Владимир Тольц: В этом выпуске нашей программы речь пойдет о некоторых аспектах жизни ученого в Советском Союзе. Наш сегодняшний герой – не физик-атомщик, не инженер-ракетчик и не репрессированный генетик, и даже не теоретик марксизма. Это ученый, работавший, казалось бы, в самой далекой от заданий партии и правительства области – в египтологии.
Ольга Эдельман: Однако советское правительство проявляло внимание к этой сфере науки, причем внимание довольно неожиданное и даже удивительное.
"Распоряжение Совета Народных Комиссаров СССР, 2 июня 1944 г. Москва, Кремль.
Обязать Наркомфин СССР выдать Академии наук СССР 150 американских долларов для перевода их в Каир профессору Коростовцеву М.А. на приобретение литературы по египтологии.
Зам. председателя СНК СССР В.Молотов.
Разослать: Наркомфину СССР, Академии наук СССР, Госбанку, НКГБ".
Ольга Эдельман: Совнарком в тот день издал, как обычно, довольно много распоряжений. Все они – сугубо практичные: разрешить Академии наук премировать трактористов подсобных хозяйств академии; реэвакуировать Мелитопольский институт сельского хозяйства; организовать курсы коневодства… И среди всего этого – отдельное распоряжение: дайте профессору денег на книжки. По египтологии.
Владимир Тольц: Да, партия и правительство с самого начала существования советской власти взяли на себя тяжкий труд – секретно решать все. А вот интересно, Оля, это распоряжение о 150 долларах на книги из Египта, оно было секретным или нет?
Ольга Эдельман: Нет, оно без грифа. И, видимо, именно поэтому "НКГБ" в списке рассылки вписано от руки. Я хочу подчеркнуть, это 2 июня 1944 года. Через четыре дня союзники начнут высадку в Нормандии. Готовится летнее наступление Красной армии по всем фронтам. Советскому правительству есть чем заняться. И внимание к нуждам профессора Коростовцева выглядит странно.
В нашей московской студии сегодня – египтолог Виктор Солкин. Я достаточно знаю о советской власти, чтобы как-то не верить в ее искреннюю заинтересованность развитием чистой науки как таковой. Но, может, я ошибаюсь?
Виктор Солкин: Я думаю, что вы не ошибаетесь. Я хочу напомнить, что 1943 год – это дата, когда были установлены дипломатические отношения между Египтом и Советским Союзом. И, естественно, во многом воскресла такая идея имперского присутствия на арабском Востоке. Она была еще в конце XIX века, и первые советские египтологи, тот же Владимир Семенович Голенищев, очень хотели русского присутствия на Востоке. Здесь вот, уже в советское время, таким образом, через египтологию, через человека с большими контактами на Западе, человека, имеющего имя, наверное, пытались действительно создать новую форму присутствия СССР и, соответственно, советской идеологии в Египте и близлежащих арабских странах.
Владимир Тольц: Да, Оля, я думаю, Виктор прав, дело, конечно же, не в египтологии. Вы же сами отметили приписанное в рассылке указание на Наркомат госбезопасности. Остальные ведомства, там названные, имеют прямое отношение к тексту распоряжения: Наркомфин и Госбанк – поскольку вопрос о деньгах, Академия Наук – как получатель денег для Коростовцева. При чем тут, казалось бы, НКГБ? Очевидно, это ведомство имело непосредственное отношение к деятельности профессора Коростовцева. И это действительно так.
Михаил Александрович Коростовцев, родившийся в 1900 году и проведший детство в Тифлисе, там закончивший гимназию, в 1921 году там же, после советизации Грузии, поступил на работу в местную ЧК. Несколько позднее ушел оттуда и стал моряком, плавал на Каспии, от матроса к 30 годам дорос до капитана. Попутно закончил коммунистический университет. Из ЧК он ушел "по собственному желанию". Хотя, что значит – ушел? Мы уже не раз цитировали знаменитую максиму: "У чекистов два пути – или на повышение, или в тюрьму". Но к этому еще вернемся.
А вообще-то в стремлении "уйти" из ЧК ничего удивительного нет. Я сошлюсь на весьма компетентное свидетельство:
"Мой отец приехал в Тбилиси в ноябре 1922 года и начал работать в секретно-оперативной части. Спустя шесть месяцев он становится вторым человеком в ЧК Грузии. При воспоминании об этом периоде жизни легкая тень всегда проходила по его лицу. Он говорил мне, что не знал ни одного чекиста, который действительно любил свою профессию и который не сбегал из этой организации".
Владимир Тольц: Это пишет сын Лаврентия Берии.
