Иван Толстой: Переходим к эссе нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова. Сегодня оно названо ''К вопросу о бубликах''. Речь пойдет о ''Завтраке у Тиффани'' и ностальгии по 60-м.
Борис Парамонов: В Америке вышла книга, вызвавшая у меня прилив ностальгических чувств. Ностальгических в обоих смыслах: как в прустианском ''поиска утраченного времени'', так и в пространственном, всколыхнув память моего советского еще кинопрошлого. Книга называется ''Пятая Авеню в пять утра: Одри Хепберн, ''Завтрак у Тиффани'' и рождение современной женщины'', автор Сэм Уоссон. ''Завтрак у Тиффани'', как известно, повесть Трумена Капоте (американцы говорят Капоти), в свое время напечатанная в Советском Союзе, примерно в середине 60-х годов и, понятно, очаровавшая советских читателей. Я помню издание в популярной Библиотечке журнала ''Огонек'', то есть массовым тиражом; не меньшее впечатление, чем сама повесть, вызвал портрет автора на обложке: хорошенький, принявший томную позу молодой человек в клетчатом жилете и галстуке бабочкой. Портрет вызвал недоумение: разве похож он на писателя, разве бывают такие писатели? Сейчас, когда причуды и образы гэй-культуры повсеместно известны, этот портрет недоумения бы не вызвал.
Но есть у меня и другое воспоминание, связанное с ''Завтраком у Тиффани''. Широко читавшиеся, вернее рассматривавшиеся на предмет картинок польские киножурналы ''Фильм'' и ''Экран'', натурально, отметили экранизацию повести Капоте, и я млея глядел на кадр из фильма: Одри Хепберн (уже известная и любимая в СССР по ''Римским каникулам'' и ''Войне и миру'') на нью-йоркской улице, с повышенным любопытством глядящая, приспустив солнечные очки, на крепкого парня Джорджа Пеппарда и томную Патришу Нил. А как мы знали из повести, никакой элегантной средних лет дамы у Капоте не было. Да и мужской герой-рассказчик не таким мужественным здоровяком представлялся.
Короче говоря, фильма нам в Советском Союзе не показали, и этот захватывающий воображение кадр объяснения не получил. За разъяснением надо было ехать в Америку, что я и сделал. ''Завтрак у Тиффани'' режиссера Блэйка Эдвардса я смотрел бессчетно, никогда его не пропускаю, если показывают по телевизору. Фильм пленительный, но на книгу Трумена Капоте похожий весьма отдаленно.
Вот тут и пойнт сюжета, развернутого у Сэма Уоссона. Рецензент его книги Джэнет Маслин пишет в ''Нью-Йорк Таймс'':
Диктор: ''В 1961 году отдел пиара студии Парамаунт Пикчерс предпринял акробатический трюк. Он попытался объяснить, почему Холли Голайтли – профессиональная прелестница из книги ''Завтрак у Тиффани'', регулярно проводящая ночи вне дома и получающая от щедрых мужчин 50 долларов на чай, – остается несокрушимо чистой''.
Борис Парамонов: Холли – то, что сейчас назвали бы ''кол гёрл'', девушка по вызову. Эти самые пятьдесят долларов она получает, говоря за ресторанным столиком, что ей надо посетить ''лэди рум'' – попросту женскую уборную, но в шикарных ресторанах отнюдь не только санузел, а что-то вроде косметического кабинета, почему она и носит названия ''паудер рум'' (паудер – пудра). Эти чаевые предназначаются вроде бы прислужнице в туалете (тот случай, когда пошлое слово туалет вместо нормального уборная становится уместным). Один из таких друзей мужского пола был ловко лишен дальнейших контактов, потому что, будучи провинциальным простаком, не понял, с чем и с кем имеет дело, и дал на ''паудер рум'' всего 25 центов.
