Марина Тимашева: 25 и 26 ноября в Государственном Кремлевском Дворце состоится московская премьера оперы “Царица”. Композитор - Давид Тухманов. Режиссер Дмитрий Бертман. Дирижер - Константин Чудовский. Художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева. В спектакле заняты солисты, хор и оркестр Московского музыкального театра “Геликон-Опера”, а также приглашенные певцы: Мария Максакова, Юрий Веденеев, Олег Рябец.
Напомню, что весной в Москву на фестиваль “Золотая Маска” приезжал мюзикл “Екатерина Великая” композитора Сергея Дрезнина, поставленный в Свердловском Театре музыкальной комедии. Тоже масштабное, в исторических костюмах и декорациях зрелище, в котором было две Екатерины – молодая и взрослая. В новом спектакле Екатерин будет три. Авторы либретто - Галина Полиди и Юрий Ряшенцев, с которым мы сегодня и разговариваем.
Юрий Евгеньевич, мы с вами представляем оперу “Царица”, посвященную жизни Екатерины Великой. Расскажите, что было сначала - слово, музыка, идея?
Юрий Ряшенцев: Во-первых, мы написали это вдвоем с моим постоянным соавтором Галиной Полиди. Эта идея возникла, как я понял, сначала в голове у Давида Тухманова, он поделился этой идеей со мной и с Галей, и предложил нам подумать над оригинальным либретто. Мы взяли чемодан книг, читали эти книги. И поняли, что вместить царствование Екатерины в либретто оперы совершенно нереально. Поняли, что ее личная жизнь очень отражалась на жизни России, она была очень связана с русскими историческими событиями. И мы взяли три момента в ее жизни, момента, когда судьба России решалась, в какой-то степени, на балах. Один из балов - в период ее романа с Григорием Орловым, второй - когда Потемкин устраивает в Петербурге, на Неве, Севастопольскую бухту в честь подарка Таврии Екатерине Великой, и третье - это малоизвестное событие, но очень важное, когда шведский король влюбился во внучку Екатерины. И Екатерина, как проницательный политик, поняла, что если Швеция и Россия породнятся, то Европе нечего будет делать против такого союза. Вмешалась нерасторопность Зубова, который потребовал вещей совершенно немыслимых от короля шведского Густава, и разрушилась эта идея. Вот эти три момента - молодая Екатерина, Екатерина зрелая, во всей мощи, и Екатерина старая - нам показались важными.
(Звучит фрагмент оперы)
Делали мы это довольно долго, музыка, которую писал Тухманов, по-моему, замечательная. Этот проект называется “Открытая опера”. “Открытая”, потому что оперная музыка 20-го века была, в основном, все-таки рассчитана на музыкантов, на знатоков, широкий зритель, слушатель, выходя из зала, ничего не пел. Тухманов - знаменитый мелодист - он хотел сохранить это свое качество и, по-моему, блистательно это выполнил.
Марина Тимашева: Я все-таки не поняла, что значит « личная жизнь определила исторические события»?
Юрий Ряшенцев: Григорий Орлов, который привел Екатерину буквально физически к царствованию, собирался жениться на ней и, таким образом, царствовать. Она поет о том, что он - гуляка, верный товарищ в переворотах, но никакой не государственный деятель. И на этом балу расстается с ним. Подарила ему роскошные угодья, деньги, все, что угодно, но поставила его на место. Второй эпизод, когда Потемкин приезжает (они уже не были даже близки с Екатериной, но он всегда сам выбирал человека, который будет с ней близок), а тут обнаружился какой-то Зубов, мальчишка, и он приехал в Петербург, как он говорил, “вырывать зуб”. И вот на балу, на котором он рассчитывал уничтожить Зубова, ничего не получилось, она ставит его на место. И третье - это неудача с Густавом, когда Екатерина не идет навстречу его требованию изменить вероисповедание, Александрина уезжает и, таким образом, разрушается идея союза Швеции и России. Но у нас был еще один момент, очень важный, не «бальный» - как рассказать о бунте Пугачева в оперной форме. Там есть народные хоры, которые вторгаются с разной стороны - со стороны площади во дворец, со стороны оренбургских просторов - это очень грустный момент, и, по-моему, получился очень хорошо у Тухманова кусок пугачевского народного бунта.
Марина Тимашева: В прокат вышел фильм Лунгина “Царь”, а эта опера называется “Царица”. Значит ли это, что Екатерина Вторая, с вашей точки зрения, есть абсолютный символ царской женской власти?