А возвращаясь к Михаилу Коростовцеву, надобно еще отметить, что от прочих не любивших свою работу чекистов он отличался своим увлечением: он с молодости интересовался древним Египтом, и даже переписывался, еще гимназистом, с известным египтологом, профессором (и будущим академиком) Борисом Александровичем Тураевым. В 1934 году Коростовцев с Каспия перевелся в Балтийский торговый флот, а еще через два года уволился и перешел на работу в Академию наук. Но это одна сторона его биографии. Вторая же состояла в том, что, как я уже отметил, из ЧК не так-то легко уйти, и параллельно в разные годы перед войной Коростовцев являлся сотрудником и ОГПУ, и НКВД (то это было "по совместительству", то его отзывали для временной работы в "органах" – по разному). Здесь важно вот что отметить. Коростовцев, востоковед, знавший языки, в довоенное время за границу не выезжал. Стало быть, по линии зарубежной работы его тогда не использовали.
Ольга Эдельман: Знаете, биография его наводит на мысль, что это был человек, смолоду сделавший неосторожный шаг, вступив в ЧК, а затем все пытавшийся, так сказать, убежать от собственной тени. Ученым он сделал себя сам – в том смысле, что не заканчивал университетов (не считая коммунистического), не шел обычным академическим путем.
Я прошу нашего собеседника Виктора Солкина пояснить, какое место в науке занимал Коростовцев к началу 40-х годов?
Виктор Солкин: Я бы сказал, что место очень особенное. Потому что, конечно, с одной стороны, Михаил Александрович был человеком очень талантливым, и человеком, в общем-то, в котором это увлечение египтологией всегда побеждало. В 1941 году он в блокадном Ленинграде, он пережил все перипетии, трудности того времени. Однако уже в 1943 году он защищает свою докторскую диссертацию, посвященную древнеегипетской филологии, то есть можно понять, чем в блокадные годы человек занимался. Далее, он был, пожалуй, единственным из поколения египтологов, целого поколения, который и стремился за рубеж, и готовился за рубеж. И, возможно, его морское прошлое что-то давало. И он с самого начала пытался соответствовать неким европейским стандартам. Первые его публикации – очень успешные, очень удачные.
Владимир Тольц: Но вернемся к работе за рубежом. Итак, в апреле 1944 года Коростовцева отправили в Каир. Формально у него был двойной статус – корреспондента ТАСС и одновременно представителя Академии Наук. Но, как мы понимаем теперь, он работал и на третье ведомство – по линии НКГБ.
А вы, Виктор, можете прокомментировать, чем занимался Коростовцев в Египте?
Виктор Солкин: Он прежде всего изучал специфику работы иностранных археологических институтов в Египте – германского и знаменитого французского. И позже один из его лучших учеников, Иосиф Стучевский, вспоминал, что самыми близкими друзьями Коростовцева и Каире были Этьен Риатон, тогда директор Египетского музея в Каире, и Шарль Куэнс, директор французского Института восточной археологии. То есть он, по сути, помимо египтологии и древних памятников, изучает специфику и стиль присутствия западноевропейских держав на арабском египтологическом научном пространстве. Собственно, по итогам этой работы Коростовцев пишет особый доклад, в котором он не только настаивает на создании, потенциальном создании российского археологического института в Каире, но еще и предлагает некие формы взаимодействия, дипломатического и научного сотрудничества, которое могло бы очень хорошо сыграть Советскому Союзу в деле освоения арабского пространства.
"Наследство древнего Египта раскапывали и изучали все великие державы: США, Англия, Франция, Германия, Италия и даже далеко не великие, такие как Польша. Из великих держав только Россия, а потом и СССР не принимали в этом никакого участия. Советская наука по существу, и по соображениям престижа не должна отмежеваться от международных научных дел.
В октябре 1943 года (...) было решено в интересах развития советского востоковедения просить президиум АН СССР ходатайствовать перед правительством об организации научных представительств в странах Востока, в том числе и Египта, хотя бы виде ученых корреспондентов Академии наук – для начала. Возможно, что положительное практическое разрешение вопроса осложняется военными условиями, в принципе нельзя дать заглохнуть этому несомненно полезному начинанию.
Выход СССР на широкую арену интернациональной политической жизни – совершившейся факт. За ним естественно и логически должно следовать научно-культурное сотрудничество с другими народами, и инициатива, конечно должна исходить от Академии наук СССР".
Ольга Эдельман: Смотрите, в этом документе Коростовцев изо всех сил намекает: ну, давайте вы будете использовать меня именно как ученого. Но есть и еще один момент: Коростовцев предлагает выстраивать совершенно иной внешний облик СССР, делать ставку на науку и культуру.
