...Я хотел разобраться. И поэтому сделал им предложение.
– Я могу встретиться с вашими старшими? – Парень дернулся, но я продолжил: – Просто скажи им про меня, визитку вот дай. Скажи, что книгу про фашизм пишу, статью там. Придумай все, что хочешь. Сделаешь?
– Зачем тебе? Сдать нас хочешь? Не боишься, что день этот твой последним будет? – он с оттяжкой плюнул мне в лицо.
Я ошибся с предложением. Да, они были лишь винтиками сложной машины, но винтиками нужными. Не лишними. И они неплохо знали свое дело. Да иначе и быть не могло. Только четкая организация с обязательным уставом могла выжить под прессом со стороны правоохранительных органов, общества.
Молодежные экстремистские группировки не могут существовать разрозненно или постоянно. И они не могут не развиваться. Им становится тесно в том пространстве, которое ими уже завоевано. И они укрупняются. Естественно, не самостоятельно, а под чутким руководством местного фюрера. Повторюсь, что я далек от мысли на кого-то конкретно намекать или делать быстрые выводы о заинтересованности властных структур в существовании такой вот угрозы. Но думаю, что профилактику фашизма в России можно было бы вести гораздо эффективнее.
Если взрослый живет стойкими убеждениями, то подросток живет адреналином в его крови. Ему нужен вызов, трудности. Драйв. Ему нужно самоутвердиться в сегодняшнем дне. Идти в секцию волейбола или доказать теорию Ферма, согласитесь, нужно, но и скучно. Этим занимаются единицы. А что делать тем, кто силен, агрессивен, но не хочет спорта? Не наша ли слепота помогает им пополнять ради вот таких группировок? Я не буду рассуждать как дед, что во всем виноваты родители и куда смотрит школа. Но ведь вопрос именно в этом: сколько вины родителей и куда смотрит школа?
Много лет назад я вел спортивный клуб для трудных подростков. У меня занимались те, кто одной ногой уже был в тюрьме, кто мог смело ударить и нахамить старику, женщине, младшему. Кто готов был украсть или отнять чужое, не раздумывая о морали. Еще мой клуб был открыт неудачникам и маменькиным сынкам. Занятия проводились не только в зале, но и вне его. Они были построены таким образом, что весь адреналин и вся злость ребят скидывалась в зале. Но, главное, у них пропадало желание применять силу в обществе. Они становились мужчинами, с которыми надежно и которых обыватель не боялся. Слабый становился сильным. Сильный же мог управлять своей силой. И я имею в виду силу не только физическую. Некоторые из моих учеников ушли служить в армию по контракту, двое стали спортсменами (что-то похожее на хапкидо). Большинство просто живет и с легкой усмешкой вспоминает свое поведение в прошлом.
И я подумал, может, и с фашистами работать так? Привлечь их силу, ум и адреналин на пользу стране? Отправьте этих ребят на границу с Таджикистаном, и никакая героиновая зараза не проникнет в Россию. Или в Арденский залив. И пираты пойдут заниматься более мирным, чем захват кораблей, ремеслом. Можно найти другое применение этим фашистам. И не надо сарказма к этим словам. Я предлагаю решение, так как мне это не безразлично. Предлагайте другое, давайте вместе найдем простой рецепт использования этой, в общем-то, управляемой силы.
Ребята еле дослушали эти мои слова. Они много раз могли прервать и заткнуть меня, но мои слова о том, что этим они покажут только тупую силу, а не ум, помогали им сдерживать свой гнев.
– Все это слова. Жиды болтают, черные убивают. И ты не исключение. Красиво говоришь, но моей стране от этого не легче. Вот у Жеки, – он кивнул в сторону своего друга, – батя в зону ушел по наговору соседа. Мать выгнала его на улицу. Чем твои слова помогут ему, а? Мы помогли ему. Он сыт, обут. Он при деле. И в России таких примеров очень много. Мы помогаем конкретным людям. А вы пользуетесь и отнимаете у нас право жить на нашей земле.
Я понимал, что один короткий разговор в купе вагона не изменит положение дел сразу. И я не стремился к этому. Надо лишь посеять зерно сомнения в поступках и желание размышлять в будущем. И поэтому я спросил:
– Прости, а ты можешь назвать лидеров НСДАП?
– Ну, – парень не мог понять, к чему я клоню.
– Назови, пожалуйста.
– Адольф Гитлер, Мартин Борман, Йозеф Геббельс, – ответы были верные.
- А как тебя зовут друзья?
- Череп. А что, не нравится? – он все время пытался давить на меня.
