Вероника Боде: В Москве, в Высшей школе экономики прошла конференция под названием «Современное российское общество и социология». Она проходит уже четвертый год и посвящена памяти крупнейшего российского социолога Юрия Левады. Сегодня Юрию Александровичу исполнилось бы 80 лет. Эта конференция - специально для молодых социологов: студентов, аспирантов, преподавателей, сотрудников научных центров. И сегодня у нас в гостях – участники конференции.
В студии Радио Свобода – Анна Пашкевич, молодой преподаватель Высшей школы экономики. По телефону из Подмосковья в передаче принимает участие Елена Колочарова, студентка Российского государственного социального университета и сотрудник Левада-центра. И по телефону же из Саратова – Иван Суслов, аспирант кафедры социальной антропологии и социальной работы Саратовского государственного технического университета.
Мы будем говорить на темы, которых участники программы касались в своих докладах: что такое инакомыслие в современной России, насколько включены россияне в политику, в какой мере свойственна гражданам России толерантность, - взгляд молодых ученых на эти проблемы.
Начнем с вопроса, которому посвящен доклад Ивана Суслова, о том, как понимается сегодня в России инакомыслие, каково представление об этом явлении.
Я слушателям на нашем форуме в Интернете задала вопрос: «Подавляется ли инакомыслие в современной России?». Начну с этих сообщений.
Вячеслав из Коломны пишет: «Подавлять может только тот, у кого сила. А сила - у государства. Значит, речь идет о несовпадении мыслей индивида с официальными, государственными. Но мысль (пока еще, слава Богу) подавить невозможно, если не вместе с ее источником. Другое дело - подавление публичного выражения мыслей. Тут, конечно, наше государство преуспело. От заталкивания в «воронки» Алексеевой и ее единомышленников до тотального контроля над Интернетом. Главное, никаких денег не жалко. По «Эхо Москвы» каждый день раздаются крики отчаяния: спасите Ваню, Машу, Дашу. И денег-то надо всего-навсего столько, сколько наш чиновник проедает за ужином. Но мы на эти деньги лучше пошлем сотню молодцов из ОМОНа - Алексееву ловить».
Андрей из Перми: «Инакомыслия у нас нет, все ушло в 2000 году. Мелкие проявления погоды не делают».
Николай Кузнецов из Москвы: «В нашей демократической России полностью и окончательно утвердились свобода мысли и свобода совести для каждого. Нелепые попытки малочисленных «правозащитников» заставлять граждан жить по одним, общим для всех, законам обречены лишь на всеобщие насмешки. Кроме того, попытки «правозащитников» принуждать всех жить и действовать по законам автоматически подразумевают обязательное и тщательное изучение законов каждым россиянином, включая и наших уважаемых лиц при власти. А это уже прямые призывы к массовому издевательскому насилию над всем нашим народом».
Колян из Глазова: «В России ряд политических прав человека частично подавляется, но относительно культурологических аспектов инакомыслия в России индивиду предоставлена избыточная свобода самовыражения, грозящая своеволием, хамством и отрицанием общепринятых в цивилизованном мире норм поведения. Как видите, тоже плохо».
Сергей из Тамбова: «Чем традиционнее и «колхознее» власть, тем нетерпимее она к девиациям. А инакии есть всегда и везде, как ошибки, как сбой мышления и как революционные моменты. И подавлять можно по-разному: и дубинкой, и демагогией, и статьей в журнале, и предупреждением из первого отдела на работе».
Без подписи сообщение: «Вот Галилей был инакомыслящим, и Джордано Бруно, и Эйнштейн, и академик Сахаров. Такое получается широкое, неоднозначное и противоречивое толкование термина. Как-то надо всегда конкретно разбираться, что за инакомыслящий нам попался».
Ну что ж, давайте разбираться. Иван, что вы обнаружили в ваших исследованиях проблемы, что стоит за понятием «инакомыслие» в современной России?
