Накал террористического противостояния в Ингушетии не спадает. Вчера вечером на федеральной трассе "Кавказ" в районе селения Яндаре была подорвана "Газель" с милиционерами и криминалистами, следовавшими на место обстрела поста ДПС. Сегодня утром был взорван автомобиль начальника криминальной милиции Малгобека Исы Коригова. Он и его жена в тяжелом состоянии находятся в больнице, водитель погиб.
Еще два года назад в Ингушетии сомневались в наличии организованного террористического подполья, не без оснований полагая, что речь идет большей частью о спонтанных выступлениях не очень искушенных в терроризме молодых людей, мстивших таким образом всесильным при президенте Зязикове федеральным силовикам. Тогда и сами представители ингушских силовых структур, пытавшиеся иногда выступить против повальных зачисток, оказывались под ударом федеральных коллег. Теперь же иллюзий не осталось: речь в Ингушетии идет о хорошо организованном сопротивлении.
Председатель комитета по законодательству и законности ингушского парламента Мухтар Бузуртанов точную численность действующих в республике боевиков назвать не берется:
- Они разбиты на маленькие группы по 3-4 человека, которые выполняют определенные задания. Видимо, речь идет о сотнях людей - так получается, исходя из географии и охвата их действий, но это только предположение.
Это, конечно, в основном, молодежь. Тех, кто прошел чеченскую войну, осталось очень мало. И те, кто сейчас уходит в подполье - 1983-го, 1987-го, даже 1991 года рождения – в то время были еще детьми.
- С чеченским подпольем они как-то связаны?
- Конечно, между ними существует связь. Ингушетия, по имеющейся у нас информации, разбита на сектора. В Малгобекском районе – свои боевики, в Сунженском районе - другие. Доку Умаров заявляет, что все эти теракты совершаются по его личному указанию. Надо полагать, у них есть единое управление.
Политолог Руслан Мартагов тоже считает, что ингушский терроризм непосредственно связан с чеченским:
- Фрагментарно подходить к тому, что происходит на Кавказе, нельзя. Это все надо воспринимать как единое целое. Иначе мы теряем рычаги, которыми можем воздействовать на конфликт.
История терроризма в Ингушетии действительно переплетена с новейшей историей Чечни. Проблемы с боевиками в Ингушетии имелись еще в первую чеченскую войну, но тогда это были бойцы чеченского сопротивления (или ингуши, воевавшие в Чечне), использовавшие соседнюю Ингушетию как тыловую базу, и особенно они себя не проявляли. Тогдашнему президенту Руслану Аушеву удалось в достаточной степени оградить Ингушетию и от чеченской войны, и от напора военных федеральных структур, всеми силами пытавшихся распространить операцию и на Ингушетию. По мере укрепления режима Мурата Зязикова, при котором полновластными хозяевами республики стали люди в погонах, стали проявляться признаки терроризма, имевшие не столько чеченскую, сколько самостоятельную ингушскую мотивацию. Как полагает доцент РГГУ, политолог Сергей Маркедонов, сегодня уже есть все основания говорить о специфическом ингушском терроризме:
- Ингушский терроризм, в отличие от дагестанского и чеченского, основывающихся на идеологическом фундаменте, менее идейно мотивирован. Ингушские боевики не пытаются встроить себя в исламистскую, скажем, концепцию, их религиозная мотивация все-таки вторична, это инструментальный фактор. Главным образом это выступления против власти, трактуемые как восстановление справедливости.
- Но если это терроризм протеста, при этом не ставящий перед собой практических сепаратистских или, скажем, джихадистских задач, то какова его программная цель?
- В отличие от дагестанского или чеченского, в ингушском терроризме целеполагание не слишком очевидно, оно как-то скрыто. Это зачастую протест ради протеста. За этим не угадывается какая-то действительно стратегическая цель.
Руслан Мартагов согласен с тем, что терроризм в Ингушетии связан, в первую очередь, с протестом против действий власти.
- Ваххабитами, как их принято называть, эти люди становятся уже потом. А сначала они проникаются протестным настроением. Чудовищная коррупция, и молодые люди не видят выхода. Нет ни свободной прессы, ни партийной конкуренции, где они могли бы повлиять на происходящее в республике. Остается одно: взять в руки оружие.
