В убийстве Макшарипа Аушева имеется одна деталь, на которую в Москве едва ли кто обратит внимание, а в Ингушетии ее замечать уже давно перестали в силу ее обыденности: машина Аушева была расстреляна из серебристых "жигулей" 12-й модели.
Еще года два назад открытые оперативные сводки подтверждали то, с чего начинал разговор любой ингуш: редкое из убийств или похищений обходилось без белых или серебристых "Жигулей", тогда, правда, 10-й модели. Будто бы из одного гаража, ведомственная принадлежность которого ни у кого в те времена сомнений не вызывала.
Серебристые "Жигули" можно считать символом всего того, что происходит на Северном Кавказе в целом. С одной стороны, глуповато подозревать подполье в столь вызывающем корпоративном пристрастии. Логичнее было бы в нем заподозрить некую госструктуру, но - с другой стороны - и для нее так нарочито светиться было бы странно. Получается, что логичного ответа нет. По крайней мере, в рамках той логики, в которой полицейские ловят воров, а воры от них скрываются.
Можно было бы сказать, что склонность к отступлению от этой логики чревата погружением в конспирологию, однако в нашем северокавказском случае это погружение в совсем другую область, в которой даже самая изощренная конспирология оборачивается банальностью. Сказать, что тут полицейские не ловят воров - уже давно трюизм. Точно так же, как сказать, что грань между вором и полицейским стерта почти окончательно. Что боевики становятся жертвой очередного контртеррористического триумфа только в том случае, если сами на чем-нибудь подорвутся. Что власть не может и не хочет со всем этим бороться и потому просто вынуждена рассказывать о поимке очередного зама бен Ладена где-нибудь под Малгобеком. Что проблема не в Магасе, Грозном и Махачкале, а в Москве, которая взаимовыгодными узами связана с Магасом, Грозным, Махачкалой, которые – смотри выше – не отделить от тех, кто время от времени спускается с гор что-нибудь взорвать.
Небанальность здесь только одна: то, что все эти банальности в конце концов складываются в довольно причудливую систему.
Несчастьям подвержена не только Россия. Каморра – такой же фирменный знак Италии, как Пизанская башня. Борьба с ней безнадежна, она уже стала скорее формой реализации договора о сосуществовании, взаимные нарушения которого сопровождаются громкими убийствами и не менее громкими успехами. Но даже у такой борьбы есть цель и понятная мотивация власти. Примерно то же с басками или Ольстером. Власть, чередуя карательные операции с компромиссами, может быть, не слишком эффективна в деле борьбы с сепаратистами, но, по крайней мере, последовательна. И подчиняется известной и понятной логике - так же, как и ее противники. Обе стороны знают, что полной победы не добиться никому, стало быть, приходится сосуществовать - время от времени друг друга взрывая и отстреливая, догадываясь, как и когда договориться о паузе и перемирии. И, наконец, к борьбе со всемирным злом бен Ладеном не готов никто, но все хотя бы договорились или стараются договориться о терминах, чтобы сформулировать все то же: логику противостояния.
Уникальность российской ситуации на Северном Кавказе заключается в том, что Сицилия, Баскония и Аль-Каида в ней сплелись в единый народнохозяйственный комплекс. При том, что по известной традиции подобных комплексов каждая компонента является зловещей пародией на прототип. Партхозактивные кланы вперемешку (и в разных для каждой северокавказской ситуации пропорциях) с братками очень с большой натяжкой можно сравнить с сицилийскими традициями. Чеченский или какой-нибудь еще "имаратский" сепаратизм – еще один миф, его не было даже в начале 90-х, было лишь мстительное желание быть подальше от тех, чей первый душевный порыв реализуется с помощью "градов" и фронтовой авиации. И, наконец, "исламизм" Доку Умарова является – по крайней мере, пока - куда большей карикатурой на ислам даже в области его джихадистских ценностей, чем всё вместе взятое творчество художников из датской "Ютланд постен" и их последователей.