Иван Суслов: Для меня было важно, как люди представляют, что такое «инакомыслие», а не само явление инакомыслия. В своем исследовании я проанализировал дискурс газет, общественно-политических изданий за последние 5 лет. Была выбрана наша национальная правительственная «Российская газета» и более-менее оппозиционная «Независимая газета», которая выбрана потому, что она очень часто поднимала проблемы инакомыслия в своих статьях. Оказалось, что контекстов очень много, в каких употребляется это слово. Большинство статей действительно было посвящено проблемам политической оппозиции в Российской Федерации, кроме того, затрагивались еще и внутриполитические проблемы Белоруссии, Украины, Грузии и других стран СНГ. Также «инакомыслие» использовалось в контекстах, далеких от политики, в которых говорилось о каком-то служебном инакомыслии, то есть служебном неподчинении начальству, это тоже рассматривалось как инакомыслие. Кроме того, понятие «инакомыслие» употреблялось, когда говорилось о том, что притесняют свободное творчество, то есть связывались какие-то творческие проблемы со свободой слова, и религиозное инакомыслие, но оно находится где-то на периферии.
Вероника Боде: Что имеется в виду под религиозным?
Иван Суслов: В большинстве статей говорилось о том, что православная церковь каким-то образом подавляет инакомыслие. Это связано с проблемами введения основ православной культуры в школе, имеются в виду те дискуссии, которые разгорелись в последние три или четыре года: нужны ли священники в армии, не будет ли это подавлением инакомыслия мусульман, которые тоже военнослужащие, или других конфессий. Любопытно, что употребление «инакомыслия» в «Российской газете» и в «Независимой газете» различается. В «Российской газете» очень редко употребляется слово «инакомыслие» применительно конкретно к политической оппозиции Российской Федерации, зато очень часто говорят об инакомыслящих на Украине или в Грузии, меньше – в Белоруссии или в Средней Азии.
Кроме того, мне было любопытно использовать данные массовых опросов, которые были проведены ВЦИОМом и Левада-центром, о том, что люди понимают под инакомыслием. По данным опроса ВЦИОМа, который был проведен осенью 2009 года: россиянам задавался вопрос, знают ли они, что такое политические репрессии. Оказалось, что 40% россиян не могут дать определения, но 30% высказали мнение, что в современной России все же существуют политические репрессии и есть люди, которые им подвергаются. Но, к сожалению, из тех 30% всего 14 смогли дать ответ, кого карает власть по политическим причинам. И они предположили, что это, видимо, какие-то инакомыслящие, и этот образ входит в дискурс россиян.
Вероника Боде: Прошу теперь высказаться других участников программы. Анна, что такое инакомыслие, как вы понимаете это слово?
Анна Пашкевич: Инакомыслие – также довольно многозначное понятие. Мне кажется, что это попытка человека как-то иначе осмыслить те официальные ценности или мировоззрение, которые существуют и общеприняты в обществе. Иногда это имеет позитивные последствия. И многие люди, которые несут социальные изменения, конечно, во многом являются инакомыслящими.
Вероника Боде: Давайте послушаем опрос Радио Свобода. «Что бы вы изменили в российской политической системе?». На вопрос нашего корреспондента Игоря Телина отвечают жители Саранска.
- Я считаю, что все-таки губернаторов должны выбирать люди, а не по указанию сверху. В таком случае, они, наверное, будут более близки к народу и, в первую очередь, более ответственны перед людьми, которые их избирают.
- Пенсионную реформу коренным образом, чтобы государство все-таки повернулось лицом к пенсионеру.
- В руки народа нужно дать нормальное короткоствольное оружие. Все демократические страны не боятся вооружать своих граждан.
- К сожалению, у нас часто, может быть, еще с советских времен на ответственные должности назначают по принципу кумовства, родства. И в результате во многих сферах деятельности у руля стоят явно не специалисты. И решение этой проблемы, я считаю, - это непосредственно вопрос политический.
- Власти должны более жестко отчитываться перед населением, куда тратятся деньги.
- Последние 20 лет меняли все, но ничего нет хорошего. Оставьте нас жить спокойно!
