Елена Рыковцева: "Сделайте мне неудобно!" - потребовал журналист Дмитрий Соколов-Митрич со страниц газеты "Известия". Его теорию "разумных неудобств", которая поможет сделать нашу жизнь более цивилизованной, мы и будем обсуждать сегодня.
А начнем с рубрики "Что происходит". И она связана с российско-немецким форумом "Петербургский диалог", который в эти дни проходит в Екатеринбурге. С нами на связи главный редактор журнала "Стратегии и тактика издательского бизнеса" Алексей Панкин. Алексей, что сказал Медведев о прессе? Как вы на это отреагировали?
Алексей Панкин: Я работал на форуме в группе СМИ. И Медведев как раз отзывался на результаты обсуждений. Мы обсуждали две вещи. Первая - это то, что в условиях такого массового распространения интернета у публики сейчас столько возможности получать самую разнообразную информацию бесплатно, что ей становится все менее интересно платить за настоящую качественную журналистику. Вторая вещь. Наши в основном руководители СМИ жаловались немцам на то, что государство у нас не только напрямую финансирует прессу, но и позволяет ей еще работать на рынке, тем самым как обкрадывая частника.
Вот, собственно, на это Медведев и отзывался. Он сказал, что, действительно, интернет – это новая реальность, что в этой реальности преимущество то, что информации столько, что в каком-то смысле разница между государственными и частными СМИ просто стирается. Он сказал, что естественно это хорошо, но возникает опасность, что люди перестают отделять достоверную информацию от недостоверной.
Елена Рыковцева: А достоверная, с его точки зрения, государственная что ли?
Алексей Панкин: Нет. Он сказал то, что он сказал. Там не было возможности задавать вопросы. И он, и Меркель почему-то выделили СМИ, хотя это была не самая приоритетная группа по обсуждаемым вопросам. То есть смысл в том, что людям действительно безразлично, откуда они получают информацию (это я уже интерпретирую), что все-таки неважно, какая журналистика – частная или государственная, главное, что она хотя бы соблюдает некие процедуры, то есть проверяет факты и т. д. А в этом интернет-мире, в благосфере это уже необязательно. Это первый его тезис. Второй тезис заключался в том, что Россия пока не собирается отменять государственные СМИ. В этом он сослался на опыт развитой демократии, где, мол, тоже есть государственные СМИ. Вот тут, я думаю, он был немножко недоинформирован. В развитых демократиях действительно есть государственное финансирование неких СМИ, но там эта система устроена так, что конкретному правительству очень трудно использовать это в пропагандистских, скажем так, целях.
Елена Рыковцева: Мы можем интерпретировать то, что он сказал, так: Дмитрий Медведев просил не зацикливаться на разнице между государственными и частными СМИ, потому что интернет все равно эту разницу уже размывает?
Алексей Панкин: Да. Можно так интерпретировать. Это было, кстати, и общее мнение в данном случае участников, что интернет – это такой фактор жизни, который действительно дает неограниченное количество информации. Но становится ли от этого потребитель более информированным или нет – тут нет ни у кого однозначного ответа.
Елена Рыковцева: Дмитрий, а что вы скажете по поводу соотношения государственных и частных СМИ в России? Важно ведь еще то, каковы тут пропорции?
Дмитрий Соколов-Митрич: В России есть еще такой фактор, что государство контролирует не только то, чем владеет на рынке СМИ. Очень много СМИ, к которым государство формально никакого отношения не имеет, но всегда у государства есть возможность повлиять на них путем надавливания на хозяев этих СМИ, путем кадровых перестановок и т. д. Поэтому государство в России, мне кажется, контролирует на рынке СМИ слишком много. Интернет в России действительно стал больше, чем просто площадкой для общения домохозяек и частных лиц именно потому, что доверие к официальным СМИ снизилось до минимума, особенно к телевидению. Народ просто побежал туда, где есть то, что вы назвали, фактором жизни, но при этом, естественно, я согласен, что в интернете качество не только журналистики, но и качество новостей очень низкое. Получается, что народ бежит от одной лжи и вляпывается на минное поле, которым является интернет. Это как раз рецидив излишнего вторжения государства в сферу СМИ, на мой взгляд.
