В театре Петра Фоменко – премьера. "Триптих" из сочинений Пушкина сложил сам Петр Наумович Фоменко.
Триптихом называют произведение искусства, состоящее из трех картин, объединенных общей идеей. Как правило, по центру располагается большая картина, с двух сторон ее обрамляют картины поменьше. В центре спектакля – "Каменный гость", по краям, то есть в начале и в конце – "Граф Нулин" и "Мне скучно, бес". Все объединено поэзией Пушкина, актерами, играющими во всех трех действиях, пространством малой сцены и несколькими темами. Одну из них можно условно обозначить как "Тарквиний и Лукреция", насилие и добродетель (история упоминается у Пушкина, в театре мы видим еще и картину Рубенса на мифологический сюжет). В первой части это смешная версия мифа: граф Нулин, ворвавшийся в спальню Натальи Павловны, теряет в ней парик и спесь. А целомудрие самой Натальи Павловны поставлено под сомнение интонацией, с которой она говорит о Лидине; не иначе, графу Нулину было отказано из-за "помещика 23-х лет", а вовсе не из-за верности супругу.
Во второй части спектакля под сомнение поставлена добродетель Доны Анны. С самого начала безутешная вдова с большим интересом присматривается к незнакомцу и, вытряхивая камушки из башмаков, позволяет ему заметить не одну лишь узенькую пятку. Да и Командор является не к ужину, а прямо к ложу - на котором Дона Анна и Дон Гуан возлежат в весьма недвусмысленной позе. В третьей части – трагической – призрак погубленной Гретхен преследует Фауста.
Вторая тема, которая объединяет все три сочинения, связана с монологом Мефистофеля - "вся тварь разумная скучает, иной от лени, тот от дел, кто верит, кто утратил веру, тот насладиться не успел, тот насладился через меру". Все герои спектакля ищут способ " рассеяться"; иногда их поиски заканчиваются смешно, иногда – трагически.
Настроение спектакля меняется от одной части к другой и ведет нас от водевиля к трагедии. То же самое происходит и в музыке. От песенок на стихи Дениса Давыдова - до шубертовской "Гретхен за прялкой", от оперетты Штрауса "Летучая мышь" - до "Вальса", посвященного Равелем Штраусу. "Апофеоз великого вальса, который поглощается все нарастающим сокрушительным вихрем", - так характеризовал произведение сам Равель.
"Весь мир на сцену поместите,
Людей и тварей пышный ряд -
И через землю с неба в ад
Вы мерной поступью пройдите!" -
так сказано в прологе к "Фаусту" Гете, так сделано в спектакле. Первый акт – небесный, не в религиозном, а в театральном значении слова. Здесь все весело, солнечно, тепло и иронично. Наверху на подвесной платформе возлежит, как Амур на картине Рубенса, Лидин; он же - сосед, поэт, и сам Пушкин. Он сочиняет сюжет "Графа Нулина" и диктует героям стихотворные строки, а иногда подслушивает и записывает их слова.
Второй акт – земной. Здесь трагическое перемешано с ироническим, лирическое с драматическим. Внезапно распахивается занавес, и просторное фойе оказывается пространством Антоньева монастыря (малая сцена выглядит масштабнее большой сцены любого московского театра). Действие может одновременно происходить на десяти уровнях: железные витые лестницы далеко наверху, стены и колонны с капителями чуть ближе, мраморные ступени лестниц почти рядом, решетка монастырского кладбища – у наших ног. Вдали от огромной статуи Командора, запечатанной в рыцарские латы, отделится фигура дона Альвара, и к нам приблизится не монументальное изваяние, а призрак супруга Доны Анны. Он уязвлен не столько приглашением пожаловать на ужин, не столько изменой Анны - сколько словами Дон Гуана:
"А сам покойник мал был и тщедушен,
Здесь, став на цыпочки, не мог бы руку
До своего он носу дотянуть.
Когда за Эскурьялом мы сошлись,
Наткнулся мне на шпагу он и замер,
Как на булавке стрекоза..."