- Я считаю, что следует ввести смертную казнь на определенного рода преступления, например, для насильников, которые насилуют детей, а также для людей, распространяющих активно наркотики в больших количествах.
- Я бы родне губернаторов – сватьям, зятьям, в одном регионе запретила бы работать, чтобы не было семейной коррупции.
Вероника Боде: Это уже имеет отношение к теме доклада Елены Колочаровой. Доклад был посвящен политической идентичности россиян. Лена, что вас заинтересовало в этом опросе, что, может быть, перекликается с темой вашего исследования? И вообще - расскажите о нем.
Елена Колочарова: Довольно многие ответы жителей Саранска находятся в русле наших исследований, например, выбор губернаторов, отчет власти и так далее. Что касается моего исследования, то суть его состояла в том, каким образом россияне представляют себя, то есть «я-образ» и «мой образ» в политическом аспекте, какими характеристиками содержательными они описывают себя. И самое главное, я могу сказать, что в целом интерес к политике невысок. И на фоне невысокого интереса к политике для россиян достаточно значима идентификация себя как граждан России. Тем не менее, содержание этой идентификации достаточно специфично.
В частности, в качестве активного звена в системе отношений гражданина и государства россияне чаще понимают именно государство. То есть государство должно предоставить достаточно широкие социальные гарантии своим гражданам, в представлении россиян, и также оно является источником каких-то реформаторских и модернизационных шагов. Что касается граждан в системе отношений, то их роль, скорее, понимается как роль пассивная, роль объекта воздействия. То есть чаще всего россияне отвечают, что государство должно заботиться о своих гражданах. В свою очередь, когда мы задаем вопрос о том, каким образом вы описываете свои отношения с государством, чаще всего люди отвечают, что они стараются не вступать в контакт с властью, стараются избегать ее влияния. Когда я смотрю на данные, мне это напоминает некоторые отношения «кошки – мышки»: государство как бы пытается догнать своих граждан, а граждане убегают. И эта игра теряет смысл, когда один или другой участник игры прекращает свои действия. В то же время, 85% россиян (в феврале мы задавали этот вопрос) говорят, что они не могут оказывать влияния на принятие государственных решений в стране. Причем из этих 85% 51% дают резко отрицательный ответ, говорят, что они абсолютно не могут. Тем не менее, когда мы спрашиваем: «Готовы ли вы более активно участвовать в политике?», - 77% отвечают, что они не готовы принимать более активное участие в политике. То есть мы видим, что это достаточно сознательная позиция. Политическое участие для современного россиянина непривычно, нежелательно.
А что касается причин, которые называют россияне, то, как правило, самая популярная причина - «все равно ничего изменить нельзя», 34% россиян дают такой ответ, и наиболее характерен он для людей пенсионного возраста, пенсионеров со средним специальным образованием. Второй по популярности ответ - «политика не для рядовых граждан, политикой занимаются власти» - 24%. Третий по популярности ответ - «я занят своими повседневными делами, у меня нет времени заниматься этим» - 23%. И чаще остальных такой ответ у нас выбирают респонденты в возрасте от 25 до 54 лет с высшим и средним специальным образованием. Что касается молодежи, то молодые люди чаще всего говорят о том, что они не готовы участвовать в политике по причине того, что они не разбираются в политике, что политика – это грязное дело. То есть налицо отсутствие интереса к политической сфере жизни общества.
И что касается основных символов, которые лежат в идентификации себя как сообщества, то это, во-первых, сильный политический лидер, который в концентрированном виде выражает образ нас как единого целого. Фигура лидера достаточно сильна в идентификации россиян. И большинство считает, что россиянам всегда нужна сильная рука, при том, что, например, в 89-ом году большинство считало, что власть нельзя отдавать в одни руки, а сегодня только четверть россиян так считают. И второе ядро идентификационное – это наше прошлое, наша история, наша территория, - это тоже очень значительные моменты, символы. И важно еще отметить тот факт (и социологи Левада-центра довольно часто обращают на это внимание), что сегодняшняя идентичность россиян, политическая и национальная, обладает чертами негативной идентичности. В том смысле, что центральным моментом для самоопределения нас как политического, культурного сообщества является отталкивание от образа чужих, других и непохожих, которыми до сих пор в сознании россиян выступают США и страны Западной Европы, чьи ценности мы считаем чуждыми, неприемлемыми для нас и так далее.