Юрий Ряшенцев: Я вижу ее во многом противоположной тому, что называется у нас царем, если иметь в виду Ивана Грозного. Она была человеком, сделавшим очень много для России, и если говорить относительно того, кто была царица в России, то это, конечно, она - Екатерина. У нас опера сначала называлась “Екатерина Великая”, но в это время вышел мюзикл в Свердловском Музыкальном театре, и театр предложил название “Царица”, которое нас вполне устроило.
Марина Тимашева: Какая она у вас, Екатерина Вторая?
Юрий Ряшенцев: Она - разная. С одной стороны, действительно, сторонница разных свобод, и сделала много хорошего для Руси, вплоть до отмены пыток, а, с другой стороны, конечно, в ней есть и лицемерие, и то, что ей не могла простить потом долго русская интеллигенция - заигрывание с французскими просветителями. Хотя я не думаю, что это было сделано из ложных чувств, я думаю, она просто менялась. Она, во-первых, поняла очень важную вещь ( интересно, что иностранка поняла эту вещь), она поняла, что в России надо по-другому. Мне показалось, что многое из того, что она делала, она делала с учетом того, что, может быть, во Франции это было бы хорошо, а у нас это сейчас не получится. Но постепенно ею овладевало чувство, что помощники должны быть, но - помощники, а глава всего этого - я. Она оставалась владычицей, императрицей, царицей.
Марина Тимашева: В вашем либретто, в подтексте, возможно, есть какие-то современные аллюзии?
Юрий Ряшенцев: Там в народных сценах масса просто вечного, например, народные разговоры об Орлове: “Пропьют они, Орловы, Россию”, “Да какой он Орлов! Адлер их фамилия!”. Ксенофобские какие-то настроения, очень разные, показывающие весь спектр до сих пор существующих отношений в толпе.
Марина Тимашева: Вы видели уже сами спектакль, как я думаю, в Петербурге?
Юрий Ряшенцев: Видел.
Марина Тимашева: И какие были впечатления, настроения “толпы”, я имею в виду зрительного зала?
Юрий Ряшенцев: Ну, зрительный-то зал бы в восторге, не отпускали артистов полчаса, каждая сцена сопровождалась аплодисментами. Но вот критика была очень обозлена и недовольна, и ладно бы только нами, но она была недовольна и Тухмановым. Интересно, что важные моменты в опере критика не замечает вообще. Вот, например, качество стихотворного текста. Никто не вчитывался, не пытался. Например, сцена пугачевская, хор стихает, и одна женщина остается на сцене, которая поет:
“То ли веточка на деревце качается,
То ль на виселице молодец шальной,
Все-то бунты на Руси всегда кончаются
Ошарашенной какой-то тишиной”
Мне кажется, это не совсем обычный для оперы текст. Но восприятию публики помогло, а восприятию критики – нет.
Марина Тимашева: Юрий Евгеньевич, все либретто написано в стихах?
Юрий Ряшенцев: Не все рифмованное, но все в стихах. Там есть верлибр иногда .
Марина Тимашева: А чем отличается от мюзикла?
Юрий Ряшенцев: От мюзикла отличается полным отсутствием прозаических кусков. Вообще, ведь отличие оперы от мюзикла чрезвычайно условно. Взять “Кармен”, которая вообще практически мюзикл - там же были прозаические куски.
А это опера, прежде всего, по звукоизвлечению.
Марина Тимашева: Вы имеете в виду не микрофонное пение?
Юрий Ряшенцев: Я имею в виду манеру пения.
(Звучит фрагмент оперы)
Но и неожиданные вещи там есть, например, ария двух сопрано.
Марина Тимашева: Дуэт, наверное?
Юрий Ряшенцев: Дуэт сопрано и контр-тенора. Это очень интересно. Густав, этот дикий, с точки зрения русской толпы, человек, странным голосом общается с Александриной. Вот почему она “открытая”, эта опера, почему ее назвали “открытой”. Имеется в виду абсолютная демократичность тем - их можно петь. Там есть тридцать или я не знаю, сколько моментов, которые человек может спокойно спеть. Я не могу вспомнить из опер 20-го века музыкальных кусков, которые я мог бы спокойно пропеть. Это, конечно, я сознаю, довольно дурацкий критерий, но он нужен, мне кажется, в наше время. Там замечательные хоры. И хористы у Бертмана очень интересные, молодые, двигаются замечательно, это было большой радостью нашей.