– Мне все равно. Вот только непонятно, почему их ты называешь по именам, а себя позволяешь звать какой-то кличкой. Где твоя личность? Или прозвище Череп – это все, что ты заслужил? Я не защищаю коммунистов, но они чтили своих героев. Их знают все. И солдат вермахта знают граждане Германии. Их имена написаны на надгробьях, о них можно читать в книгах. А о фашистах, не солдатах, такой памяти нет. Ты этого хочешь? Ты хочешь быть безвестным героем? Ты всегда готов пожертвовать ради своей идеи, от которой сами русские пострадали больше всех? И ты реально думаешь, что серьезные люди вот так дадут вам властвовать? Может, ты просто игрушка или пушечное мясо в умелых руках? Ты думай, дружище, не торопись с ответами. Да и не надо отвечать мне. Просто находи ответы. Для себя.
– Ты не прав, мужик, – встрял Жека. – Пока не знаю как, но я докажу, что твои слова – это просто блевотина. Когда тебя потом накажут за наглость, ты вспомнишь наш разговор и поймешь, что к чему. Наша власть покажет тебе нашу правду.
– А почему ты мне угрожаешь наказанием потом? Если ты силен и прав, то покажи все сейчас. Или слабо? Докажи, чего стоит твоя теория. Иначе я до конца своей жизни буду уверен, что все сказанное тобой туфта.
Я понимал, что провоцировал их, но я также был убежден, что мои слова о равенстве рас должны быть подтверждены равенством силы. Цитаты из книг Дашичева и Родзаевского не вошли в их разум. Вернее, чтобы понять их, надо думать. Но именно этого мои оппоненты и не хотели делать. Надеюсь, что пока.
Говорят, что против лома нет приема. Если нет другого лома. Вот эту истину они и должны усвоить сейчас. Мне пришлось провести много грязных боев вне татами, и я знал, с чего начинается драка и как ее заканчивать. Я сам заварил кашу, самому ее есть. Ребята тяжело смотрели на меня, решая, как быть. Возможно, их гнев вырвался бы наружу и в тесном купе началась бы мужская заварушка, но дверь купе открылась, и к нам заглянули двое милиционеров. Сзади маячила проводник вагона. Значит, она услышала наш спор, предметом которого был не предстоящий финал лиги чемпионов, и во избежание эскалации вызвала наряд милиции. Что ж, умно. Спасибо.
– Документики предъявите, граждане, – сержант милиции был вежлив, но рука рядом с висевшей на поясе дубинкой исключала вежливое продолжение разговора, случись что.
Мы послушно полезли в карманы и достали паспорта. Бегло их просмотрев, сержант сказал мне:
– Пройдите со мной. Вещички к досмотру возьмите также. А вы, ребятки, ведите себя тихо, не шумите. Иначе до Москвы не доедете. Ссажу на станции до выяснения ваших личностей.
– А что, паспортам доверия нет? – фашист был явно не трус.
Сержант проигнорировал столь важный вопрос. Я взял сумку и вышел с милиционерами. Мы прошли в купе проводника. Я ждал продолжения.
– Посиди здесь до утра и не дергайся обратно, – сержант был все так же вежлив. Он посмотрел на меня, что-то там увидел ожидаемое и добавил: – Меньше будешь философствовать, целее будешь.
– Мы просто дискутировали.
– А они потом просто убивают. Я прошу тебя, помолчи до утра. У меня тяжелая смена, я хочу нормально ее закончить. Не послушаешься меня, тоже ссажу на ближайшей станции. Понял?
Я кивнул. Я понимал, что это тоже один из видов отношения к фашизму. Избежание проблемы. Главное, смену нормально закончить. Сержант предотвратил взрыв, отправив нас в разные углы ринга. Он поступил грамотно. Но ведь сама проблема осталась. И такие методы не могли помочь ее решить. К сожалению, много людей мыслят так. Они готовы каждому дерущемуся дать по соплям, чтобы не продолжали, и уйти с чувством уверенности, что драки после их ухода не будет. Я не осуждаю их, ведь они что-то сделали. Гораздо опаснее равнодушные. И вы знаете почему.
Я пил чай, невнимательно слушал сбивчивый рассказ проводника о том, как она решила вызвать милицию на всякий случай, и думал, что на одну проблему так много ответов. У каждого своя правда. И как реально решить эту проблему становится еще труднее. Мысли путались, хотя я честно старался найти истину.
Рано утром в купе заглянул уже знакомый сержант и сказал:
– Пойдем, герой, я провожу тебя немного.
Я не удивился его предложению, так как моих соседей по купе встречала многочисленная группа подростков-единомышленников. Жека что-то им говорил, и они криво усмехались, пытаясь разглядеть меня в проходе вагона.
Я посмотрел на сержанта, взял сумку и пошел за ним к другому выходу.
