Ветеран правозащитного движения Юрий Мальцев вот уже 35 лет живет в Италии. 26 июня 1976 года, через два года после эмиграции, Юрий Владимирович побывал в мюнхенской студии Радио Свобода и рассказал историю своей борьбы за выезд из СССР. Вел беседу с ним Виктор Федосеев.
Виктор Федосеев: Юрий Владимирович, ведь в 1964 году, в декабре, вскоре после того, как сняли Хрущева, написать открытое заявление в Верховный Совет СССР об отказе от советского гражданства, знаете, это как-то очень трудно укладывается в голове простого советского человека… Скажите, пожалуйста, что вас побудило это сделать?
Юрий Мальцев: На этот вопрос мне приходилось отвечать много раз и следователям КГБ, и психиатрам, которые меня допрашивали в психушке, и теперь мне приходится отвечать на этот вопрос вам, и каждый раз приходится подыскивать какие-то слова, чтобы объяснить это наиболее простым способом.
Виктор Федосеев: В вашей первой фразе вы сразу выдали много информации. На это вам пришлось отвечать и следователям КГБ, и в психушке. Давайте начнем с начала. По профессии, как я понимаю, вы филолог, вы знаете итальянский язык, вы занимались множеством переводов, у вас много опубликованных вещей в советских журналах, в советской прессе, даже некоторое время, с 1956 по 1962 год, вы работали в качестве переводчика, сопровождали приезжающие в СССР итальянские делегации, деятелей итальянской культуры. Когда у вас возникло желание выехать из Советского Союза и почему у вас возникло желание выехать из Советского Союза?
Юрий Мальцев: Я, как вы сказали, по профессии филолог, и для такого человека, как я, жизнь в стране, где, как я написал в своем письме, марксизм признается единственно верным и научным мировоззрением, обязательным для всех, и где целью общества является построение коммунизма, тоже цель обязательная для всех, для человека, который себя не считает и не чувствует марксистом, который не разделяет всей этой идеологии, для него жизнь в этой стране становится невыносимой и невозможной. И именно вот эта невозможность, несовместимость моего мировоззрения, моего мироощущения, всей моей личности и окружающей атмосферы привела к этому конфликту, невозможности продолжать жить в этой стране, продолжать лгать, скрываться, заниматься не тем, чем ты хочешь, говорить не то, что ты думаешь, и так далее. Это был именно 1964 год, и нужно вспомнить атмосферу того времени. Еще была хрущевская эпоха, еще не начали так откровенно сажать за антисоветскую агитацию.
Виктор Федосеев: Еще не было суда над Синявским и Даниэлем.
Юрий Мальцев: Да, вы вспомните ту атмосферу - в то время еще не было понятно, за что будут сажать, а за что – нет.
Виктор Федосеев: Но люди уже ощущали закат тенденции к либерализации.
Юрий Мальцев: Это - один момент. Значит, в тот год это не казалось таким безумием, как это, может быть, показалось бы два, три или четыре года спустя. В тот момент еще никто не мог сказать, что тебя за это завтра же посадят, посадят в сумасшедший дом, а все, как-то смущенно улыбаясь, говорили: "Ну что, рискни". В общем, не было понятно. Определяющим было то, что я пришел в какой-то момент своей жизни, этот момент наступил именно в 1964 году, к такой ситуации своей внутренней, когда я понял, что я именно задыхаюсь, больше не могу. Хорошо, сажайте меня, но я должен сказать, что я думаю, я должен встать во весь рост, чтобы уважать самого себя.
Вы спрашиваете: на что вы опирались, делая такой рискованный и отважный шаг? Я опирался на уважение к самому себе и на мою человеческую совесть. Сначала меня пытались посадить как тунеядца, то есть меня лишили возможности работать, я был уволен с работы, не мог найти другой работы. Это - обычный путь.
Виктор Федосеев: Это после того, как вы заявили о своем желании?
Юрий Мальцев: Это обычный прием. Явился участковый милиционер, предъявил мне закон о тунеядцах, сказал, что дает мне две недели или месяц сроку на трудоустройство. Но мне удалось уйти от этой угрозы и удалось устроиться разносчиком телеграмм на московском Центральном телеграфе.
