Марина Тимашева: 30-го мая в Театральном Центре "На Страстном" награждением лауреатов завершился фестиваль студенческих и дипломных спектаклей "Твой шанс". В афишу его вошли 22 постановки из России, Германии, Америки, Китая, Италии, Польши, Чехии. Лауреат получает знатный подарок - право весь следующий сезон играть свой спектакль на сцене Театрального Центра “На Страстном” и грант на следующую постановку в размере одного миллиона рублей. Победителем стал спектакль "История мамонта", режиссер Екатерина Гранитова, художественный руководитель курса Олег Кудряшов.
О фестивале "Твой шанс", большинство спектаклей которого не уступает работам лучших профессиональных театров, мы поговорим с его руководителем, директором Театрального Центра "На Страстном" Михаилом Пушкиным
- Школы. Когда театроведу говоришь "Щукинская школа", у него сразу в памяти возникают спектакли Вахтангова, когда человеку говоришь “Щепкинская школа”, у него сразу в сознании возникают спектакли Малого театра. Но вот вы вошли, допустим, в театр, не зная, какая школа играет тот или другой спектакль. Вы поймете, к какой школе принадлежат ребята?
Михаил Пушкин: Я думаю, это глубокое заблуждение театроведов, что они могут за три-четыре минуты определить, спектакль какой школы идет на сцене. Ерунда! Я могу по почерку определить, кто мастер курса или к какому мастеру тяготеет школа, тяготеет спектакль. На самом деле есть педагоги, у которых есть свой стиль, свой почерк, своя палитра приемов. Вот, предположим, спектакль “История мамонта”. Это же спектакль не Кудряшова, это спектакль Екатерины Гранитовой, но почерк Кудряшова, его рука чувствуется за этим спектаклем. Спасибо мы говорим и режиссеру, и руководителю курса, потому что за этим - огромная работа по воспитанию "синтетического" артиста, когда актеры могут одинаково профессионально показывать пластические спектакли, вокальные классы и концерты, и так же успешно, спокойно существовать в русле драматического театра. Вот это - почерк Кудряшова, который мне очень близок. Я думаю, что сейчас важны лидеры, педагоги, которых остается очень мало, за которыми идет курс и, когда студенты заканчивают институты возникает объем, объем уже осознанного, прожитого театра, тот камертон с которым они пойдут по жизни. Все равно все сравнивают: а как у меня с Кудряшовым было, а как у меня было с Фоменко, а как у меня было с Женовачом? Эта точка отсчета для них останется необходимо важной на протяжении всей их жизни, в каких бы театрах они не существовали.
Марина Тимашева: Вы заговорили об “Истории мамонта”. Если бы я не знала, что это спектакль, сделанный студентами, то мне никогда в голову не пришло бы, что это не профессиональный театр. Более того, когда я вижу спектакли, которые показывают в Театральном Центре “На Страстном”, которые сюда привозят из других городов (я видела здесь “Идиота” по Достоевскому в постановке Григория Козлова с его студентами - это Санкт-Петербургская Академия Театрального Искусства), то я, с одной стороны, очень радуюсь, а, с другой стороны, я недоумеваю. Потому что эти спектакли дадут фору 90 процентам тех спектаклей, которые я вижу в профессиональном, репертуарном московском или петербургском театре. Я не делаю скидок ни на студийность, ни на молодой задор. Люди, когда они молоды, получают исключительный шанс работать с интересными мастерами, с интересными педагогами, с интересными режиссерами и делают максимум того, что они могут. Потом эти ребята куда-то рассредоточиваются, попадают в разные руки и, в результате, все сводится к ремеслу, в лучшем случае. Вообще это нормальная ситуация, это обычная ситуация, что студенческий спектакль лучше профессионального спектакля или мы имеем дело с каким-то определенным временем?
Михаил Пушкин: Есть только несколько театров, в которых сохраняется, может быть, даже искусственно, атмосфера некоего единения духовного, интеллектуального, художественного. Но это - опять вслед за лидерами. А они - наперечет. Ну что бы Кудряшову не дать театра? Ну, что бы ему не дать театр с готовым репертуаром, нормально обеспеченным - не вхождение в другой театр, не покромсать ребят и растащить по разным театрам, а оставить так? Для этого художественный лидер театра в центре Москвы, который не очень хорошо работает, должен встать и выйти. На это место должны прийти эти ребята и создать свой театр со своим репертуаром. А мы можем сохранить СПЕКТАКЛИ, но не потенциальный ТЕАТР Кудряшова. Вот это обидно, это печально, и я думаю, что тенденция к тому, что театр будет переламывать, ломать, поглощать молодых людей, ведь они не очень сильны еще и потому, что у них нет прививки от плохой театральщины. Выживут самые сильные, но не факт, что более талантливые.