С мнением Руслана Мартагова о том, что ингушский терроризм вплетен в ткань чеченского, не согласен Сергей Маркедонов:
- Методология, в соответствии с которой всю дестабилизацию на Кавказе выводят из Чечни, мне кажется неправильной. В Ингушетии свои предпосылки, связанные в большой степени с нерешенной проблемой Пригородного района. Отсюда разочарование в националистическом дискурсе: пытались - ничего не получилось, попробуем теперь дискурс, скажем, исламизма.
Глава СКП Александр Бастрыкин на совещании в Петербурге признал: "На Северном Кавказе не удается снизить уровень преступлений террористической направленности. В этом году зарегистрировано 513 таких преступлений" и, таким образом, "число терактов возросло на 57 процентов". Никаких других стратегий, кроме наращивания силового давления, федеральный центр не предлагает. Сергей Маркедонов сомневается, что у Москвы есть желание и возможность сформулировать новую стратегию:
- Все, что сейчас делается, сводится к методике, которую можно определить как секьюритизация, то есть назначение силовиков, размещение новых воинских контингентов. И в этом, безусловно заинтересованы те силы, которые воспринимают Кавказ как сегмент большого административного рынка. Которые не хотят каких-то серьезных изменений вообще в стране в целом, не хотят реальной модернизации. Курс, которым до покушения пытался следовать Евкуров – установление связи с оппозицией, с правозащитниками, себя мог оправдать. Он понимал одну вещь: без поддержки общества у него просто не будет легитимного права на насилие, то есть, оно не будет восприниматься как справедливое и законное. А после покушения, мне кажется, произошел определенный психологический слом в его действиях, и у него тоже теперь наблюдается крен в секьюритизацию.
Между тем, Руслан Мартагов полагает, что у Евкурова и не было шанса выправить ситуацию:
- У него просто не было и нет таких рычагов. Федеральные силовые структуры ему не подчиняются, бюджет республики полностью дотационный. Вся ответственность на нем, а методики решения нет. Федеральная власть самоустранилась. Она решает кавказскую проблему чисто бюрократическим методом, а ситуация ухудшается и будет ухудшаться дальше
Еще два года назад в Ингушетии сомневались в наличии организованного террористического подполья, не без оснований полагая, что речь идет большей частью о спонтанных выступлениях не очень искушенных в терроризме молодых людей, мстивших таким образом всесильным при президенте Зязикове федеральным силовикам. Тогда и сами представители ингушских силовых структур, пытавшиеся иногда выступить против повальных зачисток, оказывались под ударом федеральных коллег. Теперь же иллюзий не осталось: речь в Ингушетии идет о хорошо организованном сопротивлении.
Председатель комитета по законодательству и законности ингушского парламента Мухтар Бузуртанов точную численность действующих в республике боевиков назвать не берется:
- Они разбиты на маленькие группы по 3-4 человека, которые выполняют определенные задания. Видимо, речь идет о сотнях людей - так получается, исходя из географии и охвата их действий, но это только предположение.
Это, конечно, в основном, молодежь. Тех, кто прошел чеченскую войну, осталось очень мало. И те, кто сейчас уходит в подполье - 1983-го, 1987-го, даже 1991 года рождения – в то время были еще детьми.
- С чеченским подпольем они как-то связаны?
- Конечно, между ними существует связь. Ингушетия, по имеющейся у нас информации, разбита на сектора. В Малгобекском районе – свои боевики, в Сунженском районе - другие. Доку Умаров заявляет, что все эти теракты совершаются по его личному указанию. Надо полагать, у них есть единое управление.
Политолог Руслан Мартагов тоже считает, что ингушский терроризм непосредственно связан с чеченским:
- Фрагментарно подходить к тому, что происходит на Кавказе, нельзя. Это все надо воспринимать как единое целое. Иначе мы теряем рычаги, которыми можем воздействовать на конфликт.
