Ирина Лагунина: На прошлой неделе Верховный Суд США вынес решение, которое президент Обама назвал неприемлемым. Вслед за ним многие комментаторы заявили, что оно будет иметь самые пагубные последствия для американской демократии. Другие, наоборот, говорят, что решение суда отвечает интересам демократии и будет способствовать ее укреплению. Речь идет о правилах финансирования избирательных кампаний. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Конфликт президента с Верховным Судом – явление не уникальное в американской истории, но все же весьма редкое. Решения высшего судебного ареопага полагается уважать. Независимость и непререкаемость
судебной власти – залог эффективности
системы сдержек и противовесов, куда более устойчивой, чем властная вертикаль. Но в данном случае президент счел, что американская демократия в опасности. Решению, с которым он не согласен, Барак Обама посвятил очередное субботнее радиообращение к нации.
Барак Обама: Одна из причин, по которым я избирался на пост президента, состояла в том, что я твердо верю в то, что голоса рядовых американцев, тружеников, работающих не покладая рук, чтобы только свести концы с концами, не должны заглушаться в Вашингтоне группировками, преследующими своекорыстные интересы. Результатом их активности слишком часто была национальная повестка дня, искаженная в пользу тех, кто способен влиять на решения. В течение первого года моего пребывания в должности мы осуществляли исторические реформы с тем, чтобы избавиться от влияния этих групп. <…>
Мы неуклонно добивались успеха. Но на этой неделе Верховный Суд Соединенных Штатов присудил громадную победу группам особых интересов и их лоббистам, и тем самым нанес сильный удар по нашим усилиям обуздать корпоративное влияние. Это решение наносит удар по самой нашей демократии. Пятью голосами против четырех Суд отменил закон, действовавший более ста лет. <…> Это решение открывает шлюзы наплыву неограниченных средств, выделяемых группами особых интересов, в нашу демократию.
Владимир Абаринов: О чем идет речь в решении Верховного Суда? Почему президент так недоволен?
Не секрет, что для полноценного участия в выборах кандидату требуются деньги, для участия в президентских выборах – очень большие деньги. Избирательный фонд складывается из пожертвований физических лиц. Закон определяет предельный размер индивидуального взноса – в настоящее время это 2400 долларов на одного кандидата, будь то выборы члена школьного совета графства или президента США. Корпоративных взносов закон не допускает. Однако у корпораций есть много обходных путей участия в избирательной кампании. Они, в частности, могут финансировать разного рода пропагандистские акции – например, издание книг или съемки фильмов. Как раз по поводу фильма, обличающего Хиллари Клинтон, и велась судебная тяжба. Истцом выступала общественная организация «Сплоченные граждане», которая финансировала съемки фильма, но выпустить его в прокат не смогла – этому воспрепятствовала Федеральная избирательная комиссия. Согласно действующему закону, публичная демонстрация такого рода материалов, оплаченных не из кассы кандидата, а иными лицами или организациями, должна быть прекращена за 60 дней до дня голосования или за 30 дней до первичных выборов. «Сплоченные граждане» с этим не согласились и, в конце концов, одержали победу. Положение закона признано неконституционным, ограничивающим свободу слова, гарантированную Первой поправкой к Конституции.
Дело слушалось еще в сентябре прошлого года. Послушаем аргументы сторон. Вот как начал свое выступление в суде представитель истца Тед Олсон. Его почти сразу же перебивает член суда Рут Бадер Гинзберг.
Тед Олсон: Г-н председатель, да будет известно Верховному суду: Полноценные дебаты о кандидатах на выборную должность являются базовой ценностью, которую защищает свобода слова, гарантированная Первой поправкой. Однако же правительство запретило именно этот диалог, если его ведут профсоюзы или корпорации – любые союзы и любые корпорации. Правительство утверждает, что оно вправе делать это, поскольку корпоративная речь - по самой своей природе речь губительная и искаженная, а взгляды, выражаемые корпорацией, могут не пользоваться общественной поддержкой. По мнению правительства, необходимость заручиться общественной поддержкой до того, как начинать говорить, позволяет объявить уголовным преступлением даже книги и транспаранты.
