Ирина Лагунина: По данным Росстата, я ссылаюсь на публикацию в новостном сайте Newsru.com, по итогам второго квартала 2009 года средний месячный доход на душу населения в России составил около 17 тысяч рублей. Среднемесячный доход европейца - 5,3 тысяч долларов. А гражданина России - чуть менее 600. Так что, по Росстату получается, делает вывод сайт, что среднестатистический россиянин беднее европейца в восемь раз. Откуда приходит бедность? Над темой работала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Сколько в России бедных семей, не знает никто. Специалисты до сих пор спорят, что считать бедностью. Во всем мире живущими за чертой бедности считаются те, чьи доходы не дотягивают до прожиточного минимума. Но российские правозащитники все время обвиняют власти, что они нечестно считают этот минимум, прожить на который все равно нельзя. Тем не менее, многие специалисты сходятся на том, что к бедной категории можно отнести примерно треть российских семей. Многие из них являются так называемым неблагополучными - то есть имеющими большие проблемы помимо бедности. Им обычно стараются помогать неправительственные организации - например, такие, как петербургский благотворительный фонд "Теплый дом". Чтобы помочь семье в трудной ситуации, надо еще эту семью найти. Очень часто маячком, тревожным сигналом здесь оказываются дети, - говорит тренер-консультант фонда "Теплый дом" Дарья Тюрина.
Дарья Тюрина: Мы познакомились с мальчиком 12 лет у метро «Звездная», он подошел и попросил деньги. Мы начали узнавать, кто он, какая у него семья и так далее. Оказалось, что этот мальчик живет в Колпино и у него родители-инвалиды. Мы начали работать с этой семьей. Там есть старшая сестра.
Татьяна Вольтская: Вы пришли в эту семью?
Дарья Тюрина: Да. Увидели очень сложную ситуацию. Дома у них, во-первых, было очень грязно. У них двухкомнатная квартира, при этом папа лежачий инвалид, он получил производственную травму, но при этом на производстве эту ситуацию повернули таким образом, что это не производственная травма и по закону ее не доказать. Ему не выплачивают никаких пособий именно как по производственной травме, какие должны быть компенсации.
Татьяна Вольтская: Не лучше обстояли дела и с женой - она была прикована к постели в результате двух инсультов и даже не имела инвалидной коляски.
Дарья Тюрина: При этом при всем ее муж еще до того, как получил производственную травму, у него есть проблемы с алкоголем. Понятно, что там ситуация всегда была достаточно тяжелая, что и привело к инсульту. Здесь не та ситуация, что это просто так случилось.
Татьяна Вольтская: После первого инсульта женщина еще могла передвигаться и работать, после второго слегла окончательно. То есть, она по сути сама разрушила свое здоровье? - Правда, председатель правления "Теплого дома" Светлана Егорычева так не считает.
Светлана Егорычева: Неизвестно, пила ли она. Я думаю, мы не будем так утверждать. Мне кажется, что вряд ли. Но то, что она была зависимой – это совершенно точно, от своего мужа злоупотребляющего. И когда мы пришли, весь дом держался на старшей девочке. То есть все, что могла, она делала. Ей было 16, она училась в школе. Делала все, что могла, ухаживала за матерью и категорически отказывалась ситуацию изменить. Мы, например, предлагали госпитализировать мать в больницу, чтобы она там была. Это было отвергнуто сначала, потом мы все-таки добились. К сожалению, после больницы мы договорились с руководством, руководство пошло навстречу, ее внепланово положили, пролечили. После лечения стало хуже. Но все-таки эту поддерживают. Мы подключили еще партнерские НКО. Что мы могли дать, что детский кризисный центр давал продукты и мальчик ходил туда на кружки. Девочку мы поддерживали, сюда они приезжали. В результате сейчас девочка учится на первом курсе в педагогическом институте. Так успешно сдала ЕГЭ, прошла по конкурсу и сейчас учится на социального педагога.
Татьяна Вольтская: И она продолжает ухаживать за родителями?
Светлана Егорычева: Отец встал, слава богу, он теперь ходит. Мать теперь тоже передвигается в пределах квартиры, то есть у нее есть инвалидная коляска – это очень большое дело. Она может себя перебросить. Влад ходит к нам на подростковую группу. Недавно он ходил с нами в зоопарк первый раз в жизни. Столько восторга у 14-летнего мальчика мы не видели никогда.
