В Музее имени Рериха в Москве открылась выставка акварелей Бориса Мессерера, более известного как театрального художника.
"Вы, наверное, сочтете меня ретроградом", - чуть смущаясь, повторял на вернисаже Мессерер, встречая знакомых. Его сценография всегда строилась на символах и знаках. Его живописные полотна тоже совсем не были по духу похожи на представленный в Музее имени Рериха работы.
Посетителям выставки предстоит встреча с незнакомым для большинства Борисом Мессерером, обратившемся к академической технике – к акварели. По сути, это бесконечные вариации натюрмортов, сельских пейзажей и портретов жены художника Беллы Ахмадулиной.
- Настроение писать акварели приходит ко мне в основном, когда я вижу Беллу Ахмадулину. Если говорит о пейзажах, то они в основном тарусского происхождения. Она очень меняется, Таруса. Она была лучше, она была вся более, может быть, заброшенная, но более ностальгически пронзительная, щемящая... Сейчас что-то пропадает. Мы не вправе судить людей, люди стремятся к обновлению, хотят, например, иметь каменные дома. Но художник устроен так, что он может любить уходящую Тарусу. Вот я и рисую старую, умирающую Тарусу… Это ни в коем случае не реализм, это импрессионистический взгляд на вещи.
- Ваша сценография достаточно жесткая, в ней много условностей. Когда вы пишите акварели, вы используете подобные приемы?
- Нет, к акварели, в общем, это прямого отношения не имеет. После театра я ухожу в свободное рисование.
Выставка из почти двух сотен акварелей разместилась на двух этажах музея.
"Вы, наверное, сочтете меня ретроградом", - чуть смущаясь, повторял на вернисаже Мессерер, встречая знакомых. Его сценография всегда строилась на символах и знаках. Его живописные полотна тоже совсем не были по духу похожи на представленный в Музее имени Рериха работы.
Посетителям выставки предстоит встреча с незнакомым для большинства Борисом Мессерером, обратившемся к академической технике – к акварели. По сути, это бесконечные вариации натюрмортов, сельских пейзажей и портретов жены художника Беллы Ахмадулиной.
- Настроение писать акварели приходит ко мне в основном, когда я вижу Беллу Ахмадулину. Если говорит о пейзажах, то они в основном тарусского происхождения. Она очень меняется, Таруса. Она была лучше, она была вся более, может быть, заброшенная, но более ностальгически пронзительная, щемящая... Сейчас что-то пропадает. Мы не вправе судить людей, люди стремятся к обновлению, хотят, например, иметь каменные дома. Но художник устроен так, что он может любить уходящую Тарусу. Вот я и рисую старую, умирающую Тарусу… Это ни в коем случае не реализм, это импрессионистический взгляд на вещи.
- Ваша сценография достаточно жесткая, в ней много условностей. Когда вы пишите акварели, вы используете подобные приемы?
- Нет, к акварели, в общем, это прямого отношения не имеет. После театра я ухожу в свободное рисование.
Выставка из почти двух сотен акварелей разместилась на двух этажах музея.