Лауреатом премии "Книга года" стал роман Александра Кабакова "Беглец". Писатель рассказал Радио Свобода, зачем написано это произведение.
- Как долго писался "Беглец"?
- Это совсем небольшой роман. Я его написал за минувшую зиму.
- А когда он был задуман?
- Давно, но я все никак не мог понять, про что это должно быть. Сказать, что это о революции – значит, ни о чем. И только когда впервые в прошлом году прозвучало слово "кризис", я сообразил, о чем это. Ведь речь идет о времени, когда тоже происходил гигантский кризис. Он назывался Первая мировая война. Мне хотелось написать о человеке частном, внеисторическом, который просто вляпывается в историю и становится в ней не просто жертвой, но активным действующим лицом. Кризис подтолкнул меня к этому пониманию.
- Кризис мы понимаем не только как нехватку ликвидности в банковской системе?
- И тогда был экономический кризис, и сейчас кризис не только экономический. Это системный кризис, который каждый раз переживает цивилизация перед тем, как изменить путь своего движения. Как раз в начале двадцатого века европейская цивилизация изменила свой путь. Можно долго описывать, каким он стал - но очевидно, что другим, не таким, как в девятнадцатом веке. Боюсь, что нынешний кризис может стать таким же поворотным пунктом для цивилизации.
- Это может быть поворот к беде.
- Сам по себе поворот ужасен. К худшему или к лучшему послужил поворот, который закончился всеобъемлющим торжеством информационных технологий? Не знаю. К худшему или к лучшему был поворот, в результате которого миром стали править две чудовищные системы – нацистская и коммунистическая? Наверное, к худшему. Сам по себе поворот плох.
- И ваш роман – попытка предотвратить этот поворот? Предупредить о нем?
- Предотвратить мы ничего не можем. Роман – это попытка взглянуть на события столетней давности, последствия которых многие предвидели и боялись, но предотвратить не могли. Колесо крутилось…
- Понятен масштаб поворота, который происходил в начале прошлого века и источником которого была Россия. Есть ощущение, что из России нынешней ничего масштабного – ни плохого, ни хорошего – произойти не может. Провинциальная страна, одна из многих…
- Я все-таки хотел писать о том времени, а не о нынешнем. И тогда многими людьми Россия воспринималась как некое отклонение от главного пути, которым представлялась Европа и уже - отчасти - Соединенные Штаты. Россия представлялась чем-то несуразным, и из-за этой несуразности все в ней и произошло. Тут надо отдать должное человеку по прозвищу Ленин – его рассуждения о слабом звене выглядели логичными и уж точно подтверждались практикой.
- Понимание масштаба приходит со временем?
- Да. "Беглец" написан о времени, с которого прошло сто лет. Конечно, задним числом можно оценить масштаб. Современникам сделать это трудно. Некоторые критики упрекнули меня, что роман написан человеком, который знает, чем все кончилось, который все видит современными глазами. Но какими еще глазами я могу это видеть? Все произведения, связанные с историческим материалом, писались людьми, знающими концовку. Поэтому и получалось, что роман на первый взгляд исторический, а на самом деле – политический. В особенности в русской литературе, которая принадлежит стране, все никак не распутающейся с собственной историей. Мы никак не можем ее закрыть, мы все время в ней варимся.
- Наша история все никак не может стать историей.
- Только в нашей стране можно заговорить о событиях столетней давности, получить по морде, ввязаться в драку и вызвать скандал общенационального масштаба. Больше такое невозможно нигде. События столетней давности ни во Франции, ни в Англии никого так кровно, как у нас, не интересуют. Что уж тут говорить о событиях двадцатилетней давности. Такого нет нигде, потому что двадцать лет назад не было Интернета, а до Интернета, как известно, не было ничего.
- От истории – к современности, хотя они и трудноотличимы. Роман производит впечатление готового киносценария. Предложения экранизировать его уже поступали?
- Кто-то интересовался, но денег нет. Хотя из "Беглеца" можно было бы делать любой кинематографический жанр, в том числе и коммерческое кино.
- Не везет исторической теме?
