Виктор Шендерович: Сегодня в эфире писатель, сценарист Алексей Слаповский. Добрый вечер, Алексей.
Алексей Слаповский: Здравствуйте.
Виктор Шендерович: Писатель, сценарист – я, пожалуй, с этого начну. Потому что бывали уже в этой студии писатели и сценаристы, и все довольно нервно подмечали разницу в этих в двух специальностях.
Алексей Слаповский: Они по отдельности?
Виктор Шендерович: Нет, без раздвоения личности, но тем не менее, конечно, это две разные специальности. Вы успели получить известность именно как писатель, как человек пишущий тексты для бумаги. Вот этот переход от бумаги в кино, в телевидение – это для вас что, кусок хлеба или что-то большее?
Алексей Слаповский: Конечно, побольше. Шел я на самом деле в комнату, попал в другую, как у Грибоедова. Шел я в кино, мне в кино было интересно. Жил я в городе Саратове.
Виктор Шендерович: Попал или хотел попасть?
Алексей Слаповский: Все-таки попал первоначально, а потом понял, что хотел. Так бывает. Еще чаще бывает, когда человек умеет убедить, что хочет попасть. Это нас всех ситуация касается. Жил в Саратове, выпускал книги, все складывалось замечательно, пьесы, поскольку я еще драматург. Как-то все ставилось потихонечку, выпускалось. Но кино мне было интересно всегда. Оно мне было интересно как зрителю, как человеку просто любящему этот странный вид искусства, и поэтому я занимался «бумажным» кино – я писал сценарии в стол, что мало кто делает. Потому что сценарии – вещь прикладная, вне работы она фактически не существует, лежит мертвым грузом. Если ты можешь надеяться, что написанный твой гениальный роман когда-то опубликуют, то сценарий, в общем-то, очень вряд ли. Тем не менее, эти сценарии попали, не буду долго рассказывать эту историю. Они попали на глаза некоторым продюсерам, некоторые продюсеры привели меня на первый канал, с которого все началось. Первый канал не привык работать с другими продюсерами и попросил их, сказал спасибо им, что привели. «А вас я попрошу остаться», – прозвучала от кого-то сакраментальная фраза. Я остался. И мне сказали: занятно, что у вас получается. Давайте несколько заявок на какие-нибудь сериалы, которые вам хотелось бы. Я прислал несколько заявок, достаточно подробно расписанных, одна из заявок назвалась «Остановка по требованию». Все. Вот так я туда и попал.
Виктор Шендерович: Сериал – довольно специфический жанр в смысле постановки задачи. Когда вы пишите повесть, то от вас зависит, длина дыхания зависит от длины дыхания литературного, собственно говоря, нет никаких технических ограничений, хотите новеллу напишете, хотите роман. То здесь есть такое противное слово как метраж, формат, и вы, не говоря о том, что 12 серий лучше, чем 6, а 24 лучше, чем 12… И вот начинается, я сейчас говорю не про ваши, упаси боже, сценарии, типовой случай, когда мы видим, что начинается мексиканский вариант, когда мы понимаем, что они никогда не выпутаются из этих ситуаций, потому что как только они выпутаются, сценаристу перестанут платить, а также актерам, режиссерам. И поэтому эти бесконечные Хуаны и Марии ходят по 118 серий и никак не умрут. Вы как с этой ситуацией справлялись?
Алексей Слаповский: Не было у меня этой ситуации, потому что я относился к этому как к телевизионным фильмам в нескольких сериях. Больше 12 серий у меня не было ничего, и думаю, что не будет, для меня просто страшно об этом подумать. Какие-то рамки, ограничения, что серия должна быть, составлять какое-то количество определенное страниц, тоже не страшно, и в литературе существуют жанры – рондо, сонет, новеллы, желательно не очень длинные и так далее, или пьесы. Как мы с вами знаем, надеюсь, слушатели понимают, почему я говорю, мы с вами знаем, поскольку вы с театром тоже общались как драматург, там же тоже пьеса не может быть безразмерной. Это Стоппард может себе позволить на 9 часов текст написать, но то Стоппард и то издевательство, я считаю.
Виктор Шендерович: До Стоппарда Шекспир иногда хрониками баловался.
Алексей Слаповский: Было. Но, тем не менее, есть какие-то рамки, они меня нисколько не ограничивают, они, пожалуй, стимулируют. Поэтому вопроса писать «мыло», не писать, не было, я не писал мыльных опер, я писал такие телевизионные несколькосерийные фильмы, это касается «Остановки по требованию» и «Участка». И кстати, легко увидеть, что в последних своих, как любят говорить телевизионщики, проектах я стремился, чтобы каждая серия была маленьким фильмом. И если бы не это, если бы не так, я бы просто не работал с телевидением – это первое. И второе: большинство работ, которые я делал – это была моя инициатива, я хотел сделать такую-то историю для телевидения, а не так: вот звонок – не хотите ли то-то?
Виктор Шендерович: Ну, и слава богу. Бог с ним, с телевидением, давайте вернемся к более приятным темам, например, к городу Саратову, откуда вы родом. Расскажите, как вас привело в литературу, насколько это наследственное, до какой степени вас это, когда вы это поняли, что это ваша жизнь?
Алексей Слаповский: Понял очень рано. Наследственность какая? На самом деле папа и мама у меня специалисты по сельскому хозяйству, специалисты квалифицированные, вышедшие из крестьян, много учившиеся, техникумы, институты заочные и так далее. И всегда у меня в доме, в селе, где я провел свое детство, пригородное село под Саратовом, прекрасно оно называлось – Разбойщина.
Виктор Шендерович: Да ладно!
Алексей Слаповский: Серьезно.
Виктор Шендерович: Лесков просто.
Алексей Слаповский: Разбойщина.
Виктор Шендерович: Очень хорошо.
Алексей Слаповский: Почему Разбойщина? Может быть, простор для фантазии, может быть, было село ямское, там были перекладные, может быть разбойнички, как всегда. В общем, оно называлось Разбойщина. Потом в советские времена подумали, что нехорошо.
Виктор Шендерович: И назвали?..
Алексей Слаповский: Не поверите – поселок Жасминный.
Виктор Шендерович: Слушайте, это сразу жанр задает. Жасминный, бывшая Разбойщина.
Алексей Слаповский: Поэтому Разбойщина – это правда жизни, а Жасминный – это то, чего хотелось бы. Может быть, и вся жизнь моя определилась этим. Я верю в эти знаки, определилась этим, то, что есть – Разбойщина, я на этот раз имею не поселок, пошли уже намеки, и Жасминный – это то чего хотелось, поскольку я все-таки безысходный оптимист, идеалист из всех своих сил. Вот.
Виктор Шендерович: В чем проявляется идеализм, то есть не проявляется, как вы его чувствуете?
Алексей Слаповский: Я чувствую, что, сейчас серьезную вещь скажу, я чувствую, что люди все-таки, несмотря ни на что, по каким-то загадочным для меня причинам, несмотря ни на что, хотят все-таки сначала казаться, а иногда и быть лучше самих себя. Мне в жизни очень часто встречались люди, которые выпрыгивали, извините за грубость, из штанов, которые определил какой-то фатум им некий ареал их души, они пытаются хотя бы, как минимум, его заполнить полностью, потому что у многих от этого ареала сотая часть, а другие даже выйти за него. Таких людей уважаю, люблю. Я вижу, что в людях, несмотря ни на что, это стремление быть чуточку лучше самих себя, есть, если бы не эта моя убежденность, совсем мне было бы плохо.
Виктор Шендерович: Это стремление, мы подходим к категориям интересным, это связано с понятием стыда, то есть с тем, как тебя видят со стороны, или эти люди, те, о которых вы говорите, хотели бы быть лучше, даже если бы их никто не видел?
Алексей Слаповский: Я думаю, что стыд, конечно, имеет место, стыд как вещь социальная, стыд штука социальная во многом.
Виктор Шендерович: Конечно.
Алексей Слаповский: Потому что где-нибудь до сих пор не стыдно может быть и голову рубить в каких-нибудь тихоокеанских маленьких островках. Надеюсь, что нет этого.
Виктор Шендерович: Да гораздо ближе.
Алексей Слаповский: Даже и ближе, на самом деле ближе. Господи, вспомнил совершенно некстати, на Youtube наткнулся на ролики, как в Чечне нашим пленным ребятам резали, именно резали головы.
Виктор Шендерович: А вы говорите тихоокеанские.
Алексей Слаповский: Просто сразу вы мне напомнили.
Виктор Шендерович: В Эфиопии забили камнями девочку изнасилованную. Так что до всякого Тихого океана.
Алексей Слаповский: Поэтому это все страшно, это все грустно. Постараемся держать мысль, чтобы не замучить.
Виктор Шендерович: По поводу внешнего стыда и внутреннего стыда.
Алексей Слаповский: И, тем не менее, есть что-то для меня во многом загадочное, наверное, я все-таки агностик, что поддерживает вне социума, одна из самых моих любимых книг – это Робинзон. Робинзон, который создал вокруг себя мир, правда, он постоянно наделялся, что люди его найдут и так далее. И Робинзон был абсолютно нравственен сам для себя. И он не только о прокорме думал, он все-таки думал о сохранении души, и это великая история.
Виктор Шендерович: Время было такое, я имею в виду не Робинзона, а Даниэля Дефо, время было такое романтическое, когда все-таки казалось, что человечество какой-то прорыв совершило в знаниях о себе и о мире, и что знание о мире перейдет каким-то образом…
Алексей Слаповский: Тогда казалось.
Виктор Шендерович: Потом выяснилось, что знания о мире и внутренние деградации вполне могут, так сказать, сопутствовать друг другу.
Алексей Слаповский: И, тем не менее, все-таки я верю, как говорил, вернее, как был назван фильм Ромма в свое время.
Виктор Шендерович: «Все-таки я верю».
Алексей Слаповский: Потому что я не знаю, что поддерживает с детства, я в детстве, в саратовском детстве, хотя и жил в Разбойщине, я даже стеснялся своего оптимизма. Я был такой счастливый абсолютно ребенок, видимо, потому что нормальная семья – папа, мама, брат старший. Детство было абсолютно нормальным, я не боюсь сказать, что абсолютно счастливым, счастливым, с книжками, с друзьями.
Виктор Шендерович: А что были за книжки?