Я бы хотел добавить, что при этом фактически государство теряет контроль над влиянием на своих сограждан. Потому что в интернете каких-то реальных рычагов воздействия на аудиторию государство на данный момент почти не имеет. В других СМИ (телевидение, печатных СМИ и т. д.) оно катастрофически быстро теряет аудиторию. Народ бежит в интернет, который является сферой неконтролируемой. И это большая опасность и большая мина замедленного действия, которая может сработать в будущем, т. е. государство просто потеряет контакты, контроль над своим сообществом.
Елена Рыковцева: Вообще со стороны государства это большое лукавство называть одни СМИ государственными, а другие негосударственными, а также что-то еще говорить об олигархической прессе, которая существовала в 90-е годы. Потому что мы прекрасно знаем, что часть газет, которая финансируется лояльными государству олигархами (мы прекрасно знаем имена и названия этих газет), точно так же обслуживает государство, как и СМИ, состоящие на бюджете. Если все это всерьез проанализировать, то окажется, что по-настоящему независимых коммерческих частных СМИ совсем-совсем немного в России.
Дмитрий Соколов-Митрич: В основном это сектор желтой прессы, как ни странно.
Елена Рыковцева: Да. Они тоже, кстати, очень стараются угодить власти.
Дмитрий Соколов-Митрич: Ну, хотя бы они коммерчески самостоятельные. В смысле они могут себя обеспечить.
Елена Рыковцева: Да, если им дадут. Если не нашлют на них ту же санэпидемстанцию, которая известно, кому подчиняется.
И, наконец, мы переходим к вашей публикации, которая называется "Сделайте мне неудобно". Для того, чтобы наши слушатели поняли о чем идет речь, мы дадим отрывок из нее.
Диктор: "Маленькое разумное ограничение - страшная сила. Это такой барьер, который достаточно велик, чтобы его лень было перепрыгивать, но в то же время недостаточно высок, чтобы его захотелось штурмовать по принципиальным соображениям. Что делать, когда вы сообразили на троих, а соображение кончилось? Правильно - бежать за "ещём". Если рядом круглосуточный магазин, в котором всегда булькает, - это слишком низкий барьер, чтобы его не взять. Если в стране злобствует сухой закон, это такой высокий барьер, который прямо-таки сам нарывается на преодоление. Человек, особенно подогретый, готов свернуть горы - лишь бы реализовать грубо ограниченную свободу выбора. Но когда пить вроде никто не запрещает, но вот именно в это время суток - засада, то внутренняя мотивация к продолжению банкета как-то сама собой сходит на нет: "Ладно, пошли по домам, завтра здоровее будем". И утром, отправляясь с ясной головой на работу, понимаешь, что таки да, полусухой закон - это вещь.
И рынок алкоголя - не единственная сфера применения подобной тактики. Маленькие разумные неудобства - это единственный путь преодоления больших национальных пороков. Мы десятилетиями не могли научиться пристегиваться в машине ремнями безопасности. Автомобиль, который реагирует на непристегнутость нудным пищанием, решает эту проблему за один день. А помните, как самозабвенно мы ругались в очередях? Сейчас даже интонаций таких в русском языке больше нет. Берешь талончик в специальном терминале и спокойно читаешь книжку, ждешь своего номера. Или вот технологии новой гласности: теперь тот же гаишник уже десять раз подумает, прежде чем нахамить ближнему своему. Потому что у ближнего может оказаться видеокамера в петличке, и завтра ты станешь звездой рунета со всеми вытекающими для карьеры последствиями.
Все эти маленькие разумные неудобства сначала немного напрягают, потом заставляют адаптироваться, наконец, начинают восприниматься как комфортное состояние. Я, например, без ремня безопасности уже как без трусов - нервничаю, переживаю, и даже если в машине нет никакой пищалки, пристегиваюсь. А великий шведский народ, сумевший побороть собственный алкоголизм благодаря таким вот чуть заметным ограничениям, теперь бунтует против Евросоюза, который после вступления в него Швеции навязывает этой стране либеральные алкогольные законы.