Владимир Тольц: Ох, не знаю… Мне кажется, вы излишне вольно и расширительно интерпретируете зачитанный текст. Слишком сложно представить реализацию таких идей на фоне тогдашнего СССР. Хотя, с другой стороны, возможно, мы еще недостаточно представляем полет мысли всех этих тогдашних советских интеллектуалов, растленных как академическим знанием, так и пребыванием за рубежами социалистического отечества.
Ольга Эдельман: Ну, на самом деле, вы правы. Для примера, скажем, в те же годы представитель ВОКС (Всероссийское общество культурных связей) писал из Каира в Москву, что один египетский адвокат интересуется советским правом, просит что-нибудь почитать на эту тему. И вот из Москвы присылают... брошюру товарища Вышинского.
Владимир Тольц: Н-да… Это была вершина тогдашней советской юридической мысли. Что еще ВОКС мог прислать? Но вот вопрос нашему гостю: а как воспринимали идеи Коростовцева его тогдашние коллеги?
Виктор Солкин: Я думаю, что, конечно, они воспринимали эти идеи исключительно как утопию. По-своему действительно можно назвать Михаила Александровича таким, в хорошем смысле этого слова, развращенным интеллектуалом. Ну, все-таки происхождение из дворянской грузинской семьи, уже открыты границы – капитан флота. Уверенность в себе достаточная, чтобы на протяжении всех лет и перипетий вот эту веру в свое дело сохранить. Пожалуй, аналогов Михаилу Александровичу в те годы не было. И традиционно уже его коллеги, египтологи тех годов, привыкли к невыездной ситуации, и в основном советская египтология тогда концентрировалась на изучении тех памятников, тех старых коллекций, которые хранились в музеях СССР, и даже, в общем-то, не помышляли в принципе о поездке за рубеж. На этом фоне то, что делал Коростовцев, было невозможным и наверняка вызывало большую зависть.
Ольга Эдельман: В 1944 году крупный советский специалист по Древнему Египту профессор Коростовцев был направлен на работу в Каир. Как представитель Академии Наук, а также корреспондент ТАСС, но и, как мы теперь понимаем, еще и по линии НКГБ, как разведчик.
Владимир Тольц: И вот теперь мы подошли к драматической интриге этой истории. В середине августа 1947 года Коростовцев там, в Египте, был арестовал органами советской госбезопасности. По крайней мере, существует такая версия. Затем его осудили, причем по статье 58-1а - "измена родине, шпионаж, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу". Что известно об обстоятельствах его ареста? - спрашиваю я гостя нашей московской студии Виктора Солкина.
Виктор Солкин: Мне посчастливилось кое-что об этом узнать со слов Светланы Измаиловны Ходжаш, которая некогда возглавляла сектор Древнего Востока в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Светлана Измаиловна была Михаилу Александровичу человеком крайне близким, знала очень многое. Рассказывала о том, как Коростовцева вызвали в Александрию на прием в честь многих известных египетских гостей, который устраивали на советском крейсере. Причем капитаном этого крейсера был человек, бывший другом еще по флотскому прошлому Михаила Александровича. Коростовцев ничего не подозревал, он приехал с тремя книжками по египтологии на этот прием, с которыми он надеялся потом позаниматься. В итоге, как рассказывали, его скрутили в коридорах этого крейсера. Человек он был очень физически сильный, мощный, это было сделать непросто. И как он позже потом вспоминал, он из страны Кеми, как древние египтяне называли свою родину, перелетел в страну Коми вот с этими тремя книжками.
Любопытно, что какие-то детали о том, как именно это происходило, сохранились в воспоминаниях Светланы Юрьевны Завадовской, которая была дочерью известного очень отечественного арабиста, молодость которого прошла во Франции, но который в 1951 году вернулся в Советский Союз с большим послужным списком работы в восточных странах, где он познакомился с Михаилом Александровичем.
"Папа неоднократно спрашивал о нем у советских дипломатов, встречая их на приемах. Те ничего не отвечали и удалялись молча. А дело было так: как-то вечером после приема в посольстве Михаила Александровича вместе с женой... "умыкнули". Надев на голову мешки, их посадили в трюм советского теплохода, насильно вернули в СССР и продержали десять лет в лагерях. Но папа узнал об этом намного позже, еще лет десять спустя, когда сам вернулся на родину и, оказавшись в Москве, в Институте востоковедения, случайно встретился со старым другом Михачкой Коростовцевым".