Алексей Слаповский: Да всякие. Тот же Дефо был, Пушкин был. Одна из очень рано прочитанных книг – Дэвид Копперфилд, двухтомная книга, для того, чтобы себя уважать, потому что если я в 11 лет такую книжку прочесть, значит я уже читака могучий такой.
Виктор Шендерович: Это правда.
Алексей Слаповский: И все, что я видел в своем родном Саратове, много хорошего, много плохого, тем не менее, вот как-то оно меня чаще поддерживало в уверенности, что может быть все-таки еще все будет хорошо.
Виктор Шендерович: Саратов такая замечательная аномалия, сколько артистов замечательных, сколько оттуда…
Алексей Слаповский: И Табаков.
Виктор Шендерович: Янковский.
Алексей Слаповский: Михайлов, Янковский, царство ему небесное, и господи, кого только нет. С писателями немножко по-другому.
Виктор Шендерович: После Чернышевского.
Алексей Слаповский: Там есть связанные с ним писатели, господи, сейчас начну вспоминать, кто.
Виктор Шендерович: Раз мы о писателях, какое-то время, между прочим, я вашу фамилию услышал даже не как писателя, а пронесся слух, что есть хороший журнал «Волга». Хороший литературный журнал «Волга». Я не совру год – это конец 80 или нет.
Алексей Слаповский: Начало 90-х
Виктор Шендерович: Конечно, начало 90-х, когда в самых неожиданных местах начинали появляться самые неожиданные вещи, чуть ли не Венечка Ерофеев был напечатан в «Трезвости и культуре», что-то такое.
Алексей Слаповский: Евангелие, вы помните, где было напечатано?
Виктор Шендерович: Нет.
Алексей Слаповский: Впервые Евангелие, Евангелие, кажется, от Матфея все-таки, одно из Евангелий, с иллюстрациями и так далее было напечатано в журнале «Литературная учеба», который вышел в тот год миллионным тиражом. Это легко проверить, я запомнил.
Виктор Шендерович: «Литучеба», 90-й год?
Алексей Слаповский: Где-то так. Иллюстрации, вклейки и миллионный тираж. И главное – журнал «Литературная учеба».
Виктор Шендерович: Должен сказать, что абсолютно по профилю.
Алексей Слаповский: Конечно.
Виктор Шендерович: Потому что именно от Матфея.
Алексей Слаповский: Можно учиться.
Виктор Шендерович: Можно учиться. «Если соль потеряет силу, что сделает ее соленой». Поди так напиши. Вот учись, «Литературная учеба». Замечательно. Вот журнал «Волга».
Алексей Слаповский: «Волга» выходила.
Виктор Шендерович: А как вы вдруг стали редактором этого журнала?
Алексей Слаповский: Не я стал, именно редактором, но не главным, иногда путают, но это неправильная информация. Главным редактором был замечательный писатель, критик Сергей Григорьевич Боровиков. Он когда-то работал в штате журнала прежнего, а потом превратил его, действительно превратил, везде была перестройка, у нас была настоящая, он превратил его в передовой провинциальный журнал. Мы все терпеть не могли слова региональный, слово провинция теплее и правильнее на самом деле.
Виктор Шендерович: Региональный – это казенное слово.
Алексей Слаповский: Еще хуже – периферийный. А вот провинциальный журнал. И мы страшно гордились, была премия Букера за лучший провинциальный именно журнал, мы обошли славный в ту пору журнал «Урал», они нам были ближайшие конкуренты, и стали лучшим провинциальным журналом.
Виктор Шендерович: А вот интересный вопрос: звучание слова «провинция» для вас? Никогда не было ревнивого звучания в этом слове, что, мол, второстепенный, какой-то оттенок такой?
Алексей Слаповский: Конечно.
Виктор Шендерович: Или для вас это была просто констатация географического положения, не более того?
Алексей Слаповский: Намного больше, чем географического смысла, я туда не вкладывал. Единственное, что меня коробило, когда меня называли саратовским писателем.
Виктор Шендерович: Писатель, он либо русский, либо английский.
Алексей Слаповский: Либо английский, либо французский. На каком языке пишет, такой и писатель. Недавно в одной переписке для меня и моей корреспондентки был очень важен вопрос, что для нас родина в настоящий момент. Вот такие вещи мы иногда обсуждаем в частных письмах. Не хуже, чем Пушкин, Дельвиг и, соответственно, естественно, Кюхельбекер и прочие. Так вот язык для нас в первую очередь. Все-таки язык, все-таки русский язык – это то, что делает для нас родину окончательно родиной. Почему я с такой неохотой выезжаю за рубеж, настолько с неохотой бывает, что буквально неделю назад поймал себя на том, что предстояла поездка в Австрию, вроде бы просто отдохнуть. Меня так ломало, что я понял, что это, видимо, предчувствие, что-то со мной будет нехорошее. Было бы или не было бы, я не знаю, но я не поехал, я послушался себя.
Виктор Шендерович: Слушаться себя надо в любом случае. По поводу языка. То есть, стало быть, никаких предубеждений по поводу места жительства русского писателя у вас нет?
Алексей Слаповский: Нет, конечно.
Виктор Шендерович: Мы не будем трогать имена Гоголя и Тургенева, тем не менее, сегодняшнее?
Алексей Слаповский: Нет. Но в России особая ситуация. Я думаю, что во Франции, думаю, что в Англии, думаю, что в Америке тем более все равно, где жить. Один живет в Вашингтоне писатель, другой в Лос-Анджелесе, третий в Нью-Йорке и так далее, кто что любит, кому что нравится. Россия страна была и остается столицецентричной и поэтому все-таки на провинциальных писателях, может быть музыкантах все-таки лежит, это не я говорю, это так сложилось, лежит такая некая все-таки печать.
Виктор Шендерович: То есть ты должен, чтобы доказать, что ты кто-то, ты должен прозвучать в Москве или в Питере?
Алексей Слаповский: Пока в Москве не издали, пока в Москве не вышел сборник стихов…
Виктор Шендерович: Не считается.
Алексей Слаповский: Пока в московском театре премьера не прошла, пока не прозвучало в исполнении ансамбля московского и так далее.
Виктор Шендерович: Я должен сказать, что я не большой знаток, но тоже, думаю, что драматург из Алабамы, пока в Нью-Йорке не сыграют, тоже.
Алексей Слаповский: Это да. Согласен. Но кроме Нью-Йорка все-таки действительно есть другие города, в которых тоже можно прозвучать. Я понимаю, если мы говорим о драматургии, там для успешности Бродвей и так далее. Но есть другого рода творчество.
Виктор Шендерович: Я говорил даже не внутри России, а представление о том, что русский писатель должен жить в России, а если он живет где-то снаружи, то вроде как есть такой комплекс обратный. Хотя было короткое время, когда переместился центр точки отсчета туда, что пока тебя слависты не признали, ты никто и звать тебя никак.
Алексей Слаповский: Было и такое. Совсем еще недавно я помнил о том, что слово «должен» считалось произносить просто неприличным. Как это должен? Никто никому не должен. Естественно, вспоминали Пушкина: «зачем крутится лист в овраге». А типа тот, где хочет, там и крутится. Своими словами пересказываю.
Виктор Шендерович: Он говорил о поэте.
Алексей Слаповский: Нет закона. Закона-то нет, но долженствование для человека творческого все-таки составляет немаловажную вещь. «Должен» я воспринимаю иногда буквально. То есть, грубо говоря, когда не очень хочется, а вот должен.
Виктор Шендерович: А что вы должны?
Алексей Слаповский: В том числе должен быть, извините за пафос, повторяя Ахматову, со своим народом там…
Виктор Шендерович: «Там, где мой народ, к несчастью, был». Вы воспринимаете сегодняшнее положение народа как несчастье?
Алексей Слаповский: Очень серьезный вопрос. Во многом – да. Потому что вольно или невольно, я считаю, что во многом основано, страна и люди дошли до, если говорить прямо, без экивоков, до какой-то серьезной степени моральной деградации, что иногда кажется, что дальше некуда, то есть просто общество очень крепко развратилось – это на руку власти, я это абсолютно понимаю. То есть, что для меня, сейчас начну говорить совсем вещи политические, хотя я не политик, я все-таки писатель и так далее.
Виктор Шендерович: Алексей Владимирович, все равно не успеете их сказать, мы как раз с этой точки и начнем после короткого выпуска новостей.
НОВОСТИ
Виктор Шендерович: Вот, собственно, остановились на том, что развращают народ – это в интересах власти.
Алексей Слаповский: Да, конечно, это все на самом деле понимают.
Виктор Шендерович: Давайте уточним термин – развращение.
Алексей Слаповский: Развращение – это когда ничего не стыдно, когда народ в душе оправдывает на самом деле то, что делается наверху. Когда сейчас чиновник самого высокого ранга, выяснится, что он что-нибудь такое сделал гораздо серьезнее, что сделал в свое время Билл Клинтон или какой-нибудь Саркози, или кто-то, что-то очень серьезное, человек ограбил или даже убил, вы знаете, такая у меня страшная мысль – никто не удивится.
Виктор Шендерович: Не удивится, конечно.
Алексей Слаповский: Не удивится, потому что…
Виктор Шендерович: Чего же удивительного?
Алексей Слаповский: Дело в том, что поведение власти во всех сферах, включая бытовую, есть санкция. Потому что народ у нас привык оглядываться на то, что делают наверху. Крики насчет мигалок и так далее, но я боюсь, что любому начальнику домоуправления дай эту мигалку, он просто будет носиться с ней как с иконой, бороться за право вешать на свою машину тут же.
Виктор Шендерович: Так значит дело, я так адвокатом дьявола по традиции выступаю, дело не во власти?
Алексей Слаповский: Понимаете…
Виктор Шендерович: Значит она ровно калька с нас.
Алексей Слаповский: Конечно, деклассированный народ, деклассированное общество, оно же только это и могло породить. А деклассировали его, как мы понимаем, на протяжении всего 20 века. То есть что я понимаю под деклассированием? Могут сказать: вы что, за классы? В определенном смысле да – за классы, за стратификацию общества, за разделение функций, за четкое исполнение своих обязанностей внутри этих функций и так далее. То есть власть властвует, народ трудится, все нормально. А когда все перепуталось, все непонятно, кто собственно грабит, кто сажает, а кто наоборот – полная неразбериха. В общем-то, это такая деморализация. Для примера: вот совсем недавно, кажется вчера, министр МВД Нургалиев обратился.