Индустрия маленьких разумных неудобств в нашей стране только начинает развиваться, но у нее огромное будущее".
Елена Рыковцева: Далее Дмитрий Соколов-Митрич предлагает свой список разумных неудобств, которые мы предлагаем вам пополнить, уважаемые слушатели. Например, он говорит, что "не освоено еще много новых возможностей: шумные обочины, по которым неприятно ехать, чипированная упаковка, которой невозможно мусорить безнаказанно, единые черные списки авиакомпаний, заставляющие пассажиров контролировать свое поведение на борту" и т. д. А упаковка чипированная – это не фантастика? Что-то такое уже существует?
Дмитрий Соколов-Митрич: Пока это фантастика, но не только моя. В принципе, это предмет некоего осмысления в научном мире. Началось все с того, что в каком-то сельском английском магазине продавщица, которая замучалась убирать за всеми мусор, просто стала на упаковке несмываемым маркером писать фамилию того, кому она это продала. После этого любой мусор можно найти и предъявить, оштрафовать человека. Когда речь идет о гипермаркетах, конечно, там на каждой упаковке фамилию не напишешь. Но чипирование заведения для постоянных покупателей в том же "Ашане" или еще где-то специальных карточек, без которых нельзя ничего купить, и занесение в чип на упаковке данных через эту карточку о покупателе, в принципе, позволяет всегда считать информацию с найденного мусора о его пользователе и автоматически начислить штраф. Такие мысли в сфере потребления сейчас бродят. Пока я еще не знаю о том, будет ли это реализовано в какой-либо стране. Но я не удивлюсь, если лет через 10 появится.
Елена Рыковцева: А мы сейчас говорим о том, что уже появилось. И самый главный вопрос, который я вижу в вашей статье, – а согласятся ли люди с этими ограничениями, которые на них накладываются? Согласятся ли они их принять? 9 часов вечера и спиртное прекращают продавать. Но есть человек, который совсем не алкоголик, а к нему пришли гости, большая компания. Действительно, не хватило. И он сталкивается с этим неудобством. Согласится ли этот мирный не пьющий, интеллигентный человек с таким ограничением? Вы говорите о том, что вы, например, этот ремень пристегиваете даже тогда, когда он уже не пищит. Но с чем сталкиваюсь я, как пассажир, который садится в чужие машины? Мне говорят – да, не надо пристегиваться. Если в начале, пока штрафовали, все требовали: пристегивайтесь, и я выработала в себе этот рефлекс – пристегнуть ремень, то теперь, когда ты пытаешься его автоматически пристегнуть, водитель, которого все это время не штрафовали, предлагает тебе не париться, не создавать себе неудобства.
Дмитрий Соколов-Митрич: А иногда они еще говорят – ты что, мне не доверяешь?!
Елена Рыковцева: Да, вот именно.
Дмитрий Соколов-Митрич: Но так только в тех машинах, где нет таких пищалок. Потому что на штраф можно нарваться, а можно не нарваться. А когда машина пищит… Машину ненавидеть глупо. Она пищит. С этим ничего не поделаешь. Машина хорошая. Если хочешь ездить в хороших машинах, во всех хороших машинах сейчас пищалки эти есть.
Елена Рыковцева: Это вынужденное получается самоограничение.
Дмитрий Соколов-Митрич: Это вынужденно, но в итоге у человека на уровне сознания закрепляется, что ехать без ремня это неприятно, потому что пищит. Потом, когда он окажется в машине, где пищалки нет, он все равно пристегнется, потому что у него уже как у собаки Павлова, закреплено в сознании, что езда без ремня – это некое неприятное ощущение.
Елена Рыковцева: Вы по сути говорите о том, что русский человек способен что-то понять только если пищит. На уровне рефлекса. Если его колоть, создавать звук какой-то неприятный, он поймет. А просто слова он не понимает.