Владимир Тольц: Оля, но мы-то с вами уже прочли сотни, а то и тысячи документов, связанных с арестами. И читая их, я давно уже понял, что часто глупо задаваться вопросом, за что арестовали. Но все-таки хочется спросить, почему его арестовали? У вас есть какие-то предположения, Виктор?
Виктор Солкин: Мне рассказывала в свое время Светлана Измаиловна, что когда уже тяжелые лагерные будни Коростовцева закончились, и он вернулся в науку, он точно так же по другим уже линиям получил доступ ко многим документам, в том числе к своему собственному делу. И он читал тот донос, который был на него написан, и в этом доносе (анонимном, замечу) было такое слов – "гиероглифы", то есть иероглифы, названные, скажем так, на немецкий лад. Вот так их называл в советской науке исключительно Авдиев, один из крупных востоковедов-египтологов того времени, к которому Михаил Александрович питал неприязненные чувства, видимо, взаимно.
Фигура Авдиева очень непроста. По воспоминаниям его родственников, он был очень близким другом Берии, имел так называемый "ночной" пропуск в Кремль, зачастую вечерами исчезал на кремлевской территории. Ну, и параллельно, став неким таким мэтром советской науки того времени, писал нежные и трогательные романтические стихи, которые во многом не вязались с теми рассказами, которые сохранились о нем в воспоминаниях современников
Ольга Эдельман: А чем ему так мешал Коростовцев?
Виктор Солкин: Видите ли, как в Советском Союзе, так и в России египтология – наука непростая, в ней бурлят и кипят страсти. Зачастую это страсти о том, кто является первой фигурой, номинальной первой фигурой. И Коростовцев был Авдиеву крайне неудобен. Потому что, во-первых, давайте скажем правду, он был много более профессиональным египтологом. И конечно, Коростовцев Авдиеву был во многом, я думаю, поперек горла.
Владимир Тольц: Давайте вернемся к тому, что Коростовцев имел в Египте по линии поручений госбезопасности.
"Корреспондент ТАСС в Каире Янченко - ответственному руководителю ТАСС Пальгунову, 16 июля 1947года. Секретно.
Хотел бы (...) сообщить вам о тех трудностях в работе, которые я испытываю после принятия дел от Коростовцева, в особенности в области составления почтовой информации. Вам известно, Николай Григорьевич, что кроме работы по линии ТАСС, которую выполняю один, я также занят работой другого известного вам направления. С июля 1947 года и по другой линии работы я остался один, и поэтому мое положение еще больше усложнилось".
Ольга Эдельман: Дальше Янченко просит вернуть ему сокращенную ставку машинистки корпункта. Я проверила по штатному расписанию, в корпункте ТАСС в Каире было три сотрудника – два корреспондента и машинистка. Таким образом, раз "по второй линии работы" Янченко также остался один, значит, Коростовцева отстранили по обеим линиям. Причем, обратите внимание, это июль 1947 года, а арестован он был в августе. То есть месяц он еще был в Каире.
Владимир Тольц: Оля, я напомню вам, что знающие люди в разных городах и странах, с которыми и вы, и я, готовясь к этой передаче, побеседовали, отмечают, что для ареста такого сотрудника, каким был Коростовцев – то есть многократно проверенного спецслужбами, в прошлом штатного чекиста, – одного доноса ученого коллеги явно недостаточно. Кроме того, устраивать арест в Египте – дело сложное и хлопотное. Гораздо проще было бы Коростовцева отозвать в СССР и арестовать уже на родине (так, вообще-то, делалось во многих случаях). Однако, возможно, что-то такое происходило с ним в Каире, отчего в МГБ заспешили. Что – мы можем только гадать.
Содержание статьи, по которой его осудили, предполагает шпионаж или побег за границу. И есть еще две зацепки. Во-первых, вот что нашлось в рассекреченных документах ВОКС.
"Запись беседы 2 секретаря миссии СССР в Египте Харламова с Барделлом 24 февраля 1945 года. Секретно.
Барделл – солдат английской армии, сотрудник культурного отдела (кино) английского генерального штаба на Ближнем Востоке. В миссию он пришел по поручению своего начальства - дирекции клуба "Музыка для всех" выяснить вопрос о возможности получения советских кинофильмов для показа в этом клубе. [...]
В заключение Барделл сказал, что если я пожелаю в дальнейшем с ним встретиться по вопросам кино или другим вопросам, то было бы для него лучше сделать это не в миссии, а где-нибудь в другом месте, так как его военно-строевое начальство не любит, если кто из солдат английской армии ходит в советскую миссию. Лучше всего это можно было бы сделать в городе, на квартире корреспондента ТАСС товарища Коростовцева, которого он хорошо знает.
