Ссылки для упрощенного доступа

Наука: почему получают поддержку альтернативные теории эволюции


Ирина Лагунина: В последние десятилетия в России необычайной популярностью пользуются так называемые "альтернативные теории эволюции". Они рассматривают развитие жизни на Земле, опровергая учение Дарвина. Почему эти теории получают поддержку не только среди любителей, но и среди профессиональных ученых? Причин тому сразу несколько - считает ведущий научный сотрудник Палеонтологического института РАН Александр Марков - от моды на оригинальные воззрения до сегодняшней закрытости российских биологов от мировых течений. С Александром Марковым беседует Ольга Орлова.

Ольга Орлова: Александр, среди новых эволюционных теорий, которые распространяются все больше и больше, есть те, что уходят корнями в историю развития науки, а есть и такие, которые порождены открытиями 20 века. Но есть ли в них нечто общее?

Александр Марков: Да, действительно, в последнее время очень много говорят о так называемых альтернативных эволюционных теориях. Это стало неким явлением в науке и в околонаучных кругах. Хотелось бы уточнить, что речь идет не о классическом дарвинизме в понимании самого Дарвина, потому что понятно, что Дарвин работал 150 лет назад и с тех пор очень многое изменилось. Речь идет о той системе взглядов, которая сейчас сложилась вокруг учения Дарвина, на основе учения Дарвина, куда присоединена была и генетика, и молекулярная биология, популяционная генетика и так далее. Существует некий такой комплекс представлений о биологической эволюции, который является более-менее признанным в научном сообществе. Существует некая система представлений.

Ольга Орлова: О том, как усложнилась теория Дарвина, как она развилась, как эволюционное учение изменилось за эти 150 лет мы неоднократно рассказывали в этой студии, вы рассказывали о новых изменениях и усложнениях в этой теории. И поэтому мы сразу договариваемся о терминах, что мы не имеем в виду взгляды Дарвина так, как они были сформулированы при его жизни в 19 веке. Мы говорим о современной эволюционной теории.

Александр Марков: Да, совершенно верно. Мы говорим о современной эволюционной теории. И это даже не синтетическая теория эволюции, как часто говорят. Синтетическая теория эволюции, она сложилась в середине 20 века – это был результат синтеза классического дарвинизма и достижений генетики. И с тех прошло опять-таки больше полувека, и теория опять-таки развилась, обогатилась, во многом изменилась. Тем не менее, весь этот комплекс представлений об эволюции, принятый на сегодняшний день научным сообществом, он традиционно часто называется все равно дарвинизмом. Мы будем придерживаться этой терминологии для простоты.

Ольга Орлова: Хотя давно уже неодарвинизм и очень сложный дарвинизм.

Александр Марков: Это уже постнеодарвинизм какой-то. Потому что неодарвинизм – это фактически синоним синтетической теории эволюции, это все тоже уже в прошлом. Но тем не менее, по сей день появляются теории, которые противопоставляют себя вот этому большому и сложному комплексу представлений, моделей, теорий.

Ольга Орлова: Так все-таки, почему они появляются, причем множатся и размножаются, увеличивается количество этих альтернативных учений?