Виктор Шендерович: Это потрясающе.
Алексей Слаповский: Мне тоже так кажется. Обратился к своим подчиненным, типа: ребята, уже хватит, вы давайте в течение месяца сделайте что-нибудь.
Виктор Шендерович: Мне понравилось это «в течение месяца». Нет, не что-нибудь сделайте, а он дал месяц на искоренение коррупции. То есть это совершенно...
Алексей Слаповский: Это чисто советская указивка, чисто мероприятие. Но меня потрясло другое, он ведь сказал: вы не думайте, что министр ничего не знает, министр все знает. А то мы сомневались, что он все знает. Конечно, он все знает. Он сказал: у меня там есть дел столько-то на примете, я там точно знаю, кто чего. Я подумал: боже ты мой…
Виктор Шендерович: Это же признательные показания.
Алексей Слаповский: На самом деле – да.
Виктор Шендерович: Это он признался.
Алексей Слаповский: На самом деле нужно освобождать от должности. То есть человек знает что-то и молчит. И кто знает – министр МВД. Ребята, мы до чего доехали?
Виктор Шендерович: Мы доехали до констатации факта, что в любом обществе понятия гораздо сильнее, чем закон.
Алексей Слаповский: У нас они настолько сильнее, что уже тошнит. Вот хармсовское «нас всех тошнит» вспоминается в последнее время, к сожалению, очень часто. Понимаете, сейчас особенность нашего переходного периода, морального, наверное, периода в том, что раньше интеллигенты, как их называют вшивые, понимали, что плохо, нельзя так жить. Ребята, уже заворовались совсем. Потом народ начал понимать потихоньку, к сожалению, я вынужден разграничить эти понятия. Сейчас у меня такое впечатление, что даже власть поняла, что все уже, ну хватит, мы уже доехали. Что будет дальше? Хотя на самом деле, знаете, мне это напоминает такую фантасмагорическую сцену, гипотетическую в кремлевской столовке, когда вдруг почему-то не завезли черную икру.
Виктор Шендерович: Приятно подумать об этом.
Алексей Слаповский: Да, допустим. Я понимаю, что здесь такие мечты филистера. И они стоят в очереди за черной икрой и задние передним кричат: больше двух банок не давать. Понимаете? На самом деле у меня ощущение, отчего происходят эти выкрики власти в том числе: хватит столько коррупции, хватит уже столько воровства и так далее. Они боятся, что всем не хватит.
Виктор Шендерович: Они понимают, не то, что боятся, они уже видят, что всем не хватит.
Алексей Слаповский: Поэтому надо воровство регламентировать, то, что делается во всем мире. Никто не говорит, что нигде не воруют. Воруют все, но нельзя так бешено воровать.
Виктор Шендерович: Есть норвежские нормы, мягко говоря, есть эфиопские, мы где-то ближе к эфиопским.
Алексей Слаповский: Это о грустном немножко.
Виктор Шендерович: Давайте, я не думаю, что звонки наших радиослушателей будут совсем о веселом, но попробуем. Александр из Москвы, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Я сначала хотел бы прежде, чем задать вопрос, объяснить вашему гостю, от чего могло возникнуть название его деревни.
Алексей Слаповский: Приятно.
Слушатель: Разбой – это на старинных славянских наречиях так называлось война. В румынском языке до сих пор разбой - это война. Они долго жили среди славян. Так что вполне возможно, что ваша деревня не имела никакого отношения к организованной преступности, а ее название на современный язык можно перевести как военщина.
Алексей Слаповский: Тоже неплохо.
Виктор Шендерович: Тоже неплохо. Вопрос есть?
Слушатель: А теперь вопрос. Вот сейчас у нас недавно был юбилей путча, еще раньше был юбилей грузинской войны, и наша демократическая интеллигенция все спорила, какой же был главный итог этой войны – то ли независимость Абхазии и Осетии, то ли еще что-то. А на самом деле итог был совсем другой – опровергнута демократическая пропаганда о путче 91 года. Нам кричали столько лет, что ничего нельзя было сделать, Советский Союз должен был развалиться, республики не хотели, никто бы их не заставил. А вот смотрите: в 91 году в республиках максимум было несколько сотен перебежавших к ним ментов, у Грузии была целая армия. И вот за пять дней этой армии не стало. Что бы было в 91 году с республиками? Их бы раздавили за один день, а скорее всего и день бы не пришлось. Вы не согласны?
Виктор Шендерович: Вопрос как-то прозвучал риторически.
Алексей Слаповский: Ну, в общем, да, довольно часто бывает, поскольку сам когда-то работал на радио, знаю, что многие вопросы…
Виктор Шендерович: Заключают в себе ответ.
Алексей Слаповский: Да.
Виктор Шендерович: Это был не вопрос, это было мнение.
Алексей Слаповский: Мнение.
Виктор Шендерович: Ну вот, давайте на одном заостримся: ваше отношение к 91 году, к тому, что произошло в августе 91 года? Для вас СССР – это, у вас слеза как у Ирины Родниной течет?
Алексей Слаповский: Нет, не течет у меня слеза. Я вспоминаю город Саратов, я, мои друзья, как-то так получилось, что у меня все собрались тогда, когда был путч. Что как быстро мы изменились, я бы так сказал. Потому что перестройка началась не так давно и так далее, как быстро изменилось многое в нас, люди, которые были со мной в ту ночь, в тот вечер, они знают, что я не совру в этом. Мы сидели и думали, что сейчас мы будем писать на листовках и где мы эти листовки будем клеить. Мы на самом деле были все гуманитарии, народ, любящий поболтать, почитать книжки, стихи вслух, попеть, выпить и так далее. Полиберальничать на кухне. Но мы почувствовали, что мы готовы действовать. Тогда люди были в замечательном состоянии готовности к действиям, это их отличало от тех, кем они были сами же еще недавно.
Виктор Шендерович: Как это произошло? Это что Солженицын, Сахаров виноват или продукты кончились? Я так заостряю специально полемически.
Алексей Слаповский: Да все готовило, и продукты готовили, то есть их отсутствие, и Солженицын готовил. Понимаете, весь ход развития к этому вел, что либо что-то произойдет, либо мы просто сгнием. Видимо, общество имеет инстинкт самосохранения, сгнивать окончательно мы не захотели.
Виктор Шендерович: Вот смотрите, какая штука, перекидывая мостик в сегодняшние дни, все-таки там было за спиной 70 лет с лишним советской власти и не надо было никому ничего объяснять. Знание в том, куда не надо, то есть откуда надо вырваться, мы точно понимали. Другое дело, что, условно говоря, Шафаревич и Сахаров это представляли по-разному, допустим, но мы точно понимали все, кроме маразматиков, что тут, где мы находимся, уже точно нельзя, тут уже хана. А сейчас, хотя есть глухое ворчание, вы выразили ощущение, что нас всех тошнит, но понимание такого, как тогда, не было. Потому что там было 70 лет и при слове «коммунизм» воротило всех, а сейчас держава, слава России, вставание с колен – от этого еще не рвет всех. От слов «слава России», от слова «вертикаль» не рвет еще.
Алексей Слаповский: Да нет вертикали на самом деле. Это риторика, конечно, не более чем, на мой взгляд. На самом-то деле, если не произойдет каких-то кардинальных изменений в курсе политическом, экономическом, я не знаю, просто-напросто, что будет. Потому что мне ситуация кажется весьма не радужной на самом деле. Я действительно идеалист, и я скорее говорю не о том, что есть, а чего хотелось бы. Мне хотелось бы, чтобы… В чем мой идеализм? В том, что я хочу верить, что произносимые нашим президентом слова означают именно то, что он произносит, а не какое-то снотворное, которым посыпают общественную совесть, чтобы она немного подремала.
Виктор Шендерович: Вы с одной стороны идеалист, с другой стороны сценарист. Представьте, есть такой персонаж, который говорит то, что он говорит. У вас же иногда персонажи разное говорят и не всегда говорят то, что думают. Если его представить, как персонаж какого-то произведения, конечно, в душу чужую не залезешь, но, тем не менее, вы можете предположить, что там внутри?
Алексей Слаповский: Предположить не берусь, я просто понимаю, что человек на этом посту сейчас может оказаться, я не говорю, что он оказался, может оказаться в положении трагическом. Трагическом почему? Представьте себе, что надо не то, что остановить, этого не может никто, надо хотя бы чуть-чуть притормозить движущийся в сторону разрушения пока огромный многомиллионотонный маховик. Это страшно трудно. Посмотрите сами, уже открыто признаются, что полтора миллиона милиционеров коррумпированы все, за редким исключением, за редчайшим исключением. Сколько мне людей говорили, что иначе в этой системе не выживет просто-напросто. Полтора миллиона, что с ними делать? Никто ведь не знает, и я не знаю. Апеллировать к власти, хотя мне кажется, что все-таки потрясти как следует, начиная с самых верхов, дать знак обществу более ощутимый, чем просто декларативные заявления. Как – не знаю.
Виктор Шендерович: Иван из Москвы, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Добрый вечер. У меня сначала маленькое негативное возражение, потом вопрос будет. Я вынужден не согласиться с вами, Виктор, потому что, по-моему, это вы говорили, дело не в том, что люди понимали, что в 91 году больше нельзя и так далее. Понимать понимали. Но главное, я в этой шкуре был, как говорится, это просто нутром люди чувствовали, когда долго держат банку над кипящим котлом, то это давление ощущается на уровне ощущения, плюс к этому сознание. Второе: я не согласен с вашим гостем, потому что, мне кажется, что для нынешних властей нет пределов в этом беспределе. И мне кажется, ошибка вашего гостя состоит в том, что он судит по себе. Вопрос к вашему гостю такой: вы чувствуете внутреннюю потребность, когда вы творите, ваши произведения делаете, вы на какого слушателя или зрителя ориентируетесь?
Виктор Шендерович: Вопрос понятен, спасибо.
Алексей Слаповский: Да, действительно, вопрос хороший. Когда я пишу книги там, где я свободен абсолютно, я ориентируюсь, видимо, на некоего своего двойника, то есть гипотетического человека, который понимает то, что понимаю я, у которого кредо примерно такое, как у меня, который так же любит литературу, как я, то есть на конгениального мне человека.