Этот Суд не нуждается в напоминании о том, что в соответствии с самой сутью Первой поправки, на правительстве, когда оно пытается запретить или поставить вне закона те или иные действия, лежит бремя доказательства того, что запрет отвечает важным государственным интересам и что он наиболее точно достигает цели - защиты важных государственных интересов.
Рут Бадер Гинзберг: Г-н Олсон, вы полагаете, что нет никакого различия в действии Первой оправки в отношении физического лица и корпорации? Корпорация, в конечном счете, не наделена неотъемлемыми правами. Так имеется какая-либо разница между корпорацией и человеческой особью применительно к финансированию избирательных кампаний?
Тед Олсон: Из решений суда по делам, касающимся Первой поправки, следует, что корпорации – те же физические лица, наделенные правом на защиту согласно Первой поправке.
Рут Бадер Гинзберг: Вы включаете сюда и сегодняшние мегакорпорации, у которых в числе инвесторов значатся иностранные физические и юридические лица?
Тед Олсон: В прошлом суд не делал различия по этому признаку между акционерами корпорации.
Владимир Абаринов: Представитель ответчика, то есть правительства США, Елена Каган. Диалог с ней ведет судья Антонин Скалиа.
Елена Каган: Г-н председатель, да будет известно Верховному суду:
У меня есть три очень кратких довода в пользу точки зрения правительства. Прежде всего, у этой проблемы долгая история. Более 100 лет назад Конгресс решил, что корпорации должны подчиняться особым правилам, когда они участвуют в предвыборной кампании, и Суд никогда не ставил эту позицию под сомнение. Во-вторых...
Антонин Скалиа: Минуточку. Минуточку! Мы никогда не ставили это положение под вопрос, но и никогда не одобряли его. <…>
Елена Каган: Я повторю то, что уже сказала, судья Скалúа: в течение 100 лет этот Суд, которому много раз представлялся случай сделать это, оставил в силе положения закона, являющиеся предметом рассмотрения в данном деле. <…>
Антонин Скалиа: Я не понимаю, о чем вы говорите. Я имею в виду, что мы – учреждение, которое не действует по собственной инициативе. Мы не одобряем что-либо тогда, когда кто-либо просит нас дать оценку. А если у нас такой возможности не было, то это еще ни о чем не говорит, это не значит, что мы одобряем то или иное положение.
Владимир Абаринов: Судья Скалиа напоминает представителю ответчика, что Верховный Суд не рассматривает гипотетические ситуации и не отменяет законы по собственному почину – для этого необходимо, чтобы в суд обратился пострадавший от несправедливого закона. Елене Каган не удалось убедить большинство членов Верховного Суда в правоте правительства. Так что же такое вынесенное решение – зло или благо? Вот фрагмент интервью лидера фракции республиканцев в Сенате Митча Макконнела обозревателю телекомпании Фокс Ньюс Грете Ван Састерен.
Митч Макконнел: Cуть решения заключается в том, что теперь корпорация, которой принадлежит средство информации, будет в равном положении с корпорацией, которая не владеет средством информации. Каждая корпорация и каждый профсоюз смогут говорить свободно в любое время, принадлежат им органы прессы или нет. Свобода слова для всех.
Грета Ван Састерен: Свобода слова – это то, чем руководствовался судья Кеннеди, написавший решение от имени большинства. Будете ли вы возражать против того, чтобы любой спонсор избирательной кампании, включая корпорации или профсоюзы, немедленно регистрировался, и этот регистр был бы доступен в любое время, чтобы американский народ мог видеть, кто дает деньги, сколько и когда?
Митч Макконнел: О, разумеется, нет. Суд оставил в силе положение о раскрытии источников финансирования избирательных кампаний. Он лишь унифицировал правила игры – сказал, что любое юридическое лицо, будь то профсоюз, корпорация или владелец средств информации, все они имеют равные права в соответствии с Первой поправкой. Каждый может говорить свободно в любое время без ограничений, накладываемых правительством.