Дмитрий Соколов-Митрич: Это не только русский человек. На самом деле, я думаю, что это в той или иной степени относится к человеку любой национальности. Где-то люди более сознательные, где-то менее сознательные. В Европе многие ездят пристегнутыми даже без пищалок, потому что если они окажутся в аварии без ремня, не получат страховки.
Елена Рыковцева: Дмитрий, когда вы опубликовали свою колонку, с вами соглашались в своей массе люди? Или говорили, что у нас слишком много ограничений в жизни, чтобы еще создавать новые, придумывать себе и соглашаться с тем, что нам навязывают.
Дмитрий Соколов-Митрич: Большинство все-таки соглашались как раз в том смысле, что эти маленькие разумные неудобства – это на самом деле фактор свободы, а не фактор несвободы. Как раз отсутствие каких-то таких неудобств и возможность делать все, в том числе и то, что делать невыгодно человеку самому по отношению к себе это та свобода, которая уже становится несвободой. Такое парадоксальное мнение.
Елена Рыковцева: Послушаем Марину Николаевну. Здравствуйте. Говорите, пожалуйста!
Слушатель: Здравствуйте! Очень интересная идея. Чтобы не стоять в очередях, хорошо бы заказать через интернет продукты, подождать немножко и вам привезут. А вот какое маленькое такое неудобство, когда вы идете на выборы. Вы отдаете свой голос, а, извините, выбирают какого хотят. Это какое здесь неудобство-то!
Дмитрий Соколов-Митрич: Это большое и неразумное неудобство, я считаю, то, о чем вы говорите.
Елена Рыковцева: Да. Вот такие неудобства нужно ликвидировать и искоренять.
Дмитрий Соколов-Митрич: Как раз искоренять такие неудобства можно при помощи маленьких разумных неудобств. То, о чем мы говорили в самом начале, о технологии новой гласности, через интернет, про свободу прессы. Это как раз для власти, для политиков является тем маленьким разумным неудобством, которое способно исправить какие-то их врожденные пороки.
Елена Рыковцева: Валентин из Рязани, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Есть такая категория – взяточники. Я бы для них создал стул со шпилькой внутри или с кнопкой, на который садятся. Как только у них почувствуются деньги в руках, электроника сейчас все может делать, чтобы им впивалось это самое.
Елена Рыковцева: Замечательно. Опять вопрос согласия или не согласия человека с этим. Захочет он излечиться от этой болезни, от взяточничества, или не захочет, закодируется он таким образом, вставив себе эту электронную шпильку в стул, или нет.
Дмитрий Соколов-Митрич: Это, конечно, перебор. Кстати, поводу маленьких разумных неудобств, которые мне пришли сейчас в голову. Например, отмена мигалок для всех, кроме милиции, скорой помощи и пожарных, президента и премьера. Это было бы, на самом деле, тем маленьким разумным неудобством, которое заставило бы основную часть элиты нашей оказаться в тех же самых условиях, в которых оказывается большинство людей, и получить мощную мотивацию, чтобы эти проблемы решать. Потому что большинство людей, которые принимают решения в России, оказываются в некоей параллельной реальности, и не сталкиваются с этими проблемами.
Елена Рыковцева: Кстати, Альберт не согласен с вами. Он не согласен с этими полумерами, с 9 часами. Он пишет, что "нужен сухой закон и тысяча рублей минимум бутылка водки. А алкоголиков считать преступниками, 4 года колонии поселения минимум".
Дмитрий Соколов-Митрич: Это вызовет только ответный протест, ответную реакцию. Потребление алкоголя станет политическим фактором, как это было в Советском Союзе и только ухудшит ситуацию.
Елена Рыковцева: "Алкоголь здесь – это анестезия души. Станет трудно доступен – перейдут на другое (наркоту и т. д.)".
Дмитрий Соколов-Митрич: Если труднодоступен – да. Но я же говорю о полудоступности. Полусухой закон – это как раз очень эффективно, потому что если ты знаешь, что тебе не достать алкоголь в ближайшую неделю-две или вообще его не достать, включаются совершенно другие факторы действий. А если ты знаешь, что сегодня сбегать за добавкой некуда, ну, придется с этим смириться, потому что придется слишком много потратить сил, чтобы найти где-то… Поэтому человек смириться и завтра не будет похмелья.