На это предложение я ответил, что там встречаться с ним не могу, так как в городе бываю очень редко по причине недостатка времени.
На этом беседа закончилась".
Владимир Тольц: В сущности, это "сигнал" насчет подозрительного поведения Коростовцева. Нельзя исключить того, что такие встречи были предусмотрены особенностями статуса Коростовцева и его работы в Каире. Но, так или иначе, вся эта "информация" накапливалась. К тому же, занимаясь научными изысканиями, Коростовцев общался с работавшими в Каире иностранными учеными, а среди них были люди, для органов весьма подозрительные. Прежде всего, я думаю, это относится к профессору Викентьеву, эмигранту. Что о нем можно сказать? - спрашиваю я Виктора Солкина.
Виктор Солкин: Владимир Викентьев – человек крайне необычной судьбы. Человек, который создал в Москве уже в первые годы советской власти Музей Институт Классического Востока, который хотел вообще объединить все советские египетские коллекции в одну. Его заместителем и его любимым учеником был тот самый Авдиев, имя которого мы уже упоминали. Отношение к Викентьеву было непростое, поскольку одновременно на базе этого института, созданного им, существовало нечто типа эзотерического, теософского кружка, с некими сеансами. Отношение к этому было очень неоднозначное. Позже Викентьев просит предоставить ему командировку в Европу, а потом и в Египет, для того чтобы ознакомиться с трудами европейских ученых. Он оказывается в Каире, знакомится там с Владимиром Семеновичем Голенищевым, который эмигрировал из Советского Союза, оставив там свою коллекцию, с ним он, собственно, начинает преподавать древнеегипетский язык на кафедре археологии Каирского университета. Живет ужасно, живет в какой-то сторожке при каирском музее.
То есть вот в этом кругу Коростовцев и начинает знакомиться с остатками той, еще дореволюционной, египтологии и с теми людьми, с которыми они поддерживали отношения. Ведь и Голенищев, и Викентьев – люди были очень интересные, имели много иностранных друзей в Египте и жили достаточно насыщенной культурной жизнью.
Можно процитировать несколько слов из воспоминаний дочери Завадовского:
"Музей в Каире был местом замечательным и представлял для ученых всего мира магнит, который притягивал их всесильно. По прошествии как минимум 10 лет со времени, как в нем поселился Викентьев, туда пришел другой новый атташе по культуре советского посольства в Каире. Михаил Александрович Коростовцев тоже был египтологом... И вот на перекрестке всех этих путей им суждено было встретиться. Троим русским ученым... которых привело в Каирский музей одно общее увлечение – дешифровка древних надписей. Прошло некоторое время, и вдруг Михаил Александрович исчез, перестал приходить на встречи с Викентьевым и Завадовским, в ходе которых они разгрызали подчас крепкие орешки древних текстов".
Ольга Эдельман: Итак, Коростовцев был в 1948 году осужден по статье 58-1а. Санкция этой статьи предусматривала и расстрел, но ему дали 10 лет. В 1955-м приговор пересмотрели. Что с ним было дальше?
Виктор Солкин: Он возвращается, практически сразу же возвращается к очень активной научной жизни. Его берут на очень достойную должность в Институт востоковедения Академии Наук. Впереди несколько очень серьезных работ по египтологии, по древнеегипетской религии, по дневнеегиптескому языку. Наконец, он как будто бы не был остановлен, что ли, как человек, внутри, вот этими прошедшими лагерными годами, потому что всячески все же пытался писать о необходимости советского присутствия на Востоке, о необходимости советского археологического института. Но эти мечты, конечно, воплощены не были. Тогда он остановился опять же на публикациях нескольких очень серьезных папирусов из собрания Музея изобразительных искусств, долгие годы был заведующим кафедрой всеобщей истории Российского университета дружбы народов, тогда вуза очень закрытого и непростого, как мы с вами догадываемся. И в 1980 году он скончался.
Те люди, которые его знали, вспоминали его как очень активного, очень богатого на новые идеи человека, о котором осталось очень много теплых воспоминаний. Знаете, это важно. Потому что мало того, что он был, видимо, очень хорош собой, и дамы, которые знавали его в реальной жизни, вспоминали о Коростовцеве с невероятным придыханием, - это один из немногих российских, советских, как хотите, египтологов, о котором очень многие сказали теплые слова вслед. Это редкость для этой специальности в нашей стране.
Владимир Тольц: Вы слушали "Документы прошлого". В передаче участвовал президент Ассоциации по изучению Древнего Египта "Маат" (Москва) Виктор Солкин. Звучали документы Госархива Российской Федерации.