Виктор Шендерович: То есть вы пытаетесь написать книжку, которую вам бы хотелось прочесть?
Алексей Слаповский: Буквально повторили фразу, которую я неоднократно люблю произносить. Да, правда, именно так. Я говорю: знаете, почему я написал такой-то роман? А вот мне захотелось прочитать что-то в таком духе. А поскольку роман «Я не я» свой один из первых, мне казалось именно так, мне хотелось авантюрный, но с некоторой философинкой. Недаром у него подзаголовок «авантюрно-философический роман». Такого романа не было, пришлось написать его самому. Так что вот такие.
Виктор Шендерович: Вячеслав из Калужской области, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте, господа. Я хотел спросить господина Слаповского: недавно вроде умер Аркадий Стругацкий?
Виктор Шендерович: Давно умер.
Слушатель: Что-то о нем нигде не слышно, наверное, существуют какие-то черные списки. Вам не приходилось общаться? Я у него тоже какой-то сценарий читал, изданный в Прибалтике, кажется, назывался «Шесть капель эликсира». Коротенький рассказ.
Виктор Шендерович: Во-первых, Аркадий Натанович Стругацкий умер довольно давно.
Алексей Слаповский: Довольно давно. Я не общался с ним.
Виктор Шендерович: Вы не были знакомы. Читали, для вас это что-то означало – литература братьев Стругацких, или это было в стороне от ваших интересов?
Алексей Слаповский: Я любил и до сих пор люблю «Понедельник начинается в субботу». Я просто к фантастической социальной беллетристике отношусь достаточно прохладно, включая, в общем-то, образцы даже такие весьма неплохие таких фантастов, как Азимов, Брэдбери и так далее. Я сейчас скажу вещь, которая звучит, я знаю, что она звучит всегда нехорошо, как-то так не то, что высокомерно, а как-то невежливо: мне кажется, это устарело, вот это мне не очень интересно. Потому что для меня социальная фантастика интересна только тогда, когда это полноценная литература без скидок на жанр. То есть это Свифт, то есть это наш Замятин, то есть это Оруэлл или книга, которая не является фантастикой, на самом деле это фантасмагория, страшная причем фантасмагория, или это Голдинг, «Повелитель мух», где, собственно говоря…
Виктор Шендерович: Притча.
Алексей Слаповский: Притча, да.
Виктор Шендерович: А калькой для притчи что угодно может быть.
Алексей Слаповский: Мне была симпатична у Стругацких притчеообразность прозы, там была некоторая всеми ощущаемая диссиденщинка, которая действительно всем нравилась и так далее. Ну а дальше начинались как у каждого читающего, я тот чукча, который еще читатель, не просто писатель, есть личное отношение к писателям.
Виктор Шендерович: Кто из писателей уже современников, может быть ушедших, но последнего полувека, кто для вас важен, русских писателей, не русских писателей?
Алексей Слаповский: Я книгами.
Виктор Шендерович: Книгами.
Алексей Слаповский: Книгами иногда и образами все-таки, пожалуй, Трифонов мне много дал и это осталось. Я рад, что успел прочесть при жизни Владимова, его роман «Генерал и его армия». Мне давал в смысле мужественного лирико-иронического отношения к окружающему и очень жесткого при этом, Астафьев много мне давал.
Виктор Шендерович: Вы были знакомы с Виктором Петровичем?
Алексей Слаповский: Нет. Тут у меня позиция как раз сугубо провинциальная, поскольку…
Виктор Шендерович: Он был провинциальный писатель.
Алексей Слаповский: Поскольку этот комплекс во мне есть, признаю, типа: сами мы не местные, да то, да се. У меня очень мало знакомых среди московских писателей. Есть…
Виктор Шендерович: Так оно и не нужно, наверное. Может быть, вы просто бережетесь?
Алексей Слаповский: Работать надо, а все эти общения и тусовки, они мешают. Когда я пересекаюсь с писателем Дмитриевым Андреем, Александром Абрамовичем Кабаковым замечательным, когда с Мариной Вишневецкой, с Олей Славниковой, рад душевно, мне с ними очень приятно. Или с литераторами, которые журналистикой до сих пор упорно и самоотверженно занимаются, с Чуприниным – это «Знамя», или с Василевским – это «Новый мир». Потому что надо раз хотя бы в полгода. Для меня премии, их говорят много, много – для меня в первую очередь это повод хоть наконец-то пойти…
Виктор Шендерович: Повидаться.
Алексей Слаповский: Повидаться, да.
Виктор Шендерович: А вообще нужно, два противоположных вектора: один, чтобы ничто не отвлекало, не загораживайте мне солнце, не троньте моих чертежей. Я буду писать, и не отвлекайте меня. А другой то, что называется, пресловутый литературный процесс, читать, что пишут по соседству. Вам надо читать, что пишут по соседству или вас это беспокоит и сбивает со своего следа?
Алексей Слаповский: Смотря когда. Когда я не работаю упорно над чем-то, то могу и почитать. Когда работаю, стараюсь не читать.
Виктор Шендерович: Не сбивать интонацию.
Алексей Слаповский: Да, сбивает, мешает. Понимаете, это, наверное, может быть как в спорте. Лежала Исинбаева, хотя она не прыгнула, но не в этом дело, она лежала, другие прыгали, она накрылась и не смотрела даже, как это все происходит. Я сразу понял – почему. Неважно, господи, она в следующий раз прыгнет, все будет нормально, не хотелось сбить себе настрой. Поэтому я поступаю по-страусиному в это время, я прячусь, чтобы не видеть, как там другие.
Виктор Шендерович: Вот вы напомнили о Исинбаевой, естественная тема. Потому что, как вы переживаете поражение? Мы видели, как человек, привыкший побеждать, Исинбаева блестящая, замечательная и любимая всеми, как она, вдруг мы увидели, для меня стала еще более любимой в ту секунду, когда выяснилось, что она не машина, что она человека, уникальный, удивительный человек, который может однажды взять и не прыгнуть. И этим стала еще для меня ближе, например, по-человечески.
Алексей Слаповский: Для меня тоже.
Виктор Шендерович: Как для вас это сочетание побед? Вы четыре раза были финалистом Букера.
Алексей Слаповский: Был, да.
Виктор Шендерович: Для вас это болезненно или все равно игра не стоит слез?
Алексей Слаповский: Конечно, игра. Понимаете, потому что хуже всего, упаси бог, это когда выигрыш или проигрыш связан с финансовой составляющей – вот это плохо.
Виктор Шендерович: Ссорятся люди.
Алексей Слаповский: Люди ссорятся, а главное, что ты об этих деньгах начинаешь мечтать. Это такая гадость – мечтать о деньгах. Хотеть денег можно, нормально хотеть, но не похотливо хотеть, нормально хотеть, а как без них нельзя. А вот мечтать.
Виктор Шендерович: Это очень здорово – похотливое желание денег. Это неплохо.
Алексей Слаповский: А вот просто хотеть. И поэтому, когда я видел, Исинбаева, красивая, плачущая, сказала замечательные слова, я их запомнил, она сказала: это в результате хорошо, это мне пойдет на пользу.
Виктор Шендерович: Дай бог, конечно.
Алексей Слаповский: Я думаю, что действительно пойдет на пользу. И когда у меня случаются такие вещи, я, конечно, огорчаюсь, я нормальный человек, злюсь, да, злюсь. Когда меня ругают, злюсь еще больше. А чего же не злиться? Обидно.
Виктор Шендерович: Это Горин говорил, когда ругают – обидно.
Алексей Слаповский: Конечно, обидно. Но меня выручает, наверное, то, что я человек работящий и поэтому я напишу, обругали мой роман, я еще два напишу. Мне очень нравится позиция Митты, которую он однажды описал, замечательный режиссер Митта.
Виктор Шендерович: Он здесь был в этой студии.
Алексей Слаповский: Да? Значит привет тому пространству, в котором он находился. Он же интересную вещь рассказал. В советское время, когда было типично пробивать сценарии и так далее, он же был и сценарист, и режиссер очень часто, и вот ходили годами, обивали студии, обивали пороги сценаристы с какими-нибудь заветным измохрившимся уже сценарием. Митта поступал не так: не приняли – я другой напишу, не приняли – я напишу третий.
Виктор Шендерович: Брал измором.
Алексей Слаповский: В хорошем смысле слова он брал измором, и в результате своих трудов, в результате этого измора, причем он не конъюнктурные вещи предлагал.
Виктор Шендерович: Хорошие фильмы.
Алексей Слаповский: Он в результате сделался тем, кем он сделался, не уступая себе, сделал такие фильмы как «Экипаж», который продвинул наше кино очень далеко в свое время, и сделал «Как царь Петр арапа женил».
Виктор Шендерович: Замечательное кино.
Алексей Слаповский: Великолепное кино, театрализованное, что я очень люблю.
Виктор Шендерович: Для меня главное «Гори, гори, моя звезда».
Алексей Слаповский: А «Сказка странствий»?
Виктор Шендерович: Для меня «Гори, гори», просто оно, может быть, воспоминание детства.
Алексей Слаповский: Наверное.
Виктор Шендерович: Совсем немножко осталось времени. Вы сказали – вы человек работящий, вы встаете, что называется, по будильнику, садитесь писать, пишется, не пишется, вы садитесь, потому что должны сегодня, ни дня без строчки или вы сидите, ждете, как рыболов, что чего-нибудь клюнет, стукнет, дернется поплавок?
Алексей Слаповский: Есть такая байка опять-таки. Встречаются два поэта и один другого спрашивает: «Как ты, как пишется?». «Как пишется? Муза прилетит – я пишу, не прилетит – я не пишу. А ты как?». «А я как? Я в 6 часов встаю, зубы чищу, завтракаю, сажусь за стол». «А муза?». «Она же знает, что я в 7 часов уже за столом».
Виктор Шендерович: Вот замечательно!
Алексей Слаповский: Не то, что я хвалюсь.
Виктор Шендерович: Вы второго типа?
Алексей Слаповский: На самом деле это просто обычный распорядок. Поскольку я все-таки крестьянский сын, я жаворонок, я действительно встаю в 6 часов и действительно в 7 часов сижу за столом, а муза знает, что я уже там.
Виктор Шендерович: Вот на этой замечательной ноте мы заканчиваем эфир с писателем Алексеем Слаповским.