Татьяна Вольтская: Да, дети, растущие в таких семьях, лишены самых элементарных радостей. О том, какая обстановка в этой квартире, говорит социальный работник "Теплого дома" Татьяна Ситникова.
Татьяна Ситникова: Там есть две собаки. Одна собака наполовину парализована, и собаки эти не гуляли. И дома этот запах. На девочке мало того, что мать, отец проблемный, если у него есть деньги, он их пропивает, колотит мать. Собаки – это их отдушина. Неужели, такой тяжелый воздух от собак, ты сама будешь болеть. Она говорит: да, для меня собака важнее, чем что-либо. У них все время собачий навоз по всей квартире. Представляете, какой это запах, это же куча болезней. Мало того, что мать инвалид, это неполезно твоей маме с инсультом, неполезно для тебя. От них пахнет от одежды, естественно, круглый год мухи навозные.
Татьяна Вольтская: А как вообще эта семья восприняла тот факт, что к ним пришли, что им хотят помочь?
Дарья Тюрина: Сначала с недоверием. У них было очень четко такая беспомощность по отношению к жизни и безнадежность. Им казалось, что им никто ничего не должен и никого не касается то, что у них такая ситуация. Это обычное отношение к тому, что происходит. Люди, даже если они попадают в тяжелую ситуацию, им кажется, что ничего не изменить и они даже не пытаются. И именно это влияло вначале на отношение. То есть им казалось, что явно от них что-то нужно, что это не просто так, что детей заберут или что-то такое. То есть сначала так недоверчиво. Но это меняется, когда продолжаешь работать, продолжаешь что-то делать, продолжаешь выстраивать отношения с семьей. Тут еще личные отношения выстраиваются, как-то это меняется.
Татьяна Вольтская: А были случаи, когда у вас не получился личный контакт?
Дарья Тюрина: Это же люди, как можно с людьми не выстроить личный контакт? На моей памяти я не помню, чтобы у нас в результате не получилось. Но не получается может быть сама работа как таковая, недостаточно ресурсов у нас. Например, если бы можно было в эту семью внедрить человека, который бы денно и нощно, предположим, был бы какое-то время.
Татьяна Вольтская: Но, конечно, не всегда бедность семьи происходят из-за алкогольной зависимости или производственных травм. Специалист по социальной работе "Теплого дома" Елена Арманова вспоминает совершенно другую историю.
Елена Арманова: У нас есть семья, мама, три дочки у нее, она выпускница детского дома. Живут в центре города в большой коммунальной квартире. Маленькой дочке ее младшей три годика. В коммунальной квартире этой живут очень долго, то есть она была по выходу из детского дома прописана, туда и вернулась. Неоднократно были там, это просто нежилой фонд, это абсолютно темные коридоры, обшарпанные стены, рушащиеся потолки. И что мы видели: маленькая, просто крохотная дверь, которая ведет в комнату нашей подопечной, заходишь туда и там открывается маленький уголочек, но очень светлый, теплый, то, что она создала своими руками. 12 квадратных метра. Они выживает, она пыталась жить как-то в этих условиях.
Татьяна Вольтская: Львиную долю места в этой каморке занимает двухъярусная кровать для старших девочек, которые учатся с 11 и в 7 классе, и раскладной диван, на котором спят мама с малышкой.
Дарья Тюрина: При этом удивительно, что у нее очень чисто. Вот это странно, как на 12 метрах может разместиться такое количество вещей и при этом не создаться ощущение захламленности. Потому что его нет, все очень аккуратно, занавески. При этом окно у нее выходит, в трех метрах соседняя стена. Все равно при этом при всем очень уютно, очень по-домашнему. Старшая девочка живет на верхнем этаже своей кровати, она там учит уроки и оттуда она практически не слезает. При этом в коммунальной квартире живут 25 человек, один туалет и одна ванна. Для того, чтобы утром собраться в школу девчонкам, им приходится вставать за два с половиной часа до выхода, потому что иначе они не попадут ни в душ, никуда. Понятное дело, что это нарушение прав детей. Опять же, мы разговаривали, куда можно переехать и что можно сделать. И тут опять срабатывает беспомощность: я даже не знаю, куда писать. И именно на этом моменте очень важно подключаться к семье, к тому, чтобы ее направить. Потому что она готова делать многое сама при том, что она выпускница детского дома, у нее самой опыта всякого разного, багаж большой. Ситуация была сложнее, когда мы с ней познакомились. Старшие девочки, у них подростковый период и они девочки сложные. Самая старшая замкнутая, недоверчивая. Она хорошо достаточно учится, но на уроках она не разговаривает. То есть хорошо делает письменные работы, но говорить она не может, она стесняется до глубины души. Потому начала ходить к нам на подростковую группу тоже. И она начала говорить. На занятии на пятом что-то произошло.