Вероника Боде: То есть это как бы инакомыслие еще на одном уровне – внешнеполитическом?
Елена Колочарова: Это глобальный уровень в каком-то смысле, когда мы одни, а они другие, и мы – не они, и мы отталкиваемся и конституируем себя как общность на основе этого противопоставления. И в связи с этим очень многие моменты в структуре идентичности окрашиваются представлением о нашей особости, о нашей непонятности для других, для Запада. И в свете этого поддерживаемым политическим проектом у россиян является демократия, большинство россиян считают, что России нужна демократия. Тем не менее, когда мы спрашиваем: «Какая демократия нужна России?», - примерно около 20% говорят, что такая, как в странах Запада, но, в то же время, около 40% говорят, что у нас должна быть особая, своя демократия, которая отвечает национальным особенностям, национальным интересам России, с сильной фигурой политического лидера и с особой ролью государства, которое поддерживает и опекает своих граждан.
Вероника Боде: Иван, вы, насколько я понимаю, слышали доклад Лены на конференции. Вам есть, что добавить по теме «россияне и политика»? Каковы ваши наблюдения по этому поводу? Или, может быть, можно что-то объяснить: например, почему россияне так мало включены в политическую сферу, так мало интересуются политикой, считают, что изменить ничего нельзя?
Иван Суслов: Я недоговорил, что образ инакомыслящих может стать основой для конструирования негативной идентичности, то есть это образ непонятных людей, из которых можно сделать образ врага. Очень любопытно внешнеполитическое инакомыслие. Дело в том, что в одной из газет, кажется, в «Новых известиях» промелькнула статья о том, как Лавров назвал на встрече с выпускниками МГИМО в 2008 году, после событий в Осетии, Россию инакомыслящей страной по отношению к мировому окружению. То есть это страна, которая выдвигает другие ценности, другие идеи предлагает. И «Новые известия» посмеялись над этим заявлением Лаврова, сравнив его с Солженицыным. Солженицын считается совестью русской нации, так и Лавров – совесть мировой внешней политики.
И к вопросу о том, почему современные россияне очень пассивно относятся к политической жизни. Мне кажется, что это вопрос к тому, что у нас нет активной политической жизни. Лично я считаю, что активная политическая жизнь – это российские выборы 90-ых годов, когда действительно было непонятно, кто победит. И феномен партии ЛДПР – это та партия, которая имела такие же шансы, наряду с неизвестными партиями, победить в выборах, и победила в них. И азарт, который люди испытывали, идя на выборы: видимо, именно это является показателем политической активности - хочется верить, что ты что-то можешь изменить. А так как этого пока нет в России, то и активность низкая.
Вероника Боде: Анна, ваши наблюдения: россияне и политика, политическая идентичность россиян. И может быть, ответы на какие-то вопросы, почему так, а не иначе, с вашей точки зрения.
Анна Пашкевич: Мне бы хотелось поделиться некоторыми результатами, которые были получены, благодаря опросу Всероссийского фонда «Общественное мнение». Мы не касались тонко вопросов политической идентичности, но, тем не менее, затрагивая этот вопрос в таком контексте, как готовность людей участвовать в политике, если они видят в этом какие-то позитивные социальные изменения и могут повлиять на происходящие события в жизни, мы попытались это рассмотреть в контексте толерантности. Мы попытались изучить толерантность населения Российской Федерации и под этим словом пытались понять, насколько готовы жители России к позитивным контактам с другими культурами, с другими точками зрения, с другой идентичностью. Мне бы хотелось отметить, что чаще всего в социологических исследованиях пытаются толерантность к чужой идентичности измерить, по моим наблюдениям, достаточно фрагментарно, пытаясь спросить у людей: «К какой из нижеперечисленных социальных групп вы испытываете неприязнь?». И в итоге получается, что толерантность нельзя оценить как нечто целостное, стрежнем проходящее сквозь человека. Поэтому мне кажется, что гораздо полезнее изучать толерантность людей, их терпимость к чужой культуре, к другой идентичности, как внутреннюю, серьезную ценность человека, как представление о том, каковы средства преодоления социального напряжения, социальных конфликтов между людьми. И мне кажется, такая постановка вопроса дает более познавательные результаты, помогая исследователям, которые стремятся понять, как же все-таки живет общество. Такая постановка вопроса, по-моему, дает более полезную пищу для размышлений.