Алексей Слаповский: Здравствуйте.
Виктор Шендерович: Писатель, сценарист – я, пожалуй, с этого начну. Потому что бывали уже в этой студии писатели и сценаристы, и все довольно нервно подмечали разницу в этих в двух специальностях.
Алексей Слаповский: Они по отдельности?
Виктор Шендерович: Нет, без раздвоения личности, но тем не менее, конечно, это две разные специальности. Вы успели получить известность именно как писатель, как человек пишущий тексты для бумаги. Вот этот переход от бумаги в кино, в телевидение – это для вас что, кусок хлеба или что-то большее?
Алексей Слаповский: Конечно, побольше. Шел я на самом деле в комнату, попал в другую, как у Грибоедова. Шел я в кино, мне в кино было интересно. Жил я в городе Саратове.
Виктор Шендерович: Попал или хотел попасть?
Алексей Слаповский: Все-таки попал первоначально, а потом понял, что хотел. Так бывает. Еще чаще бывает, когда человек умеет убедить, что хочет попасть. Это нас всех ситуация касается. Жил в Саратове, выпускал книги, все складывалось замечательно, пьесы, поскольку я еще драматург. Как-то все ставилось потихонечку, выпускалось. Но кино мне было интересно всегда. Оно мне было интересно как зрителю, как человеку просто любящему этот странный вид искусства, и поэтому я занимался «бумажным» кино – я писал сценарии в стол, что мало кто делает. Потому что сценарии – вещь прикладная, вне работы она фактически не существует, лежит мертвым грузом. Если ты можешь надеяться, что написанный твой гениальный роман когда-то опубликуют, то сценарий, в общем-то, очень вряд ли. Тем не менее, эти сценарии попали, не буду долго рассказывать эту историю. Они попали на глаза некоторым продюсерам, некоторые продюсеры привели меня на первый канал, с которого все началось. Первый канал не привык работать с другими продюсерами и попросил их, сказал спасибо им, что привели. «А вас я попрошу остаться», – прозвучала от кого-то сакраментальная фраза. Я остался. И мне сказали: занятно, что у вас получается. Давайте несколько заявок на какие-нибудь сериалы, которые вам хотелось бы. Я прислал несколько заявок, достаточно подробно расписанных, одна из заявок назвалась «Остановка по требованию». Все. Вот так я туда и попал.
Виктор Шендерович: Сериал – довольно специфический жанр в смысле постановки задачи. Когда вы пишите повесть, то от вас зависит, длина дыхания зависит от длины дыхания литературного, собственно говоря, нет никаких технических ограничений, хотите новеллу напишете, хотите роман. То здесь есть такое противное слово как метраж, формат, и вы, не говоря о том, что 12 серий лучше, чем 6, а 24 лучше, чем 12… И вот начинается, я сейчас говорю не про ваши, упаси боже, сценарии, типовой случай, когда мы видим, что начинается мексиканский вариант, когда мы понимаем, что они никогда не выпутаются из этих ситуаций, потому что как только они выпутаются, сценаристу перестанут платить, а также актерам, режиссерам. И поэтому эти бесконечные Хуаны и Марии ходят по 118 серий и никак не умрут. Вы как с этой ситуацией справлялись?
Алексей Слаповский: Не было у меня этой ситуации, потому что я относился к этому как к телевизионным фильмам в нескольких сериях. Больше 12 серий у меня не было ничего, и думаю, что не будет, для меня просто страшно об этом подумать. Какие-то рамки, ограничения, что серия должна быть, составлять какое-то количество определенное страниц, тоже не страшно, и в литературе существуют жанры – рондо, сонет, новеллы, желательно не очень длинные и так далее, или пьесы. Как мы с вами знаем, надеюсь, слушатели понимают, почему я говорю, мы с вами знаем, поскольку вы с театром тоже общались как драматург, там же тоже пьеса не может быть безразмерной. Это Стоппард может себе позволить на 9 часов текст написать, но то Стоппард и то издевательство, я считаю.
Виктор Шендерович: До Стоппарда Шекспир иногда хрониками баловался.
Алексей Слаповский: Было. Но, тем не менее, есть какие-то рамки, они меня нисколько не ограничивают, они, пожалуй, стимулируют. Поэтому вопроса писать «мыло», не писать, не было, я не писал мыльных опер, я писал такие телевизионные несколькосерийные фильмы, это касается «Остановки по требованию» и «Участка». И кстати, легко увидеть, что в последних своих, как любят говорить телевизионщики, проектах я стремился, чтобы каждая серия была маленьким фильмом. И если бы не это, если бы не так, я бы просто не работал с телевидением – это первое. И второе: большинство работ, которые я делал – это была моя инициатива, я хотел сделать такую-то историю для телевидения, а не так: вот звонок – не хотите ли то-то?
Виктор Шендерович: Ну, и слава богу. Бог с ним, с телевидением, давайте вернемся к более приятным темам, например, к городу Саратову, откуда вы родом. Расскажите, как вас привело в литературу, насколько это наследственное, до какой степени вас это, когда вы это поняли, что это ваша жизнь?
Алексей Слаповский: Понял очень рано. Наследственность какая? На самом деле папа и мама у меня специалисты по сельскому хозяйству, специалисты квалифицированные, вышедшие из крестьян, много учившиеся, техникумы, институты заочные и так далее. И всегда у меня в доме, в селе, где я провел свое детство, пригородное село под Саратовом, прекрасно оно называлось – Разбойщина.
Виктор Шендерович: Да ладно!
Алексей Слаповский: Серьезно.
Виктор Шендерович: Лесков просто.
Алексей Слаповский: Разбойщина.
Виктор Шендерович: Очень хорошо.
Алексей Слаповский: Почему Разбойщина? Может быть, простор для фантазии, может быть, было село ямское, там были перекладные, может быть разбойнички, как всегда. В общем, оно называлось Разбойщина. Потом в советские времена подумали, что нехорошо.
Виктор Шендерович: И назвали?..
Алексей Слаповский: Не поверите – поселок Жасминный.
Виктор Шендерович: Слушайте, это сразу жанр задает. Жасминный, бывшая Разбойщина.
Алексей Слаповский: Поэтому Разбойщина – это правда жизни, а Жасминный – это то, чего хотелось бы. Может быть, и вся жизнь моя определилась этим. Я верю в эти знаки, определилась этим, то, что есть – Разбойщина, я на этот раз имею не поселок, пошли уже намеки, и Жасминный – это то чего хотелось, поскольку я все-таки безысходный оптимист, идеалист из всех своих сил. Вот.
Виктор Шендерович: В чем проявляется идеализм, то есть не проявляется, как вы его чувствуете?
Алексей Слаповский: Я чувствую, что, сейчас серьезную вещь скажу, я чувствую, что люди все-таки, несмотря ни на что, по каким-то загадочным для меня причинам, несмотря ни на что, хотят все-таки сначала казаться, а иногда и быть лучше самих себя. Мне в жизни очень часто встречались люди, которые выпрыгивали, извините за грубость, из штанов, которые определил какой-то фатум им некий ареал их души, они пытаются хотя бы, как минимум, его заполнить полностью, потому что у многих от этого ареала сотая часть, а другие даже выйти за него. Таких людей уважаю, люблю. Я вижу, что в людях, несмотря ни на что, это стремление быть чуточку лучше самих себя, есть, если бы не эта моя убежденность, совсем мне было бы плохо.
Виктор Шендерович: Это стремление, мы подходим к категориям интересным, это связано с понятием стыда, то есть с тем, как тебя видят со стороны, или эти люди, те, о которых вы говорите, хотели бы быть лучше, даже если бы их никто не видел?
Алексей Слаповский: Я думаю, что стыд, конечно, имеет место, стыд как вещь социальная, стыд штука социальная во многом.
Виктор Шендерович: Конечно.
Алексей Слаповский: Потому что где-нибудь до сих пор не стыдно может быть и голову рубить в каких-нибудь тихоокеанских маленьких островках. Надеюсь, что нет этого.
Виктор Шендерович: Да гораздо ближе.
Алексей Слаповский: Даже и ближе, на самом деле ближе. Господи, вспомнил совершенно некстати, на Youtube наткнулся на ролики, как в Чечне нашим пленным ребятам резали, именно резали головы.
Виктор Шендерович: А вы говорите тихоокеанские.
Алексей Слаповский: Просто сразу вы мне напомнили.
Виктор Шендерович: В Эфиопии забили камнями девочку изнасилованную. Так что до всякого Тихого океана.
Алексей Слаповский: Поэтому это все страшно, это все грустно. Постараемся держать мысль, чтобы не замучить.
Виктор Шендерович: По поводу внешнего стыда и внутреннего стыда.
Алексей Слаповский: И, тем не менее, есть что-то для меня во многом загадочное, наверное, я все-таки агностик, что поддерживает вне социума, одна из самых моих любимых книг – это Робинзон. Робинзон, который создал вокруг себя мир, правда, он постоянно наделялся, что люди его найдут и так далее. И Робинзон был абсолютно нравственен сам для себя. И он не только о прокорме думал, он все-таки думал о сохранении души, и это великая история.
Виктор Шендерович: Время было такое, я имею в виду не Робинзона, а Даниэля Дефо, время было такое романтическое, когда все-таки казалось, что человечество какой-то прорыв совершило в знаниях о себе и о мире, и что знание о мире перейдет каким-то образом…
Алексей Слаповский: Тогда казалось.
Виктор Шендерович: Потом выяснилось, что знания о мире и внутренние деградации вполне могут, так сказать, сопутствовать друг другу.
Алексей Слаповский: И, тем не менее, все-таки я верю, как говорил, вернее, как был назван фильм Ромма в свое время.
Виктор Шендерович: «Все-таки я верю».
Алексей Слаповский: Потому что я не знаю, что поддерживает с детства, я в детстве, в саратовском детстве, хотя и жил в Разбойщине, я даже стеснялся своего оптимизма. Я был такой счастливый абсолютно ребенок, видимо, потому что нормальная семья – папа, мама, брат старший. Детство было абсолютно нормальным, я не боюсь сказать, что абсолютно счастливым, счастливым, с книжками, с друзьями.
Виктор Шендерович: А что были за книжки?
