О композиторе Исааке Шварце, скончавшемся на восемьдесят седьмом году жизни после тяжелой продолжительной болезни, вспоминает обозреватель РС Валерий Балаян – автор документального фильма о жизни и творчестве Шварца.
Вспоминаю лето 2002 года, когда по заданию телеканала "Культура" я приехал в Сиверскую, чтобы снять фильм к грядущему 80-летию Исаака Шварца. Долго искать не пришлось – улицу возле его дома жители уже называли улицей Шварца, потому что местные власти заасфальтировали ее первую в поселке. Причем хотели закончить асфальт прямо у его дома, но композитор взбунтовался и категорически потребовал закончить асфальтирование до конца улицы, чем снискал восхищение всех местных.
Весь остальной поселок, впрочем, так и остался с грунтовыми дорогами. Директиву "на места" спустили из ленинградского обкома КПCС, и не из особого "респекта" к полуопальному композитору, а оттого, что к Шварцу приезжали очень много именитых иностранных гостей – Акира Куросава, например.
Исаак Иосифович продемонстрировал флигель и "мемориальную кушетку", на которой спал великий японец. На нас смотрели со стен лики других, еще более великих – Баха, Моцарта, Бетховена в парадных одеяниях… Композитор облачился в черный костюм с галстуком, сел за рояль и привычно - наверное, в сотый раз перед журналистами - стал говорить очень возвышенные и правильные вещи. О музыке, о композиторах, а также и о своих знакомых.
Помню, что очень доставалось Андрею Петрову, который, будучи бессменным председателем ленинградского отделения Союза композиторов, по словам Шварца, достаточно долго его "зажимал". Я понял, что моя миссия грозит закончиться катастрофой. Ни о чем другом разговаривать, равно и ни в каком другом виде сниматься Шварц не захотел. Однако я почувствовал, что, наверное, надо было ему просто выговорить все это.
Исаак Шварц и Валерий БалаянИ точно – вечером он позвонил в гостиницу и попросил выбросить все, что мы до этого записали про Андрея Петрова и некоторых других деятелей, которые методично все советские годы его третировали. Ничего из этого в фильм не вошло.
В следующий приезд я поступил так: поставил большую кинокамеру "Аррифлекс", много световых приборов, а с собой взял маленькую видеокамеру. Включали свет, давали "мотор", и композитор говорил все, что он приготовил сказать "городу и миру" к своему 80-летию. Из этого материала потом был сделан кинофильм "Желтые звезды на вечном небосклоне" - туда были включены фрагменты записи его концерта для оркестра памяти Рауля
Валленберга "Желтые звезды (пуримшпиль в гетто)". Я снимал репетиции оркестра под управлением Владимира Спивакова. Шварц сидел в кресле позади оркестра с закрытыми глазами. И на нем не было строгого костюма...
Когда репетиция закончилась, оба маэстро обнялись. Слезы были на глазах у всех. Музыканты стучали смычками по пюпитрам. Это была великая музыка. Это был момент истины великого композитора. Его завещание нам. Как жаль, что в России было только два исполнения этой музыки!
А знаете, как он попал в Сиверскую? Просто вокруг было полно пионерских лагерей, и оставивший в 60-е годы бывшей жене после развода свою квартиру, Шварц подрабатывал "лабухом" на аккордеоне в этих лагерях – за кров и стол. Потом купил этот недостроенный домик. Я был поражен более чем скромным, почти деревенским бытом. Но его все устраивало.
…Потом мы гасили свет, Шварц облегченно вздыхал, снимал пиджак, и мы выходили покурить на террасу. Тут начинались "байки" и рассказы. Я снимал на маленькую камеру, на которую Исаак Иосифович почти не обращал внимания – ведь за свою долгую жизнь он знал, как и чем снимается кино. Многое из этого и вошло в фильм для "Культуры". Когда он впервые вышел в эфир, возмущенный Шварц позвонил на канал с требованием не показывать его больше. Но было уже поздно – ночью фильм прошел по спутниковому "РТР-Планета". Наутро Шварц позвонил мне домой и долго, проникновенно и нежно, извинялся. Оказывается, после эфира ему всю ночь звонили его знакомые со всех континентов. И говорили примерно следующее: "Спасибо, Изя, мы как будто снова побывали у тебя дома!". Позвонил даже внук из Кубы, плод любви дочери композитора и кубинского "афроамериканца"; сам Шварц называл его "еврей в Кубе".