История терроризма в Ингушетии действительно переплетена с новейшей историей Чечни. Проблемы с боевиками в Ингушетии имелись еще в первую чеченскую войну, но тогда это были бойцы чеченского сопротивления (или ингуши, воевавшие в Чечне), использовавшие соседнюю Ингушетию как тыловую базу, и особенно они себя не проявляли. Тогдашнему президенту Руслану Аушеву удалось в достаточной степени оградить Ингушетию и от чеченской войны, и от напора военных федеральных структур, всеми силами пытавшихся распространить операцию и на Ингушетию. По мере укрепления режима Мурата Зязикова, при котором полновластными хозяевами республики стали люди в погонах, стали проявляться признаки терроризма, имевшие не столько чеченскую, сколько самостоятельную ингушскую мотивацию. Как полагает доцент РГГУ, политолог Сергей Маркедонов, сегодня уже есть все основания говорить о специфическом ингушском терроризме:
- Ингушский терроризм, в отличие от дагестанского и чеченского, основывающихся на идеологическом фундаменте, менее идейно мотивирован. Ингушские боевики не пытаются встроить себя в исламистскую, скажем, концепцию, их религиозная мотивация все-таки вторична, это инструментальный фактор. Главным образом это выступления против власти, трактуемые как восстановление справедливости.
- Но если это терроризм протеста, при этом не ставящий перед собой практических сепаратистских или, скажем, джихадистских задач, то какова его программная цель?
- В отличие от дагестанского или чеченского, в ингушском терроризме целеполагание не слишком очевидно, оно как-то скрыто. Это зачастую протест ради протеста. За этим не угадывается какая-то действительно стратегическая цель.
Руслан Мартагов согласен с тем, что терроризм в Ингушетии связан, в первую очередь, с протестом против действий власти.
- Ваххабитами, как их принято называть, эти люди становятся уже потом. А сначала они проникаются протестным настроением. Чудовищная коррупция, и молодые люди не видят выхода. Нет ни свободной прессы, ни партийной конкуренции, где они могли бы повлиять на происходящее в республике. Остается одно: взять в руки оружие.
С мнением Руслана Мартагова о том, что ингушский терроризм вплетен в ткань чеченского, не согласен Сергей Маркедонов:
- Методология, в соответствии с которой всю дестабилизацию на Кавказе выводят из Чечни, мне кажется неправильной. В Ингушетии свои предпосылки, связанные в большой степени с нерешенной проблемой Пригородного района. Отсюда разочарование в националистическом дискурсе: пытались - ничего не получилось, попробуем теперь дискурс, скажем, исламизма.
Глава СКП Александр Бастрыкин на совещании в Петербурге признал: "На Северном Кавказе не удается снизить уровень преступлений террористической направленности. В этом году зарегистрировано 513 таких преступлений" и, таким образом, "число терактов возросло на 57 процентов". Никаких других стратегий, кроме наращивания силового давления, федеральный центр не предлагает. Сергей Маркедонов сомневается, что у Москвы есть желание и возможность сформулировать новую стратегию:
- Все, что сейчас делается, сводится к методике, которую можно определить как секьюритизация, то есть назначение силовиков, размещение новых воинских контингентов. И в этом, безусловно заинтересованы те силы, которые воспринимают Кавказ как сегмент большого административного рынка. Которые не хотят каких-то серьезных изменений вообще в стране в целом, не хотят реальной модернизации. Курс, которым до покушения пытался следовать Евкуров – установление связи с оппозицией, с правозащитниками, себя мог оправдать. Он понимал одну вещь: без поддержки общества у него просто не будет легитимного права на насилие, то есть, оно не будет восприниматься как справедливое и законное. А после покушения, мне кажется, произошел определенный психологический слом в его действиях, и у него тоже теперь наблюдается крен в секьюритизацию.
Между тем, Руслан Мартагов полагает, что у Евкурова и не было шанса выправить ситуацию:
- У него просто не было и нет таких рычагов. Федеральные силовые структуры ему не подчиняются, бюджет республики полностью дотационный. Вся ответственность на нем, а методики решения нет. Федеральная власть самоустранилась. Она решает кавказскую проблему чисто бюрократическим методом, а ситуация ухудшается и будет ухудшаться дальше