Вероника Боде: С пейджера. Пишет Антипенко: «Инакомыслие существует только в материально обеспеченном обществе. В России к нему относятся 20-30% населения. Большинство этого населения закуплено властью, и оно мыслит только в пользу этой власти. А остальное население живет в специально созданном алкогольном и наркотическом тумане, и на грани жизни и смерти ему явно не до инакомыслия».
Лена, может быть, прокомментируете это сообщение. 20-30% - насколько это справедливо?
Елена Колочарова: В принципе, это правда: около трети населения у нас обладает высоким или средне высоким потребительским статусом, то есть способно покупать не только какие-то продукты питания, но и бытовую технику, и товары длительного пользования. Где-то около 35% у нас говорят об этом.
И что касается инакомыслия в этом контексте, то очень часто и Гудков, и Дубин говорят, что, как правило, выражать свое мнение и активно протестовать против чего-то способны люди, у которых уже что-то есть, они что-то получили, нажили какой-то капитал: и материальный, и символический, и у них его забирают. Те люди, которые еле-еле сводят концы с концами, у которых денег хватает только на продукты и на какую-то минимальную одежду, они, скорее, будут думать о своем физическом выживании и на какой-то активный протест пойдут только в случае, если у них уже будут отнимать какие-то витально необходимые вещи, как в 2005 году льготы у пенсионеров.
Вероника Боде: Геннадий Сергеевич из Смоленской области, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотел бы сказать несколько слов об инакомыслии власти, и постараюсь объяснить, что это такое. Инакомыслие режима Кремля – это непризнание реальной жизни в России, не соответствующее Конституции Российской Федерации, в которой фактически нет государственной власти, нет демократии и свободы, нет выборов и экономики. Помните присказку: если власть говорит нам, что мы хорошо живем, мы верим ей, что мы хорошо работаем.
Вероника Боде: Вот это интересно! Иван, как вы полагаете, можно ли вообще говорить об инакомыслии власти? Мне кажется, как раз понятие «инакомыслие» и соотносится с тем, что говорит и думает власть.
Иван Суслов: Тут можно говорить о чем угодно. Но вопрос я бы поставил немножко по-другому. Инакомыслие, мне кажется, - это такой ярлык, который можно прилепить к любой социальной группе или институту.
Вероника Боде: Хорошее слово, многозначное, да?
Иван Суслов: Да. И в одной из передач на «Эхо Москвы», которая была посвящена возвращению диссидентства, кажется, Глеб Павловский говорил о том, что и Путин в начале своего срока тоже был в некотором роде инакомыслящим по отношению к Басаеву. Инакомыслие – это очень многозначное слово.
И мне было очень любопытно заявление о том, что инакомыслие существует только в развитом обществе, богатом, в нем есть возможность инако мыслить каким-то группам населения. Если учесть, что слово «инакомыслие» получило популярность в советском обществе, то относить его к развитым, богатым или нет? И второй момент. Мне было любопытно, как слово «инакомыслие» употребляется в научной литературе западной, что западные ученые пишут об инакомыслии. Можно говорить о том, что слово «инакомыслие» в основном употребляется в статьях, посвященных советской истории, но они очень усиленно это понятие разрабатывают в тематику религиозного инакомыслия, скажем, в Англии, в Америке и так далее. И что самое забавное: если мы говорим о современном западном обществе, там слово «инакомыслие» очень часто используется в статьях, посвященных юридическим вопросам – инакомыслие в суде, используя слово «инакомыслие» как «несогласие»: есть несогласные с решением суда. Любопытно, когда слово «инакомыслие» выходит из политического контекста в правовое поле.