Александр Марков: Мне кажется, отчасти это дурная мода. Все-таки авторитет Дарвина, авторитет эволюционной биологии настолько велик, что это уже такая заманчивая цель для всех нетрадиционных мыслителей, чтобы поопровергать. Многие думают в биологии, что если ты не поопровергал дарвинизм, то вроде ты не настоящий биолог-теоретик. И поэтому многие ученые, придумав даже что-то разумное и интересное, пытаются сознательно или бессознательно преувеличить степень новизны и степень нестандартности своего открытия и подать как новую альтернативную теорию эволюции. Надо сказать, что в большинстве случаев в таких новых теориях есть действительно здравое зерно, иногда есть степень новизны. Но есть, конечно, и ошибочные положения и совершенно не новые утверждения, которые пытаются выдать за новые. Ну а главное, что в большинство случаев эта здравая полезная часть этих теорий, гораздо правильнее подходить к ней как к дополнению к развитию имеющихся взглядов, а не как к альтернативе, которая полностью может заменить собой имеющуюся систему взглядов.
Если брать из этих новых идей все ценное, полезное и присоединять к имеющейся сумме знаний, вот это будет, по-моему, хорошо и правильное развитие науки. А когда разжигаются противоречия, антагонизм и начинают говорить: все, что было до меня – это ерунда, это выбросить на помойку, а я придумал правильную теорию эволюции - это до сих пор пока не работало.
Поэтому прежде всего нужно сказать о главном, основном ядре современной теоретической биологии, как ни странно, это именно дарвиновская идея, которую он выразил в свой книге «Происхождение видов путем естественного отбора». Дарвиновская триада наследственность, изменчивость и отбор, казалось бы, - это очень простая мысль. Но как ни странно, на практике оказывается, что многие профессиональные биологи на самом деле не понимают этого механизма, как это ни удивительно. Еще многие авторы истории биологии обращали внимание на такую парадоксальный факт: почему так поздно в истории человечества был открыт механизм естественного отбора, казалось бы, такой простой. Ньютон еще в 17 веке придумал дифференциальное исчисление, сложнейшая математика была развита, физика, колоссальный прогресс всех наук, сложнейшие теории и научные идеи развивались в то время, а такую простую вещь, как естественный отбор, придумали только фактически во второй половине 19 века.
Есть такое мнение, что что-то в этой идее естественного отбора есть контринтуитивное, что плохо ложится в наши мозги. Неслучайно Томас Гексли, когда прочел книгу Дарвина, согласно распространенной легенде, воскликнул: как же глупо, что я сам до этого раньше не додумался. Вот такая была реакция тех, кто понял, ухватил эту мысль. И сейчас тоже парадоксальная ситуация: многие профессиональные биологи не понимают, что такое отбор и насколько это мощный механизм. А во-первых, выясняется, что многие студенты, которые проходят биологию, не понимают такой вещи, что все особи в пределах вида разные. На бессознательном уровне мы привычно считаем, что если мыши, то они все идентичные мыши. Нет внутреннего такого на уровне желудка понимания того, что каждый организм уникален.
В природных популяциях существует огромная изменчивость, огромный полиморфизм, огромное разнообразие, поэтому отбору всегда есть, из чего выбирать. Не понимают так же кумулятивную природу отбора. Можно сделать простейшие математические модели отбора, и человеку всегда интуитивно кажется, что при заданных условиях отбор не сработает. Даже если задать такой вещь, что, допустим, отбор идет по какому-то признаку, допустим, гены определяют этот признак, детерминируют не строго, а вероятностно, то есть при наличии такого-то генетического варианта с вероятностью 10%, допустим, это животное будет вести себя как-то иначе, чем все остальные. А это поведение, измененное в свою очередь, всего лишь на 10% повышает репродуктивный успех, то есть ожидаемое число оставляемых потомков. В сумме получается, что данный ген увеличивает приспособленность всего на 1%. И кажется, что не пойдет, отбор ничего не сможет сделать с таким пустяковым влиянием этого гена. Но элементарное математическое моделирование показывает, что даже в такой ситуации всего за какой-то по геологическим масштабам времени ничтожный срок данный признак за счет отбора будет зафиксирован. Был один мутант вот с этим признаком, через сто или несколько сотен, самое большее несколько тысяч поколений этот признак будет зафиксирован, то есть все особи в популяции будут иметь этот признак.
Вот этот элементарный эволюционный акт от появления мутации до ее фиксации, до вытеснения всех альтернативных генетических вариантов. Отбор действует кумулятивно - этого тоже многие не понимают, что отбор – это такой механизм, который позволяет двигаться очень маленькими шажочками, но практически в любом направлении. Когда мы сравниваем два крайних организма в длинном эволюционном ряду, скажем, рыбу кистеперую и вышедшую на сушу первую амфибию, то нам кажется, что это огромное, непреодолимое расстояние колоссальное. Но если учесть, что этот путь был проделан не в один шаг, а в миллионы маленьких шажков и каждый шажок был поддержан отбором, закреплен и только потом происходил следующий шажок и тоже закреплялся следующим отбором, это невероятное превращение становится вероятным.

И становится возможным только в течение огромного количества времени.

Александр Марков: Естественно, для этого нужно огромное время и значительная численность. Это же происходит не с одним организмом – это происходит с популяцией, тысячи, миллионы особей, которые все немножко разные. И уклонения от видовой нормы бывают в самые разные стороны. И если чуть-чуть выгоднее иметь более длинные плавники, то за несколько десятков, сотен тысяч поколений, глядишь, во всей популяции удлинились. Снова начинает накапливаться изменчивость. Новая норма фиксируется, снова возникают мутанты, отбор отбрасывает нежизнеспособные, а мутантные формы, которые сохраняют свою жизнеспособность, то есть новые генетические варианты, которые хорошо вписываются в этот новый уже измененный генофонд, накапливаются и постепенно за сотни тысяч, за миллионы лет формируется снова запас изменчивости, который затем снова может использоваться движущим отбором, чтобы еще дальше продвинуть эту рыбу к выходу на сушу в том случае, если каждый шажок дает преимущество. Так или иначе, глубокого понимания мощи этого самого механизма дарвиновского, его нет даже у многих профессиональных биологов.

Ольга Орлова: И даже сегодня.

Александр Марков: Особенно тяжелая ситуация в этом отношении сложилась в России. Потому что, что бы мы ни говорили, все же железный занавес некий отделяет российскую науку от западной. Даже если сравнить с Китаем, в Китае очень бурно развивается наука. Китайцы издают, например, журналы международного уровня. То есть они публикуют свои научные журналы по-английски, статьи посылаются на рецензию не только китайским экспертам, но и по всему миру, лучшим экспертам со всего мира. В России до сих пор все серьезные научные журналы издаются по-русски, переводится только небольшая часть из них. Те, которые переводятся, они практически не читаются за рубежом, потому что издательства назначают абсолютно несуразную цену на подписку на эти журналы. Получается, что все равно российская наука продолжает в известной мере существовать в изоляции.

Ольга Орлова: Это благоприятная почва для того, чтобы возникали такие доморощенные теории.

Александр Марков: Именно, что доморощенные теории. И вот эта разреженность нашего научного сообщества, все-таки поредели ряды ученых и эта оторванность и огромное пространство нашей страны приводит к тому, что возникают в регионах, в каких-то городах крупных какие-то альтернативные научные школы. Вот в каком-нибудь городе появляется некий активный биолог, профессор, занимает высокое положение, становится председателем всех приемных комиссий, у него сотни студентов. Потом в какой-то момент его осеняет некая альтернативная теория, и он начинается этим студентам ее, что называется, пропагандировать. И в этом городе нет другого профессора, который мог бы с ним поспорить. Он всем этим студентам будет с пеленок прививать свою альтернативную идею без всякой критики, без всякой проверки научным сообществом. У нас идет особо активное создание альтернативных научных теорий. Я как ведущий сайта «Проблемы эволюции» за пять лет, что существует этот сайт, я много десятков получил текстов от авторов именно альтернативных эволюционных теорий, великие теории, опровергающие Дарвина, эволюцию в другом свете и так далее.
XS
SM
MD
LG