Фестиваль "Сезоны Станиславского" представил в Москве спектакль "Чайка" Таллинского театра Von Krahl в постановке финского режиссера Кристиана Смедса. В одной из главных ролей – известный актер Лембит Ульфсак. В его фильмографии около сотни фильмов, в их числе "Легенда о Тиле", "Мэри Поппинс", "Тайна черных дроздов", из недавних ролей – Артур Иванович Неуман в сериале "Исаев".
Джентльменский набор так называемого "фестивального" театра состоит из определенных ингредиентов: маленькая сцена, легкие в транспортировке и установке декорации, небольшое число актеров, переодевание мужчин в женское платье, изредка – наоборот, гомосексуальные игры, жестокие натуралистические сцены, в случае классических пьес – переписывание текста на современный язык с вкраплением матерных слов. Все эти принципы строго соблюдены в спектакле эстонского театра. Из декораций: платформа-подмостки (величиной с большой обеденной стол), незначительный реквизит, современные костюмы. Восемь ролей, Дорна и Полины нет. Вместо подстреленной чайки – пара килограммов говяжьего азу, которым Треплев пачкает лицо Нине (не боятся актеры "коровьего бешенства"). Маша пьет водку из горла, куролесит, потом – за сценой – ее рвет (до зрителей доносятся весьма правдоподобные звуки). Аркадина плещет на голову Треплева воду из ведра, Треплев в ответ бросает ведро в Аркадину. Аркадину, впрочем, играет Лембит Ульфсак. На вопрос, как он реагировал на такое распределение ролей, Ульфсак отвечает:
– Я не так сильно смеялся, как все коллеги вокруг. Мы сначала не знали, кто кого играть будет. На третьей репетиции спросили режиссера об этом. Он мне сообщил: "Ты будешь Аркадину играть". Я говорю: "Да, шутка хорошая. Действительно, скажи – кого?". – "Будешь Аркадиной..." Я пошел домой, подумал – а почему бы и нет? Там же не надо грудями играть, там надо с характером работать. Хотя я должен сказать, что, конечно, женщины в театре намного злее, чем мужчины. А тут, в платье, мне нравится сказать: "Ты что! Иди отсюда!"
Первые 30 минут, пока Треплев и Аркадина спорят о старых и новых формах в искусстве, прием кажется оправданным, потому что, во-первых, Лембит Ульфсак – один из лучших актеров старшего поколения, а, во-вторых, Треплева играет его сын Юхан Ульфсак. Ситуация крайне заостряется эмоционально, когда сын говорит ужасные вещи родному отцу – пусть даже на сцене и словами из пьесы Чехова. Лембит Ульфсак комментирует это мое замечание:
– Когда он говорит: "Моя мама старая, морщинистая, у нее впереди большая черная яма, которая называется смертью", – тогда я, как такой таллиннский мещанин, немножко пугаюсь. А так – нет. Потому что профессия такая... Я и в гробу лежал. А сам думал – что я делаю?!
Сорина в спектакле играет актриса Хельге Салло, от чего Сорин делается похож на Полину Андреевну – болтлив, слезлив и влюбчив.
В самом начале действия Треплев говорит: "Самое важное для произведения искусства это человек и мысль". Люди в постановке Смедса есть, а вот мысль не прочитывается – с этими словами я и обращаюсь к режиссеру.
– Это спектакль об искусстве, о любви, о семейных отношениях. А главное в этом спектакле – актеры, – так отвечает Кристиан Смедс.
Действительно, если освободить спектакль от постановочного балласта, останется прекрасная работа эстонских актеров, которые умудряются вытянуть из-под режиссерских трюков все важные чеховские темы: одиночества, несчастья, потребности в любви.... Останется живой и смешной пролог, в котором Треплев ругмя ругает старый театр и преданную ему публику, и две его лирические сцены с Ниной. Как что-то важное сохранит память и саму встречу с Юханом Ульфсаком. Его Треплев очень похож на молодого Константина Кинчева, вообще похож на рок-музыканта: одаренного, склонного к эпатажу, неуравновешенного. И я спрашиваю Лембита Ульфсака, чувствует ли он разницу в том, как обучен он сам и как его сын.
– Есть в молодых намного больше самоуверенности, чем у меня,– отвечает Лембит Ульфсак. – Я, например, слишком спешу на сцене, потому что мне кажется, что я должен за горло взять зрителей. По-моему, наши классики (Станиславский) что-то типа этого говорили – про темп, про ритм и все такое. А у него совершенно другая степень свободы. Он, скажем, постмодернист, а я такой социалистический модернист.