Татьяна Вольтская: А мама, кем она работает?
Дарья Тюрина: В то время, когда мы с ней познакомились, она не работала. У нее трехлетняя девочка, она была маленькая и в садик ее не отдать, потому что она требующая внимания. Сначала Катя не стала устраиваться на работу, а устроила в детский сад и какое-то время была с ней. Варя болела, она всячески сопротивлялась, но сейчас она привыкла. Катя устроилась на работу на хлебзавод. И при этом, когда мы с Катей познакомились, она действительно была в депрессии, безнадежность перла отовсюду.
Татьяна Вольтская: Была у этой безнадежности и дополнительная причина, - говорит Светлана Егорычева.
Светлана Егорычева: Это третий ребенок, за которого ее презирали старшие дети, им жить негде, а тут она еще родила. Она была в депрессии, ей было тяжело. И она сказала, что тогда мы были для нее действительно лучиком теплым, который ее согрел. Но сейчас они любят, конечно, все прошло, слава богу. Но момент был очень сложный.
Татьяна Вольтская: Есть действительно какая-то возможность улучшить их условия, так же жить нельзя?
Светлана Егорычева: Будем писать. По нашему ходатайству уже две девушки получили жилье, две выпускницы детских домов. Я думаю, и в этом случае нам что-то удастся сделать, потому что на самом деле проблема вопиющая. Это не единственная семья, которая так сильно нуждаются. У нас есть семья, где семеро детей, которые живут 22 метра. Прекрасная любящая семья, архитекторы. Там верующие люди, которые рожают и дают прекрасное своим детям воспитание, любовь и ласку. Я считаю, что обязанность государства предоставить таким людям жилье, потому что дети там растут в любви. Но, к сожалению, маленьким детям приходится спать в коробке на комоде, потому что больше некуда их положить.
Татьяна Вольтская: Атмосфера в семье прекрасная, но из-за тесноты и бедности людям все равно нужна помощь, - говорит Дарья Тюрина.
Дарья Тюрина: Для них придти сюда раз в неделю – это большой праздник. Несмотря на то, что ситуация в семье вроде хорошая, но это единственное место, где они бывают все вместе.
Татьяна Вольтская: Ну, с этой семьей, в общем, понятно - нищие интеллигенты в России не новость, а если еще семеро по лавкам, то процветания ожидать трудно. Но в других семьях, где болеют, пьют, легкомысленно относятся к долгам за квартиру - откуда все это? Говорит психолог Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Я наблюдаю такую тенденцию: за границей быть бедным стыдно, а у нас в некотором смысле люди гордятся своей бедностью. Вот такой парадокс. Мы бедные, поэтому нам положено. То есть бедность у нас воспринимается как некий бонус. Но это синдром сиротства. Есть дети, которые вырастают в детских домах с идеей, что им весь мир должен. Это тоже не самая хорошая позиция, которая у них вырабатывается. Поэтому за границей люди стремятся всеми силами не попасть в категорию бедных. А если точнее сказать, не попасть в категорию нуждающихся в помощи людей. Естественно, что есть ситуации, когда какая-то часть пользуется. Но в целом если говорить о позиции общества цивилизованного, когда тебе приходится помогать, то это не очень здорово. У нас же наоборот, у нас люди ищут малейшие лазейки для того, чтобы что-то получить бесплатно, какое-то пособие, какую-то помощь независимо от того, реально они нуждаются или нет.
Я знаю одну историю, моя знакомая в Америке, когда приехала по работе в американский штат, ей какое-то время оказывалась помощь материальная, потому что ее доход, у нее были дети, не соответствовал стандартам, которые есть в США. Потом у нее сложилась ситуация, когда она стала на ноги, она перестала нуждаться в этой помощи, но буквально на 5 долларов у нее было превышение порога бедности. То есть она считалась пока бедной. И даже когда она стала писать в эту организацию, которая ей помогала, что она не нуждается, в нашей ситуации такое сложно было бы представить, что человек пошел и сам отказался от материальной помощи на основании того, что у него наладилась жизнь. Поэтому если говорить о философии, да, у нас бедность используется как бонус в борьбе с государством.