Марина Тимашева: А хор “Геликон-Оперы”?
Юрий Ряшенцев: “Геликон-Оперы” целиком.
Марина Тимашева: Все-таки я вот, чего не понимаю. Обычно, когда мы говорим “опера”, мы имеем в виду репертуарный стационарный театр: могут быть приглашенные люди со стороны, но все-таки театр опирается, в основном, на свои силы и играет спектакль регулярно. А сейчас мы говорим о двух-трех представлениях оперы на арендованной площадке. Я не понимаю, как это будет существовать. Два спектакля в Александринском театре…
Юрий Ряшенцев: Три .
Марина Тимашева: Два пока объявлено в Государственном Кремлевском Дворце. А дальше что?
Юрий Ряшенцев: Не знаю. Я не знаю, как будет дальше и, более того, мне кажется, что пока театр тоже не знает этого. Запланированы большие гастроли. Но там довольно громоздкие декорации. Как это вывозить? Я ничего этого не знаю, это все будет решаться после кремлевской премьеры. На этот вопрос, конечно, лучше бы ответило руководство театра и руководство “МЕТЫ”. “МЕТА” - это та организация, которая позволила нам сделать этот спектакль на свои деньги.
Марина Тимашева: “МЕТА” - это, как я понимаю, просветительская организация, называется Фонд просвещения “МЕТА”, она обеспечила все возможности для создания «Царицы».
Юрий Ряшенцев: Нас связал с ними Лещенко, который большой патриот этой оперы. Лев Лещенко.
Марина Тимашева: А были ли вы когда-нибудь в Государственном Кремлевском Дворце, я имею в виду на массовых мероприятиях?
Юрий Ряшенцев: Ужас, который исходит из вашего вопроса, мне понятен. Я был там на концерте Тухманова, но это совсем другое. Я совершенно не представляю себе, как на этой сцене будет качественный звук. Но раз такие профессионалы занимаются этим делом, наверное, что-то они рассчитывают сделать. Например, мы хотели, чтобы была строка бегущая.
Марина Тимашева: Бегущую строку по-русски при русском тексте?
Юрий Ряшенцев: Да.
Марина Тимашева: Зачем?
Юрий Ряшенцев: А вот как при русском тексте в Большом театре показывают “Евгения Онегина”?
Марина Тимашева: Нет, когда я смотрю оперы в Большом театре, если они идут на языке оригинала, допустим - итальянском, немецком, английском - тогда идет бегущая строка по-русски, а если же идут русские оперы, то тогда идет бегущая строка по-английски. Но даже не важно, как это обычно делается, а зачем вам это?
Юрий Ряшенцев: Вот то, что вы говорите о качестве звука, там же существенные вещи очень. В Александринке все было слышно.
Марина Тимашева: Еще бы!
Юрий Ряшенцев: А если здесь будет что-то не слышно, то жалко. Вообще, надо сказать, чем ближе премьера любого спектакля, тем больше возникает проблем, которые тебя приводят в пессимистическое состояние. Но я верю в этих актеров, верю в режиссера.
Марина Тимашева: А с Давидом Тухмановым как вы работали, последовательность действий?
Юрий Ряшенцев: Да от него такта одного музыкального не дождешься, пока стихи не напишешь. Вот когда ты полностью даешь ему стихи, он, не изменяя ни запятой в них (поразительно, как он это делает, не изменяя ни запятой), пишет музыку. “Только так, - говорит он, - я работаю”.
Марина Тимашева: И вы даже не оговаривали форму?
Юрий Ряшенцев: Нет, ничего. Мы с Галей просто сочинили: здесь - хор, здесь – квинтет, здесь - трио, здесь - оперная ария, здесь - ариетта. Вот это все мы ему дали. К сожалению из спектакля выпала очень красивая история с Мамоновым, очень человеческая, рисующая хорошо Екатерину, когда человек, которого она любила, Мамонов, пришел к ней и сказал: “Матушка-царица, не могу, люблю княжну Щербатову!”. И Екатерина сама расчесывала волосы Щербатовой на свадьбу, и богатства им какие-то отрядила. Она прекрасно расставалась со своими любовниками, очень по человечески это делала… Какая-то широта была в ней.
Марина Тимашева: Что мы можем из ее опыта сейчас использовать?
