернуть “Прощеное воскресенье”, дальше раздался новый звонок, мне показалось, что это сон, мне это все просто снится. Потом, через два дня, еще раз сели, обсудили - должно называться “Поп”. Название в современных реалиях, в современной действительности, более понятное зрителю, грубое, что ли.
Марина Тимашева: Справедливости ради скажем, что роман Александра Сегеня, экранизированный Владимиром Хотиненко, называется "Поп". Исполнитель главной роли Сергей Маковецкий взял это слово под защиту.
Сергей Маковецкий: Поп. В советское время это переводилось “Пастырь Овец Православных”. “Поп” - это греческое слово от слова “папа”, от слова “отец”. Поп - это священник. Мне кажется, что название “Поп”, если так уже выбрали прокатчики, оно имеет энергию и, может быть, если посмотрят этот фильм, нам удастся реабилитировать это слово, которое в советское время приобрело ругательное какое-то значение.
Марина Тимашева: “Поп”, если вдуматься, совсем неплохое название, потому что отец Александр, каким его играет Маковецкий, по сути, всем чужой: и фашистам, и коммунистам, и партизанам и полицаям, и безмолвному деревенскому люду. Для всех он именно что поп, за исключением, конечно, жены (хорошая работа Нины Усатовой) и детишек – им он приходится батюшкой.
Действие фильма начинается в 1941 году, когда на северо-западе России, на оккупированных фашистами территориях и по их инициативе была образована так называемая "православная миссия". Для ее осуществления было выбрано 14 священников. Уже в 1942 году им предписывалось выявлять партизан и связанных с ними лиц, а также тех, кто выражает недовольство немецкими порядками. Миссия предписывала духовенству, например, после божественной литургии совершать молебен о "даровании Господом силы и крепости германской армии и ее вождю Адольфу Гитлеру для окончательной победы над проклятым жидобольшевизмом". Иными словами, речь идет о коллаборационистах.
Владимир Хотиненко выбирает героем одного из “миссионеров” - отца Александра, который в фильме представлен положительно-прекрасным. Он спасает еврейскую девочку и становится приемным отцом ей и десятку осиротевших малышей. Он просит пощады для партизан, приговоренных фашистами к смерти. Он добивается разрешения привозить в лагерь для военнопленных еду, дрова, одежду, а на Пасху привезти самих пленных в храм. Он перечит нацистам, а позже и советским товарищам, и отправляется уже по их милости в ГУЛАГ.
В роли отца Александра - Сергей Маковецкий. Он играет высокую трагедию человека, попавшего в безвыходную ситуацию, и нашедшего в себе силы служить не “нашим” и не “вашим”, а только “своему” - Христу. Одними глазами этот актер может выразить все человеческие чувства: страх, нежность, презрение, любовь, отчаяние, жалость... И в тех же глазах - подлинная, глубокая, выстраданная вера. Но сам фильм Владимира Хотиненко не выходит за границы мелодрамы, хотя в нем слишком много претензий на что-то более значительное. Фильм разбит на главы, каждая поименована в соответствии с церковным календарем: “День всех святых”, “Преображение”, “Покров”, “ Пасха”, “Ильин день” и так далее. Кроме глав, есть еще подглавки, они сопровождаются указанием числа и места действия. Сначала появляется титр “Латвия, 22 июня 1941 года”, потом – титр – “День всех Святых”. Видимо, в этом должно быть какое-то метафорическое содержание, но какое – не слишком понятно, и люди, сидящие в зале, не в силах решить задачу. Образов вообще в избытке: то голубь, символ мира, окажется предвестником войны, то мир покажут вам глазами кружащейся над столом священника мухи, а у мухи – фасеточное зрение, то деревенский юродивый будет доить мертвую корову, то, что логично, уподобят Христу отца Александра, а то вдруг и пленного Степана, зачем-то покажут битву с немецкими крестоносцами из фильма “Александр Невский”, то включат в повествование сон о Страшном суде, когда все мертвые поднимаются. И не забывайте, что в фильме есть еще история вырвавшегося из окружения солдата, который, узнав, что его невесту забавы ради убили немцы, уходит в партизанский отряд, и есть история мерзавца полицая, его соперника, и есть страшная смерть матушки, и многое другое, что заявлено, но не разработано. Между тем, умение отсекать лишнее – в профессии кинорежиссера лишним быть не может. Но главное мое сомнение насчет этого фильма, состоит вот в чем. Зрители, в большинстве своем не знающие истории, придут к выводу, что вся миссия состояла из людей, подобных отцу Александру. В принципе, в любой организации можно найти благородного человека (того же Шиндлера), но, не показывая других ее представителей, можно создать искаженное представление обо всей организации в целом. Хотиненко мне ответил:
Владимир Хотиненко: В этом не было лукавства, точно. Просто мы шли по жизни вот этого конкретного отца Александра, конкретного человека. Вот он прожил такую жизнь. Только он эмигрировал, а наш батюшка - не эмигрировал. В принципе, знаете, мне достаточно того эпизода, где стоит батюшка, рядом немец: “Благослови!”. И тот благословляет этого немца. Мне казалось, что эта картина достаточно показывает эту драму. Вот идет по улице митрополит и рядом в фашистской форме человек… Задумывалась красота, которую мы видим в начале этого мира, красота этого Рая практически, который вот-вот потеряется, в столкновении с этими жесткими вещами: немцы, повешение, да и когда полицаев убивают, это все одного порядка ужас, который происходит в этой красоте. А красота батюшки это красота природы, это же Лития Великая звучит там. Это практически его мир, это его внутреннее пространство. Самое сложное - снимать жизнь человека. А патологические всякие отклонения это - здрасьте, пожалуйста. И все побежали, и удобно, и критикам понравится, и на фестиваль возьмут. Самое сложное - снять жизнь человеческую.
Марина Тимашева: Есть еще одно, очень важное, а для верующего человека, так просто принципиальное обстоятельство. Вроде, в фильме оно затронуто, но как-то вскользь. Обсуждается некий документ из Москвы, неприятный для “псковской миссии”. И я специально по окончании сеанса переспрашивала у зрителей, поняли ли они, что за документ имеется в виду. Нет, не поняли. Между тем, в 1943 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви провозгласил “осуждение изменников Вере и Отечеству: всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик, лишенным сана” (конец цитаты). Все свои сомнения я вам честно изложила, но с другой стороны, подумала: какие могут быть претензии к режиссеру и сценаристу, если известно, что фильм снят с благословения Патриархии кинокомпанией “Православная энциклопедия”, и ни у кого в этой почтенной инстанции никаких вопросов не возникло.