Елена Рыковцева: А вот в соседней области уже нет этого. Это ведь чисто закон сугубо Подмосковный.
Дмитрий Соколов-Митрич: Насколько я слышал, в Москве пока этого нет. В Питере есть.
Елена Рыковцева: В Подмосковье нет, а дальше можно выехать на поиски. Но захочет ли человек садиться за руль, когда ему не хватило? Он уже под газом, нетрезвый.
Дмитрий из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Хотел несколько скептически высказаться. Давно я читал рассказ американского фантаста Шекли. Там сделали таких роботов- надзирателей для предотвращения убийств. Они ударяли током, когда кто-то замышлял убийство. Они так усовершенствовали, что стали ударять сначала за отключение автомобиля, потом отключение телевизора. А потом, когда их попытались отозвать, они решили, что это убийство по отношению к ним. Какой-то абсурд получается. У нас часто ставят в пример Швецию. Когда я жил во Франции, читал в серьезном журнале "Экспресс", что в Швеции не все так чисто. В Швеции сохранялась социальные программы, которые совместно с немецкими фашистами разрабатывались. Там до 70-х годов в Швеции существовали такие центры для бомжей и цыган, откуда не выпускали, если не давали согласие на стерилизацию. То, что женщину в Финляндии довели до вторичного инсульта.
Дмитрий Соколов-Митрич: Я не призываю исходить из непогрешимости Скандинавии. Но конкретно в этой сфере – в сфере алкоголизма – Швеция в начале ХХ века была страна не менее пьющая, чем Россия сегодня. Им удалось конкретно эту проблему решить. Что касается первого момента…
Елена Рыковцева: Стерилизационных центров. Я впервые слышу.
Дмитрий Соколов-Митрич: Я тоже впервые слышу. Не уверен, что это правда.
Елена Рыковцева: Я тоже не верю. Проверим.
Дмитрий Соколов-Митрич: Что касается художественной литературы. Это художественная литература и есть. Я понимаю, что хотел сказать автор этого произведения. Я об этом в колонке написал. В принципе, современная система управления государствами западного типа строится на более изощренной… Это тоже можно сказать диктатура, но диктатура не над поступками человека, а над его психикой. Можно, в принципе, заставить человека делать что-то так, что он даже не будет ощущать это как ограничение свободы. Это очень широко применяется в рекламе, в экономике и в политике. Просто пример. Почему большинство рекламодателей стремятся, чтобы рядом с продуктом на плакате оказалась полуголая девушка или еще образ приятный. Потому что это, как у собаки Павлова, сначала ей приносили мясо, и включалась лампочка, потом ей мясо перестали приносить, лампочка включалась, а слюна все равно текла.
Елена Рыковцева: То есть девушки нет, а ты все равно купишь этот порошок.
Дмитрий Соколов-Митрич: Полуголая девушка – это то самое мясо, которое сначала приносят и рядом загорается лампочка в виде какого-то продукта, какой-то страховой компании, какого-нибудь напитка и т. д. Приходит человек в магазин, там полуголой девушки нет, но там есть этот продукт. У него уже лампочка в голове работает. Эта методика со времен Павлова очень сильно усовершенствована. Действует она безотказно.
Елена Рыковцева: Петр из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Мой хороший знакомый как-то сказал, что интернет спасет Россию. В этом плане мне хочется сказать, что необходимо нашей уважаемой оппозиции увеличить усилия борьбу за СМИ, за телевидение. Эти маленькие неудобства – подставлять горб под удары ОМОНа – это дело дурацкое. Если объявить бойкот ОМОНу, они сами друг друга начнут грызть. Вспомните этих ежовых, сталиных, Троцких.
Елена Рыковцева: Подождите, Петр. А как это бойкот ОМОНу объявить?
