В Государственной думе прозвучало предложение запретить распространение любых материалов от имени лиц, находящихся в розыске или осужденных по обвинению в причастности к террористической деятельности. Депутат от "Единой России" Роберт Шлегель заявил: "Недопустимо, чтобы крупнейшие издания и информагентства предоставляли трибуну убийце и террористу Умарову, находящемуся в федеральном розыске".
По мнению Шлегеля (который и ранее был замечен в попытках "дисциплинировать" СМИ), ответственность за стабилизацию несут не только органы государственной власти, но и средства массовой информации. Инициативу депутата Шлегеля в интервью Радио Свобода комментирует президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов.
– Я считаю, что инициатива эта не только излишняя, но и вредная, такой запрет не приведет ровно ни к чему. Представьте себе, что вы получили сообщение, подписанное, скажем, Ахмедом Дзагуевым. Вы что, броситесь искать, не находится ли Ахмед Дзагуев в розыске? Начнете проверять милицейские сводки? Это займет столько времени, что пока все выяснится, актуальность самого заявления перестанет быть острой. Иными словами, это абсолютно бессмысленная попытка вернуть нас в советское время, когда у нас "не было" ни террористов, ни стихийных бедствий, ни авиационных катастроф. Мы жили в коконе информационной безопасности, смысл которой заключался в том, что если с тобой что-то происходит, не верь самому себе – этого с тобой, на самом деле, не происходит.
– Все-таки я уточню: здесь речь идет не о самом событии, а именно о заявлениях людей, которые причастны к террористическим актам.
– Кто определяет, причастны они или нет? Если спецслужбы, то почему знание этого должно быть уделом одних лишь спецслужб, почему общественность не имеет права знать, какие мотивы у людей, совершающих эти террористические акты?
– Если помните, после теракта на Дубровке российские средства массовой информации подписали соглашение, которое обязывало их исключить из своих публикаций заявления террористов. Как вы оцениваете этот факт?
– Я думаю, что СМИ поторопились. И если вопрос об этом встал снова, значит, действительно поторопились. Тогда была попытка информировать своего читателя, зрителя, слушателя не только о том, что реально произошло, но и о том, кто берет на себя ответственность, какие у них мотивы, какие требования выдвигают. Это существенно. Пусть я знаю, что террористы лгут, что они пытаются своими заявлениями дестабилизировать ситуацию, но лично мне легче жить, когда я знаю, что у меня есть эти прямые сообщения – во всяком случае, я имею возможность их слышать.
– В западных странах похожие запреты существуют?
– Где-то существуют. Если помните, в Англии был запрет на предоставление эфира ирландским террористам, и все их заявления озвучивались голосами дикторов. Мне лично тогда показалось это резонным – убрать из заявления эмоциональное и оставить информационное.
По мнению Шлегеля (который и ранее был замечен в попытках "дисциплинировать" СМИ), ответственность за стабилизацию несут не только органы государственной власти, но и средства массовой информации. Инициативу депутата Шлегеля в интервью Радио
Это абсолютно бессмысленная попытка вернуть нас в советское время, когда у нас "не было" ни террористов, ни стихийных бедствий, ни авиационных катастроф.
– Я считаю, что инициатива эта не только излишняя, но и вредная, такой запрет не приведет ровно ни к чему. Представьте себе, что вы получили сообщение, подписанное, скажем, Ахмедом Дзагуевым. Вы что, броситесь искать, не находится ли Ахмед Дзагуев в розыске? Начнете проверять милицейские сводки? Это займет столько времени, что пока все выяснится, актуальность самого заявления перестанет быть острой. Иными словами, это абсолютно бессмысленная попытка вернуть нас в советское время, когда у нас "не было" ни террористов, ни стихийных бедствий, ни авиационных катастроф. Мы жили в коконе информационной безопасности, смысл которой заключался в том, что если с тобой что-то происходит, не верь самому себе – этого с тобой, на самом деле, не происходит.
– Все-таки я уточню: здесь речь идет не о самом событии, а именно о заявлениях людей, которые причастны к террористическим актам.
– Кто определяет, причастны они или нет? Если спецслужбы, то почему знание этого должно быть уделом одних лишь спецслужб, почему общественность не имеет права знать, какие мотивы у людей, совершающих эти террористические акты?
– Если помните, после теракта на Дубровке российские средства массовой информации подписали соглашение, которое обязывало их исключить из своих публикаций заявления террористов. Как вы оцениваете этот факт?
– Я думаю, что СМИ поторопились. И если вопрос об этом встал снова, значит, действительно поторопились. Тогда была попытка информировать своего читателя, зрителя, слушателя не только о том, что реально произошло, но и о том, кто берет на себя ответственность, какие у них мотивы, какие требования выдвигают. Это существенно. Пусть я знаю, что террористы лгут, что они пытаются своими заявлениями дестабилизировать ситуацию, но лично мне легче жить, когда я знаю, что у меня есть эти прямые сообщения – во всяком случае, я имею возможность их слышать.
– В западных странах похожие запреты существуют?
– Где-то существуют. Если помните, в Англии был запрет на предоставление эфира ирландским террористам, и все их заявления озвучивались голосами дикторов. Мне лично тогда показалось это резонным – убрать из заявления эмоциональное и оставить информационное.