Джентльменский набор так называемого "фестивального" театра состоит из определенных ингредиентов: маленькая сцена, легкие в транспортировке и установке декорации, небольшое число актеров, переодевание мужчин в женское платье, изредка – наоборот, гомосексуальные игры, жестокие натуралистические сцены, в случае классических пьес – переписывание текста на современный язык с вкраплением матерных слов. Все эти принципы строго соблюдены в спектакле эстонского театра. Из декораций: платформа-подмостки (величиной с большой обеденной стол), незначительный реквизит, современные костюмы. Восемь ролей, Дорна и Полины нет. Вместо подстреленной чайки – пара килограммов говяжьего азу, которым Треплев пачкает лицо Нине (не боятся актеры "коровьего бешенства"). Маша пьет водку из горла, куролесит, потом – за сценой – ее рвет (до зрителей доносятся весьма правдоподобные звуки). Аркадина плещет на голову Треплева воду из ведра, Треплев в ответ бросает ведро в Аркадину. Аркадину, впрочем, играет Лембит Ульфсак. На вопрос, как он реагировал на такое распределение ролей, Ульфсак отвечает:
"Будешь Аркадиной"… Я пошел домой, подумал – а почему бы и нет? Там же не надо грудями играть, там надо с характером работать
– Я не так сильно смеялся, как все коллеги вокруг. Мы сначала не знали, кто кого играть будет. На третьей репетиции спросили режиссера об этом. Он мне сообщил: "Ты будешь Аркадину играть". Я говорю: "Да, шутка хорошая. Действительно, скажи – кого?". – "Будешь Аркадиной..." Я пошел домой, подумал – а почему бы и нет? Там же не надо грудями играть, там надо с характером работать. Хотя я должен сказать, что, конечно, женщины в театре намного злее, чем мужчины. А тут, в платье, мне нравится сказать: "Ты что! Иди отсюда!"
Первые 30 минут, пока Треплев и Аркадина спорят о старых и новых формах в искусстве, прием кажется оправданным, потому что, во-первых, Лембит Ульфсак – один из лучших актеров старшего поколения, а, во-вторых, Треплева играет его сын Юхан Ульфсак. Ситуация крайне заостряется эмоционально, когда сын говорит ужасные вещи родному отцу – пусть даже на сцене и словами из пьесы Чехова. Лембит Ульфсак комментирует это мое замечание:
– Когда он говорит: "Моя мама старая, морщинистая, у нее впереди большая черная яма, которая называется смертью", – тогда я, как такой таллиннский мещанин, немножко пугаюсь. А так – нет. Потому что профессия такая... Я и в гробу лежал. А сам думал – что я делаю?!
Сорина в спектакле играет актриса Хельге Салло, от чего Сорин делается похож на Полину Андреевну – болтлив, слезлив и влюбчив.
В самом начале действия Треплев говорит: "Самое важное для произведения искусства это человек и мысль". Люди в постановке Смедса есть, а вот мысль не прочитывается – с этими словами я и обращаюсь к режиссеру.
– Это спектакль об искусстве, о любви, о семейных отношениях. А главное в этом спектакле – актеры, – так отвечает Кристиан Смедс.
Действительно, если освободить спектакль от постановочного балласта, останется прекрасная работа эстонских актеров, которые умудряются вытянуть из-под режиссерских трюков все важные чеховские темы: одиночества, несчастья, потребности в любви.... Останется живой и смешной пролог, в котором Треплев ругмя ругает старый театр и преданную ему публику, и две его лирические сцены с Ниной. Как что-то важное сохранит память и саму встречу с Юханом Ульфсаком. Его Треплев очень похож на молодого Константина Кинчева, вообще похож на рок-музыканта: одаренного, склонного к эпатажу, неуравновешенного. И я спрашиваю Лембита Ульфсака, чувствует ли он разницу в том, как обучен он сам и как его сын.
– Есть в молодых намного больше самоуверенности, чем у меня,– отвечает Лембит Ульфсак. – Я, например, слишком спешу на сцене, потому что мне кажется, что я должен за горло взять зрителей. По-моему, наши классики (Станиславский) что-то типа этого говорили – про темп, про ритм и все такое. А у него совершенно другая степень свободы. Он, скажем, постмодернист, а я такой социалистический модернист.