– Я могу встретиться с вашими старшими? – Парень дернулся, но я продолжил: – Просто скажи им про меня, визитку вот дай. Скажи, что книгу про фашизм пишу, статью там. Придумай все, что хочешь. Сделаешь?
– Зачем тебе? Сдать нас хочешь? Не боишься, что день этот твой последним будет? – он с оттяжкой плюнул мне в лицо.
Я ошибся с предложением. Да, они были лишь винтиками сложной машины, но винтиками нужными. Не лишними. И они неплохо знали свое дело. Да иначе и быть не могло. Только четкая организация с обязательным уставом могла выжить под прессом со стороны правоохранительных органов, общества.
Молодежные экстремистские группировки не могут существовать разрозненно или постоянно. И они не могут не развиваться. Им становится тесно в том пространстве, которое ими уже завоевано. И они укрупняются. Естественно, не самостоятельно, а под чутким руководством местного фюрера. Повторюсь, что я далек от мысли на кого-то конкретно намекать или делать быстрые выводы о заинтересованности властных структур в существовании такой вот угрозы. Но думаю, что профилактику фашизма в России можно было бы вести гораздо эффективнее.
Если взрослый живет стойкими убеждениями, то подросток живет адреналином в его крови. Ему нужен вызов, трудности. Драйв. Ему нужно самоутвердиться в сегодняшнем дне. Идти в секцию волейбола или доказать теорию Ферма, согласитесь, нужно, но и скучно. Этим занимаются единицы. А что делать тем, кто силен, агрессивен, но не хочет спорта? Не наша ли слепота помогает им пополнять ради вот таких группировок? Я не буду рассуждать как дед, что во всем виноваты родители и куда смотрит школа. Но ведь вопрос именно в этом: сколько вины родителей и куда смотрит школа?
Много лет назад я вел спортивный клуб для трудных подростков. У меня занимались те, кто одной ногой уже был в тюрьме, кто мог смело ударить и нахамить старику, женщине, младшему. Кто готов был украсть или отнять чужое, не раздумывая о морали. Еще мой клуб был открыт неудачникам и маменькиным сынкам. Занятия проводились не только в зале, но и вне его. Они были построены таким образом, что весь адреналин и вся злость ребят скидывалась в зале. Но, главное, у них пропадало желание применять силу в обществе. Они становились мужчинами, с которыми надежно и которых обыватель не боялся. Слабый становился сильным. Сильный же мог управлять своей силой. И я имею в виду силу не только физическую. Некоторые из моих учеников ушли служить в армию по контракту, двое стали спортсменами (что-то похожее на хапкидо). Большинство просто живет и с легкой усмешкой вспоминает свое поведение в прошлом.
И я подумал, может, и с фашистами работать так? Привлечь их силу, ум и адреналин на пользу стране? Отправьте этих ребят на границу с Таджикистаном, и никакая героиновая зараза не проникнет в Россию. Или в Арденский залив. И пираты пойдут заниматься более мирным, чем захват кораблей, ремеслом. Можно найти другое применение этим фашистам. И не надо сарказма к этим словам. Я предлагаю решение, так как мне это не безразлично. Предлагайте другое, давайте вместе найдем простой рецепт использования этой, в общем-то, управляемой силы.
Ребята еле дослушали эти мои слова. Они много раз могли прервать и заткнуть меня, но мои слова о том, что этим они покажут только тупую силу, а не ум, помогали им сдерживать свой гнев.
– Все это слова. Жиды болтают, черные убивают. И ты не исключение. Красиво говоришь, но моей стране от этого не легче. Вот у Жеки, – он кивнул в сторону своего друга, – батя в зону ушел по наговору соседа. Мать выгнала его на улицу. Чем твои слова помогут ему, а? Мы помогли ему. Он сыт, обут. Он при деле. И в России таких примеров очень много. Мы помогаем конкретным людям. А вы пользуетесь и отнимаете у нас право жить на нашей земле.
Я понимал, что один короткий разговор в купе вагона не изменит положение дел сразу. И я не стремился к этому. Надо лишь посеять зерно сомнения в поступках и желание размышлять в будущем. И поэтому я спросил:
– Прости, а ты можешь назвать лидеров НСДАП?
– Ну, – парень не мог понять, к чему я клоню.
– Назови, пожалуйста.
– Адольф Гитлер, Мартин Борман, Йозеф Геббельс, – ответы были верные.
- А как тебя зовут друзья?
- Череп. А что, не нравится? – он все время пытался давить на меня.