Татьяна Вольтская: Сколько в России бедных семей, не знает никто. Специалисты до сих пор спорят, что считать бедностью. Во всем мире живущими за чертой бедности считаются те, чьи доходы не дотягивают до прожиточного минимума. Но российские правозащитники все время обвиняют власти, что они нечестно считают этот минимум, прожить на который все равно нельзя. Тем не менее, многие специалисты сходятся на том, что к бедной категории можно отнести примерно треть российских семей. Многие из них являются так называемым неблагополучными - то есть имеющими большие проблемы помимо бедности. Им обычно стараются помогать неправительственные организации - например, такие, как петербургский благотворительный фонд "Теплый дом". Чтобы помочь семье в трудной ситуации, надо еще эту семью найти. Очень часто маячком, тревожным сигналом здесь оказываются дети, - говорит тренер-консультант фонда "Теплый дом" Дарья Тюрина.
Дарья Тюрина: Мы познакомились с мальчиком 12 лет у метро «Звездная», он подошел и попросил деньги. Мы начали узнавать, кто он, какая у него семья и так далее. Оказалось, что этот мальчик живет в Колпино и у него родители-инвалиды. Мы начали работать с этой семьей. Там есть старшая сестра.
Татьяна Вольтская: Вы пришли в эту семью?
Дарья Тюрина: Да. Увидели очень сложную ситуацию. Дома у них, во-первых, было очень грязно. У них двухкомнатная квартира, при этом папа лежачий инвалид, он получил производственную травму, но при этом на производстве эту ситуацию повернули таким образом, что это не производственная травма и по закону ее не доказать. Ему не выплачивают никаких пособий именно как по производственной травме, какие должны быть компенсации.
Татьяна Вольтская: Не лучше обстояли дела и с женой - она была прикована к постели в результате двух инсультов и даже не имела инвалидной коляски.
Дарья Тюрина: При этом при всем ее муж еще до того, как получил производственную травму, у него есть проблемы с алкоголем. Понятно, что там ситуация всегда была достаточно тяжелая, что и привело к инсульту. Здесь не та ситуация, что это просто так случилось.
Татьяна Вольтская: После первого инсульта женщина еще могла передвигаться и работать, после второго слегла окончательно. То есть, она по сути сама разрушила свое здоровье? - Правда, председатель правления "Теплого дома" Светлана Егорычева так не считает.
Светлана Егорычева: Неизвестно, пила ли она. Я думаю, мы не будем так утверждать. Мне кажется, что вряд ли. Но то, что она была зависимой – это совершенно точно, от своего мужа злоупотребляющего. И когда мы пришли, весь дом держался на старшей девочке. То есть все, что могла, она делала. Ей было 16, она училась в школе. Делала все, что могла, ухаживала за матерью и категорически отказывалась ситуацию изменить. Мы, например, предлагали госпитализировать мать в больницу, чтобы она там была. Это было отвергнуто сначала, потом мы все-таки добились. К сожалению, после больницы мы договорились с руководством, руководство пошло навстречу, ее внепланово положили, пролечили. После лечения стало хуже. Но все-таки эту поддерживают. Мы подключили еще партнерские НКО. Что мы могли дать, что детский кризисный центр давал продукты и мальчик ходил туда на кружки. Девочку мы поддерживали, сюда они приезжали. В результате сейчас девочка учится на первом курсе в педагогическом институте. Так успешно сдала ЕГЭ, прошла по конкурсу и сейчас учится на социального педагога.
Татьяна Вольтская: И она продолжает ухаживать за родителями?
Светлана Егорычева: Отец встал, слава богу, он теперь ходит. Мать теперь тоже передвигается в пределах квартиры, то есть у нее есть инвалидная коляска – это очень большое дело. Она может себя перебросить. Влад ходит к нам на подростковую группу. Недавно он ходил с нами в зоопарк первый раз в жизни. Столько восторга у 14-летнего мальчика мы не видели никогда.
Татьяна Вольтская: Да, дети, растущие в таких семьях, лишены самых элементарных радостей. О том, какая обстановка в этой квартире, говорит социальный работник "Теплого дома" Татьяна Ситникова.