Вероника Боде: Действительно, интересно.
Марина Николаевна из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. В России есть коммунисты, «несогласные», то есть демократы, КГБэшная власть. И кто из них инакомыслящий? И сталинисты, они «инако», но явно не мыслящие. Как разделить инакомыслящих у нас в стране?
Иван Суслов: Любопытно, что среди статей, которые я брал из «Независимой газеты», попадались статьи, в которых и коммунисты сами себя называли инакомыслящими, которые противятся власти. Но главный вопрос стоит так: кого называть инакомыслящим, и по каким причинам? И считают ли те, кого называет власть инакомыслящими, себя инакомыслящими, и для каких целей это используется? А на вопрос, который задала уважаемая слушательница, мне сложно ответить, как разделить: кто является инакомыслящим, а кто нет.
Вероника Боде: Я бы хотела, чтобы Анна Пашкевич продолжила рассказывать о своем исследовании. Как я понимаю, у вас диссертация посвящена исследованию толерантности населения.
Анна Пашкевич: Я как раз остановилась на том тезисе, что, пожалуй, более познавательным является изучать толерантность как представление людей о средствах преодоления вражды между ними, о средствах преодоления социального напряжения. В одном из недавних опросов мы задавали такой вопрос населению: «Если бы у вас были все полномочия, то что бы вы сделали для преодоления социального напряжения и вражды в городе или селе, в котором вы живете?». И меня обрадовал тот факт, что около трети населения Российской Федерации все-таки могут быть отнесены к категории «толерантные граждане», поскольку они разделяют духовные ценности, ценности человеколюбия, готовности к диалогу, заботы друг о друге, говоря о том, что вражда должна быть преодолена, готовности выслушать друг друга, к культурному обмену, протянуть руку помощи друг другу, плюс желание людей делать акцент на образовании, на обучении людей культуре отношений друг с другом. Одна треть – это, конечно, не так много, но и не так мало.
Если посмотреть с другого полюса, то одна треть граждан, тем не менее, была отнесена нами к конфронтационному полюсу. Ведь около 15-20% населения России, тем не менее, испытывают чувство неприязни, агрессии по отношению к высоким показателям преступности, и на этой почве копится у них раздражение, фрустрация, ксенофобия – очень опасные эмоциональные состояния. И около 15-20% населения России призывают к преодолению вражды друг с другом, в первую очередь, преодолевая преступное поведение граждан, стремясь наказывать очень строго, беспощадно за любые правонарушения. И где-то каждый 20-ый гражданин Российской Федерации может быть отнесен к категории, образно выражаясь, танка, потому что в своих суждениях люди выражают очень догматичную, агрессивную позицию по отношению к чужим культурам, к приезжим, к трудовым мигрантам, и являются довольно конфронтационными.
Около 35-40% населения России, может быть, и не являются очень толерантными или очень агрессивными, но, тем не менее, это промежуточная группа, это люди, которые считают, что социальное напряжение и его преодоление лежит в плоскости решения базовых проблем жизнеобеспечения. То есть они радеют о хлебе насущном и видят в этом главную проблему существующего социального напряжения в современной России.
Вероника Боде: Анися из Тульской области, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. У нас есть премьер-министр Вова Путин, в моем понимании, его должность – это завхоз нашей России. Он должен заниматься обустройством нашей России. В то же время, он является бизнесменом всея Руси. Вот у нас нет газа, он привозной, баллонный газ. Топим печки, отапливаемся светом. А этот бизнесмен всея Руси ездит по всему миру, заключает контракты, обустраивает Европу, проводит туда трубы. А о нас, россиянах, о России, своем доме, совершенно не думает.
Вероника Боде: Лена, вам насколько часто в ваших исследованиях приходилось сталкиваться с выражением такого рода недовольства?