Трюк ''Парамаунт Пикчерс'' в том состоял, что на роль Холли Голайтли – девушки не только с сомнительным настоящим, но и, что называется, с прошлым – была приглашена Одри Хепберн – символ, да и воплощение всяческой чистоты, в чем и состоял ее шарм. Ее брак с Мелом Феррером (князь Андрей в экранизации ''Войны и мира'') считался самым успешным в Голливуде (и действительно, он продлился 18 лет – целая геологическая эпоха для тех мест). Любимым домашним занятием Одри Хепберн было вязание, и в фильме этим же занимается Холли Голайтли, когда у нее вроде как наметился брак с бразильским дипломатом. Но фильм и в сценарии своем значительно отошел от повести.
Вот для этого и понадобились элегантная Патриша Нил и брутальный Джордж Пеппард. В повести мужской персонаж – просто рассказчик, сосед Холли, не состоящий с ней ни в каких отношениях, выходящих за рамки чисто дружественных. Для фильма же требуется герой-любовник, на каковую роль явно не способен персонаж Трумена Капоте, напоминающий больше всего портрет автора на обложке Библиотечки ''Огонька''. И в сценарий очень искусно была введена новая линия: этот мужской персонаж, въезжающий в соседство Холли, - не просто начинающий писатель, но и друг богатой дамы, которая не только снимает ему квартиру в элегантном манхеттенском таун-хаузе, но и обставляет ее всяческим антиквариатом, почему он и представляет ее Холли как своего ''декоратора'' (''интериор дизайнер''); сцену этого представления и воспроизвел польский киножурнал, заставив млеть совков перед таинственным кадром.
Но экранизация ''Завтрака у Тиффани'' была не только прелестным фильмом – она несла в себе некий протофеминистский мессэдж, как разъясняет в своей книге Сэм Уоссон. В Голливуде уже появился новый образ женщины – не просто влюбленной девушки или верной жены, но самостоятельного человека, работающей, делающей карьеру женщины. Была сделана целая серия таких фильмов с Дорис Дэй, причем в этих фильмах она даже не пела. Но всё же Дорис Дэй даже в облике ''карьир вумен'' оставалась невинно-простоватой. В общем требовалась героиня, вполне самостоятельно распоряжающаяся своим полом; такой императив тоже ведь был – или скоро стал - частью феминистской программы. Совсем проститутку ( а Холли, как ни крути, - всё же высокооплачиваемая проститутка) давать на экране было нельзя, вот и взяли на роль обаятельную всеми обожаемую Одри Хепберн, смягчив сценарий, снабдив его хэппи-эндингом и наградив Холли настоящей любовью в лице Джорджа Пеппарда, порвавшего к тому же со своим ''декоратором''. А в повести, как мы знаем, Холли исчезает где-то в Африке, убегая от обвинения в причастности к наркобизнесу.
В общем фильм Блэйка Эдвардса стал шедевром медиации, как сказали бы структуралисты: острые края , непримиримые противоположности смягчены некоей искусно и убедительно найденной серединой, единством противоположностей – вроде того, как шакал в мифах выступает медиатором жизни и смерти, потому что питается – чтобы жить – падалью, то есть мертвечиной. Эта медиация мастерски проведена по всей ткани фильма. И демонстрируется с самого начала, со знаменитой сцены, когда Холли в элегантном черном вечернем платье и с бриллиантовым ожерельем на шее очень ранним утром выходит из такси на Пятой авеню перед витриной знаменитого ювелирного магазина Тиффани и рассматривает витрину, пия кофе из бумажного стаканчика и кусая простецкий бублик – бегель, как он тут называется. Это было ироническим снижением слов Холли: когда мне очень плохо, я иду завтракать в ресторан при Тиффани, и всё становится хорошо. В этой сцене шикарная проститутка становилась простой девушкой, удовлетворяющейся бегелем.
Знакомые говорят, что видели в Москве вывеску ''Настоящие канадские бегели''. Тогда как настоящие бегели – это как раз бублики, причем не канадские, а русские. Мы в Советском Союзе не были такими жлобами, и если нам не показывали фильм ''Завтрак у Тиффани'', то книгу Капоте мы читали. А сейчас, похоже, читают в основном Дэниел Стил – даже не бублик, а дырку от бегеля.