Третье действие происходит в преисподней, и тут уж не до иронии. Когда Фауст призывает Мефистофеля утопить корабль, на сцену и на зрительские ряды ложится мягкая шелковая ткань; такой же были укрыты тела Дон Гуана и Доны Анны. То было надгробие им; в финале спектакля - надгробие всем нам.
Вопросы к режиссеру есть: допустима ли ироническая интонация в финале "Каменного гостя"? Так ли нужно было примешивать к Пушкину и к Гете в "фаустовском" акте стихотворение Бродского "Два часа в резервуаре" (на мой взгляд, оно утяжеляет форму и затуманивает смысл высказывания)? Понятно, почему один актер (Кирилл Пирогов) играет Лидина, Гуана и Фауста, одна актриса (Галина Тюнина) становится Натальей Павловной, Доной Анной и Гретхен, другая (Мадлен Джабраилова) - Парашей и Лаурой; но почему Карен Бадалов исполняет роли Графа Лепорелло, Нулина и Мефистофеля (не потому же, что Нулин хром, как черт) – непонятно.
Но Бог с ними, с неясностями. Зато о том, как осмысленно и мелодично звучат стихи; о том, как язык поэзии переведен на язык театра; о том, как грандиозно нарисованы мизансцены и с каким воображением разыграно гигантское пространство; о том, как безукоризненно красивы позы и жесты; о том, как выстроена световая партитура спектакля; о том, как по-разному звучат голоса, если герои разговаривают в комнате, на улице или под сводами собора; о том как одна музыкальная тема сплетается с другой; о том, как стучат по мрамору и по железу каблуки Доны Анны; как звучат латинские песнопения и колотушки стражников; о том, как крест монастыря оказывается вешалкой в доме Лауры; а потом, как на место креста становится прялка Гретхен, отбрасывающая огромную тень на белые стены; о том, как могильная плита становится ложем любви и ложем смерти Дон Гуана и Анны – обо всей этой невиданной красоте надо слагать поэмы. Эстетическое блаженство – часто ли можно испытать его в современном театре?
Триптихом называют произведение искусства, состоящее из трех картин, объединенных общей идеей. Как правило, по центру располагается большая картина, с двух сторон ее обрамляют картины поменьше. В центре спектакля – "Каменный гость", по краям, то есть в начале и в конце – "Граф Нулин" и "Мне скучно, бес". Все объединено поэзией Пушкина, актерами, играющими во всех трех действиях, пространством малой сцены и несколькими темами. Одну из них можно условно обозначить как "Тарквиний и Лукреция", насилие и добродетель (история упоминается у Пушкина, в театре мы видим еще и картину Рубенса на мифологический сюжет). В первой части это смешная версия мифа: граф Нулин, ворвавшийся в спальню Натальи Павловны, теряет в ней парик и спесь. А целомудрие самой Натальи Павловны поставлено под сомнение интонацией, с которой она говорит о Лидине; не иначе, графу Нулину было отказано из-за "помещика 23-х лет", а вовсе не из-за верности супругу.
Во второй части спектакля под сомнение поставлена добродетель Доны Анны. С самого начала безутешная вдова с большим интересом присматривается к незнакомцу и, вытряхивая камушки из башмаков, позволяет ему заметить не одну лишь узенькую пятку. Да и Командор является не к ужину, а прямо к ложу - на котором Дона Анна и Дон Гуан возлежат в весьма недвусмысленной позе. В третьей части – трагической – призрак погубленной Гретхен преследует Фауста.
Вторая тема, которая объединяет все три сочинения, связана с монологом Мефистофеля - "вся тварь разумная скучает, иной от лени, тот от дел, кто верит, кто утратил веру, тот насладиться не успел, тот насладился через меру". Все герои спектакля ищут способ " рассеяться"; иногда их поиски заканчиваются смешно, иногда – трагически.