Владимир Абаринов: В самом деле: телекомпаниям никто не мешает критиковать кандидатов вплоть до дня выборов, а ведь они тоже корпорации.
Послушаем мнения экспертов. Ведущий программы телекомпании PBS «Час новостей» Джим Лерер беседует с адвокатом Стивом Симпсоном и профессором права Нью-Йоркского университета Моникой Юн.
Джим Лерер: Президент Обама сказал, что в результате в политику хлынет лавина денег тех, кто преследует особые интересы. Вы смотрите на это так же?
Стив Симпсон: Это, вполне вероятно, приведет к тому, что корпорации и группы особых интересов будут тратить гораздо больше, однако Первая поправка допускает это.
Много предвыборных расходов различных людей и групп – это и называется дебатами. И это именно то, что защищает Первая поправка.
Джим Лерер: Г-жа Юн, вы согласны, что в политическую систему теперь вольется больше денег?
Моника Юн: Конечно. Но я должна возразить тому, что только что сказал г-н Симпсон. Первая поправка касается свободы слова, а не свободы тратить неограниченные суммы денег. Именно это различие делает нашу политическую систему демократией, управляемой народом, а не плутократией, управляемой деньгами или теми, у кого больше денег.
Владимир Абаринов: Стив Симпсон считает, что американский избиратель заслуживает бóльшего доверия.
Джим Лерер: А что вы скажете по поводу заявления президента Обамы о том, что людям, у которых уже есть власть, это решение предоставляет еще больше власти, непосредственной власти, обеспеченной деньгами – я имею в виду корпорации, профсоюзы и так далее?
Стив Симпсон: Власть, о которой мы говорим сейчас, - это возможность влиять на образ мыслей людей. Как сказал в решении суда судья Кеннеди, если вас беспокоят группы особых интересов, дайте им возможность говорить, и пусть избиратели решают, чтó из сказанного правда, а что ложь. Как выразился cудья Кеннеди, Первая поправка защищает право думать самостоятельно. И позволить правительству решать, кто имеет право говорить, а кто нет, – означает, в сущности, позволить кандидатам и политикам контролировать свободу слова.
Владимир Абаринов: Действительно, большие деньги отнюдь не гарантируют избрание. Но Моника Юн не согласна с коллегой.
Моника Юн: Прежде всего, слово и деньги – не одно и то же. Никто не говорит о том, чтобы лишить корпорации права говорить. Корпорации говорят все время. Они говорят через своих лоббистов. Они говорят посредством рекламы. Но рынок идей означает нечто другое. Это не значит, что выборы можно, по существу, купить.
Есть разница между свободой слова и торговлей влиянием вразнос, которую закон о финансировании кампаний пытается предотвратить. Сняв ограничения на политические расходы, суд открыл дверь коррупции и доминированию в политике особых интересов.
Джим Лерер: Объясните, как будет коррумпирована система?
Моника Юн: Пожалуйста. Возьмем для примера дело, которое Верховный суд рассматривал в прошлом году. Речь там шла о корпорации, которая знала, что проиграет судебную тяжбу в верховном суде штата. Она потратила три миллиона на то, чтобы член суда проиграл выборы, и его место занял другой судья, настроенный благосклонно к интересам корпорации. Естественно, судья, водворенный в кресло таким образом, принял сторону корпорации. Мы говорим о выборных должностных лицах, которые обязаны своим политическим выживанием корпорациям, а не электорату.
Джим Лерер: Г-н Симпсон, что вы скажете по поводу этого конкретного примера?
Стив Симпсон: В данном случае речь идет о выборах судьи. Вопрос состоял в том, должен ли судья получить отвод при рассмотрении этого дела. Есть разница между судьями и выборными членами законодательного органа. Судья должен быть беспристрастным. Законодатель же должен представлять своих избирателей, он должен быть пристрастным. В этом вся суть представительной демократии.