Татьяна Ситникова: Там есть две собаки. Одна собака наполовину парализована, и собаки эти не гуляли. И дома этот запах. На девочке мало того, что мать, отец проблемный, если у него есть деньги, он их пропивает, колотит мать. Собаки – это их отдушина. Неужели, такой тяжелый воздух от собак, ты сама будешь болеть. Она говорит: да, для меня собака важнее, чем что-либо. У них все время собачий навоз по всей квартире. Представляете, какой это запах, это же куча болезней. Мало того, что мать инвалид, это неполезно твоей маме с инсультом, неполезно для тебя. От них пахнет от одежды, естественно, круглый год мухи навозные.
Татьяна Вольтская: А как вообще эта семья восприняла тот факт, что к ним пришли, что им хотят помочь?
Дарья Тюрина: Сначала с недоверием. У них было очень четко такая беспомощность по отношению к жизни и безнадежность. Им казалось, что им никто ничего не должен и никого не касается то, что у них такая ситуация. Это обычное отношение к тому, что происходит. Люди, даже если они попадают в тяжелую ситуацию, им кажется, что ничего не изменить и они даже не пытаются. И именно это влияло вначале на отношение. То есть им казалось, что явно от них что-то нужно, что это не просто так, что детей заберут или что-то такое. То есть сначала так недоверчиво. Но это меняется, когда продолжаешь работать, продолжаешь что-то делать, продолжаешь выстраивать отношения с семьей. Тут еще личные отношения выстраиваются, как-то это меняется.
Татьяна Вольтская: А были случаи, когда у вас не получился личный контакт?
Дарья Тюрина: Это же люди, как можно с людьми не выстроить личный контакт? На моей памяти я не помню, чтобы у нас в результате не получилось. Но не получается может быть сама работа как таковая, недостаточно ресурсов у нас. Например, если бы можно было в эту семью внедрить человека, который бы денно и нощно, предположим, был бы какое-то время.
Татьяна Вольтская: Но, конечно, не всегда бедность семьи происходят из-за алкогольной зависимости или производственных травм. Специалист по социальной работе "Теплого дома" Елена Арманова вспоминает совершенно другую историю.
Елена Арманова: У нас есть семья, мама, три дочки у нее, она выпускница детского дома. Живут в центре города в большой коммунальной квартире. Маленькой дочке ее младшей три годика. В коммунальной квартире этой живут очень долго, то есть она была по выходу из детского дома прописана, туда и вернулась. Неоднократно были там, это просто нежилой фонд, это абсолютно темные коридоры, обшарпанные стены, рушащиеся потолки. И что мы видели: маленькая, просто крохотная дверь, которая ведет в комнату нашей подопечной, заходишь туда и там открывается маленький уголочек, но очень светлый, теплый, то, что она создала своими руками. 12 квадратных метра. Они выживает, она пыталась жить как-то в этих условиях.
Татьяна Вольтская: Львиную долю места в этой каморке занимает двухъярусная кровать для старших девочек, которые учатся с 11 и в 7 классе, и раскладной диван, на котором спят мама с малышкой.
Дарья Тюрина: При этом удивительно, что у нее очень чисто. Вот это странно, как на 12 метрах может разместиться такое количество вещей и при этом не создаться ощущение захламленности. Потому что его нет, все очень аккуратно, занавески. При этом окно у нее выходит, в трех метрах соседняя стена. Все равно при этом при всем очень уютно, очень по-домашнему. Старшая девочка живет на верхнем этаже своей кровати, она там учит уроки и оттуда она практически не слезает. При этом в коммунальной квартире живут 25 человек, один туалет и одна ванна. Для того, чтобы утром собраться в школу девчонкам, им приходится вставать за два с половиной часа до выхода, потому что иначе они не попадут ни в душ, никуда. Понятное дело, что это нарушение прав детей. Опять же, мы разговаривали, куда можно переехать и что можно сделать. И тут опять срабатывает беспомощность: я даже не знаю, куда писать. И именно на этом моменте очень важно подключаться к семье, к тому, чтобы ее направить. Потому что она готова делать многое сама при том, что она выпускница детского дома, у нее самой опыта всякого разного, багаж большой. Ситуация была сложнее, когда мы с ней познакомились. Старшие девочки, у них подростковый период и они девочки сложные. Самая старшая замкнутая, недоверчивая. Она хорошо достаточно учится, но на уроках она не разговаривает. То есть хорошо делает письменные работы, но говорить она не может, она стесняется до глубины души. Потому начала ходить к нам на подростковую группу тоже. И она начала говорить. На занятии на пятом что-то произошло.