Слушатель: Извините, я взрослый, мне скоро 80. Я на 100% знаю, за кого я голосовать не буду. Процентов на 60 я знаю, за кого я буду голосовать. Я на 100% знаю, что скажут эти придурки прохановы, зюгановы и весь этот сброд. Поэтому идти на Чистые пруды, чтобы мне там по горбу ударил какой-нибудь придурок, мне это обидно. Я был в 1991 году в живой стенке у Белого дома. Чего мы добились? Только за СМИ надо бороться. За то, чтобы нас слышали миллионы. Тогда в этом есть смысл. А так….
Елена Рыковцева: Петр, спасибо. Дмитрий, зачем создавать себе эти неразумные неудобства – идти на митинг, на котором тебя априори побьют. Борись за то, чтобы без битья, без мордобоя тебе дали трибуну в СМИ.
Дмитрий Соколов-Митрич: В сущности интернет-то на данный момент выигран, скорее, оппозиционными силами. Если говорить об интернет-сфере с точки зрения политики, то там преобладают, безусловно, настроения оппозиционные или полуоппозиционные. Государство проигрывает очень капитально в этой сфере.
Елена Рыковцева: Кстати, у всех оппозиционных политиков есть свои сайты. "Каспаров.ру" – пожалуйста, можете всю информацию там получать.
Дмитрий Соколов-Митрич: Я, правда, не уверен, что интернет спасет Россию. В принципе, он может как спасти, так и погубить в зависимости от того, как государство будет реагировать на эти маленькие разумные неудобства, которые создает ему интернет.
Елена Рыковцева: То есть кто кому больше создаст…
Дмитрий Соколов-Митрич: Если страна будет это воспринимать как повод для самосовершенствования, тогда интернет спасет Россию. Если же она начнет с этим воевать, это обострит ситуацию, тогда интернет может и погубить Россию.
Елена Рыковцева: Послушаем Елену из Москвы.
Слушатель: Здравствуйте! Я очень приветствую эту тему, но как свобода – так обязательно любая тема сводится к политике. А вообще тема очень актуальная. Спасибо вашему гостю, который ее поднял. Вообще, мне кажется, что тема маленьких неудобств или самоограничение – это главная тема спасения не только России, но и всего человечества. К сожалению, как-то у нас об этом мало говорится, пишется. Без этого никто не выживет. И начинать-то надо не с политиков, а начинать надо с себя - это тема самоограничения современного человека. Как, например, я сама себя самоограничиваю. Может быть это смешно.
Елена Рыковцева: Расскажите.
Слушатель: Я создаю себе маленькие неудобства. Например, приходя в магазин, я могу купить пакет за рубль, за три рубля пластиковый, но мне кажется, что этих пластиковых пакетов уже столько, и я не уверена, что они правильно перерабатываются у нас. Поэтому я ношу с собой уже использованные пакеты. Создавая себе неудобства, я в какой-то маленькой степени собою горжусь.
Елена Рыковцева: Какая вы молодец.
Слушатель: И еще такой момент. Очень приятно на Новый год иметь елку. Но я себе сказала, что, да, ребенку это обязательно до какого-то возраста – это радость жизни, это все. Но взрослому человеку можно ее и не покупать, хотя очень хочется. И мне хочется елку, но я ее не куплю, а поставлю искусственную и т. д. и т. д. Каждый сам себе придумывает массу таких маленьких неудобств, ограничений. Наверное, только так мы можем и выжить, начиная с малого и кончая большим.
Елена Рыковцева: Причем, Елена, вот эти пакеты, о которых вы говорите, это все-таки переходит на уровень государственной политики во многих странах. Потому что в супермаркетах уже запрещено его давать бесплатно, потому что перерабатывать их безумно сложно. Это единственное, что практически не поддается толковой переработке - пластик, из которого сделаны пакеты.
Дмитрий Соколов-Митрич: Кстати, в Европе очень легко купить в супермаркете просто обычную сумочку, приятную и красивую сумочку многоразового использования.
Елена Рыковцева: И очень дешево.
Дмитрий Соколов-Митрич: Я купил тоже такую сумочку и с удовольствием с ней хожу. Жена сначала была против, а сейчас сама к ней привыкла. Главное – это реальная экономия. Потому что если каждый раз платить по 5 рублей в итоге складываются большие суммы.