Война на Северном Кавказе, по сути, идет уже почти двадцать лет. Она пережила несколько исторических эпох, в каждую из которых можно было ее если не остановить, то хотя бы приостановить - в соответствии с мировым опытом договориться об элементарном сосуществовании с противником. Шанс остановиться был в 96-м, сколько ни называй Хасавюртский мир Цусимой. Вторая же война была не просто детонатором, как это справедливо принято считать. Она стала блендером, который измельчил все указанные ингредиенты, органично смешав их в неповторимый коктейль.
Остатки растертой в порошок сепаратистской химеры идеально соединились с модной взвесью исламизма, и всё идеально растворилось в гордых управленческих нравах. Сицилия тоже не самый процветающий остров в Италии, и нигде не бывает ничего беспримесного. И национально-освободительная борьба тоже быстро становится доходным промыслом, в том числе и для чиновников. Но если итальянская мафия – самостоятельный игрок, подминающий под себя экономику, то российская бюрократия, и не только северокавказская, самостоятельна ровно в той степени, в которой ей позволяется пилить бюджет, что и является неотъемлемым атрибутом вертикали власти. Это – часть общественного договора, который исключает любое соглашение о сосуществовании: договариваться уже не с кем, потому что все описанное и становится единственной формой существования.
Москву винить уже бессмысленно. Было бы странно подозревать ее в том, что она готова навести порядок ценой отказа от собственной модели. Но даже найдись в Кремле гипотетический подвижник, с чего бы и с кого ему теперь начинать? С ваххабитов? С чиновников? С кем ему договариваться о том, что, в конце концов, могло бы стать хотя бы пародией на сосуществование? С Умаровым? С Муху Алиевым? С теми, кто достался Евкурову от Зязикова? С начальником гаража, в котором остывают после оперативного мероприятия серебристые "жигули", или с его начальником?
Всё развивается по законам природы. Тому, кто уходит в горы, уже не приходится задумываться, чего больше в идее "Имарата Кавказ" - Ольстера или, скажем, Аль-Каиды: они друг от друга в этом сознании уже не слишком отделимы. А судя по событиям в Дербенте, где избирателей отгоняли от избирательных участков слезоточивым газом, в своих действиях северокавказский партхозактив стеснен ничуть не менее, чем считающаяся их прототипом каморра.
Ингредиенты коктейля "Кавказ" срослись намертво.
Еще года два назад открытые оперативные сводки подтверждали то, с чего начинал разговор любой ингуш: редкое из убийств или похищений обходилось без белых или серебристых "Жигулей", тогда, правда, 10-й модели. Будто бы из одного гаража, ведомственная принадлежность которого ни у кого в те времена сомнений не вызывала.
Серебристые "Жигули" можно считать символом всего того, что происходит на Северном Кавказе в целом. С одной стороны, глуповато подозревать подполье в столь вызывающем корпоративном пристрастии. Логичнее было бы в нем заподозрить некую госструктуру, но - с другой стороны - и для нее так нарочито светиться было бы странно. Получается, что логичного ответа нет. По крайней мере, в рамках той логики, в которой полицейские ловят воров, а воры от них скрываются.
Можно было бы сказать, что склонность к отступлению от этой логики чревата погружением в конспирологию, однако в нашем северокавказском случае это погружение в совсем другую область, в которой даже самая изощренная конспирология оборачивается банальностью. Сказать, что тут полицейские не ловят воров - уже давно трюизм. Точно так же, как сказать, что грань между вором и полицейским стерта почти окончательно. Что боевики становятся жертвой очередного контртеррористического триумфа только в том случае, если сами на чем-нибудь подорвутся. Что власть не может и не хочет со всем этим бороться и потому просто вынуждена рассказывать о поимке очередного зама бен Ладена где-нибудь под Малгобеком. Что проблема не в Магасе, Грозном и Махачкале, а в Москве, которая взаимовыгодными узами связана с Магасом, Грозным, Махачкалой, которые – смотри выше – не отделить от тех, кто время от времени спускается с гор что-нибудь взорвать.
Небанальность здесь только одна: то, что все эти банальности в конце концов складываются в довольно причудливую систему.