Владимир Абаринов: Президент пообещал мобилизовать на борьбу с решением Верховного Суда обе фракции Конгресса. Это значит – он будет добиваться принятия нового закона о финансировании избирательных кампаний. Таков легитимный путь разрешения противоречий между ветвями власти.
Владимир Абаринов: Конфликт президента с Верховным Судом – явление не уникальное в американской истории, но все же весьма редкое. Решения высшего судебного ареопага полагается уважать. Независимость и непререкаемость
судебной власти – залог эффективности
системы сдержек и противовесов, куда более устойчивой, чем властная вертикаль. Но в данном случае президент счел, что американская демократия в опасности. Решению, с которым он не согласен, Барак Обама посвятил очередное субботнее радиообращение к нации.
Барак Обама: Одна из причин, по которым я избирался на пост президента, состояла в том, что я твердо верю в то, что голоса рядовых американцев, тружеников, работающих не покладая рук, чтобы только свести концы с концами, не должны заглушаться в Вашингтоне группировками, преследующими своекорыстные интересы. Результатом их активности слишком часто была национальная повестка дня, искаженная в пользу тех, кто способен влиять на решения. В течение первого года моего пребывания в должности мы осуществляли исторические реформы с тем, чтобы избавиться от влияния этих групп. <…>
Мы неуклонно добивались успеха. Но на этой неделе Верховный Суд Соединенных Штатов присудил громадную победу группам особых интересов и их лоббистам, и тем самым нанес сильный удар по нашим усилиям обуздать корпоративное влияние. Это решение наносит удар по самой нашей демократии. Пятью голосами против четырех Суд отменил закон, действовавший более ста лет. <…> Это решение открывает шлюзы наплыву неограниченных средств, выделяемых группами особых интересов, в нашу демократию.
Владимир Абаринов: О чем идет речь в решении Верховного Суда? Почему президент так недоволен?
Не секрет, что для полноценного участия в выборах кандидату требуются деньги, для участия в президентских выборах – очень большие деньги. Избирательный фонд складывается из пожертвований физических лиц. Закон определяет предельный размер индивидуального взноса – в настоящее время это 2400 долларов на одного кандидата, будь то выборы члена школьного совета графства или президента США. Корпоративных взносов закон не допускает. Однако у корпораций есть много обходных путей участия в избирательной кампании. Они, в частности, могут финансировать разного рода пропагандистские акции – например, издание книг или съемки фильмов. Как раз по поводу фильма, обличающего Хиллари Клинтон, и велась судебная тяжба. Истцом выступала общественная организация «Сплоченные граждане», которая финансировала съемки фильма, но выпустить его в прокат не смогла – этому воспрепятствовала Федеральная избирательная комиссия. Согласно действующему закону, публичная демонстрация такого рода материалов, оплаченных не из кассы кандидата, а иными лицами или организациями, должна быть прекращена за 60 дней до дня голосования или за 30 дней до первичных выборов. «Сплоченные граждане» с этим не согласились и, в конце концов, одержали победу. Положение закона признано неконституционным, ограничивающим свободу слова, гарантированную Первой поправкой к Конституции.
Дело слушалось еще в сентябре прошлого года. Послушаем аргументы сторон. Вот как начал свое выступление в суде представитель истца Тед Олсон. Его почти сразу же перебивает член суда Рут Бадер Гинзберг.
Тед Олсон: Г-н председатель, да будет известно Верховному суду: Полноценные дебаты о кандидатах на выборную должность являются базовой ценностью, которую защищает свобода слова, гарантированная Первой поправкой. Однако же правительство запретило именно этот диалог, если его ведут профсоюзы или корпорации – любые союзы и любые корпорации. Правительство утверждает, что оно вправе делать это, поскольку корпоративная речь - по самой своей природе речь губительная и искаженная, а взгляды, выражаемые корпорацией, могут не пользоваться общественной поддержкой. По мнению правительства, необходимость заручиться общественной поддержкой до того, как начинать говорить, позволяет объявить уголовным преступлением даже книги и транспаранты.