Елена Рыковцева: Владимир Сергеевич из города Владимир, здравствуйте! Говорите, пожалуйста!
Слушатель: Гость вашей передачи сказал, что он столкнулся с тем, что были очереди, а потом очередей не стало, стали сами вызывать.
Елена Рыковцева: Это в банках так.
Слушатель: Я вот тоже пришел в Сбербанк и столкнулся с той же самой идеей. Там все подряд возмущаются, кто способен возмущаться. В чем неудобство таких нововведений, вводя которые администрация учреждения не советуется и не учитывает мнение клиента, в данном случае, меня и других. Неудобство в том, что мы, участники очереди, теряем возможность контроля за движением очереди. А для нас это социально-психологически очень важно. Вот для меня потенциально важно контролировать все. Я утратил возможность контроля в избирательных участках, в каких-то других сферах, но не лишайте меня хотя бы живой очереди. Вот меня лишают. Из меня делают идиота. Я в данном случае, несмотря на то, что может быть это интересно, но меня лишили возможности контролировать ход очереди, я возмущаюсь. Они не довели дело до ума. Они бы на электронном табло показывали ход живой очереди.
Дмитрий Соколов-Митрич: На самом деле, там, где нормальные электронные очереди, там есть табло, где показывают, чья очередь подошла. Либо там просто не до конца правильно ввели эту технологию. На самом деле, когда в Москве появились эти очереди, сначала народ очень возмущался, потому что всегда к новому привыкать неприятно. Сейчас это воспринимают как великое благо. Просто невозможно сделать так, чтобы нельзя было контролировать эту очередь. Это просто вопрос привычки. Потому что контролировать очередь живую, на самом деле, это иллюзия. Придет какой-нибудь человек в два раза выше тебя, и как ты его проконтролируешь, или по блату пройдет?
Елена Рыковцева: Пишет вам Марк из Москвы: "Полно больших бед, а тут еще мелкие гадости. Вы мазохист что ли?"
Смех в студии
Елена Рыковцева: Раиса Николаевна обижается, что мы "не сделали замечание, когда обозвали таких честных и порядочных людей как Проханов и Зюганов". Ну, правда, нужно всегда учитывать, что есть люди, которые считают Проханова и Зюганова честными и порядочными. Раиса Николаевна такой человек.
Я хочу всегда поговорить о вашей предыдущей колонке. Неким образом она связана с этой колонной о некоторых разумных и неразумных неудобствах и о самоограничениях. Эта колонка ваша называется "Гей-джихад". По сути это призыв "не высовывайся". Правильно я понимаю?
Дмитрий Соколов-Митрич: Нет, не совсем.
Елена Рыковцева: Ну, тогда объясните. Вы все-таки призываете этих людей к неким самоограничениям.
Дмитрий Соколов-Митрич: Эта колонка была посвящена очередной попытке провести гей-парад в Москве и в Питере, как всегда неудачный. В этой колонке сначала я спорил с теми, кто выстраиваются в цепи, не пускают гомосексуалистов в их гей-клубы или еще куда-то, которые со страшной силой воюют с этим делом. Я считаю, что если это и грех, с точки зрения религии, то с точки зрении религии много чего грех. И прелюбодеяние, и чревоугодие. Список смертных грехов очень велик. И те люди, которые борются именно с этим грехом, оказываются в положении таких фарисеев, которые бросают камень в ту самую Марию-Магдалину, в которую Спаситель как раз призывал не бросать камень, а посмотреть на себя.
Елена Рыковцева: Это гомофобы.