Татьяна Вольтская: А мама, кем она работает?
Дарья Тюрина: В то время, когда мы с ней познакомились, она не работала. У нее трехлетняя девочка, она была маленькая и в садик ее не отдать, потому что она требующая внимания. Сначала Катя не стала устраиваться на работу, а устроила в детский сад и какое-то время была с ней. Варя болела, она всячески сопротивлялась, но сейчас она привыкла. Катя устроилась на работу на хлебзавод. И при этом, когда мы с Катей познакомились, она действительно была в депрессии, безнадежность перла отовсюду.
Татьяна Вольтская: Была у этой безнадежности и дополнительная причина, - говорит Светлана Егорычева.
Светлана Егорычева: Это третий ребенок, за которого ее презирали старшие дети, им жить негде, а тут она еще родила. Она была в депрессии, ей было тяжело. И она сказала, что тогда мы были для нее действительно лучиком теплым, который ее согрел. Но сейчас они любят, конечно, все прошло, слава богу. Но момент был очень сложный.
Татьяна Вольтская: Есть действительно какая-то возможность улучшить их условия, так же жить нельзя?
Светлана Егорычева: Будем писать. По нашему ходатайству уже две девушки получили жилье, две выпускницы детских домов. Я думаю, и в этом случае нам что-то удастся сделать, потому что на самом деле проблема вопиющая. Это не единственная семья, которая так сильно нуждаются. У нас есть семья, где семеро детей, которые живут 22 метра. Прекрасная любящая семья, архитекторы. Там верующие люди, которые рожают и дают прекрасное своим детям воспитание, любовь и ласку. Я считаю, что обязанность государства предоставить таким людям жилье, потому что дети там растут в любви. Но, к сожалению, маленьким детям приходится спать в коробке на комоде, потому что больше некуда их положить.
Татьяна Вольтская: Атмосфера в семье прекрасная, но из-за тесноты и бедности людям все равно нужна помощь, - говорит Дарья Тюрина.
Дарья Тюрина: Для них придти сюда раз в неделю – это большой праздник. Несмотря на то, что ситуация в семье вроде хорошая, но это единственное место, где они бывают все вместе.
Татьяна Вольтская: Ну, с этой семьей, в общем, понятно - нищие интеллигенты в России не новость, а если еще семеро по лавкам, то процветания ожидать трудно. Но в других семьях, где болеют, пьют, легкомысленно относятся к долгам за квартиру - откуда все это? Говорит психолог Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Я наблюдаю такую тенденцию: за границей быть бедным стыдно, а у нас в некотором смысле люди гордятся своей бедностью. Вот такой парадокс. Мы бедные, поэтому нам положено. То есть бедность у нас воспринимается как некий бонус. Но это синдром сиротства. Есть дети, которые вырастают в детских домах с идеей, что им весь мир должен. Это тоже не самая хорошая позиция, которая у них вырабатывается. Поэтому за границей люди стремятся всеми силами не попасть в категорию бедных. А если точнее сказать, не попасть в категорию нуждающихся в помощи людей. Естественно, что есть ситуации, когда какая-то часть пользуется. Но в целом если говорить о позиции общества цивилизованного, когда тебе приходится помогать, то это не очень здорово. У нас же наоборот, у нас люди ищут малейшие лазейки для того, чтобы что-то получить бесплатно, какое-то пособие, какую-то помощь независимо от того, реально они нуждаются или нет.
Я знаю одну историю, моя знакомая в Америке, когда приехала по работе в американский штат, ей какое-то время оказывалась помощь материальная, потому что ее доход, у нее были дети, не соответствовал стандартам, которые есть в США. Потом у нее сложилась ситуация, когда она стала на ноги, она перестала нуждаться в этой помощи, но буквально на 5 долларов у нее было превышение порога бедности. То есть она считалась пока бедной. И даже когда она стала писать в эту организацию, которая ей помогала, что она не нуждается, в нашей ситуации такое сложно было бы представить, что человек пошел и сам отказался от материальной помощи на основании того, что у него наладилась жизнь. Поэтому если говорить о философии, да, у нас бедность используется как бонус в борьбе с государством.