Алексей Слаповский: Да всякие. Тот же Дефо был, Пушкин был. Одна из очень рано прочитанных книг – Дэвид Копперфилд, двухтомная книга, для того, чтобы себя уважать, потому что если я в 11 лет такую книжку прочесть, значит я уже читака могучий такой.
Виктор Шендерович: Это правда.
Алексей Слаповский: И все, что я видел в своем родном Саратове, много хорошего, много плохого, тем не менее, вот как-то оно меня чаще поддерживало в уверенности, что может быть все-таки еще все будет хорошо.
Виктор Шендерович: Саратов такая замечательная аномалия, сколько артистов замечательных, сколько оттуда…
Алексей Слаповский: И Табаков.
Виктор Шендерович: Янковский.
Алексей Слаповский: Михайлов, Янковский, царство ему небесное, и господи, кого только нет. С писателями немножко по-другому.
Виктор Шендерович: После Чернышевского.
Алексей Слаповский: Там есть связанные с ним писатели, господи, сейчас начну вспоминать, кто.
Виктор Шендерович: Раз мы о писателях, какое-то время, между прочим, я вашу фамилию услышал даже не как писателя, а пронесся слух, что есть хороший журнал «Волга». Хороший литературный журнал «Волга». Я не совру год – это конец 80 или нет.
Алексей Слаповский: Начало 90-х
Виктор Шендерович: Конечно, начало 90-х, когда в самых неожиданных местах начинали появляться самые неожиданные вещи, чуть ли не Венечка Ерофеев был напечатан в «Трезвости и культуре», что-то такое.
Алексей Слаповский: Евангелие, вы помните, где было напечатано?
Виктор Шендерович: Нет.
Алексей Слаповский: Впервые Евангелие, Евангелие, кажется, от Матфея все-таки, одно из Евангелий, с иллюстрациями и так далее было напечатано в журнале «Литературная учеба», который вышел в тот год миллионным тиражом. Это легко проверить, я запомнил.
Виктор Шендерович: «Литучеба», 90-й год?
Алексей Слаповский: Где-то так. Иллюстрации, вклейки и миллионный тираж. И главное – журнал «Литературная учеба».
Виктор Шендерович: Должен сказать, что абсолютно по профилю.
Алексей Слаповский: Конечно.
Виктор Шендерович: Потому что именно от Матфея.
Алексей Слаповский: Можно учиться.
Виктор Шендерович: Можно учиться. «Если соль потеряет силу, что сделает ее соленой». Поди так напиши. Вот учись, «Литературная учеба». Замечательно. Вот журнал «Волга».
Алексей Слаповский: «Волга» выходила.
Виктор Шендерович: А как вы вдруг стали редактором этого журнала?
Алексей Слаповский: Не я стал, именно редактором, но не главным, иногда путают, но это неправильная информация. Главным редактором был замечательный писатель, критик Сергей Григорьевич Боровиков. Он когда-то работал в штате журнала прежнего, а потом превратил его, действительно превратил, везде была перестройка, у нас была настоящая, он превратил его в передовой провинциальный журнал. Мы все терпеть не могли слова региональный, слово провинция теплее и правильнее на самом деле.
Виктор Шендерович: Региональный – это казенное слово.
Алексей Слаповский: Еще хуже – периферийный. А вот провинциальный журнал. И мы страшно гордились, была премия Букера за лучший провинциальный именно журнал, мы обошли славный в ту пору журнал «Урал», они нам были ближайшие конкуренты, и стали лучшим провинциальным журналом.
Виктор Шендерович: А вот интересный вопрос: звучание слова «провинция» для вас? Никогда не было ревнивого звучания в этом слове, что, мол, второстепенный, какой-то оттенок такой?
Алексей Слаповский: Конечно.
Виктор Шендерович: Или для вас это была просто констатация географического положения, не более того?
Алексей Слаповский: Намного больше, чем географического смысла, я туда не вкладывал. Единственное, что меня коробило, когда меня называли саратовским писателем.
Виктор Шендерович: Писатель, он либо русский, либо английский.
Алексей Слаповский: Либо английский, либо французский. На каком языке пишет, такой и писатель. Недавно в одной переписке для меня и моей корреспондентки был очень важен вопрос, что для нас родина в настоящий момент. Вот такие вещи мы иногда обсуждаем в частных письмах. Не хуже, чем Пушкин, Дельвиг и, соответственно, естественно, Кюхельбекер и прочие. Так вот язык для нас в первую очередь. Все-таки язык, все-таки русский язык – это то, что делает для нас родину окончательно родиной. Почему я с такой неохотой выезжаю за рубеж, настолько с неохотой бывает, что буквально неделю назад поймал себя на том, что предстояла поездка в Австрию, вроде бы просто отдохнуть. Меня так ломало, что я понял, что это, видимо, предчувствие, что-то со мной будет нехорошее. Было бы или не было бы, я не знаю, но я не поехал, я послушался себя.
Виктор Шендерович: Слушаться себя надо в любом случае. По поводу языка. То есть, стало быть, никаких предубеждений по поводу места жительства русского писателя у вас нет?
Алексей Слаповский: Нет, конечно.
Виктор Шендерович: Мы не будем трогать имена Гоголя и Тургенева, тем не менее, сегодняшнее?
Алексей Слаповский: Нет. Но в России особая ситуация. Я думаю, что во Франции, думаю, что в Англии, думаю, что в Америке тем более все равно, где жить. Один живет в Вашингтоне писатель, другой в Лос-Анджелесе, третий в Нью-Йорке и так далее, кто что любит, кому что нравится. Россия страна была и остается столицецентричной и поэтому все-таки на провинциальных писателях, может быть музыкантах все-таки лежит, это не я говорю, это так сложилось, лежит такая некая все-таки печать.
Виктор Шендерович: То есть ты должен, чтобы доказать, что ты кто-то, ты должен прозвучать в Москве или в Питере?
Алексей Слаповский: Пока в Москве не издали, пока в Москве не вышел сборник стихов…
Виктор Шендерович: Не считается.
Алексей Слаповский: Пока в московском театре премьера не прошла, пока не прозвучало в исполнении ансамбля московского и так далее.
Виктор Шендерович: Я должен сказать, что я не большой знаток, но тоже, думаю, что драматург из Алабамы, пока в Нью-Йорке не сыграют, тоже.
Алексей Слаповский: Это да. Согласен. Но кроме Нью-Йорка все-таки действительно есть другие города, в которых тоже можно прозвучать. Я понимаю, если мы говорим о драматургии, там для успешности Бродвей и так далее. Но есть другого рода творчество.
Виктор Шендерович: Я говорил даже не внутри России, а представление о том, что русский писатель должен жить в России, а если он живет где-то снаружи, то вроде как есть такой комплекс обратный. Хотя было короткое время, когда переместился центр точки отсчета туда, что пока тебя слависты не признали, ты никто и звать тебя никак.
Алексей Слаповский: Было и такое. Совсем еще недавно я помнил о том, что слово «должен» считалось произносить просто неприличным. Как это должен? Никто никому не должен. Естественно, вспоминали Пушкина: «зачем крутится лист в овраге». А типа тот, где хочет, там и крутится. Своими словами пересказываю.
Виктор Шендерович: Он говорил о поэте.
Алексей Слаповский: Нет закона. Закона-то нет, но долженствование для человека творческого все-таки составляет немаловажную вещь. «Должен» я воспринимаю иногда буквально. То есть, грубо говоря, когда не очень хочется, а вот должен.
Виктор Шендерович: А что вы должны?
Алексей Слаповский: В том числе должен быть, извините за пафос, повторяя Ахматову, со своим народом там…
Виктор Шендерович: «Там, где мой народ, к несчастью, был». Вы воспринимаете сегодняшнее положение народа как несчастье?
Алексей Слаповский: Очень серьезный вопрос. Во многом – да. Потому что вольно или невольно, я считаю, что во многом основано, страна и люди дошли до, если говорить прямо, без экивоков, до какой-то серьезной степени моральной деградации, что иногда кажется, что дальше некуда, то есть просто общество очень крепко развратилось – это на руку власти, я это абсолютно понимаю. То есть, что для меня, сейчас начну говорить совсем вещи политические, хотя я не политик, я все-таки писатель и так далее.
Виктор Шендерович: Алексей Владимирович, все равно не успеете их сказать, мы как раз с этой точки и начнем после короткого выпуска новостей.
НОВОСТИ
Виктор Шендерович: Вот, собственно, остановились на том, что развращают народ – это в интересах власти.
Алексей Слаповский: Да, конечно, это все на самом деле понимают.
Виктор Шендерович: Давайте уточним термин – развращение.
Алексей Слаповский: Развращение – это когда ничего не стыдно, когда народ в душе оправдывает на самом деле то, что делается наверху. Когда сейчас чиновник самого высокого ранга, выяснится, что он что-нибудь такое сделал гораздо серьезнее, что сделал в свое время Билл Клинтон или какой-нибудь Саркози, или кто-то, что-то очень серьезное, человек ограбил или даже убил, вы знаете, такая у меня страшная мысль – никто не удивится.
Виктор Шендерович: Не удивится, конечно.
Алексей Слаповский: Не удивится, потому что…
Виктор Шендерович: Чего же удивительного?
Алексей Слаповский: Дело в том, что поведение власти во всех сферах, включая бытовую, есть санкция. Потому что народ у нас привык оглядываться на то, что делают наверху. Крики насчет мигалок и так далее, но я боюсь, что любому начальнику домоуправления дай эту мигалку, он просто будет носиться с ней как с иконой, бороться за право вешать на свою машину тут же.
Виктор Шендерович: Так значит дело, я так адвокатом дьявола по традиции выступаю, дело не во власти?
Алексей Слаповский: Понимаете…
Виктор Шендерович: Значит она ровно калька с нас.
Алексей Слаповский: Конечно, деклассированный народ, деклассированное общество, оно же только это и могло породить. А деклассировали его, как мы понимаем, на протяжении всего 20 века. То есть что я понимаю под деклассированием? Могут сказать: вы что, за классы? В определенном смысле да – за классы, за стратификацию общества, за разделение функций, за четкое исполнение своих обязанностей внутри этих функций и так далее. То есть власть властвует, народ трудится, все нормально. А когда все перепуталось, все непонятно, кто собственно грабит, кто сажает, а кто наоборот – полная неразбериха. В общем-то, это такая деморализация. Для примера: вот совсем недавно, кажется вчера, министр МВД Нургалиев обратился.