Елена Колочарова: Относительно редко. У нас есть два вопроса, которые мы задаем вместе. Один из них: «Кого благодарить за последнее повышение зарплат и повышение пенсий?». Как правило, люди благодарят Владимира Путина. Следом мы задаем вопрос о том, кого винить за последнее повышение цен, рост ЖКХ и другие проблемы в стране. И в этом смысле россияне склонны винить кого угодно, но не Владимира Путина. Это может быть правительство, могут быть какие-то другие аморфные силы во власти. Но персонифицированная вина Владимиру Путину не вменяется. По данным наших опросов, как правило, несмотря на то, что россияне считают, что вся полнота власти действительно сосредоточена в руках этого человека, тем не менее, ответственность за то, что происходит в стране, возлагается не на него. И таким образом, он остается в каком-то смысле безгрешным, светлым. Виноват может быть кто угодно – плохое правительство, чиновники, бизнесмены и так далее.
Вероника Боде: Лена, а почему так? Ваши объяснения.
Елена Колочарова: Мне кажется, что в целом, если посмотреть на данные, идентификация с властью происходит не через какие-то группы выражения интересов, какие-то политические партии, общественные движения, а она происходит напрямую по отношению к политическому лидеру. И чрезвычайно важно для общества, чтобы политический лидер был обелен от каких-то проблем и всего того негативного, что происходит в обществе. Соответственно, ответственность за все перекладывается с себя и с политического лидера на какие-то другие группы. И мне кажется, отчасти это и есть своеобразный выигрыш от политического неучастия, что «мы не влияем, мы не виноваты». Соответственно, политический лидер не виноват, потому что у него такие подчиненные, которые недостаточно хорошо выполняют его поручения.
Вероника Боде: С пейджера. «Все существенное в науке создали инакомыслящие, например, Эйнштейн. Стандартными методами решаются задачи только вчерашнего дня, утратившие актуальность. В политике - всё то же самое. Поэтому отсутствие инакомыслия приводит к застою и деградации», - так считает Сергей Митрофанов.
Петр, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Инакомыслие, слава Богу, было всегда, и это движитель. Но пока власть будет преступной, то есть будет вопреки Конституции действовать (я имею в виду и милицию, и правительство, и суды), до тех пор будет у нас свободомыслие на кухне, за кружкой пива и так далее. Пока власть не начнет защищать инакомыслящих, которые выходят на площадь – это герои нашего времени, - у нас вслух никто и ничего говорить не будет, а если и будут, то будут подвержены милицейскому давлению.
Вероника Боде: Иван, по поводу «кухонного инакомыслия». В чем разница в понимании этого слова сегодня и в советские времена?
Иван Суслов: Да, тут существует большая проблема. В СССР было понятно, кто такие инакомыслящие. И я проводил даже серию интервью, советских интеллигентов, которые жили в то время, рождения 40-ых годов примерно, я спрашивал о феномене инакомыслия в их жизни. Их интервью были похожи одно на другое. Если мы сейчас будем спрашивать интеллигентов или простых людей, кто такие инакомыслящие, будет такой же хаос в ответах, как мы видим на этой передаче. Мне кажется, что здесь идет пока процесс становления понятия «инакомыслие», и, видимо, этот процесс связан с усилением авторитарности российской власти. И я хочу сказать, что инакомыслие и инакомыслящие – это очень мощный образ в массовом сознании, который используется и властью, и политическими оппозиционерами. Ведь это дает им определенные дивиденды и нагружает их определенными смыслами, отсылает к советскому прошлому и борьбе с той тоталитарной властью. Но мне кажется, что процесс складывания понятия «инакомыслие» еще идет, он пока не закончен.
Вероника Боде: С пейджера. Возмущается наш слушатель Геннадий Георгиевич из Москвы: «Передайте тем, кто называет моего президента «Вова Путин», что его зовут Владимир Владимирович Путин».
И мне хотелось бы затронуть еще один вопрос. Анна, в чем, на ваш взгляд, причины нетолерантности, нетерпимости российского населения? В частности, в чем причины распространения националистических, ксенофобских настроений в современной России?