Этот Суд не нуждается в напоминании о том, что в соответствии с самой сутью Первой поправки, на правительстве, когда оно пытается запретить или поставить вне закона те или иные действия, лежит бремя доказательства того, что запрет отвечает важным государственным интересам и что он наиболее точно достигает цели - защиты важных государственных интересов.
Рут Бадер Гинзберг: Г-н Олсон, вы полагаете, что нет никакого различия в действии Первой оправки в отношении физического лица и корпорации? Корпорация, в конечном счете, не наделена неотъемлемыми правами. Так имеется какая-либо разница между корпорацией и человеческой особью применительно к финансированию избирательных кампаний?
Тед Олсон: Из решений суда по делам, касающимся Первой поправки, следует, что корпорации – те же физические лица, наделенные правом на защиту согласно Первой поправке.
Рут Бадер Гинзберг: Вы включаете сюда и сегодняшние мегакорпорации, у которых в числе инвесторов значатся иностранные физические и юридические лица?
Тед Олсон: В прошлом суд не делал различия по этому признаку между акционерами корпорации.
Владимир Абаринов: Представитель ответчика, то есть правительства США, Елена Каган. Диалог с ней ведет судья Антонин Скалиа.
Елена Каган: Г-н председатель, да будет известно Верховному суду:
У меня есть три очень кратких довода в пользу точки зрения правительства. Прежде всего, у этой проблемы долгая история. Более 100 лет назад Конгресс решил, что корпорации должны подчиняться особым правилам, когда они участвуют в предвыборной кампании, и Суд никогда не ставил эту позицию под сомнение. Во-вторых...
Антонин Скалиа: Минуточку. Минуточку! Мы никогда не ставили это положение под вопрос, но и никогда не одобряли его. <…>
Елена Каган: Я повторю то, что уже сказала, судья Скалúа: в течение 100 лет этот Суд, которому много раз представлялся случай сделать это, оставил в силе положения закона, являющиеся предметом рассмотрения в данном деле. <…>
Антонин Скалиа: Я не понимаю, о чем вы говорите. Я имею в виду, что мы – учреждение, которое не действует по собственной инициативе. Мы не одобряем что-либо тогда, когда кто-либо просит нас дать оценку. А если у нас такой возможности не было, то это еще ни о чем не говорит, это не значит, что мы одобряем то или иное положение.
Владимир Абаринов: Судья Скалиа напоминает представителю ответчика, что Верховный Суд не рассматривает гипотетические ситуации и не отменяет законы по собственному почину – для этого необходимо, чтобы в суд обратился пострадавший от несправедливого закона. Елене Каган не удалось убедить большинство членов Верховного Суда в правоте правительства. Так что же такое вынесенное решение – зло или благо? Вот фрагмент интервью лидера фракции республиканцев в Сенате Митча Макконнела обозревателю телекомпании Фокс Ньюс Грете Ван Састерен.
Митч Макконнел: Cуть решения заключается в том, что теперь корпорация, которой принадлежит средство информации, будет в равном положении с корпорацией, которая не владеет средством информации. Каждая корпорация и каждый профсоюз смогут говорить свободно в любое время, принадлежат им органы прессы или нет. Свобода слова для всех.
Грета Ван Састерен: Свобода слова – это то, чем руководствовался судья Кеннеди, написавший решение от имени большинства. Будете ли вы возражать против того, чтобы любой спонсор избирательной кампании, включая корпорации или профсоюзы, немедленно регистрировался, и этот регистр был бы доступен в любое время, чтобы американский народ мог видеть, кто дает деньги, сколько и когда?
Митч Макконнел: О, разумеется, нет. Суд оставил в силе положение о раскрытии источников финансирования избирательных кампаний. Он лишь унифицировал правила игры – сказал, что любое юридическое лицо, будь то профсоюз, корпорация или владелец средств информации, все они имеют равные права в соответствии с Первой поправкой. Каждый может говорить свободно в любое время без ограничений, накладываемых правительством.
Владимир Абаринов: В самом деле: телекомпаниям никто не мешает критиковать кандидатов вплоть до дня выборов, а ведь они тоже корпорации.