- Не в истории дело. А в нас, которые хотят от нее получить ответы, находящиеся в другом месте.
- Как долго писался "Беглец"?
- Это совсем небольшой роман. Я его написал за минувшую зиму.
- А когда он был задуман?
- Давно, но я все никак не мог понять, про что это должно быть. Сказать, что это о революции – значит, ни о чем. И только когда впервые в прошлом году прозвучало слово "кризис", я сообразил, о чем это. Ведь речь идет о времени, когда тоже происходил гигантский кризис. Он назывался Первая мировая война. Мне хотелось написать о человеке частном, внеисторическом, который просто вляпывается в историю и становится в ней не просто жертвой, но активным действующим лицом. Кризис подтолкнул меня к этому пониманию.
- Кризис мы понимаем не только как нехватку ликвидности в банковской системе?
- И тогда был экономический кризис, и сейчас кризис не только экономический. Это системный кризис, который каждый раз переживает цивилизация перед тем, как изменить путь своего движения. Как раз в начале двадцатого века европейская цивилизация изменила свой путь. Можно долго описывать, каким он стал - но очевидно, что другим, не таким, как в девятнадцатом веке. Боюсь, что нынешний кризис может стать таким же поворотным пунктом для цивилизации.
- Это может быть поворот к беде.
- Сам по себе поворот ужасен. К худшему или к лучшему послужил поворот, который закончился всеобъемлющим торжеством информационных технологий? Не знаю. К худшему или к лучшему был поворот, в результате которого миром стали править две чудовищные системы – нацистская и коммунистическая? Наверное, к худшему. Сам по себе поворот плох.
- И ваш роман – попытка предотвратить этот поворот? Предупредить о нем?
- Предотвратить мы ничего не можем. Роман – это попытка взглянуть на события столетней давности, последствия которых многие предвидели и боялись, но предотвратить не могли. Колесо крутилось…
- Понятен масштаб поворота, который происходил в начале прошлого века и источником которого была Россия. Есть ощущение, что из России нынешней ничего масштабного – ни плохого, ни хорошего – произойти не может. Провинциальная страна, одна из многих…
- Я все-таки хотел писать о том времени, а не о нынешнем. И тогда многими людьми Россия воспринималась как некое отклонение от главного пути, которым представлялась Европа и уже - отчасти - Соединенные Штаты. Россия представлялась чем-то несуразным, и из-за этой несуразности все в ней и произошло. Тут надо отдать должное человеку по прозвищу Ленин – его рассуждения о слабом звене выглядели логичными и уж точно подтверждались практикой.
- Понимание масштаба приходит со временем?
- Да. "Беглец" написан о времени, с которого прошло сто лет. Конечно, задним числом можно оценить масштаб. Современникам сделать это трудно. Некоторые критики упрекнули меня, что роман написан человеком, который знает, чем все кончилось, который все видит современными глазами. Но какими еще глазами я могу это видеть? Все произведения, связанные с историческим материалом, писались людьми, знающими концовку. Поэтому и получалось, что роман на первый взгляд исторический, а на самом деле – политический. В особенности в русской литературе, которая принадлежит стране, все никак не распутающейся с собственной историей. Мы никак не можем ее закрыть, мы все время в ней варимся.
- Наша история все никак не может стать историей.
- Только в нашей стране можно заговорить о событиях столетней давности, получить по морде, ввязаться в драку и вызвать скандал общенационального масштаба. Больше такое невозможно нигде. События столетней давности ни во Франции, ни в Англии никого так кровно, как у нас, не интересуют. Что уж тут говорить о событиях двадцатилетней давности. Такого нет нигде, потому что двадцать лет назад не было Интернета, а до Интернета, как известно, не было ничего.
- От истории – к современности, хотя они и трудноотличимы. Роман производит впечатление готового киносценария. Предложения экранизировать его уже поступали?
- Кто-то интересовался, но денег нет. Хотя из "Беглеца" можно было бы делать любой кинематографический жанр, в том числе и коммерческое кино.
- Не везет исторической теме?
- Не в истории дело. А в нас, которые хотят от нее получить ответы, находящиеся в другом месте.