Марина Тимашева: Та же “История мамонта”. Вот поставлен спектакль, с оригинальным выбором литературного материала, с мастерски сделанной инсценировкой, с отменной работой режиссера, который не выпячивает самого себя, режиссера, умно работающего с актерами, режиссера-педагога, который знает, от какой точки к какой он идет, какова его мысль. Замечательный спектакль. Но я впервые познакомилась с режиссером Екатериной Гранитовой. И подозреваю, что многие из тех спектаклей, которые есть афише фестиваля, тоже поставлены людьми, имен которых я прежде не слышала. Как это происходит, что человек, который в состоянии сделать такой спектакль, пусть в театральной школе, тем не менее, оказывается совершенно не у дел?
Михаил Пушкин: На самом деле, не всякий режиссер, который работает с курсом в школе, может выпустить хороший спектакль в профессиональном театре. Но у Екатерины Гранитовой сейчас, я думаю, будет хороший спектакль в Театре "Эт Сетера" у Калягина, который она поставила по военным песням. Я думаю, что это очень приличный спектакль, потому что она - человек определенного вкуса, самоотверженный и так далее. Но ее присутствие на курсе в качестве режиссера, когда лидер – Кудряшов, оно обосновано, так же, как было обосновано, и все это знали, присутствие Розы Абрамовны Сироты у Товстоногова. Поэтому я считаю, что такой тандем, такая связка крайне необходима, иначе мы можем потерять некое творческое, коллективное руководство курса по воспитанию артистов. Я думаю, что это, скорее, тот идеальный случай педагогики, когда педагог становится режиссером на своем курсе и выпускает очень удачный спектакль. Не надо ломать судьбу и звать в театр на постановки, достаточно режиссеров, которые владеют профессией, ремеслом, чтобы сделать одноразовый спектакль. А вот, видимо, планида такого рода режиссеров - работать долго и тщательно с курсом.
Марина Тимашева: Михаил Васильевич, а кто, вообще, в жюри фестиваля? То есть, как определяется Гран-при?
Михаил Пушкин: Коллективный отбор. Достаточно демократично - у нас нет официального жюри, у нас нет официального, условно говоря, экспертного совета, все это делает дирекция Театрального Центра, критики, которые обсуждают спектакли и ходят на спектакли (независимое мнение критиков необходимо по каждому спектаклю), и соответственно Союз Театральных Деятелей, который участвует в работе. Так что, это не структурированная масса наблюдателей и профессиональных критиков, но наиболее действенная, потому что пока споров о том, кому мы давали Гран-при, на протяжении шести лет не было. Я считаю, что такая неформальная история лучше, чем тайное голосование, битвы за “маски”, статуэтки, и так далее. Мне кажется, что это проще, поскольку история студенчества должна быть без парадного подъезда, без театра с колоннами.
Марина Тимашева: Я сама об этом прежде не думала, но, когда вы это сказали: точно… После каждой раздачи праздничных наград и слонов в прессе следует целая буча: одному не нравится, что дали тому, а не дали этому, другому не нравится то, что дали этому, а не дали тому. И только фестиваль “Твой шанс”, никогда не вызывает никаких дискуссий, потому что люди, в общем и целом, считают ровно так, как считает судейство этого фестиваля.
Михаил Пушкин: Очень действенное.
Марина Тимашева: Только что я была членом жюри фестиваля профессиональных театров для детей “Арлекин” в Петербурге, и мы, посмотрев спектакли, представленные в афише, пришли к выводу, что мы Гран-при не дадим. Здесь нет жюри, но если такая ситуация возникает размытая, что тогда будет?
Михаил Пушкин: Легко - не дадим. Если будет ситуация такая, что уровень спектакля на фоне фестиваля в следующем году будет ниже уровня Гран-при этого года, значит, Гран-при не будет.
Марина Тимашева: Михаил Васильевич, я слышала, что вы возите спектакли на фестивали международные. Это что значит?