Юрий Ряшенцев: Вот это, в частности. Вы знаете, многое, мне кажется, пробуют использовать наши руководители, некоторую такую авторитарность, как им кажется, в разумных дозах. А дозу всегда определить очень трудно. То, что руководитель государства считает, что он больше понимает в этом, чем парламент. Что нетрудно с нашим парламентом, кстати говоря. Она, конечно, была интриганка, но никакой политик без этого невозможен. Я к этому отношусь без симпатии, это, скорее, в отрицательных ее качествах, но так было. А вот у нас начинается, знаете, с чего? Какая-то женщина на сцене стирает белье и поет немецкую песенку. Входит фрейлина, которая говорит: “Ваше Величество, да что же вы сами-то стираете?! У прислуги руки не отвалятся”. Она говорит: “Пусть прислуга поспит”. Потому что все во дворце ждут нападения Петра, что он ее арестует. Она всех знала по именам, и когда хор народный поет, он все время отмечает, как она, матушка, с людьми-то по-человечески. Что было непривычно. Она была, в общем, демократ, в этом смысле. Хотя в высшем смысле она далеко им не была, но в быту она была такой, и это было очень обаятельно и приводило к ней толпы.
Марина Тимашева: То есть, она героиня все-таки в опере?
Юрий Ряшенцев: Да. Я вообще считаю, что она героиня. Если так подумать, то царствование Екатерины, мне кажется, по большому счету, отметая бунты , одно из самых благополучных.
Марина Тимашева: А в опере она трагическая фигура, драматическая?
Юрий Ряшенцев: Драматическая. Опера кончалась у нас тем, что она, после поражения своего на вечере со шведским королем, едет домой в карете по Невскому, и вдруг памятник видит себе (а памятник поставлен был во времена Александра, значительно позже). И она говорит: “Да, Гриша Потемкин опять со своими фокусами…”. У нее мутится сознание, и она умирает. И машины кругом, вид города.
Марина Тимашева: Да, если бы она увидела вид теперешнего города, то уж точно сразу бы скончалась. А теперь чем заканчивается?
Юрий Ряшенцев: Эффектной очень сценой. Там памятник выезжает на сцену с людьми, с этими ее вельможами в бронзе. Эффектный конец.
Марина Тимашева: То есть в театральных мастерских сделали аналог памятнику Екатерине, установленному перед Александринским театром?
Юрий Ряшенцев: Живые актеры выходят и садятся в позы этих героев. Такое театральное эффектное решение.
Марина Тимашева: Костюмы, говорят, невероятно хороши, и декорации.
Юрий Ряшенцев: Да, костюмы очень красивые.
Марина Тимашева: Настоящий 18-й век?
Юрий Ряшенцев: Голубая сцена, бал Потемкина - они выходят, у них свечи на головах, 40 или 50 женщин в голубых костюмах, с прическами, в которых свечи, а другие прически - кораблики. Конечно, это красиво. И они молодые, они все двигаются хорошо. Конечно, это эффектно, это с пониманием жанра сделано.
Марина Тимашева: А вот если бы это была не опера, а вы просто бы взяли и опубликовали текст либретто, как пьесу или произведение, то тогда какой был бы жанр?
Юрий Ряшенцев: А я думаю, что это невозможно. Мне вообще кажется, что произведение, когда авторы пишут и слышат грядущую музыку, оно без музыки не существует. Я себе дурацкие свои мелодии напевал, когда писал стихи, а потом Тухманов пел - то за сопрано, то как-то еще - это было любопытно, и я понимал, что, боже мой, вот она музыка-то где!
Марина Тимашева: Репетировали вы у Тухманова?
Юрий Ряшенцев: Мы не репетировали, мы просто приходили, он играл нам, у него была запись на синтезаторе.
Марина Тимашева: Куда приходили?
Юрий Ряшенцев: К нему домой.
Марина Тимашева: А как соседи?
Юрий Ряшенцев: У них новый дом, очень хороший, соседей днем с огнем не сыщешь, в этом смысле было очень удобно. Опера же не записана нигде, все, что мы делали, мы делали у него дома, из этой комнаты она вышла на сцену. Мы уговаривали его: “Адик, давай позовем певицу хорошую, певца, пусть они запишут три-четыре арии, чтобы было, что показать”. Он говорил: “Нет!”.
Марина Тимашева: И сам пел за сопрано, за контр-тенора?
Юрий Ряшенцев: Сам очень хорошо пел.