– Мне все равно. Вот только непонятно, почему их ты называешь по именам, а себя позволяешь звать какой-то кличкой. Где твоя личность? Или прозвище Череп – это все, что ты заслужил? Я не защищаю коммунистов, но они чтили своих героев. Их знают все. И солдат вермахта знают граждане Германии. Их имена написаны на надгробьях, о них можно читать в книгах. А о фашистах, не солдатах, такой памяти нет. Ты этого хочешь? Ты хочешь быть безвестным героем? Ты всегда готов пожертвовать ради своей идеи, от которой сами русские пострадали больше всех? И ты реально думаешь, что серьезные люди вот так дадут вам властвовать? Может, ты просто игрушка или пушечное мясо в умелых руках? Ты думай, дружище, не торопись с ответами. Да и не надо отвечать мне. Просто находи ответы. Для себя.
– Ты не прав, мужик, – встрял Жека. – Пока не знаю как, но я докажу, что твои слова – это просто блевотина. Когда тебя потом накажут за наглость, ты вспомнишь наш разговор и поймешь, что к чему. Наша власть покажет тебе нашу правду.
– А почему ты мне угрожаешь наказанием потом? Если ты силен и прав, то покажи все сейчас. Или слабо? Докажи, чего стоит твоя теория. Иначе я до конца своей жизни буду уверен, что все сказанное тобой туфта.
Я понимал, что провоцировал их, но я также был убежден, что мои слова о равенстве рас должны быть подтверждены равенством силы. Цитаты из книг Дашичева и Родзаевского не вошли в их разум. Вернее, чтобы понять их, надо думать. Но именно этого мои оппоненты и не хотели делать. Надеюсь, что пока.
Говорят, что против лома нет приема. Если нет другого лома. Вот эту истину они и должны усвоить сейчас. Мне пришлось провести много грязных боев вне татами, и я знал, с чего начинается драка и как ее заканчивать. Я сам заварил кашу, самому ее есть. Ребята тяжело смотрели на меня, решая, как быть. Возможно, их гнев вырвался бы наружу и в тесном купе началась бы мужская заварушка, но дверь купе открылась, и к нам заглянули двое милиционеров. Сзади маячила проводник вагона. Значит, она услышала наш спор, предметом которого был не предстоящий финал лиги чемпионов, и во избежание эскалации вызвала наряд милиции. Что ж, умно. Спасибо.
– Документики предъявите, граждане, – сержант милиции был вежлив, но рука рядом с висевшей на поясе дубинкой исключала вежливое продолжение разговора, случись что.
Мы послушно полезли в карманы и достали паспорта. Бегло их просмотрев, сержант сказал мне:
– Пройдите со мной. Вещички к досмотру возьмите также. А вы, ребятки, ведите себя тихо, не шумите. Иначе до Москвы не доедете. Ссажу на станции до выяснения ваших личностей.
– А что, паспортам доверия нет? – фашист был явно не трус.
Сержант проигнорировал столь важный вопрос. Я взял сумку и вышел с милиционерами. Мы прошли в купе проводника. Я ждал продолжения.
– Посиди здесь до утра и не дергайся обратно, – сержант был все так же вежлив. Он посмотрел на меня, что-то там увидел ожидаемое и добавил: – Меньше будешь философствовать, целее будешь.
– Мы просто дискутировали.
– А они потом просто убивают. Я прошу тебя, помолчи до утра. У меня тяжелая смена, я хочу нормально ее закончить. Не послушаешься меня, тоже ссажу на ближайшей станции. Понял?
Я кивнул. Я понимал, что это тоже один из видов отношения к фашизму. Избежание проблемы. Главное, смену нормально закончить. Сержант предотвратил взрыв, отправив нас в разные углы ринга. Он поступил грамотно. Но ведь сама проблема осталась. И такие методы не могли помочь ее решить. К сожалению, много людей мыслят так. Они готовы каждому дерущемуся дать по соплям, чтобы не продолжали, и уйти с чувством уверенности, что драки после их ухода не будет. Я не осуждаю их, ведь они что-то сделали. Гораздо опаснее равнодушные. И вы знаете почему.
Я пил чай, невнимательно слушал сбивчивый рассказ проводника о том, как она решила вызвать милицию на всякий случай, и думал, что на одну проблему так много ответов. У каждого своя правда. И как реально решить эту проблему становится еще труднее. Мысли путались, хотя я честно старался найти истину.
Рано утром в купе заглянул уже знакомый сержант и сказал:
– Пойдем, герой, я провожу тебя немного.
Я не удивился его предложению, так как моих соседей по купе встречала многочисленная группа подростков-единомышленников. Жека что-то им говорил, и они криво усмехались, пытаясь разглядеть меня в проходе вагона.
Я посмотрел на сержанта, взял сумку и пошел за ним к другому выходу.