Виктор Федосеев: Это с высшим-то образованием?
Юрий Мальцев: Да. Не знаю, как сейчас, но в мое время платили 29 копеек в час, и понятно, что на такую нищенскую оплату никто не шел. А телеграммы идут каждый день на Московский телеграф, сотни телеграмм, разносить их кто-то должен, люди нужны. И берут кого попало. Приходят пьянчужки какие-то, бродяги, не знаю, кто, не смотрят особенно в трудовую книжку, не заглядывают, одним словом. И взяли меня на эту работу, 29 копеек в час. Таким образом, я перестал быть тунеядцем. Потом были всяческие неприятности по разным линиям, допросы в КГБ, в конце концов, меня посадили в сумасшедший дом... или в психиатрическую больницу, скажем мягче.
Виктор Федосеев: Как вот, любопытно, врачи, которые, в общем-то, не являются частью карательных органов, зная, за что вы привлечены (привлечены – хороший глагол) в психиатрическую больницу, как они ведут себя по отношению к вам: сочувствуют или они придерживаются абсолютно нейтральной позиции, как врачи, или же они ведут себя как часть карательной власти, пытаясь внушить вам…?
Юрий Мальцев: Есть разные типы врачей и, в зависимости от характера или мировоззрения человека, он ведет себя по-разному. Я бы сказал, что есть все три типа врачей, которые вы назвали. Я могу сказать о том враче, который имел дело лично со мной. Этот человек исходил из такой как бы парадоксальной позиции. То есть, он как бы признавал, что то, что я говорю, - правда, что жить у нас плохо, что человек должен иметь право уехать. Но в то же время, признавая, что я прав, он считал меня ненормальным в том смысле, что, как вы сказали, что это безумие бороться с такой всесильной властью, идти на такой риск. То есть, как бы принимая антисоветскую позицию, он меня же и судил как антисоветчика, потому что я нарушал правила игры нормальных людей. Все остальные люди не протестуют, живут, а ты не смирился, значит, ты ненормален, значит, тебя можно рассматривать как элемент патологический. То есть, он в каком-то смысле, может быть, даже искренен.
Виктор Федосеев: Юрий Владимирович, ведь в 1964 году, в декабре, вскоре после того, как сняли Хрущева, написать открытое заявление в Верховный Совет СССР об отказе от советского гражданства, знаете, это как-то очень трудно укладывается в голове простого советского человека… Скажите, пожалуйста, что вас побудило это сделать?
Юрий Мальцев: На этот вопрос мне приходилось отвечать много раз и следователям КГБ, и психиатрам, которые меня допрашивали в психушке, и теперь мне приходится отвечать на этот вопрос вам, и каждый раз приходится подыскивать какие-то слова, чтобы объяснить это наиболее простым способом.
Виктор Федосеев: В вашей первой фразе вы сразу выдали много информации. На это вам пришлось отвечать и следователям КГБ, и в психушке. Давайте начнем с начала. По профессии, как я понимаю, вы филолог, вы знаете итальянский язык, вы занимались множеством переводов, у вас много опубликованных вещей в советских журналах, в советской прессе, даже некоторое время, с 1956 по 1962 год, вы работали в качестве переводчика, сопровождали приезжающие в СССР итальянские делегации, деятелей итальянской культуры. Когда у вас возникло желание выехать из Советского Союза и почему у вас возникло желание выехать из Советского Союза?
Юрий Мальцев: Я, как вы сказали, по профессии филолог, и для такого человека, как я, жизнь в стране, где, как я написал в своем письме, марксизм признается единственно верным и научным мировоззрением, обязательным для всех, и где целью общества является построение коммунизма, тоже цель обязательная для всех, для человека, который себя не считает и не чувствует марксистом, который не разделяет всей этой идеологии, для него жизнь в этой стране становится невыносимой и невозможной. И именно вот эта невозможность, несовместимость моего мировоззрения, моего мироощущения, всей моей личности и окружающей атмосферы привела к этому конфликту, невозможности продолжать жить в этой стране, продолжать лгать, скрываться, заниматься не тем, чем ты хочешь, говорить не то, что ты думаешь, и так далее. Это был именно 1964 год, и нужно вспомнить атмосферу того времени. Еще была хрущевская эпоха, еще не начали так откровенно сажать за антисоветскую агитацию.