Михаил Пушкин: Мы придумали один фестиваль, который назовется “Fest and Fest”. Может быть, название поменяется, но фестиваль должен идти в Турине, в Италии, и это будет копродукция многих фестивалей. Идея наша, партнеры из Италии поддержали эту идею, и мы хотим организовать фестиваль победителей фестивалей. Все фестивали молодежные, которые будут идти в мире, будут собраться в Турине. Почему в Турине, а не в России? Да очень просто. Проще с таможней, проще с переездами, гениальные постановочные пространства, где три-четыре зала плюс площадка в центре Турина, в 20-ти метрах от главной улицы. Вопрос в другом: вопрос в финансировании, в партнерах, в спонсорах, которые могут в это включиться. Дело идет очень сложно, трудно, может получиться очень интересный фестиваль в еще не очень театрально освоенном городе Турине. А есть варианты приглашения лауреата Гран-при в Шанхай, на молодежный студенческий фестиваль, который проводится только в Китае и только с китайцами, из иностранцев приглашают только нас. Есть, опять-таки, организационно-финансовые проблемы. Нам не хватает немного, нам не хватает чуть-чуть, чтобы решить эти проблемы, и я надеюсь, что мы их решим. Если говорить о глобальной идее, то Россия, Москва могла бы собрать все молодежные студенческие фестивали, фестивали молодой режиссуры под своей эгидой в международную ассоциацию, которая бы работала, показывала лучшие спектакли молодых коллективов - это и только рожденные театры, это и постдипломные сохраненные спектакли. Тогда возникла бы история продолжения профессии - увидеть людей после института, как они сохраняют в себе желание делать приличные спектакли, а не только сниматься в сериалах, снимать кино или уходить вторым режиссером для того, чтобы получать большую зарплату. Поэтому независимые театральные группы надо объединить, чтобы вся молодая театральная энергия всех учебных вузов мира была здесь в Москве. Тогда это мощная история. Но, я думаю, капля камень точит, мы потихонечку к этому будем идти. Начнем пока пилот с Турина. Следующий год - Год Италии в России и России в Италии, надеюсь вместе с нашими партнерами, с Итальянским Институтом культуры мы сможем организовать даже в Москве проект, который называется “Италия молодая”. То есть следующий фестиваль “Твой шанс” будет с очень явным итальянским акцентом, который будет очень ясен, виден, и мы покажем большое количество итальянских школ.
Марина Тимашева: “Молодая Италия” это что-то очень революционное… Миша, вот спектакль показан на фестивале, получает Гран-при, речь идет о том, что он в течение года быть показан на сцене Театрального Центра “На Страстном”. А был ли за эти годы хотя бы один случай, когда люди не могли играть этот спектакль, потому что разошлись по разным театрам и больше не могли собраться?
Михаил Пушкин: Нет, сезон-то все играли, а вот второй сезон было сложнее уже играть. К сожалению, спектакль Паши Сафонова, который я нежно люблю, который называется “Прекрасные люди”, умер на втором сезоне. Потому что актеры стали востребованы, стали знаменитыми, разошлись в разные театры. Были такие спектакли у Володи Епифанцева здесь. К сожалению, сейчас умирает спектакль “Горе от ума” Виктора Жако. Не в том смысле он умирает, что он кончился художественно, а в том смысле, что артист, исполнитель главной роли, со знаковой фамилией Ефремов, внук Олега Николаевича Ефремова - в главной роли занят теперь в “Современнике”. Сложно всем собраться в одно время, это беда, конечно, всех маленьких театров, которые под нашей крышей. Спектакли уходят, они уходят не потому, что они творчески себя изжили, а потому, что начинается другая, взрослая жизнь. Но это нормально.
Марина Тимашева: Как я уже сказала, лауреатом фестиваля стал спектакль РАТИ (ГИТИСа), курса Олега Кудряшова "История мамонта". Это умное и глубокое прочтение романа Алексея Иванова "Географ глобус пропил" входит, наравне со спектаклями Петра Фоменко, Римаса Туминаса, Миндаугаса Карбаускиса, в шестерку лидеров прошедшего сезона (согласно рейтингу театральных критиков, опубликованному на профессиональном сайте smotr.ru). Режиссер – Екатерина Гранитова и замечательный молодой артист Андрей Сиротин вновь вывели на российскую сцену “лишнего человека”, теперь бы его назвали “лузером”, учителя, чем-то похожего на Зилова из “Утиной охоты”, только порядочнее.
Сцена из спектакля:
- А как же твой выпускной роман с Колесниковым, чем закончился?
- А ты не знаешь?
- Нет.
- Встречались два года после школы, потом он в армию ушел, а я замуж вышла. Колесников тоже хорош - пришел ко мне на свадьбу, напился, к каждой юбке приставал, армейские анекдоты рассказывал.