С тех пор мы не виделись. Когда я слышу его имя, я всегда вспоминаю его очень маленькие изящные руки. Те, о которых написал Окуджава. "Как умеют эти руки – эти Звуки извлекать…"
И вообще, он был очень маленький. По-моему, ему не шли ни пиджаки, ни фраки. Он был велик и без них. Нельзя же представить доброго волшебника в пиджаке. Тем более, самому себе. Но это выясняется после…
Вспоминаю лето 2002 года, когда по заданию телеканала "Культура" я приехал в Сиверскую, чтобы снять фильм к грядущему 80-летию Исаака Шварца. Долго искать не пришлось – улицу возле его дома жители уже называли улицей Шварца, потому что местные власти заасфальтировали ее первую в поселке. Причем хотели закончить асфальт прямо у его дома, но композитор взбунтовался и категорически потребовал закончить асфальтирование до конца улицы, чем снискал восхищение всех местных.
Весь остальной поселок, впрочем, так и остался с грунтовыми дорогами. Директиву "на места" спустили из ленинградского обкома КПCС, и не из особого "респекта" к полуопальному композитору, а оттого, что к Шварцу приезжали очень много именитых иностранных гостей – Акира Куросава, например.
Исаак Иосифович продемонстрировал флигель и "мемориальную кушетку", на которой спал великий японец. На нас смотрели со стен лики других, еще более великих – Баха, Моцарта, Бетховена в парадных одеяниях… Композитор облачился в черный костюм с галстуком, сел за рояль и привычно - наверное, в сотый раз перед журналистами - стал говорить очень возвышенные и правильные вещи. О музыке, о композиторах, а также и о своих знакомых.
Помню, что очень доставалось Андрею Петрову, который, будучи бессменным председателем ленинградского отделения Союза композиторов, по словам Шварца, достаточно долго его "зажимал". Я понял, что моя миссия грозит закончиться катастрофой. Ни о чем другом разговаривать, равно и ни в каком другом виде сниматься Шварц не захотел. Однако я почувствовал, что, наверное, надо было ему просто выговорить все это.
В следующий приезд я поступил так: поставил большую кинокамеру "Аррифлекс", много световых приборов, а с собой взял маленькую видеокамеру. Включали свет, давали "мотор", и композитор говорил все, что он приготовил сказать "городу и миру" к своему 80-летию. Из этого материала потом был сделан кинофильм "Желтые звезды на вечном небосклоне" - туда были включены фрагменты записи его концерта для оркестра памяти Рауля
Валленберга "Желтые звезды (пуримшпиль в гетто)". Я снимал репетиции оркестра под управлением Владимира Спивакова. Шварц сидел в кресле позади оркестра с закрытыми глазами. И на нем не было строгого костюма...
Когда репетиция закончилась, оба маэстро обнялись. Слезы были на глазах у всех. Музыканты стучали смычками по пюпитрам. Это была великая музыка. Это был момент истины великого композитора. Его завещание нам. Как жаль, что в России было только два исполнения этой музыки!
А знаете, как он попал в Сиверскую? Просто вокруг было полно пионерских лагерей, и оставивший в 60-е годы бывшей жене после развода свою квартиру, Шварц подрабатывал "лабухом" на аккордеоне в этих лагерях – за кров и стол. Потом купил этот недостроенный домик. Я был поражен более чем скромным, почти деревенским бытом. Но его все устраивало.
…Потом мы гасили свет, Шварц облегченно вздыхал, снимал пиджак, и мы выходили покурить на террасу. Тут начинались "байки" и рассказы. Я снимал на маленькую камеру, на которую Исаак Иосифович почти не обращал внимания – ведь за свою долгую жизнь он знал, как и чем снимается кино. Многое из этого и вошло в фильм для "Культуры". Когда он впервые вышел в эфир, возмущенный Шварц позвонил на канал с требованием не показывать его больше. Но было уже поздно – ночью фильм прошел по спутниковому "РТР-Планета". Наутро Шварц позвонил мне домой и долго, проникновенно и нежно, извинялся. Оказывается, после эфира ему всю ночь звонили его знакомые со всех континентов. И говорили примерно следующее: "Спасибо, Изя, мы как будто снова побывали у тебя дома!". Позвонил даже внук из Кубы, плод любви дочери композитора и кубинского "афроамериканца"; сам Шварц называл его "еврей в Кубе".
С тех пор мы не виделись. Когда я слышу его имя, я всегда вспоминаю его очень маленькие изящные руки. Те, о которых написал Окуджава. "Как умеют эти руки – эти Звуки извлекать…"
И вообще, он был очень маленький. По-моему, ему не шли ни пиджаки, ни фраки. Он был велик и без них. Нельзя же представить доброго волшебника в пиджаке. Тем более, самому себе. Но это выясняется после…