Виктор Федосеев: Еще не было суда над Синявским и Даниэлем.
Юрий Мальцев: Да, вы вспомните ту атмосферу - в то время еще не было понятно, за что будут сажать, а за что – нет.
Виктор Федосеев: Но люди уже ощущали закат тенденции к либерализации.
Юрий Мальцев: Это - один момент. Значит, в тот год это не казалось таким безумием, как это, может быть, показалось бы два, три или четыре года спустя. В тот момент еще никто не мог сказать, что тебя за это завтра же посадят, посадят в сумасшедший дом, а все, как-то смущенно улыбаясь, говорили: "Ну что, рискни". В общем, не было понятно. Определяющим было то, что я пришел в какой-то момент своей жизни, этот момент наступил именно в 1964 году, к такой ситуации своей внутренней, когда я понял, что я именно задыхаюсь, больше не могу. Хорошо, сажайте меня, но я должен сказать, что я думаю, я должен встать во весь рост, чтобы уважать самого себя.
Вы спрашиваете: на что вы опирались, делая такой рискованный и отважный шаг? Я опирался на уважение к самому себе и на мою человеческую совесть. Сначала меня пытались посадить как тунеядца, то есть меня лишили возможности работать, я был уволен с работы, не мог найти другой работы. Это - обычный путь.
Виктор Федосеев: Это после того, как вы заявили о своем желании?
Юрий Мальцев: Это обычный прием. Явился участковый милиционер, предъявил мне закон о тунеядцах, сказал, что дает мне две недели или месяц сроку на трудоустройство. Но мне удалось уйти от этой угрозы и удалось устроиться разносчиком телеграмм на московском Центральном телеграфе.
Виктор Федосеев: Это с высшим-то образованием?
Юрий Мальцев: Да. Не знаю, как сейчас, но в мое время платили 29 копеек в час, и понятно, что на такую нищенскую оплату никто не шел. А телеграммы идут каждый день на Московский телеграф, сотни телеграмм, разносить их кто-то должен, люди нужны. И берут кого попало. Приходят пьянчужки какие-то, бродяги, не знаю, кто, не смотрят особенно в трудовую книжку, не заглядывают, одним словом. И взяли меня на эту работу, 29 копеек в час. Таким образом, я перестал быть тунеядцем. Потом были всяческие неприятности по разным линиям, допросы в КГБ, в конце концов, меня посадили в сумасшедший дом... или в психиатрическую больницу, скажем мягче.
Виктор Федосеев: Как вот, любопытно, врачи, которые, в общем-то, не являются частью карательных органов, зная, за что вы привлечены (привлечены – хороший глагол) в психиатрическую больницу, как они ведут себя по отношению к вам: сочувствуют или они придерживаются абсолютно нейтральной позиции, как врачи, или же они ведут себя как часть карательной власти, пытаясь внушить вам…?
Юрий Мальцев: Есть разные типы врачей и, в зависимости от характера или мировоззрения человека, он ведет себя по-разному. Я бы сказал, что есть все три типа врачей, которые вы назвали. Я могу сказать о том враче, который имел дело лично со мной. Этот человек исходил из такой как бы парадоксальной позиции. То есть, он как бы признавал, что то, что я говорю, - правда, что жить у нас плохо, что человек должен иметь право уехать. Но в то же время, признавая, что я прав, он считал меня ненормальным в том смысле, что, как вы сказали, что это безумие бороться с такой всесильной властью, идти на такой риск. То есть, как бы принимая антисоветскую позицию, он меня же и судил как антисоветчика, потому что я нарушал правила игры нормальных людей. Все остальные люди не протестуют, живут, а ты не смирился, значит, ты ненормален, значит, тебя можно рассматривать как элемент патологический. То есть, он в каком-то смысле, может быть, даже искренен.