Виктор Шендерович: Это потрясающе.
Алексей Слаповский: Мне тоже так кажется. Обратился к своим подчиненным, типа: ребята, уже хватит, вы давайте в течение месяца сделайте что-нибудь.
Виктор Шендерович: Мне понравилось это «в течение месяца». Нет, не что-нибудь сделайте, а он дал месяц на искоренение коррупции. То есть это совершенно...
Алексей Слаповский: Это чисто советская указивка, чисто мероприятие. Но меня потрясло другое, он ведь сказал: вы не думайте, что министр ничего не знает, министр все знает. А то мы сомневались, что он все знает. Конечно, он все знает. Он сказал: у меня там есть дел столько-то на примете, я там точно знаю, кто чего. Я подумал: боже ты мой…
Виктор Шендерович: Это же признательные показания.
Алексей Слаповский: На самом деле – да.
Виктор Шендерович: Это он признался.
Алексей Слаповский: На самом деле нужно освобождать от должности. То есть человек знает что-то и молчит. И кто знает – министр МВД. Ребята, мы до чего доехали?
Виктор Шендерович: Мы доехали до констатации факта, что в любом обществе понятия гораздо сильнее, чем закон.
Алексей Слаповский: У нас они настолько сильнее, что уже тошнит. Вот хармсовское «нас всех тошнит» вспоминается в последнее время, к сожалению, очень часто. Понимаете, сейчас особенность нашего переходного периода, морального, наверное, периода в том, что раньше интеллигенты, как их называют вшивые, понимали, что плохо, нельзя так жить. Ребята, уже заворовались совсем. Потом народ начал понимать потихоньку, к сожалению, я вынужден разграничить эти понятия. Сейчас у меня такое впечатление, что даже власть поняла, что все уже, ну хватит, мы уже доехали. Что будет дальше? Хотя на самом деле, знаете, мне это напоминает такую фантасмагорическую сцену, гипотетическую в кремлевской столовке, когда вдруг почему-то не завезли черную икру.
Виктор Шендерович: Приятно подумать об этом.
Алексей Слаповский: Да, допустим. Я понимаю, что здесь такие мечты филистера. И они стоят в очереди за черной икрой и задние передним кричат: больше двух банок не давать. Понимаете? На самом деле у меня ощущение, отчего происходят эти выкрики власти в том числе: хватит столько коррупции, хватит уже столько воровства и так далее. Они боятся, что всем не хватит.
Виктор Шендерович: Они понимают, не то, что боятся, они уже видят, что всем не хватит.
Алексей Слаповский: Поэтому надо воровство регламентировать, то, что делается во всем мире. Никто не говорит, что нигде не воруют. Воруют все, но нельзя так бешено воровать.
Виктор Шендерович: Есть норвежские нормы, мягко говоря, есть эфиопские, мы где-то ближе к эфиопским.
Алексей Слаповский: Это о грустном немножко.
Виктор Шендерович: Давайте, я не думаю, что звонки наших радиослушателей будут совсем о веселом, но попробуем. Александр из Москвы, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Я сначала хотел бы прежде, чем задать вопрос, объяснить вашему гостю, от чего могло возникнуть название его деревни.
Алексей Слаповский: Приятно.
Слушатель: Разбой – это на старинных славянских наречиях так называлось война. В румынском языке до сих пор разбой - это война. Они долго жили среди славян. Так что вполне возможно, что ваша деревня не имела никакого отношения к организованной преступности, а ее название на современный язык можно перевести как военщина.
Алексей Слаповский: Тоже неплохо.
Виктор Шендерович: Тоже неплохо. Вопрос есть?
Слушатель: А теперь вопрос. Вот сейчас у нас недавно был юбилей путча, еще раньше был юбилей грузинской войны, и наша демократическая интеллигенция все спорила, какой же был главный итог этой войны – то ли независимость Абхазии и Осетии, то ли еще что-то. А на самом деле итог был совсем другой – опровергнута демократическая пропаганда о путче 91 года. Нам кричали столько лет, что ничего нельзя было сделать, Советский Союз должен был развалиться, республики не хотели, никто бы их не заставил. А вот смотрите: в 91 году в республиках максимум было несколько сотен перебежавших к ним ментов, у Грузии была целая армия. И вот за пять дней этой армии не стало. Что бы было в 91 году с республиками? Их бы раздавили за один день, а скорее всего и день бы не пришлось. Вы не согласны?
Виктор Шендерович: Вопрос как-то прозвучал риторически.
Алексей Слаповский: Ну, в общем, да, довольно часто бывает, поскольку сам когда-то работал на радио, знаю, что многие вопросы…
Виктор Шендерович: Заключают в себе ответ.
Алексей Слаповский: Да.
Виктор Шендерович: Это был не вопрос, это было мнение.
Алексей Слаповский: Мнение.
Виктор Шендерович: Ну вот, давайте на одном заостримся: ваше отношение к 91 году, к тому, что произошло в августе 91 года? Для вас СССР – это, у вас слеза как у Ирины Родниной течет?
Алексей Слаповский: Нет, не течет у меня слеза. Я вспоминаю город Саратов, я, мои друзья, как-то так получилось, что у меня все собрались тогда, когда был путч. Что как быстро мы изменились, я бы так сказал. Потому что перестройка началась не так давно и так далее, как быстро изменилось многое в нас, люди, которые были со мной в ту ночь, в тот вечер, они знают, что я не совру в этом. Мы сидели и думали, что сейчас мы будем писать на листовках и где мы эти листовки будем клеить. Мы на самом деле были все гуманитарии, народ, любящий поболтать, почитать книжки, стихи вслух, попеть, выпить и так далее. Полиберальничать на кухне. Но мы почувствовали, что мы готовы действовать. Тогда люди были в замечательном состоянии готовности к действиям, это их отличало от тех, кем они были сами же еще недавно.
Виктор Шендерович: Как это произошло? Это что Солженицын, Сахаров виноват или продукты кончились? Я так заостряю специально полемически.
Алексей Слаповский: Да все готовило, и продукты готовили, то есть их отсутствие, и Солженицын готовил. Понимаете, весь ход развития к этому вел, что либо что-то произойдет, либо мы просто сгнием. Видимо, общество имеет инстинкт самосохранения, сгнивать окончательно мы не захотели.
Виктор Шендерович: Вот смотрите, какая штука, перекидывая мостик в сегодняшние дни, все-таки там было за спиной 70 лет с лишним советской власти и не надо было никому ничего объяснять. Знание в том, куда не надо, то есть откуда надо вырваться, мы точно понимали. Другое дело, что, условно говоря, Шафаревич и Сахаров это представляли по-разному, допустим, но мы точно понимали все, кроме маразматиков, что тут, где мы находимся, уже точно нельзя, тут уже хана. А сейчас, хотя есть глухое ворчание, вы выразили ощущение, что нас всех тошнит, но понимание такого, как тогда, не было. Потому что там было 70 лет и при слове «коммунизм» воротило всех, а сейчас держава, слава России, вставание с колен – от этого еще не рвет всех. От слов «слава России», от слова «вертикаль» не рвет еще.
Алексей Слаповский: Да нет вертикали на самом деле. Это риторика, конечно, не более чем, на мой взгляд. На самом-то деле, если не произойдет каких-то кардинальных изменений в курсе политическом, экономическом, я не знаю, просто-напросто, что будет. Потому что мне ситуация кажется весьма не радужной на самом деле. Я действительно идеалист, и я скорее говорю не о том, что есть, а чего хотелось бы. Мне хотелось бы, чтобы… В чем мой идеализм? В том, что я хочу верить, что произносимые нашим президентом слова означают именно то, что он произносит, а не какое-то снотворное, которым посыпают общественную совесть, чтобы она немного подремала.
Виктор Шендерович: Вы с одной стороны идеалист, с другой стороны сценарист. Представьте, есть такой персонаж, который говорит то, что он говорит. У вас же иногда персонажи разное говорят и не всегда говорят то, что думают. Если его представить, как персонаж какого-то произведения, конечно, в душу чужую не залезешь, но, тем не менее, вы можете предположить, что там внутри?
Алексей Слаповский: Предположить не берусь, я просто понимаю, что человек на этом посту сейчас может оказаться, я не говорю, что он оказался, может оказаться в положении трагическом. Трагическом почему? Представьте себе, что надо не то, что остановить, этого не может никто, надо хотя бы чуть-чуть притормозить движущийся в сторону разрушения пока огромный многомиллионотонный маховик. Это страшно трудно. Посмотрите сами, уже открыто признаются, что полтора миллиона милиционеров коррумпированы все, за редким исключением, за редчайшим исключением. Сколько мне людей говорили, что иначе в этой системе не выживет просто-напросто. Полтора миллиона, что с ними делать? Никто ведь не знает, и я не знаю. Апеллировать к власти, хотя мне кажется, что все-таки потрясти как следует, начиная с самых верхов, дать знак обществу более ощутимый, чем просто декларативные заявления. Как – не знаю.
Виктор Шендерович: Иван из Москвы, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Добрый вечер. У меня сначала маленькое негативное возражение, потом вопрос будет. Я вынужден не согласиться с вами, Виктор, потому что, по-моему, это вы говорили, дело не в том, что люди понимали, что в 91 году больше нельзя и так далее. Понимать понимали. Но главное, я в этой шкуре был, как говорится, это просто нутром люди чувствовали, когда долго держат банку над кипящим котлом, то это давление ощущается на уровне ощущения, плюс к этому сознание. Второе: я не согласен с вашим гостем, потому что, мне кажется, что для нынешних властей нет пределов в этом беспределе. И мне кажется, ошибка вашего гостя состоит в том, что он судит по себе. Вопрос к вашему гостю такой: вы чувствуете внутреннюю потребность, когда вы творите, ваши произведения делаете, вы на какого слушателя или зрителя ориентируетесь?
Виктор Шендерович: Вопрос понятен, спасибо.
Алексей Слаповский: Да, действительно, вопрос хороший. Когда я пишу книги там, где я свободен абсолютно, я ориентируюсь, видимо, на некоего своего двойника, то есть гипотетического человека, который понимает то, что понимаю я, у которого кредо примерно такое, как у меня, который так же любит литературу, как я, то есть на конгениального мне человека.