Послушаем мнения экспертов. Ведущий программы телекомпании PBS «Час новостей» Джим Лерер беседует с адвокатом Стивом Симпсоном и профессором права Нью-Йоркского университета Моникой Юн.
Джим Лерер: Президент Обама сказал, что в результате в политику хлынет лавина денег тех, кто преследует особые интересы. Вы смотрите на это так же?
Стив Симпсон: Это, вполне вероятно, приведет к тому, что корпорации и группы особых интересов будут тратить гораздо больше, однако Первая поправка допускает это.
Много предвыборных расходов различных людей и групп – это и называется дебатами. И это именно то, что защищает Первая поправка.
Джим Лерер: Г-жа Юн, вы согласны, что в политическую систему теперь вольется больше денег?
Моника Юн: Конечно. Но я должна возразить тому, что только что сказал г-н Симпсон. Первая поправка касается свободы слова, а не свободы тратить неограниченные суммы денег. Именно это различие делает нашу политическую систему демократией, управляемой народом, а не плутократией, управляемой деньгами или теми, у кого больше денег.
Владимир Абаринов: Стив Симпсон считает, что американский избиратель заслуживает бóльшего доверия.
Джим Лерер: А что вы скажете по поводу заявления президента Обамы о том, что людям, у которых уже есть власть, это решение предоставляет еще больше власти, непосредственной власти, обеспеченной деньгами – я имею в виду корпорации, профсоюзы и так далее?
Стив Симпсон: Власть, о которой мы говорим сейчас, - это возможность влиять на образ мыслей людей. Как сказал в решении суда судья Кеннеди, если вас беспокоят группы особых интересов, дайте им возможность говорить, и пусть избиратели решают, чтó из сказанного правда, а что ложь. Как выразился cудья Кеннеди, Первая поправка защищает право думать самостоятельно. И позволить правительству решать, кто имеет право говорить, а кто нет, – означает, в сущности, позволить кандидатам и политикам контролировать свободу слова.
Владимир Абаринов: Действительно, большие деньги отнюдь не гарантируют избрание. Но Моника Юн не согласна с коллегой.
Моника Юн: Прежде всего, слово и деньги – не одно и то же. Никто не говорит о том, чтобы лишить корпорации права говорить. Корпорации говорят все время. Они говорят через своих лоббистов. Они говорят посредством рекламы. Но рынок идей означает нечто другое. Это не значит, что выборы можно, по существу, купить.
Есть разница между свободой слова и торговлей влиянием вразнос, которую закон о финансировании кампаний пытается предотвратить. Сняв ограничения на политические расходы, суд открыл дверь коррупции и доминированию в политике особых интересов.
Джим Лерер: Объясните, как будет коррумпирована система?
Моника Юн: Пожалуйста. Возьмем для примера дело, которое Верховный суд рассматривал в прошлом году. Речь там шла о корпорации, которая знала, что проиграет судебную тяжбу в верховном суде штата. Она потратила три миллиона на то, чтобы член суда проиграл выборы, и его место занял другой судья, настроенный благосклонно к интересам корпорации. Естественно, судья, водворенный в кресло таким образом, принял сторону корпорации. Мы говорим о выборных должностных лицах, которые обязаны своим политическим выживанием корпорациям, а не электорату.
Джим Лерер: Г-н Симпсон, что вы скажете по поводу этого конкретного примера?
Стив Симпсон: В данном случае речь идет о выборах судьи. Вопрос состоял в том, должен ли судья получить отвод при рассмотрении этого дела. Есть разница между судьями и выборными членами законодательного органа. Судья должен быть беспристрастным. Законодатель же должен представлять своих избирателей, он должен быть пристрастным. В этом вся суть представительной демократии.
Владимир Абаринов: Президент пообещал мобилизовать на борьбу с решением Верховного Суда обе фракции Конгресса. Это значит – он будет добиваться принятия нового закона о финансировании избирательных кампаний. Таков легитимный путь разрешения противоречий между ветвями власти.