Настроение спектакля меняется от одной части к другой и ведет нас от водевиля к трагедии
Настроение спектакля меняется от одной части к другой и ведет нас от водевиля к трагедии. То же самое происходит и в музыке. От песенок на стихи Дениса Давыдова - до шубертовской "Гретхен за прялкой", от оперетты Штрауса "Летучая мышь" - до "Вальса", посвященного Равелем Штраусу. "Апофеоз великого вальса, который поглощается все нарастающим сокрушительным вихрем", - так характеризовал произведение сам Равель.
"Весь мир на сцену поместите,
Людей и тварей пышный ряд -
И через землю с неба в ад
Вы мерной поступью пройдите!" -
так сказано в прологе к "Фаусту" Гете, так сделано в спектакле. Первый акт – небесный, не в религиозном, а в театральном значении слова. Здесь все весело, солнечно, тепло и иронично. Наверху на подвесной платформе возлежит, как Амур на картине Рубенса, Лидин; он же - сосед, поэт, и сам Пушкин. Он сочиняет сюжет "Графа Нулина" и диктует героям стихотворные строки, а иногда подслушивает и записывает их слова.
Второй акт – земной. Здесь трагическое перемешано с ироническим, лирическое с драматическим. Внезапно распахивается занавес, и просторное фойе оказывается пространством Антоньева монастыря (малая сцена выглядит масштабнее большой сцены любого московского театра). Действие может одновременно происходить на десяти уровнях: железные витые лестницы далеко наверху, стены и колонны с капителями чуть ближе, мраморные ступени лестниц почти рядом, решетка монастырского кладбища – у наших ног. Вдали от огромной статуи Командора, запечатанной в рыцарские латы, отделится фигура дона Альвара, и к нам приблизится не монументальное изваяние, а призрак супруга Доны Анны. Он уязвлен не столько приглашением пожаловать на ужин, не столько изменой Анны - сколько словами Дон Гуана:
"А сам покойник мал был и тщедушен,
Здесь, став на цыпочки, не мог бы руку
До своего он носу дотянуть.
Когда за Эскурьялом мы сошлись,
Наткнулся мне на шпагу он и замер,
Как на булавке стрекоза..."
Третье действие происходит в преисподней, и тут уж не до иронии. Когда Фауст призывает Мефистофеля утопить корабль, на сцену и на зрительские ряды ложится мягкая шелковая ткань; такой же были укрыты тела Дон Гуана и Доны Анны. То было надгробие им; в финале спектакля - надгробие всем нам.
Вопросы к режиссеру есть: допустима ли ироническая интонация в финале "Каменного гостя"? Так ли нужно было примешивать к Пушкину и к Гете в "фаустовском" акте стихотворение Бродского "Два часа в резервуаре" (на мой взгляд, оно утяжеляет форму и затуманивает смысл высказывания)? Понятно, почему один актер (Кирилл Пирогов) играет Лидина, Гуана и Фауста, одна актриса (Галина Тюнина) становится Натальей Павловной, Доной Анной и Гретхен, другая (Мадлен Джабраилова) - Парашей и Лаурой; но почему Карен Бадалов исполняет роли Графа Лепорелло, Нулина и Мефистофеля (не потому же, что Нулин хром, как черт) – непонятно.
Но Бог с ними, с неясностями. Зато о том, как осмысленно и мелодично звучат стихи; о том, как язык поэзии переведен на язык театра; о том, как грандиозно нарисованы мизансцены и с каким воображением разыграно гигантское пространство; о том, как безукоризненно красивы позы и жесты; о том, как выстроена световая партитура спектакля; о том, как по-разному звучат голоса, если герои разговаривают в комнате, на улице или под сводами собора; о том как одна музыкальная тема сплетается с другой; о том, как стучат по мрамору и по железу каблуки Доны Анны; как звучат латинские песнопения и колотушки стражников; о том, как крест монастыря оказывается вешалкой в доме Лауры; а потом, как на место креста становится прялка Гретхен, отбрасывающая огромную тень на белые стены; о том, как могильная плита становится ложем любви и ложем смерти Дон Гуана и Анны – обо всей этой невиданной красоте надо слагать поэмы. Эстетическое блаженство – часто ли можно испытать его в современном театре?