Виктор Шендерович: То есть вы пытаетесь написать книжку, которую вам бы хотелось прочесть?
Алексей Слаповский: Буквально повторили фразу, которую я неоднократно люблю произносить. Да, правда, именно так. Я говорю: знаете, почему я написал такой-то роман? А вот мне захотелось прочитать что-то в таком духе. А поскольку роман «Я не я» свой один из первых, мне казалось именно так, мне хотелось авантюрный, но с некоторой философинкой. Недаром у него подзаголовок «авантюрно-философический роман». Такого романа не было, пришлось написать его самому. Так что вот такие.
Виктор Шендерович: Вячеслав из Калужской области, здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте, господа. Я хотел спросить господина Слаповского: недавно вроде умер Аркадий Стругацкий?
Виктор Шендерович: Давно умер.
Слушатель: Что-то о нем нигде не слышно, наверное, существуют какие-то черные списки. Вам не приходилось общаться? Я у него тоже какой-то сценарий читал, изданный в Прибалтике, кажется, назывался «Шесть капель эликсира». Коротенький рассказ.
Виктор Шендерович: Во-первых, Аркадий Натанович Стругацкий умер довольно давно.
Алексей Слаповский: Довольно давно. Я не общался с ним.
Виктор Шендерович: Вы не были знакомы. Читали, для вас это что-то означало – литература братьев Стругацких, или это было в стороне от ваших интересов?
Алексей Слаповский: Я любил и до сих пор люблю «Понедельник начинается в субботу». Я просто к фантастической социальной беллетристике отношусь достаточно прохладно, включая, в общем-то, образцы даже такие весьма неплохие таких фантастов, как Азимов, Брэдбери и так далее. Я сейчас скажу вещь, которая звучит, я знаю, что она звучит всегда нехорошо, как-то так не то, что высокомерно, а как-то невежливо: мне кажется, это устарело, вот это мне не очень интересно. Потому что для меня социальная фантастика интересна только тогда, когда это полноценная литература без скидок на жанр. То есть это Свифт, то есть это наш Замятин, то есть это Оруэлл или книга, которая не является фантастикой, на самом деле это фантасмагория, страшная причем фантасмагория, или это Голдинг, «Повелитель мух», где, собственно говоря…
Виктор Шендерович: Притча.
Алексей Слаповский: Притча, да.
Виктор Шендерович: А калькой для притчи что угодно может быть.
Алексей Слаповский: Мне была симпатична у Стругацких притчеообразность прозы, там была некоторая всеми ощущаемая диссиденщинка, которая действительно всем нравилась и так далее. Ну а дальше начинались как у каждого читающего, я тот чукча, который еще читатель, не просто писатель, есть личное отношение к писателям.
Виктор Шендерович: Кто из писателей уже современников, может быть ушедших, но последнего полувека, кто для вас важен, русских писателей, не русских писателей?
Алексей Слаповский: Я книгами.
Виктор Шендерович: Книгами.
Алексей Слаповский: Книгами иногда и образами все-таки, пожалуй, Трифонов мне много дал и это осталось. Я рад, что успел прочесть при жизни Владимова, его роман «Генерал и его армия». Мне давал в смысле мужественного лирико-иронического отношения к окружающему и очень жесткого при этом, Астафьев много мне давал.
Виктор Шендерович: Вы были знакомы с Виктором Петровичем?
Алексей Слаповский: Нет. Тут у меня позиция как раз сугубо провинциальная, поскольку…
Виктор Шендерович: Он был провинциальный писатель.
Алексей Слаповский: Поскольку этот комплекс во мне есть, признаю, типа: сами мы не местные, да то, да се. У меня очень мало знакомых среди московских писателей. Есть…
Виктор Шендерович: Так оно и не нужно, наверное. Может быть, вы просто бережетесь?
Алексей Слаповский: Работать надо, а все эти общения и тусовки, они мешают. Когда я пересекаюсь с писателем Дмитриевым Андреем, Александром Абрамовичем Кабаковым замечательным, когда с Мариной Вишневецкой, с Олей Славниковой, рад душевно, мне с ними очень приятно. Или с литераторами, которые журналистикой до сих пор упорно и самоотверженно занимаются, с Чуприниным – это «Знамя», или с Василевским – это «Новый мир». Потому что надо раз хотя бы в полгода. Для меня премии, их говорят много, много – для меня в первую очередь это повод хоть наконец-то пойти…
Виктор Шендерович: Повидаться.
Алексей Слаповский: Повидаться, да.
Виктор Шендерович: А вообще нужно, два противоположных вектора: один, чтобы ничто не отвлекало, не загораживайте мне солнце, не троньте моих чертежей. Я буду писать, и не отвлекайте меня. А другой то, что называется, пресловутый литературный процесс, читать, что пишут по соседству. Вам надо читать, что пишут по соседству или вас это беспокоит и сбивает со своего следа?
Алексей Слаповский: Смотря когда. Когда я не работаю упорно над чем-то, то могу и почитать. Когда работаю, стараюсь не читать.
Виктор Шендерович: Не сбивать интонацию.
Алексей Слаповский: Да, сбивает, мешает. Понимаете, это, наверное, может быть как в спорте. Лежала Исинбаева, хотя она не прыгнула, но не в этом дело, она лежала, другие прыгали, она накрылась и не смотрела даже, как это все происходит. Я сразу понял – почему. Неважно, господи, она в следующий раз прыгнет, все будет нормально, не хотелось сбить себе настрой. Поэтому я поступаю по-страусиному в это время, я прячусь, чтобы не видеть, как там другие.
Виктор Шендерович: Вот вы напомнили о Исинбаевой, естественная тема. Потому что, как вы переживаете поражение? Мы видели, как человек, привыкший побеждать, Исинбаева блестящая, замечательная и любимая всеми, как она, вдруг мы увидели, для меня стала еще более любимой в ту секунду, когда выяснилось, что она не машина, что она человека, уникальный, удивительный человек, который может однажды взять и не прыгнуть. И этим стала еще для меня ближе, например, по-человечески.
Алексей Слаповский: Для меня тоже.
Виктор Шендерович: Как для вас это сочетание побед? Вы четыре раза были финалистом Букера.
Алексей Слаповский: Был, да.
Виктор Шендерович: Для вас это болезненно или все равно игра не стоит слез?
Алексей Слаповский: Конечно, игра. Понимаете, потому что хуже всего, упаси бог, это когда выигрыш или проигрыш связан с финансовой составляющей – вот это плохо.
Виктор Шендерович: Ссорятся люди.
Алексей Слаповский: Люди ссорятся, а главное, что ты об этих деньгах начинаешь мечтать. Это такая гадость – мечтать о деньгах. Хотеть денег можно, нормально хотеть, но не похотливо хотеть, нормально хотеть, а как без них нельзя. А вот мечтать.
Виктор Шендерович: Это очень здорово – похотливое желание денег. Это неплохо.
Алексей Слаповский: А вот просто хотеть. И поэтому, когда я видел, Исинбаева, красивая, плачущая, сказала замечательные слова, я их запомнил, она сказала: это в результате хорошо, это мне пойдет на пользу.
Виктор Шендерович: Дай бог, конечно.
Алексей Слаповский: Я думаю, что действительно пойдет на пользу. И когда у меня случаются такие вещи, я, конечно, огорчаюсь, я нормальный человек, злюсь, да, злюсь. Когда меня ругают, злюсь еще больше. А чего же не злиться? Обидно.
Виктор Шендерович: Это Горин говорил, когда ругают – обидно.
Алексей Слаповский: Конечно, обидно. Но меня выручает, наверное, то, что я человек работящий и поэтому я напишу, обругали мой роман, я еще два напишу. Мне очень нравится позиция Митты, которую он однажды описал, замечательный режиссер Митта.
Виктор Шендерович: Он здесь был в этой студии.
Алексей Слаповский: Да? Значит привет тому пространству, в котором он находился. Он же интересную вещь рассказал. В советское время, когда было типично пробивать сценарии и так далее, он же был и сценарист, и режиссер очень часто, и вот ходили годами, обивали студии, обивали пороги сценаристы с какими-нибудь заветным измохрившимся уже сценарием. Митта поступал не так: не приняли – я другой напишу, не приняли – я напишу третий.
Виктор Шендерович: Брал измором.
Алексей Слаповский: В хорошем смысле слова он брал измором, и в результате своих трудов, в результате этого измора, причем он не конъюнктурные вещи предлагал.
Виктор Шендерович: Хорошие фильмы.
Алексей Слаповский: Он в результате сделался тем, кем он сделался, не уступая себе, сделал такие фильмы как «Экипаж», который продвинул наше кино очень далеко в свое время, и сделал «Как царь Петр арапа женил».
Виктор Шендерович: Замечательное кино.
Алексей Слаповский: Великолепное кино, театрализованное, что я очень люблю.
Виктор Шендерович: Для меня главное «Гори, гори, моя звезда».
Алексей Слаповский: А «Сказка странствий»?
Виктор Шендерович: Для меня «Гори, гори», просто оно, может быть, воспоминание детства.
Алексей Слаповский: Наверное.
Виктор Шендерович: Совсем немножко осталось времени. Вы сказали – вы человек работящий, вы встаете, что называется, по будильнику, садитесь писать, пишется, не пишется, вы садитесь, потому что должны сегодня, ни дня без строчки или вы сидите, ждете, как рыболов, что чего-нибудь клюнет, стукнет, дернется поплавок?
Алексей Слаповский: Есть такая байка опять-таки. Встречаются два поэта и один другого спрашивает: «Как ты, как пишется?». «Как пишется? Муза прилетит – я пишу, не прилетит – я не пишу. А ты как?». «А я как? Я в 6 часов встаю, зубы чищу, завтракаю, сажусь за стол». «А муза?». «Она же знает, что я в 7 часов уже за столом».
Виктор Шендерович: Вот замечательно!
Алексей Слаповский: Не то, что я хвалюсь.
Виктор Шендерович: Вы второго типа?
Алексей Слаповский: На самом деле это просто обычный распорядок. Поскольку я все-таки крестьянский сын, я жаворонок, я действительно встаю в 6 часов и действительно в 7 часов сижу за столом, а муза знает, что я уже там.
Виктор Шендерович: Вот на этой замечательной ноте мы заканчиваем эфир с писателем Алексеем Слаповским.