Дмитрий Соколов-Митрич: А потом я прихожу к тому, что на мой взгляд как раз люди, которые любой ценой стараются такие парады провести, примерно того же поля ягоды. У меня, например, есть очень много знакомых геев, с которыми я дружу просто по-человечески уже лет 10. У них нет ни малейшей потребности в таких мероприятиях участвовать. Более того, потом, когда я начал изучать этот вопрос, выяснилось, что и во всем мире на самом деле людей, которые стремятся такие гей-парады провести, их в гей-сообществе подавляющее меньшинство. Как правило, к ним там отношение как к людям несвободным, с точки зрения идеологической. Потому что человек свободный нетрадиционной сексуальной ориентации он воспринимает эту ориентацию как естественное проявление своей жизни. А раз оно естественно, то какой смысл по этому поводу проводить парад или делать это предметом какой-то идеологии. С таким же успехом можно провести парад левшей или парад людей, которые считают свою гетеросексуальную ориентацию каким-то великим благом. Если ты свободен, будучи геем, если ты считаешь, что это абсолютно естественное природное твое состояние, то у тебя нет психологической потребности к таким мероприятиям, на мой взгляд.
Елена Рыковцева: Дмитрий, я только что из отпуска вернулась. И этот отпуск я провела в Британии. Мы объехали с семьей несколько стран – Ирландию, Шотландию, Англию и Северную Ирландию. Главный гей-парад 26 июня прошел в Дублине – грандиозный, очень заводной и талантливо оформленный. Просто невероятное количество людей в нем участвовало. Думаю, что не все они геи, а просто в поддержку. Он был очень вроде как веселый, карнавальный но при этом серьезный. Потому что все они шли с плакатами "Дайте больше прав". Все-таки, видимо, ограничения существуют, в частности. При приеме на работу.
Но из той же поездки вынесла второе наблюдение, что прав у них более чем достаточно. На пароходе, на котором мы плавали, были одни пенсионеры. И все-таки мы с изумлением увидели несколько раз в программе наших мероприятий: «вечеринка для геев». Наконец, третье наблюдение, которое меня вообще просто подкосило. Я по ходу поездок обязательно захожу во все магазины игрушек. Это мое увлечение. И известная сеть "Хемлис" в Глазго предлагает для детей приборчик – ты ставишь пальчик на кнопочку, и она определяет гей ты или нет. Три варианта ответа для ребенка в этом магазине игрушек: 1 вариант – гей, 2 – не гей, 3 – скрытый гей, который не хочет признаться. Вся моя семья прошла в магазине эту проверку. Вот такая история. С одной стороны, пожалуйста, сколько угодно, даже для детей, а, с другой стороны, люди продолжают за себя бороться и бороться.
Дмитрий Соколов-Митрич: Просто там есть такая теория, точнее практика компенсирующего восстановления права, которая в сущности сводится к тому, что люди, которые подвергались когда-то дискриминации, теперь имеют право на какое-то приоритетное положение. Уже не просто достигнуть какого-то уровня со всеми, а даже некую компенсацию получить. На мой взгляд, это как раз прямой путь к их же собственной дискриминации. Потому что вставая в определенное особое положение, ты продолжаешь находиться в том же самом гетто, только теперь это гетто со знаком плюс. Но не факт, что оно со временем опять не окажется со знаком минус, вызвав какое-то раздражение у других людей и т. д. Мне кажется, что твоя сексуальная ориентация – это абсолютно сфера твоей собственной частной свободы. Если тебе законодательно никто не мешает жить такой жизнью, то просто создавать из этого какую-то особую идеологию это удел людей несвободных.
Елена Рыковцева: Евгений Николаевич из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Хотел бы порекомендовать то, что я расскажу журналисту. Он мог бы где-то статью написать. 11 числа в это воскресенье мы с внучкой попытались погулять по центральному стадиону имени Ленина… Он называется "Лужники". Мы обалдели! Мы все-таки туда проникли, но обалдели тому, что мы там увидели. Во-первых, усиленная охрана. Не так просто было проникнуть на стадион. Это было в середине дня. Вот это гестапо ОМОН унижали, проверяли, прозванивали и т. д. Мы все-таки проникли. И что мы увидели? Почти весь стадион в шатрах. И что там происходит?! Фестиваль не спорта, как Путин говорит, а пива! Вот таким образом у нас борются с алкоголизмом.
Елена Рыковцева: Спасибо, Евгений Николаевич. Я думаю, что Дмитрию Соколову-Митричу очень пригодится эта информация.
Дмитрий Соколов-Митрич: Да.
Елена Рыковцева: Завершаем на этом.