Анна Пашкевич: Мне кажется, что есть две основные причины, которые могут объяснить такое поведение со стороны населения. Первая причина, по нашим наблюдениям и исследованиям, - это отсутствие готовности людей других национальностей, живущих на территории России, тесно соприкасающихся с нашей культурой, ассимилироваться, по мнению граждан нашей страны, отсутствие готовности вступать в тесную коммуникацию с той культурой, куда они приехали и привнесли свою. И это все-таки страх населения, что наша культурная идентичность размывается. И вторая причина – это фобия или страх на рынке труда, то есть борьба за ресурсы на рынке труда. Я думаю, две основные причины – отсутствие ассимиляции и конкуренция на рынке труда.
Вероника Боде: Иван, по вашим наблюдениям, зачем нужен россиянину образ врага – врага внешнего или внутреннего, инакомыслящего или человека другой национальности?
Иван Суслов: Это очень распространенное научное исследование, посвященное тому, что население можно сплотить с помощью образа врага. Обычно на ум всегда приходит множество статей и книг, которые посвящены сталинской эпохе, нагнетанию образа врага со стороны мирового капиталистического окружения. Это оправдывало те жертвы, которые советский народ приносил, ведя строительство страны. То есть я присоединяюсь к этой мысли. Замечу лишь, что фактически в любой стране существует образ врага, начиная от демократических Соединенных Штатов Америки, где есть образ террориста. А террористы – это же не только внешние враги, они же и внутри самой Америки существуют. И ради этого были предприняты различные меры, какие-то свободы урезали у американцев. То же самое и в России. Любой стране, мне кажется, нужен образ врага. Не то что нужен, а власть всегда будет конструировать образ врага для того, чтобы объяснить населению свои действия.
Вероника Боде: Лена, по вашим наблюдениям, является ли образ врага основанием для консолидации россиян? И есть ли какие-то другие основы для консолидации в обществе?
Елена Колочарова: Обратной стороной любой солидарности являются демаркационные границы, которые разделяют «мы-сообщество» от «они-сообщества». Другое дело, что идентификационное ядро может быть смещено либо в одну, либо в другую сторону. Если основанием для интеграции являются какие-то содержательные ценности, характеристики, то это позитивная идентичность. Если же очень сильно обострено противостояние на границе «мы – они», то это негативная идентичность. И на сегодняшний день приходится признавать, что, скорее, все-таки идентичность россиян консолидируется на противопоставлении «мы – не они», а не через описание «мы такие, такие и такие». Это подтверждается и данными наших опросов. Когда мы спрашиваем: «Как вы считаете, что, прежде всего, имеют в виду, когда говорят об «особом» пути России?», то самый популярный ответ – различие ценностей России и Запада. Второй по популярности – особая роль государства, которое опекает и защищает своих граждан. И мы видим, что риторика особости как бы остается закольцованной сама на себе. «Какие мы?», - спрашиваем мы. «Мы особые, мы не такие, как они». «А какие «не такие»?». «Мы другие, мы непонятные». В этом смысле дефицит содержательных характеристик, универсальных ценностей, универсальных ориентиров достаточно сильно ощущается. И либо он берется из прошлого – консолидированность вокруг нашего великого прошлого, нашей истории, либо он берется из описания других, непохожих, чужих, угрожающих.
Вероника Боде: Иван, у вас есть какое-то объяснение тому, почему происходит так? Если, конечно, вы согласны, если ваши наблюдения совпадают с тем, что говорила Лена.
Иван Суслов: Мне кажется, это проблема любого государства. Я бы не сказал, что это чисто российская проблема. В какой-то мере она присуща любому государству в современном мире.
Вероника Боде: Скажем, проблема «особости» - я не думаю, что она в такой степени присуща другим государствам...
Иван Суслов: Я недавно смотрел ролик в «YouTube», где итальянцы сделали карикатуру на свою страну, показав, что она совершенно отличается от других стран Евросоюза. Там очень забавные зарисовки. Я думаю, что сложно говорить об особости только России.