- Но мы с таким благоговением всем классом наблюдали за вашим романом с Колесниковым. Как же десятиклассник нашу Ленку любит, на машине катает!
- Только к машине вы имели уважение. Сейчас у него автобус целый…
- Ты самая красивая девочка в классе была. Все думали, будешь ананасы в Париже кушать.
- Да и про тебя ведь думали, что станешь великим поэтом.
- Метили в цари, а попали в псари. Я ведь тебя любил, Лена, по-настоящему.
- Я знала. Весь класс знал.
- И тебе меня не жалко было?
- Нет, тогда ведь казалось, что всего сколько угодно будет. Маленькие были, не ценили, когда любят. Витя, тебе не хотелось бы начать все с начала?
- Чего?
- Ты никогда не думал, чтобы начать все сначала?
- Чё ты болтаешь-то? Чё с начала-то, чё сначала? Не надо об этом думать, не стоит об этом думать, незачем. Чё ты городишь-то, чё сначала-то начать, “взять, да сначала начать”. Чтобы детей, что ли, наших не было?
Марина Тимашева: Интересно, что после спектакля Театра Фоменко “Рыжий”, это уже второй подряд – при всех различиях – герой такого рода на московских подмостках. Только в случае Рыжего ясно: когда-то было его время, к новому он оказался не приспособлен. Случай с Географом иной: никогда в России не было его времени, а он – умный разгильдяй, с дивным чувством юмора и с поэтической душой, шут, добряк, неудачник, у которого вся жизнь – наперекосяк, был во все времена. “Мамонт мясной породы. Когда его на шашлык рубят, он только смеется” - как сказано в книге. Весьма интересно и то, что весь спектакль сопровождают песни Петра Мамонова и “Звуков Му” в исполнении самого Андрея Сиротина. Расположившись в контексте сюжетной истории стихи Мамонова, как ни странно, совершенно перестали казаться абсурдистскими, будто и написаны были, как жанровые сценки.
(Звучит песня)
Буду работать и деньги копить
Брюки поглажу, брошу курить
Стану хорошим
Очень хорошим
Ты тоже работай и деньги копи
Губы не крась, не пей, не кури
Стань хорошей
Очень хорошей
Мы скоро поженимся, купим квартиру
Я кафель наклею на стену сортира
Стану хорошим
Очень хорошим
Ты будешь стирать мне и гладить рубашки
Ты бросишь свои воровские замашки
Станешь хорошей
Очень хорошей
Так будем жить мы хорошие оба
Будем любить мы друг друга до гроба
Хорошие оба
До хорошего гроба
Только б прошла поскорее суббота
Только б скорее пойти на работу
Чтоб там стать хорошим!
Там стать хорошим!
Марина Тимашева: Второй отличный спектакль, представленный в афише фестиваля “Твой шанс” - "Не все коту масленица" Школы-студии МХАТ, легкий, стремительный, веселый дипломный спектакль, уже включен в репертуар театра "Сатирикон". История бесприданницы, которой предстоит выбор между богатым купцом и бедным возлюбленным. Текст – убойной силы, кажется, что написан вчера, и речь просто стилизована под архаичную (для усиления комического эффекта). Более того, тут недавно олигарх Прохоров сетовал, что у рабочих больно много прав, так тут такое впечатление, что он прямо цитировал купца Ахова по пьесе Островского. А зрители, присутствовавшие на спектакле, углядели исключительное сходство Ахова с Никитой Михалковым.
Звучит фрагмент спектакля:
А х о в: Не страшен я, а грозен. А ты еще усаживаешь да потчуешь при мальчишке-то!
К р у г л о в а: Чем он тебе помешал, не понимаю.
А х о в: Пора понимать; не за мужиком замужем-то была. Порядок-то тоже в доме был заведен; чай, ученье-то мужнино и теперь помнишь? Что за невежество!
К р у г л о в а: Никакого тут невежества нет. Да что ты, в самом деле, учить меня стал! Поздно уж, да и не нуждаюсь я.
А х о в: Да мне что? Живи, как хочешь; тебе же хуже.
К р у г л о в а: Прожила век-то как-нибудь, теперь уж немного доживать осталось.
А х о в: Да ты только рассуди, как ему с хозяином в одной комнате? Может, я и разговорюсь у вас; может, пошутить с вами захочу; а он, рот разиня, слушать станет? Он в жизни от меня, кроме приказу да брани, ничего не слыхивал. Какой же у него страх будет после этого? Он скажет, наш хозяин-то такие же глупости говорит, как и все прочие люди. А он знать этого не должен.