Несчастьям подвержена не только Россия. Каморра – такой же фирменный знак Италии, как Пизанская башня. Борьба с ней безнадежна, она уже стала скорее формой реализации договора о сосуществовании, взаимные нарушения которого сопровождаются громкими убийствами и не менее громкими успехами. Но даже у такой борьбы есть цель и понятная мотивация власти. Примерно то же с басками или Ольстером. Власть, чередуя карательные операции с компромиссами, может быть, не слишком эффективна в деле борьбы с сепаратистами, но, по крайней мере, последовательна. И подчиняется известной и понятной логике - так же, как и ее противники. Обе стороны знают, что полной победы не добиться никому, стало быть, приходится сосуществовать - время от времени друг друга взрывая и отстреливая, догадываясь, как и когда договориться о паузе и перемирии. И, наконец, к борьбе со всемирным злом бен Ладеном не готов никто, но все хотя бы договорились или стараются договориться о терминах, чтобы сформулировать все то же: логику противостояния.
Уникальность российской ситуации на Северном Кавказе заключается в том, что Сицилия, Баскония и Аль-Каида в ней сплелись в единый народнохозяйственный комплекс. При том, что по известной традиции подобных комплексов каждая компонента является зловещей пародией на прототип. Партхозактивные кланы вперемешку (и в разных для каждой северокавказской ситуации пропорциях) с братками очень с большой натяжкой можно сравнить с сицилийскими традициями. Чеченский или какой-нибудь еще "имаратский" сепаратизм – еще один миф, его не было даже в начале 90-х, было лишь мстительное желание быть подальше от тех, чей первый душевный порыв реализуется с помощью "градов" и фронтовой авиации. И, наконец, "исламизм" Доку Умарова является – по крайней мере, пока - куда большей карикатурой на ислам даже в области его джихадистских ценностей, чем всё вместе взятое творчество художников из датской "Ютланд постен" и их последователей.
Война на Северном Кавказе, по сути, идет уже почти двадцать лет. Она пережила несколько исторических эпох, в каждую из которых можно было ее если не остановить, то хотя бы приостановить - в соответствии с мировым опытом договориться об элементарном сосуществовании с противником. Шанс остановиться был в 96-м, сколько ни называй Хасавюртский мир Цусимой. Вторая же война была не просто детонатором, как это справедливо принято считать. Она стала блендером, который измельчил все указанные ингредиенты, органично смешав их в неповторимый коктейль.
Остатки растертой в порошок сепаратистской химеры идеально соединились с модной взвесью исламизма, и всё идеально растворилось в гордых управленческих нравах. Сицилия тоже не самый процветающий остров в Италии, и нигде не бывает ничего беспримесного. И национально-освободительная борьба тоже быстро становится доходным промыслом, в том числе и для чиновников. Но если итальянская мафия – самостоятельный игрок, подминающий под себя экономику, то российская бюрократия, и не только северокавказская, самостоятельна ровно в той степени, в которой ей позволяется пилить бюджет, что и является неотъемлемым атрибутом вертикали власти. Это – часть общественного договора, который исключает любое соглашение о сосуществовании: договариваться уже не с кем, потому что все описанное и становится единственной формой существования.
Москву винить уже бессмысленно. Было бы странно подозревать ее в том, что она готова навести порядок ценой отказа от собственной модели. Но даже найдись в Кремле гипотетический подвижник, с чего бы и с кого ему теперь начинать? С ваххабитов? С чиновников? С кем ему договариваться о том, что, в конце концов, могло бы стать хотя бы пародией на сосуществование? С Умаровым? С Муху Алиевым? С теми, кто достался Евкурову от Зязикова? С начальником гаража, в котором остывают после оперативного мероприятия серебристые "жигули", или с его начальником?
Всё развивается по законам природы. Тому, кто уходит в горы, уже не приходится задумываться, чего больше в идее "Имарата Кавказ" - Ольстера или, скажем, Аль-Каиды: они друг от друга в этом сознании уже не слишком отделимы. А судя по событиям в Дербенте, где избирателей отгоняли от избирательных участков слезоточивым газом, в своих действиях северокавказский партхозактив стеснен ничуть не менее, чем считающаяся их прототипом каморра.
Ингредиенты коктейля "Кавказ" срослись намертво.