К р у г л о в а: Ну, уж где нам эту вашу политику понимать!
А х о в: Мы иногда сберемся, хозяева-то, так безобразничаем, что ни в сказке сказать, ни пером написать! Так нам и пустить к себе в компанию приказчиков, чтоб они любовались на нас?
К р у г л о в а: Это уж твое дело.
А х о в: То-то я и говорю. Вот ты, как только меня увидала, прежде чем сажать-то меня да потчевать, вытолкнула бы его за дверь; и ему на пользу, и мне приятнее.
Марина Тимашева: В роли купца Ахова - сам руководитель курса - Константин Райкин. Никто не сомневается в том, что он – великий актер, но каждый раз, увидев его на сцене, заново поражаешься мощи его мастерства, его невероятному сценическому обаянию, его умению органично скрестить психологическую школу с техникой комедии-дель-арте, и той радости от пребывания на сцене, которую обыкновенные актеры теряют довольно быстро. После каждого спектакля проходят обсуждения со зрителями, их ведут критики. Поэтому вы услышите, как вопрос Райкину задает зав отделом культуры “Независимой газеты” Григорий Заславский.
Константин Райкин: Мне кажется, что я очень рискую, играя со своими молодыми коллегами. Это как играть с детьми, с кошками, с собаками. Они ведь играют либо плохо, либо гениально. И очень можно проиграть им в этом соревновании. Вообще, я, во-первых, например, мечтал поработать с Аллой Борисовной Покровской, как с педагогом, с режиссером. Потому что она у меня работает на курсе, и я завидую своим студентам, потому что я не имею порой возможности с режиссерами-постановщиками так подробно поработать над ролью, как она работает со студентами. И, порой, то, что они делают у нее в каких-то отрывках, в каких-то дипломных спектаклях, ею поставленных, это лучшее, что они делают в жизни потом, в профессии. Ну, я тоже так хочу, я тоже, как любой артист. Мы же зависим от того, кто с нами работает, и я тоже хотел, чтобы она со мной поработала. Потом, мне кажется, студентам бывшим, а ныне артистам, было очень полезно увидеть, что мастерство не упрощает жизнь. Конечно, я более опытный артист, чем они. Но, понимаете, они увидели, как у меня ничего не получается, как я прихожу в отчаяние. А если каким-то моментом отчаяния эта роль не оплачена, она, скорее всего, не получится. И у меня тоже ничего не получалось. И когда они увидели, как я там заплакал от того, что у меня не получается, потому что я практически всегда плачу, вот потому что у меня не получится, я трудно работаю, и они увидели, как их мастер, худрук, трудно работает, они поняли, что мастерство, умение какое-то не прибавляет легкости. Мне очень хорошо с ними, они замечательные, они будут расти. Буду ли я расти - вот это вопрос, и меня иногда ужасает, что придется, может, на него отвечать отрицательно. Для меня огромная школа с ними работать, мне кажется, они мне нужнее, чем я им.
Григорий Заславский: А что именно у вас не получалось?
Константин Райкин: А ничего у меня не получается. Вообще вот ничего не получается. Вот у артиста наступает период, когда у него не получается ничего, вообще ничего он не может сделать, и я ничего не мог. И Алла Борисовна, и Сергей Витальевич Шенталинский, и мои младшие коллеги, меня успокаивали, как малого ребенка. И каждый раз наступает момент, когда у тебя возникает ощущение, что это вообще не получится. Вот вся эта фигня по поводу мастерства, что ты сыграл уже что-то… Каждый раз это заново. Басню, прозу, стихотворение ты читаешь, потом коллоквиум, потом с трудом проходишь первый курс, со страхом быть выгнанным, и всю профессию ты проходишь каждый раз снова, делаешь все ошибки, которые делают первокурсники, все. Вот такое наше дело, и в этом некоторая прелесть есть мазохистическая.
Марина Тимашева: У театральных школ нет больших денег, стало быть, никаких технологий, декорации очень простые – стулья, ящики, подушечки. В театральных школах все еще воспитывают уважение к драматургу, режиссеры-педагоги не ставят себя выше текста и не бахвалятся "неожиданными" концепциями (на самом деле, протухшими уже к началу 70-х годов). Вот и получаются настоящие спектакли – такие, какие должны быть – с умными мыслями, сильными чувствами, понятными отношениями, и с героями, за которых переживаешь, как за родных людей. Спектакли, которые любят зрители. И правильно делают.
